Глава 5 ОТСТУПЛЕНИЕ В КРЫМУ 10 глава

кто должен будет отправиться в рейх. Но ни один из нас не думал об отказе. В 6-й эскадрилье было боль­ше всего пилотов, и предполагали, что по этой при­чине будет выбрана именно она. Командиры 4-й и 5-й эскадрилий, лейтенант Вальдман и обер-лейтенант Батц, пришли, чтобы-«поздравить» меня с такой «уда­чей». Но вслед за ними появился командир группы и сообщил нам, что для противовоздушной обороны рейха отобрана 4-я эскадрилья.

Я должен признаться, что эта новость сняла камень с моей души. Естественно, я бы вылетал против стра­тегических бомбардировщиков и «Мустангов» и, на­верное, смог бы сбить некоторых из них. Но результат был предсказуем. Любой летавший в составе ПВО рей­ха рано или поздно «сгорал». То же самое могло слу­читься и в ходе боев с русскими, но здесь были намно­го более высокие шансы снова вернуться домой целым. Лейтенант Вальдман, который позднее был переведен в JG31, а потом — в JG7, действительно погиб в марте 1945 г. в Голландии в результате столкновения с другим Ме-2622. Число его побед достигло 134.

Две оставшихся эскадрильи нашей группы 27 мая были переброшены на аэродром Хуши, около реки Прут. Оттуда мы возобновили боевые вылеты. В Ху­ши также базировались «Штуки» майора Руделя3. Нам, летчикам-истребителям, было поручено обеспечить их сопровождение, когда они летали на Яссы. Начиная с 31 мая 1944 г. я в ходе таких вылетов сбил в общей сложности девять вражеских самолетов.

Скоро мы узнали, что русские в этой зоне боевых действий могли летать, так же как и мы.

Ведомый и я медленно приближались к линии фрон­та на высоте 2500 метров, осматриваясь по сторонам,

¹ Его эскадрилья вошла в состав этой эскадры под обозначением
8./JG3.

² Командир 3./JG7 обер-лейтенант Вальдман погиб 18 марта 1945 г.,
когда сразу после взлета с немецкого аэродрома Кальтенкирхен его
Ме-262 сзади протаранил другой «Мессершмит».

³ Ханс-Ульрих Рудель с 18 сентября 1943 г. по 1 августа 1944 г.
. командовал I1I./SG2.

потому что поступили сообщения о множестве Ил-2. Затем мы увидели их, приблизительно в 1000 метрах ниже. Из предосторожности я перед атакой еще раз огляделся вокруг и заметил две вражеские машины с красными носами, приближавшиеся к нам со стороны солнца. Быстро проинструктировав своего ведомого, чтобы он держался ближе, сам выжидал и действовал так, как будто не вижу нападавших. Когда русские вы­шли на дистанцию огня, мы резко бросили наши маши­ны в крутой вираж. Две «Аэрокобры» пронеслись мимо, поскольку из-за своей большой скорости не могли по­следовать за нами. Однако они не отказались от про­должения. Эти два истребителя ушли вверх и снова спикировали на нас. Они беспрерывно атаковали, вы­нуждая нас постоянно снижаться.

Вместо двух вражеских самолетов теперь уже было четыре. Мы выдерживали одну атаку за другой и не имели никакой возможности стрелять сами. В ведомо­го даже несколько раз попали.

Тогда я резко передвинул рычаг дросселя вперед, перевернул самолет, до отказа потянул ручку управле­ния на себя и с 1000 метров по спирали ушел почти до уровня земли. Выровнявшись, я над самой землей помчался на юго-запад. Я увидел в позиции на 7 ча­сов1самолет и с облегчением понял, что это «сто де­вятый» моего ведомого. Он твердо держался позади меня и даже следовал за мной в снижении по спирали.

Я не собирался позволить русским поймать нас так легко второй раз, и потому мы быстро поднялись на 4500 метров. Но даже на этой высоте несколько «Аэро­кобр» набросились на нас сверху и задали такую треп­ку, что я пришел в себя лишь по пути домой. В ходе третьего вылета мы поднялись на 6000 метров; я нико­гда прежде не сталкивался с русскими самолетами на такой большой высоте. Но и в этот раз мы даже не смогли достичь линии фронта. Все, что я успел уви-

¹ Пилоты, чтобы быстро и точно указать направление, использо­вали циферблат часов, считая, что 12 часов располагаются прямо по курсу самолета.

 

деть, — это были «Аэрокобры» выше нас. Они еще раз вынудили нас бежать. Теперь с меня действительно было достаточно, и после крутой полупетли я с ведо­мым отправился домой на максимальной скорости. До этого дня не было случая, чтобы русские даже не по­зволили мне занять позицию для атаки.

В свой следующий вылет я столкнулся с «истреби­тельной школой», о которой уже докладывал Хейнц Захсенберг. Я достиг линии фронта на высоте 5000 мет­ров и приблизительно в 20 километрах в глубине рус­ской территории увидел добрую дюжину самолетов, великолепно выстроенную по горизонтали и вертика­ли и тоже летевшую к фронту. Возможно, они были на 1500 метров ниже. Сначала я проигнорировал их. По­зволив им мирно пролететь внизу мимо меня, я вместе с ведомым занял позицию со стороны солнца и после­довал за ними в направлении фронта.

«Позволь им лететь, — думал я, — пока они дер­жат курс на запад, это работает в нашу пользу. Вра­жеские самолеты должны скоро повернуть домой». И они сделали это. Мы спикировали на них в тот мо­мент, когда русские сосредоточились на развороте с сохранением возможно лучшего порядка и на том, чтобы не столкнуться друг с другом. Я оставил две замыкающие машины Брандекеру, своему ведомому. Сам же направился к третьему русскому, летевшему на той же самой высоте, что и последние вражеские самолеты, и слева снизу обстрелял его плоскости и фюзеляж. Самолет тотчас задымился и круто пошел вниз.

Набирая высоту, я следил за ним. К моему разо­чарованию, на высоте около 1000 метров русский са­молет выровнялся и попытался уйти на восток. Я не думал, что это возможно, потому что добился доста­точного числа попаданий с близкого расстояния. Ре­шив закончить начатое, я спикировал на него. Пилот не заметил моего приближения, и через несколько секунд все было кончено. Несколько очередей — и самолет взорвался и упал на землю.

После своей победы я хотел вернуться к «ученикам», но они спаслись бегством. Вместо этого я столкнулся с одиночным Як-7. Его пилот был настолько безрассуд­но смел, что зашел к нам в лоб и открыл огонь. Я ви­дел его приближение. Моя машина набрала скорость и прежде, чем русский закончил разворот, была уже над ним. Я открыл огонь и попал в него несколько раз, но этого оказалось недостаточно, чтобы сбить его.

Як немедленно выровнялся и попытался уйти в пикирование. Это была большая ошибка. После не­скольких очередей он пошел вниз и упал на землю в 8.05, ровно через три минуты после своего пред­шественника.

В тот же день я сделал второй «дубль». Снова моим ведомым был унтер-офицер Брандекер. На сей раз он, участвуя в бою, сбил Пе-2. Вскоре после 11.00 мы взле­тели из Хуши и поднялись на 3000 метров. Я случайно заметил внизу большое количество разрывов зенитных снарядов, говорящих о том, что идет стрельба по рус­ским самолетам.

Мы выполнили разворот и спикировали к разрывам зенитных снарядов. Тогда я увидел, чем был вызван весь этот переполох. На очень малой высоте летели 12 больших самолетов, настолько больших, что их нельзя было не заметить* а над ними патрулировали истребители эскорта. Я спикировал, и один из русских оказался прямо передо мной. Открыв огонь, я сразу же отстрелил ему половину правого крыла. Он начал падать, немного вращаясь, и врезался в землю.

После этого Брандекер и я выровнялись и прибли­зились к вражеской группе снизу. Я снова попал во вражеский самолет, который пошел вниз, оставляя по­зади шлейф бело-серого дыма. Мы снова атаковали. Русские рассеялись, пытаясь уйти поодиночке.

Но мы проигнорировали истребители и снизились в направлении бомбардировщиков. Они начали стре­лять в нас, и вокруг замелькало множество трассеров. «Берите замыкающий бомбардировщик, — приказал я Брандекеру. — И не стреляйте, пока я не скажу!»

 

Наши преследователи, русские истребители, были все еще далеки от того, чтобы занять хорошую по­зицию для стрельбы. Вечеринка начиналась. «Сейчас, Брандекер!»

Я бросил быстрый взгляд в сторону и увидел вспыш­ки огня из стволов «Мессершмита», летевшего слева от меня. Настало время стрелять самому. Я тщательно прицелился, в то время как бомбардировщик передо мной становился все больше. Мне хотелось попасть в правый двигатель. Это было не слишком трудно, по­скольку вражеская машина летела прямо и горизон­тально. И очень скоро двигатель русского самолета полыхнул огнем.

Я скользил на крыло сквозь огонь заднего борт­стрелка, чтобы поразить левый двигатель, но машина передо мной внезапно пришла в себя. Она скакала, рас­качивалась и танцевала настолько яростно, что мне было трудно прицелиться должным образом. Я с бес­покойством заметил, что истребители позади нас ста­ли стремительно приближаться, и если не покончить с бомбардировщиком в следующие несколько секунд, то настанет моя очередь. Я опустился ниже бомбардиров­щика, надеясь, что это успокоит его. И действительно, русский отреагировал, как я и наделся. Он отстал от своих компаньонов и теперь пытался быстро присоеди­ниться к ним. Однако это стало гибельным для него. Я пошел вверх и поразил его всем, что мое оружие мог­ло выпустить за полсекунды.

Левый двигатель бомбардировщика теперь тоже был в огне, в то время как позади меня на землю упал горящий самолет, сбитый Брандекером. Для нас настало время спикировать, потому что истребители были уже на хвосте и дико стреляли. Мы исполняли настоящий вальс, борясь за свою жизнь., и к юго-за­паду от Ясс свернули в долину, ведшую в направле­нии Хуши. В ходе этого боя я получил три попада­ния в крылья, а Брандекер — восемь, но по возвра­щении я имел четыре победы, одержанные за один день.

Скоро группа была переброшена в Манцар, в юго-восточной части Румынии. В целом мы провели вре­мя там достаточно спокойно, удобно устроившись на частных квартирах.

После достаточно длинного периода затишья на­чались так называемые «звездные полеты». Это были вылеты против американских четырехмоторных бом­бардировщиков. Но первоначально подобные «звезд­ные полеты» проводились лишь в тренировочном ре­жиме.

Ситуация стала серьезной 11 июня 1944 г. Большое количество американских самолетов направлялось в район Плоешти, чтобы атаковать находившиеся там нефтеперерабатывающие заводы. Мы на 16 машинах вылетели в Цилиштеа1, дозаправились там и снова взлетели. Благодаря превосходной работе наземных операторов наведения мы вышли прямо на вражеское соединение и немедленно установили контакт с «жир­ными автомобилями»2. Это сильно отличалось от вы­летов против русских. Число самолетов было ошелом­ляющим.

За этими огромными группами тянулись длинные, толстые конденсационные следы, которые невозможно было не заметить. Выше бомбардировщиков, вероятно до 10 000 метров, в небе роились истребители. Их было гак много, что я не отваживался смотреть вверх. Что мы могли сделать против такого подавляющего числа?

Пока мы оставались далеко от бомбардировщиков, у них не было причин для беспокойства. Мы развер­нулись и начали подниматься, подбираясь поближе. На 5500 метрах «Либерейторы»3все еще были выше нас. Когда мы набирали высоту, то пролетели через стаю американских истребителей, которые полностью проигнорировали нас! Они приняли нас за своих?

■Цилиштеа — аэродром около г. Бакэу.

¹ «Ж ирные автомобили»— термин из кодового словаря истребителей люфтваффе, означавший «четырехмоторный бомбарди­ровщик».

³«Либерейтор» — бомбардировщик В-24 «Liberator».

 

Достигнув 6500 метров, я заметил одиночную «Кре­пость»1в нескольких сотнях метров ниже. Захсенберг также увидел ее. Он присоединился ко мне. Я сосредо­точился на четырехмоторном бомбардировщике. Это была лишь часть моей работы! Чем ближе я был, тем большим становился этот самолет. Но теперь настало время стрелять.

Американский бомбардировщик не делал никаких попыток обороняться; возможно, как и истребители, его экипаж думал, что я был одним из своих. Эта «бар­жа» передо мной не помещалась в мой прицел; я от­крыл огонь и видел, что мои трассеры исчезают в ее фюзеляже. Я сконцентрировался на правом, внешнем двигателе. «Крепость» летела прямо и горизонтально, и мой прицел был хорошим. Скоро загорелся и вто­рой двигатель. В то же мгновение, к своему ужасу, я увидел плотный поток трассеров, проносившийся над моей кабиной. Я ушел вверх. Но это были не амери­канцы, а мой друг Захсенберг. Летя вверх ногами, я видел с близкого расстояния, как он поджег два дру­гих двигателя, а затем висел позади громадной маши­ны, пока ее полностью не охватило пламя. Вскоре «Крепость» развалилась на части и в воздухе повисли пять парашютов.

Но теперь на нас пикировали вражеские истреби­тели, почти 50 машин. Можно было сделать только единственную вещь: дать полный газ, взять ручку уп­равления на себя и до отказа нажать на левую педаль руля направления. Все остальное зависело от моего храброго «Мессершмита». Я по спирали опустился до уровня земли, выровнялся и помчался прочь. Я не собирался позволять сбить себя так легко. И ни один американец никогда не смог подбить меня, в то вре­мя как русские делали это пять раз.

Наконец, я увидел под собой Дунай, и, таким об­разом, смог приблизительно определить свое местопо­ложение и найти дорогу в Цилиштеа. Четыре «Мес-

¹ «Крепость» — бомбардировщик В-17 «Flying Fortress».

сершмита» уже приземлились там, один из них имел восемь пулевых пробоин. Всего же домой не верну­лись три наших пилота.

Тем вечером мы собрались в столовой и отмечали наше первое столкновение с американцами и свое бе­зопасное возвращение тоже. Мы многое извлекли из этого первого контакта с новым противником. Все по­нимали, что вступать в бой с таким превосходящим противником было чертовски опасно. К сожалению, ни один из нас не мог ничего сказать о боевых качествах «Мустанга», поскольку не было времени определить их. В любом случае этот тип был довольно опасен, трое из наших пилотов погибли. Мы не беспокоились о бом­бардировщиках. В будущем необходимо пытаться из­бегать встречи с этой массой истребителей как можно дольше.

Следующий «звездный полет» оказался ложной тре­вогой, поскольку американцы не прилетели в зону на­ших боевых действий, и мы ни с чем вернулись обратно в Манцар. Следующий приказ на вылет поступил пос­ле тринадцатидневной паузы. Поскольку мы потеряли троих летчиков в ходе последнего вылета, то взлетели с довольно смешанными чувствами. В небе не было ни облачка, когда пришло сообщение о приблизительно 300 стратегических бомбардировщиках. Эта новость сделала нас еще более молчаливыми.

Я распределил пилотов, и каждый из них делал перед другими вид, что все в порядке. Мы снова взлетели из Цилиштеа на наших оставшихся девяти самолетах, едва успев дозаправиться. Я разработал план действий. Ни в коем случае нельзя нападать на одиночный бомбардировщик, потому что такие ма­шины зачастую оказывались так называемыми «зе­нитными крейсерами», которые вместо бомб несли усиленное оборонительное вооружение. Такие само­леты летели в одиночку, чтобы привлечь к себе не­мецкие истребители.

Наведение с земли было великолепным, и скоро мы заметили вражеское соединение. Когда мы набирали

высоту, я увидел три большие группы, в каждой при­близительно по 40 самолетов, пролетавших высоко над нами. Истребители сопровождения летели еще выше. Самолетов было так много, что я смотрел на них слов­но зачарованный.

Мы медленно приближались к сверкающим сереб­ряным птицам. Первая из трех групп располагалась впереди и несколько выше, вторая — в центре и ниже, а третья — на той же высоте, что и первая. Очевидно, эти две группы на большей высоте прикрывали ниж­нюю своим оборонительным вооружением. Загради­тельный огонь 120 машин мог стать настоящим фей­ерверком! И не нужно было ничего говорить о мно­жестве истребителей, которые скоро будут-у нас за спиной. «Не падай духом, о, крошечная шайка!»

Мы обогнали вторую группу американцев в сомк­нутом боевом порядке. Я решил первую атаку начать спереди и вызвал своих пилотов: «Внимание, мы со­бираемся изменить курс на противоположный и вы­полнить лобовую атаку. Всем держаться рядом и не стрелять, пока я не начну!»

Разворот и сбор в плотный боевой порядок были делом нескольких секунд. Фактически мои пилоты выполнили все так, как будто принимали участие в тренировке, и в других обстоятельствах это доставило бы только удовольствие. Я находился во главе группы, и теперь противник, казалось, заметил наше прибли­жение. Возможно, он не предполагал, что несколько «сто девятых» посмеют напасть на него. Бомбардиров­щики попробовали уклониться от нашей атаки, изме­няя курс, но было слишком поздно.

Мы сближались с потрясающей скоростью. Верх­няя группа открыла по нас огонь. «Не стрелять, не стрелять», — повторял я своим пилотам. Затем при­шло время, и мы открыли ответный огонь. Казалось, разверзся настоящий ад. Я не видел многого из того, что творилось вокруг меня, тщательно прицеливаясь в приближавшийся самолет. Вспышки попаданий были видны по всей длине бомбардировщика, и потом

я ушел вверх, чтобы не врезаться во вражеский са­молет. '

Я пролетел близко над группой, затем немедленно спикировал и начал осматриваться вокруг, ища амери­канские истребители. Ни одного из них не было видно. Около меня летели шесть «Мессершмитов», несколько отсутствовало. Я повторно собрал свою маленькую «шайку» и немедленно начал разворачиваться, готовясь атаковать американцев сзади.

Пока мы поворачивали, в рации раздался голос: «Где контакт с противником?» Если наши наблюдате­ли просмотрели эту демонстрацию сил, им уже нельзя было ничем помочь. Я ничего не ответил и посвятил все свое внимание предстоящей атаке. Тем временем мы собрались в плотный боевой порядок и медленно приближались к стратегическим бомбардировщикам. Американцы открыли огонь намного раньше, чем мы. Мы пронеслись сквозь всю группу, стреляя непрерыв­но, и как только оказались на безопасном расстоянии впереди них, снова развернулись. На сей раз бомбар­дировщики сорвали нашу атаку, изменив направление полета. В результате мы смогли обстрелять спереди и сбоку лишь замыкающие машины группы. После этой атаки я увидел, что около меня остался только мой ве­домый, молодой унтер-офицер Тамен. Но где же ос­тальные?

Я утратил весь свой энтузиазм относительно ново­го захода на «жирные автомобили». Две машины про­тив приблизительно ста — это уже слишком. Я не стал тратить время, вызывая других пилотов, вместо этого я приказал Тамену держаться ближе и вместе с ним напал на нескольких отставших, летевших позади ос­новной группы. Их было по меньшей мере восемь, и все они были повреждены. Для своей атаки мы вы­брали один самолет.

Когда я выполнял первый заход, американец все еще энергично оборонялся. Я поджег один из его ле­вых двигателей. Тамен, который летел прямо позади меня, тоже хорошо стрелял. Проверив, что поблизо-

 

сти мет вражеских истребителей, я снизил скорость, чтобы она соответствовала скорости бомбардировщи­ка, и стрелял в его фюзеляж, пока тот буквально не разлетелся на части. Это все произошло настолько быстро, что ни у одного из членов его экипажа не было времени покинуть самолет.

Немного впереди ковылял второй «Либерейтор». Мы напали и на него, не обращая внимания на за­градительный огонь. Каждый выполнил по две ата­ки, и самолет уже горел, когда у Тамена закончились боеприпасы. Я занял позицию позади бомбардиров­щика и оставался там до тех пор, пока он не взо­рвался. Я видел, что два члена экипажа успели вы­прыгнуть с парашютами до взрыва «Либерейтора».

Всего немецкие истребители одержали девять по­бед, две из них были на счету нашей группы: одна — Тамена, а другая — моя.

Вместе с унтер-офицером Таменом я приземлился в Бузэу. Выбравшись из своих самолетов, мы обняли друг друга и затем отпраздновали наши победы и бла­гополучное возвращение. Мы были единственными, вернувшимися на аэродром целыми и невредимыми. Пятеро наших товарищей были сбиты американцами, двое из них погибли. Лейтенант Эвальд сумел выпрыг­нуть с парашютом из горящего самолета в самый по­следний момент. Он получил такие серьезные ожоги, что в течение некоторого времени его излечение было под вопросом. Две машины из-за полученных в бою повреждений совершили вынужденные посадки «на живот».

Итог этого «звездного вылета» был катастрофичес­ким. В двух эскадрильях, которые до этого гордо име­новались группой, осталось лишь два пригодных для боевых вылетов самолета. Еще одиннадцать пилотов без машин были, если можно так выразиться, беспо­лезными. Но еще более тяжелым, чем нехватка само­летов, было впечатление, которое произвели на нас сражения со стратегическими бомбардировщиками и с численно превосходящим противником. Пилоты в

настоящий момент чувствовали, что они ни на что не годны. Командир эскадры, должно быть, так же понял это, потому что после этого отправился в штаб авиа­корпуса и договорился о нашей переброске в Польшу.

После 24 июня 1944 г., когда нам нанесли такое ужасное поражение, и до того, как нас перевели в За-мосць, в Польше, полетов было немного. 27 июля над русской территорией я смог сбить Ил-2. Это была моя 129-я победа.

Тогда командиром 1-го авиакорпуса был генерал Дейхман1. Наша группа часто действовала под его не­посредственным контролем. Он делал все, что было в его власти, чтобы облегчить нашу жизнь на фронте, и мы отвечали ему благодарностью, выполняя все, о чем он нас просил. Дейхман часто во всеуслышание заяв­лял: «II./JG52 — моя гордость». В то время, когда мы находились в Манцаре, не имея самолетов, я начал по­дозревать, что военные врачи и некоторые офицеры из отделения IVA2вели разговоры с нашим командовани­ем о нашем плохом физическом состоянии из-за чрез­мерного употребления алкоголя. Наша репутация могла серьезно пострадать.

Поэтому я решил организовать день спорта для пи­лотов наших двух эскадрилий. Мы хотели воспользо­ваться случаем, чтобы доказать генерал-майору Дейх-ману3, что находимся в хорошей физической форме. Каждый вечер мы тренировались в прыжках в длину' и высоту и в беге на 1000 метров и скоро достигли приличных результатов. На наши соревнования, кото­рые должны были состояться в субботу, мы пригласи­ли соперников из нескольких расположенных вокруг нас частей. Но мы вынуждены были сократить про­грамму соревнований, поскольку Дейхман, также при­бывший на них, привез с собой приказ о нашей пере-

' Пауль Дейхман командовал 1-м авиакорпусом с 8 ноября 1943 г. по 3 апреля 1945 г.

² Это отделение отвечало за денежное, продовольственное и веще­
вое довольствие летчиков.

³ В тот момент он уже имел звание генерал-лейтенанта, которое
было присвоено ему 20 мая 1944 г.

 

броске в Польшу. Но он все же увидел соревнования по нескольким видам спорта и неоднократно повто­рил: «Очень хорошо, Липферт, очень хорошо».

Приказ о нашем перебазировании был настолько неожиданным, что некоторые пилоты, получившие к тому времени новые самолеты, не смогли найти необ­ходимые карты для перелета в Польшу. Даже я, испол­нявший обязанности командира группы — Баркхорн находился в госпитале после ранения, — имел лишь самую примитивную карту. Перед взлетом мне сооб­щили, что я должен пролететь на северо-северо-запад приблизительно 400 километров над вершинами Кар­пат. Через какое-то время мы должны прибыть во, Львов.

В качестве меры предосторожности, особенно на случай, если мы собьемся с курса, под фюзеляжи наших «Мессершмитов» подвесили дополнительные баки. Это давало нам дополнительный запас топлива, чтобы най­ти аэродром около Львова. Все самолеты благополучно взлетели, и после прощального круга над аэродромом мы взяли курс на Львов. Первоначально все шло по плану, и я не испытывал никаких затруднений, опреде­ляя наше местоположение на карте, но по мере продви­жения это становилось все труднее и труднее. Скоро я уже понятия не имел, где мы находимся. Тогда я услы­шал по радио голос Захсенберга: «Шесть-один вызы­вает Радетцки, где мы сейчас находимся?» Я ответил: «Хейнц, в настоящий момент я не могу ответить, но в любом случае мы летим в правильном направлении».

После нескольких секунд молчания Захсенберг, под­ражая голосу нашего генерала, произнес: «Очень хоро­шо, Липферт, очень хорошо».

Несмотря на всю ущербность наших карт, мы благо­получно достигли Львова и оттуда вылетели на новый аэродром Замосць, приблизительно в 150 километрах севернее Львова. Это было 12 июля 1944 г. Двумя дня­ми позже я сбил «Аэрокобру». В это время происходи­ло множество событий, и едва ли был день, который не приносил нам встречи с врагом. Летая с этого аэродро-

ма, я в течение недели одержал 10 побед, в том числе три — за один вылет.

Затем 21 июля мы перебазировались во Львов. В ходе этого перелета я еще раз оказался на волоске от гибели. В действительности это не было для меня неожиданностью, потому что уже несколько дней у меня было предчувствие, что близится новое испы­тание. И оно пришло.

В то время я летал с новым ведомым, унтер-офи­цером Далецким. Мы получили инструкции вылететь снова к линии фронта, а потом приземлиться уже во Львове. Необходимость выполнения боевого вылета, как части перелета, а значит, и возможный бой с про­тивником не очень нравились опытным летчикам-ис­требителям. Никто не знал условий нового аэродрома, а в фюзеляже и багажном отсеке машины у каждого были сложены его скудные пожитки. У меня в кабине вместо парашюта лежала брезентовая сумка, посколь­ку в багажном отсеке для нее не нашлось места.

Я сказал своему ведомому, что мы лишь бросим бы­стрый взгляд на линию фронта, а затем немедленно возьмем курс на аэродром. И в заключение я, в первый и последний раз, не надел свой летный шлем со встро­енным микрофоном, а вместо этого полетел в кителе и фуражке. Ведомый держался так близко от меня, что мы могли общаться при помощи сигналов руками. И в таких условиях мы направлялись к фронту.

Я заметил двоих кружившихся русских, хотя те были весьма далеко. Они, казалось, гонялись друг за другом вокруг облака и играли в эту игру с большим азартом.

Мы находились в 50 километрах от Львова, при­близительно на 30 километров в глубине вражеской территории. Небо было свободным от других самоле­тов, так что я мог сделать попытку. Мне не требовалась никакая особая позиция для атаки, потому что оба рус­ских были очень заняты собой и не подозревали об опасности. Едва я начал пикировать, как первый рус­ский резко нырнул обратно в кучевые облака, а другой

 

немного набрал высоту и висел над облаками, чтобы увидеть своего товарища, когда тот снова появится.

Русский шел со снижением в пологом левом разво­роте, когда я появился сзади и открыл по нему огонь из всего, что у меня было. Пилот немедленно сбросил фонарь кабины и покинул самолет. Вскоре купол его парашюта раскрылся. Я пошел вверх, ища другого, но инстинктивно чувствовал, что что-то идет не так. Ка­залось, что приближалась какая-то опасность.

Я увидел русского, который выскочил из облака и искал своего товарища, но продолжал набирать высо­ту, пока не оказался рядом со своим ведомым. Я сно­ва проверил приборы, осмотрел окружающее воздуш­ное пространство и приготовился к новой атаке.

Но русский, казалось, тоже что-то заметил, потому что неожиданно спикировал в северо-восточном на­правлении. Я спикировал вслед за ним и определен­но мог догнать его, но меня снова охватило внезапно вернувшееся ощущение неуверенности.

Вняв своему предчувствию, я набрал 2500 метров и развернулся в направлении аэродрома. Ведомый сле­довал за мной немного выше. Мы находились еще, ве­роятно, на 20 километров в глубине вражеской тер­ритории, когда раздался громкий удар. Я уже знал, что дальше произойдет, винт замер. Когда моего носа до­стиг знакомый запах, я начал прикидывать: если ма­шина не загорится и никто из русских не подстрелит меня, то я могу, планируя, пролететь около 20 кило­метров. Этого могло быть достаточно, чтобы достичь наших позиций.

В любом случае я был вынужден оставаться в само­лете, поскольку у меня не было парашюта. Я спокой­но зафлюгировал винт, слегка выпустил закрылки и поплелся на скорости 270 км/ч. Я намеревался лететь на запад до тех пор, пока самолет все еще держался в воздухе. После приземления необходимо было опреде­ляться, в чьих руках находится территория: русских, польских партизан или немцев. По крайней мере, об­надеживало то, что ведомый сопровождал меня.

Мой самолет терял высоту. Пришло время побеспо­коиться о площадке для приземления. Но везде, куда бы я ни посмотрел, был только лес. Разве один пилот недавно не сказал, что «сто девятый» действительно возможно посадить на верхушки деревьев? У меня не было никакого другого выбора. «Подойдите как мож­но ниже, максимально затормозите машину, а затем мягко опускайтесь на верхушки». Однако трехтонный «Мессершмит» все равно упал бы на лес на скорости 160 км/ч. Это было смертельно.

Высота 50, 30, 10 метров. Я уже собирался начать приземление, когда заметил слева от себя маленькое свободное пространство. Его пересекала дорога. Хотя я знал, что резкий разворот на малой скорости, воз­можно, означал катастрофу, я все же рискнул. Я ос­торожно посадил самолет «на живот», он подпрыгнул над дорогой и остановился прямо перед лесом на дру­гой стороне. Еще до того, как «Мессершмит» замер, я расстегнул привязные ремни и открыл фонарь каби­ны. Спрыгивая с крыла, я увидел бегущих ко мне сол­дат в серой полевой форме. Я был в безопасности.

От солдат я узнал, что нахожусь всего в трех ки­лометрах от линии фронта и что желательно подго­товить машину к уничтожению. Пока мы беседовали, мой преданный ведомый летал вокруг. Убедившись, что я приземлился на своей территории, он умчался на запад. Пехотный лейтенант угостил меня крепкой выпивкой, в которой я нуждался, а потом заминиро­вал мою машину.