Съеденное на завтрак сало рванулось из желудка вверх, к горлу. И Глеб рванулся – прочь из комнаты. Едва не сбил сунувшегося следом Шурика.
– Что там? – не понял тот.
Глеб только рукой махнул. Хотел выскочить на улицу, но Колян уже открыл дальнюю, торцевую дверь. И, застыв на пороге, выдохнул:
– Ни хрена себе…
– Что там?! – кинулся теперь к нему Шурик.
А Глеб и так догадался.
Впрочем, догадался он лишь отчасти. В большой комнате, видимо приемной, лежал не один труп, не два и не три. Она вся была завалена трупами! Штабеля тел, мужских и женских вперемешку, все – с раскроенными головами. И везде гильзы, гильзы, гильзы. Глеб понял, что это так воняет, – запах крови смешался с запахом пороховых газов. Хотя как раз крови здесь было удивительно мало. Или ее и должно быть мало, если стреляют в голову?
А еще в приемной кружила целая туча жирных зеленых мух.
Завтрак они стравили все трое. Когда конвульсии желудков немного ослабли, кинулись прочь из этого кошмара. Выскочили на крыльцо и врезались в живую стену…
Крик Эди не только заглушил Аню, он заставил ее замолчать. Мгновенно. А в следующую секунду она поняла, что обстоятельства изменились, что теперь помощь нужна другому. Немедленная помощь, судя по тому, как громко он орал. Не раздумывая, схватила, что потяжелее, размахнулась – бац!
Колокольный звон поплыл по комнате. Парень замер. Обмяк. Обвалился на пол, словно мешок картошки. В руках у Ани была сковорода. Большая, чугунная. В том месте, которое вошло в темя парня, сковорода стала грязной и липкой.
Аня икнула, не зная, что делать дальше, то ли опять визжать, то ли грохаться в обморок. Но рядом был Эдя, кричащий, машущий перепачканной кровью, брызжущей кровью рукой. Рукой, на которой почему-то было слишком мало пальцев.
Она опомнилась. Аптечка?! Аптечка хранилась в рюкзаке Глеба, ее не вытаскивали. Кто ж мог подумать, что так скоро понадобится! Бинты… перекись… йод… Не упасть в обморок казалось невозможным – парень в самом деле откусил Эде пальцы!
Наконец культя была превращена в белую куколку, и Аня обессиленно рухнула рядом с плаксиво стонущим пациентом.
– Больно, да? Тебе в больницу надо. Срочно.
– Он псих какой-то!
– Эдя, я его, кажется… убила.
– Ты че?! – Эдя вмиг перестал ныть.
– Сковородкой по голове. А она тяжелая.
Эдя хотел что-то сказать, но не успел, – со стороны поселка грохнул выстрел. Он вздрогнул, посмотрел на девушку.
– Вот влипли…
Глебу показалось, что на площади собралась чуть ли не половина поселка. Аборигены медленно шкандыбали со всех сторон, вялые, будто мухи на солнцепеке. И неправильные. В чем именно заключалась неправильность, он не мог сказать точно. Может, в том, что на всех лицах было одно и то же выражение – тупое ожесточение? Причем какое-то целеустремленное ожесточение. И толпа, обступившая крыльцо правления, надвигалась весьма целеустремленно, хотя и медленно.
Шурик ойкнул, отступил за спины товарищей. Колян облизнул губы, спросил:
– Че это они?
Вопрос был риторический, Глеб и сам хотел бы получить на него ответ. А еще больше – не получать никакого ответа, а оказаться подальше отсюда. Например, километров за тысячу.
– Эй, послушайте! – крикнул он в толпу. Конкретно – плосколицему дядьке в клетчатой рубахе с короткими рукавами. Дядька стоял ближе всего к ступеням. Мирный такой дядька. Только неправильный. – Милицию вызывать нужно…
Дядька не спорил. Просто шагнул на ступень, на следующую. Глеб попятился, отодвигая спиной Шурика. И Колян отступил, шепча:
– Они не с бодуна, они тут все психи какие-то.
Может, и психи. В любом случае было ясно, что здесь их не пропустят по-хорошему. А по-плохому – и подавно. Нужно искать другой выход…
Клетчатый дядька вдруг вскинул руки, дернулся вперед, уцепился скрюченными пальцами Глебу в рубашку, оскалил зубы, явно нацеливая их на горло. Глеб ударил почти инстинктивно, раньше, чем сообразил, что происходит, отпрянул – пуговицы сыпанули дождем. Заорал:
– Назад!
Шурик и Колян поняли все и без его команды. Они, все трое, комом ввалились назад в правление. Глеб попытался запереть дверь – неудача! Изнутри дверь замыкалась ключом, которого, естественно, в замочной скважине не оставили.
– Через окно уходим! – крикнул Колян и первым метнулся в глубь коридора.
В заваленную трупами приемную он не сунулся. Распахнул дверь соседней комнаты, юркнул туда. Глеб подтолкнул Шурика, заскочил следом.
Они угадали – окна выходили на противоположную от площади строну здания. Там виднелся какой-то сквер: жухлая буро-зеленая трава, понурый гипсовый солдат, выкрашенный бронзовой краской. Глеб рванул было к окну, не разглядывая по сторонам, но Колян успел схватить его за рубашку:
– Стой!
Если в приемной устроили расстрел, то здесь шел настоящий бой. Перевернутые столы, сломанные стулья, упавший шкаф, какие-то папки, бумаги, разбросанные по полу. Трупов было всего пять, но крови гораздо больше. И вылилась она вовсе не из простреленных черепов…
У дальнего простенка полулежал, привалившись спиной, давешний милиционер. Форменные брюки разодраны, от рубашки вообще одни клочья остались. И от самого милиционера не намного больше. Как будто стая волков его рвала когтями и зубами… Да, стая рвала. Но не волков – людей, этих вон, застреленных. Сомневаться не приходилось – у дебелой тетки, растянувшейся поперек перевернутого стола, кровавый шмат так и остался в скрюченных пальцах.
И все-таки милиционер был еще жив. Больше того – он, так же как накануне вечером, целил из своего «макарова» Глебу в лоб!
Ноги сразу сделались ватными, а губы и язык – деревянными. Глеб с трудом смог выдавить:
– Это мы… с-студенты…
Милиционер помедлил несколько секунд. Рука с пистолетом норовила упасть на пол, но он упрямо приподнимал ее. Просипел, чуть разлепил губы:
– Я же скз… нос…
Глеб хотел ответить. Не успел. Пистолет дернулся, и палец нажал спусковой крючок.
Выстрел был оглушительным! В полной уверенности, что убит, Глеб рухнул на пол. Но тут же заорал Колян, и стало ясно, в кого попала пуля. Глеб хотел оглянуться, посмотреть, приподнял голову – черный зрачок пистолета снова искал его лоб! Да за что?! Дико заорав, он схватил стул, запустил его в эту сжимающую пистолет руку…
Опять бахнуло, из стула полетели щепки. Но цели стул достиг, и Глеб прыгнул вслед за ним. Даже искромсанным, милиционер был сильнее, счастье, что у него осталась одна рука. Но эта рука упрямо ползла вверх. И не получалось ни остановить ее, ни разжать пальцы. Бах!
Глеб не подозревал, что от обычной пистолетной пули череп может так взрываться. Нет, входное отверстие под скулой получилось маленькое, зато темя милиционера брызнуло кровавыми сгустками, растеклось темной грязью по зеленой краске стены.
Рука сразу обмякла, пальцы выпустили оружие. И стало тихо. Глеб поднялся, сначала на колени, затем во весь рост, оглянулся. Колян молча корчился у двери, зажимая ладонью сочащуюся из бедра кровь, рядом сидел, закрыв голову руками, Шурик. И только из коридора доносилось упрямое шарканье множества ног. И что хотели от них эти «неправильные» аборигены, Глеб теперь знал. Они хотели их убить. Разорвать в клочья.
Он шагнул к окну, выбил закрашенный шпингалет из гнезда, распахнул. В скверике за правлением было пусто.
– Шурик, помоги Коле, – скомандовал. – Не сиди, быстрее!
Прошел час, а Глеб с ребятами все не возвращались. Аня не знала, что ей делать. Эдику становилось все хуже и хуже. Сперва голова начала кружиться, потом температура поднялась. Изгрызенная рука его прямо-таки горела огнем. Она уложила Эдика на матрасы в большой комнате, а он бормотал что-то в горячечном бреду, просил пить. Питьевой воды у них больше не осталось, и пришлось набрать из колодца. Аня долго сомневалась, можно ли ее пить, но в конце концов не вынесла Эдиных стонов. Ну и что, что техническая? Вода, она и есть вода.
Эдя пил жадно, захлебываясь и хекая. А напившись вволю, успокоился, вроде заснул. Аня понимала – это облегчение не надолго, парня нужно было срочно доставить в больницу или вызвать «Скорую»… Хотя какая в этой глуши «Скорая», какая больница! В город его нужно было везти, а то начнется заражение крови, гангрена, как у Мересьева. Не то что пальцы, руку отрежут… Нет, руку – это еще не самое страшное, без руки прожить можно, особенно без левой. От заражения и умирают иногда… И она, Аня, в этом будет виновата. Тем более, одного человека она уже убила. Пусть нечаянно, пусть оборонялась – все равно ведь посадят. Сколько за неумышленное убийство дают? Эх, «право» едва на «удочку» сдала, не вспомнить. Но если пойти и признаться, может, скостят? Только куда же идти, Эдика-то одного не оставишь?!
Она понимала, что должна отправить Эдю в больницу, должна прийти с повинной в милицию, но хотелось совсем другого. Хотелось бросить все, выскочить на дорогу и бежать, бежать, бежать до самого горизонта. Туда, где осталась невидимая отсюда Апановка, где ходили поезда из нормальной жизни. Бежать во вчерашний день!
Желание это становилось все сильнее и сильнее. Нестерпимым оно становилось. Аня чувствовала – если Глеб не появится еще полчаса, она так и сделает. И будь что будет!
Она схватила сковороду – вдруг еще один псих припрется, – выскочила из дома, побежала к тому месту, где дорога поворачивала, и от нее ответвлялась ведущая к оврагу тропинка. Она не знала, с какой стороны придет Глеб, поэтому и решила ждать на перекрестке.
За полчаса Глеб не вернулся. Вместо этого со стороны поселка вновь донеслись выстрелы. И это стало последней каплей. Бежать! Немедленно бежать на станцию, там – на поезд, и домой. Потом будет видно, что делать дальше.
Сразу же за сквером стояла школа. Гулкие коридоры, пустые классы. Главное, дверь в школе была не заперта, и они проскользнули в нее незамеченными. И еще очень важное – в школе был медкабинет. Рану Коляна залили йодом, забинтовали, как смогли. Рана, судя по всему, была не страшная, – пуля выдрала кусок мякоти из бедра, не задев ни кость, ни артерию. Часик отлежался – полегчало.
Еще в школе, в кабинете директора, они нашли телефон. Глеб обрадовался, кинулся к нему… Рано обрадовался – телефон не работал. Оставалось сидеть тихо и ждать. Только чего? Неизвестно ведь, что случилось в поселке.
– Ребята, может, война началась? А мы ничего и не знаем? – робко предположил Шурик. – Может, американцы какую-то химическую бомбу сбросили, зарин там или зоман?
– При чем тут зарин? – пожал плечами Глеб. – Ты хоть представляешь, как действуют нервно-паралитические газы?
– Во-во, – поддержал его Колян. – И на фиг бы американцам этот совхоз сдался?
– А может, они промахнулись? – не унимался Шурик. – Видели, вчера днем мы мимо труб каких-то проезжали? Неспроста же завод посреди степи построили, наверняка секретный. Может, в него и целили, а попали в село?
– Нет, вряд ли это бомба, – не согласился Глеб.
В войну, тем более, в такую, с химическими и ядерными бомбами, противогазами и дозиметрами, верить не хотелось. Ей было место на плакатах в кабинете ГО, но никак не в глухой казахской степи.
– Тогда что это?
– Да почем я знаю!
Да, в войну верить не хотелось. Но прятаться, ждать неизвестно чего в любом случае было глупо. Следовало уматывать отсюда как можно быстрее и как можно дальше! Но как уматывать, если везде шастают психи, а бежать теперь, когда у них раненый, не получится?
– Глеб, а ты машину водить умеешь? – неожиданно спросил Колян.
– Ну… В ДОСААФе учился когда-то. – Глеб не сразу понял, к чему он клонит.
– С «уазиком» справишься?
Конечно же, как он мог забыть – «уазик» участкового стоял перед правлением!.. Однако добраться до машины незаметно, пожалуй, не получится.
– Так у нас пистолет есть! – не унывал Колян. – Пробьемся!
Он попытался встать и тут же скривился от боли. И Глеб скривился – нет, это не подмога, а обуза получится.
– Вы здесь сидите, – скомандовал. – Я машину к дверям подгоню.
Преодолеть сквер и во второй раз удалось незамеченным. Но едва Глеб обогнул правление, стало ясно – все. Дальше ни ползком, ни крадучись. Надеяться можно было только на свою расторопность и медлительность психов, которых толклось перед крыльцом правления немерено.
До «уазика» он добежал в секунды. Заглянул в кабину. На водительском месте сидела, уткнувшись лицом в руль, та самая женщина, что была вечером с участковым. Страшная рубленая рана через плечо и ниже, почти до середины спины, не оставляла сомнений – она мертвая. Видно, всего и хватило сил, что до машины доползти. Но ключ торчал в замке зажигания, и это главное! А еще – рядом, на пассажирском сиденье, лежал автомат.
К сожалению, женщина успела не только доползти, но еще и двери изнутри заперла. Глеб подергал ручки, одну за другой. Глухо. И что делать?
Он оглянулся. Психи заметили его, начали ковылять к машине. И не все они, оказывается, медленно ходят, некоторые передвигались достаточно проворно. У самого шустрого в руках был топор с перемазанным во что-то лезвием. Не тот ли, которым зарубили женщину из машины?
Оставался единственный выход – выбить стекло чем-нибудь тяжелым. Благо, тяжелое Глеб держал в руке – «макаров». Он перехватил пистолет за ствол, размахнулся, ударил. Нет, слабо. Надо бить со всей силы, не жалея!
С четвертого раза стекло лопнуло, посыпалось осколками. Стараясь не порезаться – и не коснуться покрытого запекшейся кровью трупа! – Глеб сунул руку внутрь, открыл дверь. Вытаскивать женщину не пришлось, та сама вывалилась, только ногами зацепилась за педали. Брезгливо морщась, он взялся за холодные голые икры, потянул, приподнял…
– Группа четыре, ответьте! Группа четыре!
Голос из-под приборной панели «уазика» раздался так внезапно, что у Глеба сердце екнуло. Но тут же понял – рация! Это же здорово! Милицейская рация лучше любого телефона!
Он оттолкнул ноги убитой в строну, быстро плюхнулся на сиденье, больше не заботясь о пятнах крови на нем. Схватил черную трубку:
– Милиция? Але, милиция?
– Группа четыре, ответьте! – продолжал требовать голос.
Глеб сообразил – это не телефон, нужно переключить на передачу. Какую кнопку нажать? На «военке» изучали что-то подобное, но это когда было, разве вспомнишь? А псих с топором был близко, и приятели его почти не отставали. Еще минута и…
Наконец он нажал нужную кнопку, его услышали:
– Карамышева? Кто говорит? Где Карамышева? Дай трубку Карамышевой!
– А она… – Глеб боязливо покосился на труп женщины, лежащий у переднего колеса. – …Она умерла.
– Как?
Нет, человек не усомнился в его словах. Он хотел знать, как именно умерла та, которую он называл Карамышевой. Глеб облизнул губы.
– Ее… зарубили, кажется. Здесь полно мертвых! Расстрелянных! А милиционера загрызли!
Человек чуть помедлил с ответом.
– Ясно. А ты кто такой?
– Я? – растерялся Глеб. – Я студент. Квартирьер стройотряда «Целинник».
– Ты сейчас в поселке находишься?
– Да, на площади, рядом с правлением.
– Оставайся на месте. Никуда не уходи, – приказал голос.
– Как «на месте»?! Здесь же… – растерялся Глеб. Но рация уже отключилась.
Сиденье, руль, ключи – все было липким от крови. Но машина завелась с первой попытки. Глеб развернулся перед самым носом у психов, погнал к школе. Что бы там ни приказывали по рации, «оставаться на месте» в его планы не входило.
Ребята ждали там, где он их оставил, – в кабинете директора. А лучше бы перебрались ближе к входной двери! Глеб кинул автомат Шурику: «Держи!» – подхватил Коляна, потянул к выходу.
Да, не все психи были одинаково медлительными. Трое успели не только доковылять до школы, но и в вестибюль вломились.
– С дороги! – Глеб выхватил из кармана пистолет. – С дороги, я говорю!
Он и не ожидал, что это их испугает. Но когда бахнул в потолок, и это тоже не подействовало, стало страшно. Если через минуту они не будут в машине, подтянется вся толпа, и тогда… их искромсают, порвут в клочья, как милиционера и эту Карамышеву.
– Стреляю на поражение! – трясущимися губами предупредил он топающего прямо на него парня.
Рубашка психа была заляпана кровью. И что-то непонятное и страшное присохло к его подбородку и скуле. Оно будто подтолкнуло палец Глеба на спусковом крючке.
Он выстрелил с трех шагов, в упор. Нельзя было не попасть, и он видел, что попал. Хорошо, метко, как раз туда, где у человека должно быть сердце. Парень пошатнулся, взмахнул руками, готовясь опрокинуться, упасть навзничь. Но не упал, удержал равновесие. Покосился на возникшую в рубашке дыру и двинулся дальше. У Глеба челюсть отвисла. Да что же это делается?!
– В голову! В голову стреляй! – крикнул в ухо Колян.
Глеб закивал. Конечно, как он сам не сообразил! Сразу же вспомнилась девчонка с разбрызганными по стене мозгами и остальные, расстрелянные в правлении. Расстрелянные в голову!
Он поднял пистолет выше, нажал… Вместо грохота раздался металлический щелчок. Магазин «макарова» был пуст.
Ноги Глеба стали ватными. Но тут Колян дернулся, оборачиваясь к Шурику:
– Че ты стоишь?! Стреляй!
Шурик послушно вскинул ствол автомата… И тут же растерянно прошептал:
– А он не стреляет. Патронов, наверное, нету…
На миг Глебом овладело отчаяние. Все, трындец… Крикнул в последней надежде, отступая от тянущих руки психов:
– Ты с предохранителя снял?! Там, сбоку, над спусковым крючком!
Шурик посмотрел на автомат, подергал что-то… И тот вдруг вздрогнул, будто ожил. Та-та-дах!!! Со стен посыпалась штукатурка, одного из психов развернуло в сторону…
– Короткими, по головам! – радостно заорал Колян. – Мочи их, гадов!
И Шурик начал мочить. Сперва испуганно, а затем – радостно и ожесточенно, выплескивая весь свой сегодняшний страх. Та-дах! Та-дах! Психи посыпались на пол, как деревянные чурки.
– В машину! Быстро! – крикнул ему Глеб и поспешил к свободному уже выходу.
Они запихали Коляна на заднее сиденье, Шурик дал еще одну очередь по подступающим психам, запрыгнул следом, и Глеб рванул с места, не дожидаясь, пока захлопнется задняя дверь. Врезался в какую-то деваху с растрепанными, свисающими на лицо волосами. Та не вскрикнула, не попыталась увернуться, лишь хрустнула под колесами, заставив машину подпрыгнуть.
– Стойте! – закричал из-за спины Шурик. – Я очки уронил! Из машины выпали!
Глеб только отмахнулся. Какие там очки! «Уазик» на всей скорости мчал из спятившего поселка.
Аня пробежала метров сто. И остановилась. Вот дура, документы же в рюкзаке остались! Кто ж ее без документов в поезд пустит! Развернулась, рванула назад.
Рюкзак лежал в углу «детской», там, где она его оставила. Но Эдика на месте не оказалось. Аня сначала испугалась, потом обрадовалась. Значит, он очнулся, ему стало лучше? Тогда они вдвоем отсюда сбегут. Она крикнула:
– Эдя, ты где?
Никто не ответил. Аня прислушалась. Тишина. Куда он мог деться? А, понятно, в уборную пошел!
Она выскочила из дому, обежала вокруг, – к деревянному строеньицу, стоящему на полпути к оврагу.
– Эдя, ты там?
И вновь никто не отвечает. Да и не мог он там быть – дверь уборной закрыта на завертку снаружи. Аня постояла, раздумывая, куда мог запропаститься товарищ, пошла назад в дом.
Когда проходила мимо дверей кухни, заметила краем глаза движение. А, вон он где!
– Эдя!
Нет, в кухне был не Эдя. На полу копошился «убитый» псих. Пытался встать на четвереньки, но не очень-то у него получалось. Голова тряслась, ноги и руки то и дело разъезжались, отказываясь подчиняться. Но он упрямо дергался снова и снова. Больше всего это походило на заводной автомобильчик – когда тот упрется в стену, и сколько его ни отталкивай назад, будет биться и биться носом. Пока завод не закончится.
Аня смотрела на эти потуги и не знала, что предпринять. Попытаться помочь? Или добить, чтобы не мучился? Она уже смирилась, что ее посадят в тюрьму, – так чего уж? Эх, жалко, сковородку возле дороги бросила, а то бы…
Додумать она не успела – что-то больно ужалило в спину. Пчела, как три года назад, когда она еще училась в десятом классе? В этот раз укусило ниже, не под лопатку, а где-то посередине спины. И жало у этой пчелы было куда как длиннее, – огнем все внутренности прожгло, и майка на животе почему-то дернулась, прорвалась.
Аня уставилась на треугольник, высунувшийся из прорехи. Это не могло быть жалом. И светло-алый ситец вокруг него начал темнеть…
Внутри опять дернулось, треугольник увеличился. Теперь Аня догадалось, что это такое. Острие разделочного ножа.
Нож задергался вперед-назад, лезвие поползло вниз, разрезая майку. И ее, Аню, разрезая. Она всхлипнула, понимая, что до станции ей уже не добраться…
22/06/1983 г., 16 час. по местному времени
«…по полученным оперативным данным, ситуация в населенном пункте вышла из-под контроля. Экспертная группа погибла. Считаю целесообразным ввести в действие план «Б»…»
(Из Докладной записки старшего оперуполномоченного 15-го Главного управления КГБ СССР П.А. Губаря)
Глеб гнал машину так быстро, как мог, и возле домиков они были минут через пять. Не заглушая двигатель, крикнул сидящему у порога Эдику:
– Забирай вещи и в машину, быстро! Аня где?
Эдя начал вставать, медленно-медленно. И звуки с его губ слетали какие-то медленные:
– …Йа… нне… хооть…тел…
– Ты чего мнешься, будто в штаны наложил?! Что у тебя с рукой?
Разбираться времени не было. Глеб подтолкнул Шурика:
– Саша, найди Аньку!
Сам выпрыгнул навстречу сдвинувшемуся наконец с места Эдику. Ошалел толстяк, что ли?
Зато Шурик выскочил из машины проворно, кинулся в дом. И автомат за собой потащил. После стрельбы в школе он его из рук так и не выпустил.
– Ань, ты где?
Шурик заскочил на кухню, остановился в дверях. Посреди комнаты кто-то стоял на четвереньках и ел с пола. Шурик прищурился. Этого, на четвереньках, он никогда не видел. Но то, что он ел…
На полу лежал еще один человек. Вернее, две трети человека, так как от бедер и верхней части ног мало что осталось. А голова с короткими, светло-русыми волосами укоризненно смотрела на Шурика. Эту голову он знал. Еще сегодня утром он с ней разговаривал.
Страх, злость и отчаяние вновь захлестнули, как недавно в школе.
– Ах ты ж… Ах ты ж гад! – дрожащими руками Шурик поднял автомат.
«Тах!» – сказал автомат, выпуская последнюю пулю. В голову психа-людоеда она не попала. Прошла правее, проделав дырку в белой эмали газовой плиты.
Что внутри плиты стоит полный баллон с пропаном, Шурик понять не успел.
Шарахнуло так, что не только стекла, но и рамы вылетели. И вслед за стеклами и рамами выплеснулись клубы огня, тут же занялась деревянная крыша.
Глеба взрывной волной сбило с ног. С этого ракурса он и смотрел, как в распахнутую дверь вывалился факел огня. Факел споткнулся о порог, упал, превратившись в человеческую фигуру, и остался лежать неподвижно. Лежать и гореть. Узнать человека было невозможно, но и так понятно, что это Шурик. И что Аня погибла, понятно. Драпать отсюда следовало, драпать без оглядки!
Глеб вскочил, втолкнул заторможенного сверх всякой меры Эдю в машину, забрался сам, сдернул с ручника, выдавил газ, крутанул руль, разворачивая к шоссе.
От поселка до самой Апановки и дальше лежала абсолютно плоская равнина. И сквозь эту равнину бежала прямая, как стрела, серая полоска шоссе.
Солнце хоть и клонилось к западу, но было еще высоко, потому движущуюся навстречу колонну Глеб заметил издали. Колонна была длиннющая, и машины в ней были необычные, – во всяком случае те, что шли впереди. Железные, похожие на громадных черепах. БМП – вспомнилось название.
Бронетехника двигалась по середине шоссе, не оставляя для встречных возможности разминуться. Придется съехать с обочины, остановиться, пропустить. Глеб убрал ногу с педали газа. «Бум-бум-бум!» – долетело приглушенное расстоянием. И тут же перед капотом взметнулись фонтанчики пыли и раскрошенного асфальта. Колонна впереди исчезла, – лобовое стекло перестало быть прозрачным, покрылось густой сеточкой трещин. И тут же снова появилась, – стекло рассыпалось, обдав роем мелких острых осколков. По «уазику» стреляли из крупнокалиберного пулемета.
Изумляться и возмущаться сил не осталось. Глеб резко затормозил, вывернул руль, разворачивая машину. Понесся назад, виляя из стороны в сторону. Так, как делали в фильмах о войне. В том, что они тоже попали в какую-то непонятную страшную войну, Глеб больше не сомневался. И значит, вполне возможно, что американцы не только бомбу сбросили, но и десант высадили посреди казахской степи!
Вдогонку еще раз «бумбумнули».
– Никого не задело? – быстро спросил Глеб.
– Вроде нет, – подал сзади голос Колян.
И тут же машину тряхнуло, руль сам собой провернулся влево. Глеб вцепился в него что есть силы, но «уазик» уже вело в сторону. Он соскочил на обочину, запрыгал по ухабам, не желая подчиняться рулю. Как назло, дорога впереди поворачивала вправо, вдоль оврага. Глеб не успевал затормозить.
– Прыгайте! – заорал он, понимая, что ничего другого сделать не может.
Распахнул дверь, сиганул на жесткую, покрытую редкой травой землю. За миг до того, как «уазик» перевалил кромку оврага, замер, будто раздумывая. И завалился на бок, на крышу, мелькнул бешено крутящимися колесами. Покувыркался вниз, все быстрее и быстрее.
Глеб приземлился довольно-таки удачно, если не считать разбитые коленки и содранные в кровь ладони. Но раз ничего не сломал, не вывихнул даже, значит – удачно. Несколько секунд он неподвижно стоял на четвереньках. Все так же не поднимаясь, только сипя от боли, подполз к краю оврага, заглянул вниз. Эдя лежал в полуметре от кромки, распластавшись, вцепившись пальцами в землю, словно боялся кувыркнуться вслед за машиной. То ли успел выпрыгнуть, то ли выбросило сквозь разбитое лобовое стекло, но главное – он был жив. А вот раненый Колян выбраться не смог. Наверное, он оставался внутри лежащей на дне оврага, искореженной машины. Глеб смотрел на эту груду металла и понимал, что нужно бежать туда, вытаскивать Коляна, – вдруг он жив?! Нельзя же бросать раненого товарища! Но не бежал.
По противоположному склону оврага спускалось человек двадцать психов. При любом раскладе они будут внизу раньше. А если каким-то чудом он и сумеет их опередить, что из того? Самое большее, через пять минут к оврагу доберутся американские десантники. И всех положат из пулеметов: в голом, простреливаемом насквозь овраге не спрятаться. Нет, лучше думать, что Колян тоже погиб, как Аня и Шурик. И попытаться спастись самому. Только как?
Глеб повернулся, посмотрел на пылающий дом, – их вчерашнее пристанище. Видно, не только крыша горела, но и стены, собранные из деревянных, набитых камышом щитов, и лишь снаружи обложенные кирпичом, занялись. Ох и жарко же там сейчас! Затем перевел взгляд на второй дом, так и оставшийся недостроенным. И понял, что нужно делать!
– Эдя, а ну быстро сюда!
Он дотянулся, схватил толстяка за здоровую руку, дернул, понуждая двигаться чуть быстрее. Потом заставил подняться на ноги и так же, не отпуская, потянул за собой в широкую полосу дыма, стелющегося над самой землей. Так удачно заслонившего их от дороги, с урчащей и громыхающей где-то совсем близко колонной.
Странными были эти ребята из уфимского стройотряда! Второй домик достроить не успели, зато нужник к нему поставили. Лезть в узкое, черное, словно пятно мрака, отверстие Глебу было мерзко до тошноты. И еще он боялся, что толстая задница Эди не впишется в дырку по габаритам. Но обошлось. Эдя хоть и с трудом, но протиснулся, использовать будочку по прямому назначению не успели, в яме пахло лишь землей и досками. А значит, самое страшное – позади. Ну кто же станет искать людей в нужнике недостроенного дома? Да их вообще искать не будут – подбитый «уазик», вон он, на дне оврага лежит. Главное, пересидеть до темноты, а там – ищи-свищи ветра в поле!
22/06/1983 г., 22 час. по местному времени
«…к 20.00 операция по зачистке пораженной территории завершена полностью. Утечку информации удалось предотвратить. Потери среди мирного населения составили…»
(Из Докладной записки старшего оперуполномоченного 15-го Главного управления КГБ СССР П.А. Губаря)
Когда светлое пятнышко над головой погасло окончательно, Глеб решил – пора. Сколько часов они просидели в этой норе, он не знал, – слишком темно, чтобы разглядеть циферблат наручных часов. Но план удался – их не искали! Никто даже дверь нужника открыть не пытался. Теперь – выбираться отсюда и драпать.
– Эдя, ты что, уснул?
Глеб потормошил сидящего рядом толстяка. Тот в ответ промычал что-то нечленораздельное. За все время, пока они прятались, он и слова не проронил. Правду говоря, и Глеб помалкивал. Неподходящая была обстановка для разговоров.
– Вылезать пора. Давай я стану тебе на спину, подтянусь, а потом помогу сверху.
Собственно, это решение было в корне неверным. Первым следовало лезть толстяку, – Глеб не знал, хватит ли у него силы, чтобы вытянуть Эдю сквозь узкую дыру. Но рисковать не хотелось. Сил больше не было, чтобы рисковать. Что, если Эдя застрянет-таки? Или сбежит? А яма глубокая, Глебу подпрыгивать приходилось, чтобы до дырки достать. Нет уж, вылезет он первым, а там видно будет!