Осторожно открыв ее, Мэри вошла и очутилась в еще одном коридоре. Плач сразу зазвучал гораздо отчетливей. Он раздавался из‑за стены слева. Несколькими ярдами дальше была дверь. В щели между нею и полом мерцал свет. Мэри решительно толкнула ее. За ней простиралась огромная комната, обставленная красивой старинной мебелью. В большом камине тлели угли. Неподалеку горел ночник. Он выхватывал из тьмы резную кровать с балдахином, на которой горько плакал какой‑то мальчик.
Мэри остолбенела. На какое‑то мгновение ей почудилось, что она видит все это во сне. Тогда она коснулась пальцем свечи. Ей стало больно, и она поняла, что не спит.
Лицо у мальчика было худым и бледным, из‑за чего серые глаза, обрамленные густыми ресницами, казались неправдоподобно большими. Волосы, тоже густые и вьющиеся, прядями ниспадали на лоб.
Постояв еще чуть‑чуть у порога, Мэри решила подойти ближе. Мальчик заметил свет и изумленно уставился на нее.
– Ты что, привидение? – прошептал он с испугом.
– Нет, – столь же испуганно отозвалась девочка. – А ты?
Какое‑то мгновение они молча изучали друг друга.
– Я тоже не привидение, – первым нарушил молчание мальчик. – Я – Колин.
– Колин? – пробормотала девочка.
– Колин, – подтвердил тот. – Меня зовут Колин Крейвен. А тебя как?
– Мэри Леннокс. Мистер Крейвен – мой дядя.
– А мне он отец, – объяснил мальчик.
– Отец? – широко разинула рот Мэри. – И мне ни разу никто не сказал, что у дяди есть сын!
– Ну‑ка подойди ближе! – велел Колин.
Мэри повиновалась. Колин вытянул руку и дотронулся до девочки.
– Вроде действительно настоящая, – проговорил он так, словно до конца еще не был в этом уверен.
– Ну, конечно, я – настоящая, неужели не видишь? – тут же отозвалась Мэри.
|
|
– Да в общем‑то вижу, – ответил Колин, – но мне почти такие же настоящие часто снятся. А потом откроешь глаза – и снова один.
– Вот, – протянула ему Мэри край своего шерстяного халата. – Такого ты во сне не почувствуешь. А если и сейчас не верится, можешь меня ущипнуть за руку. Но вообще‑то я тоже сначала подумала про тебя, что ты – сон.
– А взялась ты откуда? – спросил мальчик.
– Из своей комнаты, – тут же начала объяснять Мэри. – Ветер сегодня совсем не давал мне спать. А потом я услышала плач и пошла посмотреть, что случилось. Ты почему плакал, Колин?
– Я тоже не мог заснуть, и голова разболелась, – пожаловался тот. – Ну‑ка повтори еще раз твое имя.
– Мэри Леннокс. Неужели тебе никто не рассказывал, что я теперь тут живу?
– Нет, – покачал головой Колин. – Наверное, они не решились.
– Как так? – не поняла Мэри.
– Они, наверное, боялись. Я не люблю, чтобы незнакомые на меня глядели, а потом обсуждали.
– Но почему ты не любишь? – совсем запуталась Мэри.
– Потому что мне вечно плохо, и я вечно валяюсь в постели, – угрюмо изрек Колин. – Мой папа тоже считает, что нечего на меня глазеть. И слугам он запретил обо мне разговаривать. Мы с папой боимся, как бы я тоже не вырос горбатым, если, конечно, выживу. Но, скорее всего, я вообще не выживу.
– Ну и дом! – воскликнула Мэри. – Ничего тут понять не могу! Все тут какое‑то тайное. И комнаты заперты. И сады. Выходит, и тебя тоже заперли, а?
– Нет, – отвечал мальчик. – Я сам не хочу никуда выходить. Это меня утомляет.
– А папа тебя приходит сюда навещать?
|
|
– Иногда приходит. Чаще всего, когда я сплю. Ему не очень‑то со мной нравится.
– Почему? – недоуменно поглядела на Колина Мэри.
– Моя мама умерла, когда я родился, – хмуро проговорил тот. – Папа мне никогда не говорил ничего. Но я все равно знаю, что он меня из‑за этого почти ненавидит.
– И сад он тоже ненавидит, потому что она умерла, – тихо сказала Мэри.
– Какой еще сад? – встрепенулся мальчик.
– Да просто сад, – смутилась Мэри. – Твоей маме он очень нравился. А ты что, тут все время живешь? – поспешила она перевести разговор.
– Почти все время, – подтвердил Колин. – Меня несколько раз возили на море, но я тогда носил такую железную штуку, чтоб горб на спине не рос, и на меня из‑за этого смотрели. А потом к нам приехал знаменитый доктор из Лондона и сказал, что эти железные штуки – глупости. Он прописал мне побольше бывать на свежем воздухе. Но я свежий воздух терпеть не могу и не буду никогда на него выходить.
– Я раньше тоже свежий воздух терпеть не могла, – призналась Мэри. – А почему ты на меня так странно смотришь?
– Да я опять подумал, что ты мне сейчас просто снишься, – объяснил Колин. – Со мной так бывает: открою глаза и потом долго не верю, что уже перестал спать.
– Мы оба сейчас не спим, – убежденно ответила девочка. – Конечно, тут очень похоже на сказку, – продолжала она, оглядывая темные своды комнаты, и камин, и кровать с балдахином. – И ночь сейчас в самом разгаре. И в доме, кроме нас с тобой, все спят. Но мы‑то точно не спим.
– Надеюсь, – капризно проговорил мальчик. – Не хочу, чтобы ты оказалась сном!
|
|
– А говоришь, что не любишь, когда на тебя кто‑нибудь смотрит, – сказала Мэри. – Может, мне лучше уйти?
– Нет, – решительно запротестовал Колин. – Если ты сейчас уйдешь, значит, это действительно сон. А если ты настоящая, садись вот сюда, поближе, и давай как следует поболтаем.
Мэри поставила свечу на столик возле кровати и опустилась на табуретку, стоявшую у самого изголовья. Ей и самой совсем не хотелось уходить ни от Колина, ни из этой комнаты, почти такой же таинственной, как и сад.
– Расскажешь мне про себя? – спросил мальчик.
– А что тебе интересно больше всего про меня? – решила выяснить Мэри.
Оказалось, что Колину интересно все. И сколько времени она живёт в Мисселтуэйте? И в какой комнате ее тут поселили? И что она делает целыми днями? И любит ли пустошь или ненавидит так же, как он? И где она жила до того, как попала в Йоркшир?
Мэри постаралась как можно обстоятельней ответить на все вопросы. Потом Колин задал другие и, поудобней откинувшись на подушки, снова приготовился слушать. Теперь Мэри рассказывала об Индии и о том, как пересекла океан на большом корабле.
Колин удивлялся тому, что Мэри считала обычным. Зато когда начинал говорить сам, удивлялась Мэри. Одна из сиделок очень рано научила его читать, и он совсем маленьким почерпнул множество самых различных сведений из книг. И еще – он любил разглядывать в книгах картинки. С отцом он общался редко, зато тот старался развлекать его самыми изысканными подарками. Впрочем, Колина эти подарки, похоже, ничуть не радовали.
– Я привык, что все доставляют мне одни удовольствия, – со скукой объяснял он Мэри. – Врачи говорят, что, когда я сержусь, мне становится хуже. Никто здесь, по‑моему, не верит, что я доживу до взрослого возраста.
Колин сказал это без малейшего сожаления или грусти, будто давно свыкся с мыслью о смерти.
– Видишь, во мне нет ничего интересного, – махнул он рукой. – Лучше ты расскажи еще что‑нибудь. Мне так нравится тебя слушать!
Он опять прикрыл глаза. Как только Мэри начала говорить, на лице его воцарилось столь безмятежное выражение, что ей показалось, будто он задремал. Но стоило ей замолчать, как Колин немедленно задал новый вопрос, и она поняла, что он очень внимательно ее слушает.
– А лет тебе сколько? – полюбопытствовал наконец он.
– Десять, – отвечала она. И, совершенно забывшись, добавила: – Как и тебе.
– Откуда ты знаешь? – подпрыгнул он на постели.
– Потому что, когда ты родился, здесь заперли один сад, а ключ от него закопали. И это случилось как раз десять лет назад, – растолковала девочка.
Колин никогда не слышал этой истории.
– Какой еще сад заперли? – приподнявшись на локте, начал допытываться он. – Зачем заперли? И кто это сделал?
– Твой папа, – ответила Мэри. – Это тот самый сад, который он ненавидит. Он запер дверь, а ключ зарыл в землю. И сад уже десять лет стоит запертый.
Тут Мэри взглянула на Колина и спохватилась. Глаза у мальчика горели. История покинутого сада произвела на него столь же сильное впечатление, как и на Мэри, когда она впервые ее услышала. Он принялся задавать все новые вопросы. Мэри пробовала перевести разговор, но ей это не удавалось, и наконец она поняла, что Колин не успокоится, пока не проникнет в сад.
– Значит, ты думаешь, что слугам запрещено говорить? – переспросил он. – Не страшно. На мои вопросы тут обязаны все отвечать. Они же знают, что если я все‑таки сумею поправиться, то стану тут после папы хозяином. И я заставлю их рассказать, где находится сад. А потом пусть откроют дверь и отвезут меня туда в кресле. Я им объявлю, что буду там дышать свежим воздухом.
Мэри испуганно слушала Колина. Если он поступит так, как задумал, тайне придет конец, а Дикен и подавно никогда не сможет прийти туда. Надо было срочно что‑то предпринимать.
Мэри и в голову не пришло бы сравнивать Колина с собою прежней. Между тем характеры их были похожи. Он относился к слугам совершенно так же, как Мэри, пока жила в Индии. И так же, как когда‑то она, полагал, что весь мир обязан ему потакать. Но Мэри теперь изменилась, и избалованность Колина ее возмущала. Правда, она тут же пристыдила себя: Колин ведь был очень болен!
Мэри снова подумала с удивлением, как спокойно говорит он о скорой смерти.
– Ты что же, правда считаешь, что не доживешь до того, как вырастешь? – спросила она.
– Думаю, не доживу, – отозвался он с тем же равнодушием, что и прежде. – С тех пор как я родился, взрослые, по‑моему, только и твердят, как я болен и как мало мне жить осталось, – невесело усмехнулся Колин. – Сперва они думали, что я еще слишком мал и не понимаю, и говорили все прямо при мне. Теперь они от меня скрывают, но я‑то чувствую, что у них на уме. Меня лечит папин кузен. Он очень бедный. Если я умру, ему после папы достанется весь Мисселтуэйт. А если я выживу? – выразительно взглянул он на девочку. – Какой кузену от этого толк?
– Не знаю, – пожала плечами Мэри. – А самому‑то тебе разве хочется умереть?
– Нет, – буркнул мальчик. – Но лучше уже это бы поскорее случилось, чем все время лежать и думать. Когда слишком много представляешь, что скоро тебя не будет, очень хочется плакать. Вот я и не выдерживаю иногда, – честно признался он.
– Ясно, – кивнула Мэри. – Я ведь уже в третий раз слышу, как ты тут плачешь.
– Не надо больше об этом, а? – взмолился Колин. – Расскажи мне еще про сад. Неужели тебе самой не хочется посмотреть на него?
– В общем‑то хочется, – уклончиво отвечала девочка.
– Мне тоже, – продолжал Колин, и в голосе его снова послышалось упрямство. – Раньше мне никогда ничего не хотелось видеть. Но этот сад я увидеть хочу. И увижу! Я им велю вырыть ключ, открыть дверь и буду сидеть там целыми днями.
Колин разволновался, и глаза его теперь стали еще больше прежнего.
– Я их заставлю меня туда отвезти, и ты пойдешь со мной вместе, – решительно заявил он.
Мэри до боли сцепила руки. Ей надо сейчас же, немедленно что‑то придумать. Иначе все‑все погибнет. И тайна, и их дружба с Дикеном, и, может быть, даже Робин.
– Не надо! Не надо! Не надо! – в отчаянии закричала она.
– Что? – уставился на нее Колин так, словно она помешалась. – Я не пойму, ты хочешь или не хочешь увидеть сад?
– Я хочу, хочу, – начала всхлипывать Мэри. – Но надо все сделать совсем не так. Если ты заставишь их открыть дверь и привести тебя, этот сад перестанет быть Таинственным. И уже никогда им не будет!
– Таинственным? – похоже, заколебался мальчик. – Ну‑ка объясни мне получше.
И Мэри заговорила так быстро, что вынуждена была проглатывать окончания слов. Она понимала, что у нее выходит не слишком‑то складно. Главное сейчас – убедить Колина, чтобы он поступил так, как нужно ей, Дикену, Робину и всем, кто хоть немножечко смыслит во всяких тайнах.
– Ты только пойми, – едва переводя дух, говорила она. – Одно дело когда про дверь, которую под плющом не видно (если, конечно, такая дверь есть!), никто, кроме нас с тобой, не узнает. Тогда мы сами ее найдем, и это останется нашим секретом. Мы будем входить, закрывать дверь, и никто из взрослых нас не сможет найти. Мы там будем как дрозды в гнездах. Потому что, когда дрозд хорошо спрячет гнездо, никому его не найти. И мы бы стали играть в нашем саду каждый день. И еще – мы там посадили бы семена и вскопали бы землю, и сад бы ожил…
– Ты что же, думаешь, он погиб? – забеспокоился Колин.
– Пока нет, – успокоила Мэри, – но может скоро погибнуть, если никто не начнет снова за ним ухаживать. Луковичные‑то еще выживут, а розы…
– Ничего никогда не слышал про луковичные. Объясни мне, – потребовал мальчик.
– Из луковиц растут нарциссы, ландыши и подснежники. Это очень приспособленные к жизни растения, – ответила Мэри. – Сейчас у них как раз ростки пробились наружу, потому что скоро весна.
– Весна… – словно эхо повторил Колин. – Это что, когда все расцветает? Не забывай: я ведь все время тут провожу. Когда болеешь, не имеет значения, хорошо или плохо на улице.
– Так нельзя, Колин! – осуждающе поглядела на него девочка. – Весна – это не просто когда что‑то делается на улице. Это – солнце и дождь, и опять дождь, и опять солнце. И под землей растения начинают… «работать», – вспомнила она выражение Бена Уэзерстаффа. – А потом все на земле и на ветках делается зеленое и душистое. Если этот сад станет нашим, ты сам поймешь, что такое весна. Теперь‑то ты видишь, Колин, как важно сохранить наш сад в тайне?
Колин откинулся на подушку и задумчиво поглядел на Мэри.
– Раньше у меня была всего одна тайна, – тихо произнес он. – Я знал, что мне, наверное, никогда не удастся стать взрослым. А теперь ты мне принесла новую тайну. Она нравится мне куда больше.
– Если ты никому не проговоришься, она тебе потом еще больше понравится, – заверила девочка. – Я сама найду этот сад для нас. Вот увидишь: я смогу это сделать. Мы попросим одного мальчика, и он отвезет тебя в сад на кресле. Главное, там не будет никаких взрослых. Вот тогда‑то мы и окажемся в настоящем Таинственном саду!
– Если бы все получилось! – мечтательно проговорил мальчик.
Мэри облегченно вздохнула. Теперь она могла быть уверена: тайна сада дорога Колину так же, как ей самой. Он ни за что никому ничего не расскажет. Но Мэри на всякий случай решила еще чуть‑чуть подогреть интерес Колина.
– Если мы с тобой этот сад найдем, – с самым загадочным видом проговорила она, – мы там, наверное, такое увидим… Там ведь давно никто не был. Ползучие розы переплелись и качаются между деревьями словно мостики…
Колин лежал и очень внимательно слушал, а Мэри все говорила и говорила. Вначале о розах, потом – о птицах, которые, наверное, свили в Таинственном саду множество гнезд, ибо чувствуют себя там в безопасности. Наконец она стала рассказывать о Робине и Бене Уэзерстаффе. Эта тема показалась ей безопасной. Тут Мэри могла не страшиться выдать себя, и красноречие ее возрастало с каждой минутой.
Колину история о Робине очень понравилась. Он требовал от Мэри все новых подробностей и даже несколько раз звонко рассмеялся.
– Никогда не думал, что птицы такое могут! – восхитился он. – Конечно, лежа в постели, многого не узнаешь. Зато ты сколько интересного мне рассказала! Будто мы с тобой уже побывали в этом саду. А ты ведь его еще только найти собираешься.
Мэри насторожилась. Что делать, если Колин сейчас спросит ее впрямую, не нашла ли она еще Таинственного сада? Тогда скрывать дальше будет нечестно. Но признаться во всем до конца Мэри тоже пока боялась и просто не знала, как поступить.
К счастью, Колин не собирался приставать к ней с расспросами. Вместо этого он окинул ее загадочным взглядом и тихо спросил:
– Видишь занавеску, вон там, над камином?
Мэри подняла голову и заметила занавес из розового шелка.
– Вижу, – столь же тихо отозвалась она.
– Подойди и раздвинь ее, там есть шнурок, – попросил Колин.
Мэри приблизилась к камину и потянула вниз витой шнурок с кистью. Занавеска раздвинулась. За ней оказался портрет очень красивой женщины со светлыми волосами, перехваченными голубой лентой. Женщина была совсем молодой, весело улыбалась, а серые глаза ее были точь‑в‑точь такими же, как у Колина.
– Это моя мама, – обиженно произнес мальчик. – И зачем ей только понадобилось умирать? – с досадой продолжал он. – Когда я об этом думаю, я начинаю ее ненавидеть.
– Странно, – пожала плечами Мэри.
– Ничего странного, – еще сварливей, чем прежде, проговорил Колин. – Если бы она родила меня и не умерла, я, наверное, не стал бы таким больным и не умер бы, прежде чем вырасту. И папа меня бы любил. И спина не болела бы. Ну ладно! – с досадой махнул он рукой. – Задерни картину обратно!
Мэри дернула за шнурок. Портрет скрылся за складками шелка, а она снова села на табуретку возле постели Колина.
– Твоя мама была, конечно, гораздо красивей, чем ты, – тут же поделилась она впечатлением с мальчиком, – но глаза у вас очень похожи. И еще я не понимаю, зачем ты ее прячешь за занавеской?
Колин покраснел и заерзал от смущения на постели.
– Мне… я… не люблю, когда она на меня смотрит, – запинаясь, пробормотал он. – Мне всегда грустно, а она улыбается. И вообще… – упрямо поджал он губы. – Это моя мама. Моя! Не хочу, чтобы любой мог глядеть на нее!
Некоторое время они просидели молча. Потом Мэри вдруг с опаской спросила:
– Как ты думаешь, что сделает миссис Мэдлок, если найдет меня тут?
– Что велю, то и сделает, – с важностью отозвался мальчик. – Я поставлю ее в известность, что ты будешь каждый день ко мне приходить. Ты ведь будешь еще приходить? – вопрошающе взглянул он на Мэри. – Мне очень понравилось с тобой разговаривать.
– Мне тоже, – ответила девочка. – Но я не смогу у тебя бывать слишком часто. Нам еще надо заботиться о Та… – Она осеклась, поняв, что едва не выболтала секрета.
– О чем тебе надо заботиться? – тут же насторожился мальчик.
– Но я же обещала тебе найти Таинственный сад, – уже взяла себя в руки Мэри. – На это ведь тоже время понадобится. Может быть, много дней.
– Правильно, – согласился Колин. – Я просто забыл. Ты ищи сколько надо. А потом заходи ко мне каждый день и рассказывай, что тебе удалось. Слушай, Мэри, а давай мы тебя тоже сделаем тайной, – поудобнее вытягиваясь на постели, предложил он. – Пусть никто не знает, что мы встречаемся. Ну, пока как‑нибудь сами не догадаются. Я не скажу ничего миссис Мэдлок, и ты тоже не говори, хорошо?
– Не скажу, – твердо пообещала девочка, которая, впрочем, и так не собиралась обсуждать Колина с экономкой.
– Мы из них из всех только Марте скажем, она умеет хранить секреты, – уверенно произнес мальчик. – Ты Марту, случайно, не знаешь?
– Знаю, – улыбнулась Мэри. – Она мне прислуживает. И вообще она очень хорошая.
– Она сейчас вон там в комнате спит, – показал Колин пальцем на стену, за которой был коридор. – Сиделка уехала в гости к сестре и осталась там ночевать. А Марта сегодня со мной за нее.
– Значит, Марта о тебе давно знает, – многозначительно отозвалась девочка.
Теперь Мэри начинала кое‑что понимать. Мистер Крейвен запретил миссис Мэдлок рассказывать о Колине. А миссис Мэдлок запретила Марте. Поэтому она и испугалась, когда Мэри услыхала, что кто‑то плачет.
– Конечно, давно, – подтвердил Колин. – Она всегда со мной остается, когда сиделка уходит.
– Ой! – спохватилась вдруг Мэри. – Я уже так долго у тебя тут. Тебе, наверное, спать пора. Я, пожалуй, пойду.
– А если… – пробормотал Колин, который и впрямь уже начинал задремывать. – Если бы ты осталась и посидела, пока я усну? Останешься?
– Хорошо, – согласилась девочка. – Только тогда ложись поудобнее и закрой глаза. А я тебе спою что‑нибудь усыпляющее.
Колин покорно закрыл глаза, а Мэри вспомнила, как убаюкивала ее в Индии Айя. Она легонько взяла мальчика за руку и тихо запела мелодичную колыбельную на хинди.
– Как хорошо, – выслушав песенку до конца, сонно прошептал мальчик.
Мэри начала новую песенку. Вскоре она заметила, что Колин уже крепко спит. Тогда, отпустив его руку, девочка тихо поднялась с табуретки и на цыпочках вышла из комнаты.
Глава XIV
ЮНЫЙ РАДЖА
Утром по‑прежнему лил дождь. Пустошь заволокло туманом. Нечего было даже и думать о прогулке в такую погоду. Тогда Мэри решила поделиться с Мартой всем, что узнала ночью. Но у горничной оказалось множество дел. Лишь во второй половине дня она смогла уделить время Мэри.
– Садись! – тут же велела ей девочка.
Марта села на коврик возле камина. В руках она держала недовязанный шерстяной чулок и спицы.
– Ну, чего у тебя там стряслось? – едва поглядев на раскрасневшееся лицо Мэри, спросила она.
– Ох, Марта! – в волнении выдохнула та. – Теперь‑то я знаю, кто у нас в доме плачет.
– Не может быть! – с ужасом откликнулась горничная и уронила вязанье на ковер.
– Почему не может? – настойчиво продолжала девочка. – Вчера ночью я услышала точно такой же плач, как тогда. Я пошла на голос и познакомилась с Колином.
– Какой ужас, мисс Мэри! – побелела от страха Марта. – Не надо, не надо тебе было его находить! Теперь мне беда. Миссис Мэдлок и мистер Крейвен меня уволят отсюда!
– Да нет же, нет, Марта, – принялась успокаивать Мэри. – Никто не станет тебя увольнять. Колин обрадовался, что я пришла. Он сказал, что теперь я должна бывать у него.
– Ой, мисс Мэри, только не надо, – недоверчиво покачала головой горничная. – Прямо сомневаюсь я как‑то. Уж я от этого Колина натерпелась. Видала бы ты, чего он творит, когда раздражается! Вроде уж и годы у него не такие, когда дети ревут, а ему только волю дай. Он прямо визжит, чтобы только нас напугать. Потому как уверен: никто против него ничего не посмеет.
– Странно, – настал черед удивиться Мэри. – Со мной он совсем не визжал и не раздражался. Я рассказывала ему про Индию, и про сады, и про Робина, и сидела на табуретке совсем рядом с ним. Он даже портрет своей мамы мне показал. А потом я ему спела песенку, он уснул, и тогда я ушла.
– Уж и не знаю, мисс Мэри, поверить тебе или нет? – вконец растерялась Марта. – Для меня это прямо какая‑то сказочность. Вроде как входишь в пещеру дикого льва, а он тебя вдруг совсем не собирается съесть. Потому что, будь этот мистер Колин в своем нормальном расположении духа, не успела бы ты к нему заглянуть, как весь Мисселтуэйт на ушах бы ходил.
– Но ведь никто на ушах не ходил, – возразила спокойно Мэри.
– Это‑то мне и странно, – вновь взяла Марта в руки чулок и спицы. – Наш мистер Колин всех ненавидит и смотреть ни на кого не хочет, а больше всего на таких, которых никогда не видел.
– Меня он, по‑моему, не ненавидит, – вновь возразила Мэри. – И мы друг на друга смотрели и…
– Но мне‑то, мне‑то что теперь делать прикажешь! – в отчаянии перебила Марта. – Если миссис Мэдлок узнает, что ты у него сидела, она меня сразу выгонит. Мне от нее приказание было: никого к мистеру Колину не допускать.
– Нет, Марта, Колин не станет рассказывать обо мне миссис Мэдлок, – с уверенностью проговорила Мэри.
– Как так? – несколько успокоилась девушка.
– А мы с ним решили, что я пока буду ходить к нему вроде как тайно. И еще мне Колин сказал, что миссис Мэдлок бояться не надо, потому что тут все во всем его слушаются.
– Вот это уж правда! – возмущенно откликнулась Марта. – Всех тут издергал! До чего же противный мальчишка!
– Он говорит, миссис Мэдлок тоже должна ему подчиняться, – пропустив мимо ушей последнее замечание горничной, продолжала Мэри. – А тебе, Марта, он будет передавать, когда захочет, чтобы я пришла.
– Мне? – снова охватила паника Марту. – Ну, мисс Мэри, – обреченно взглянула она на девочку, – теперь‑то я точно знаю, что этого места скоро лишусь.
– Ты ничего не лишишься! – вновь начала втолковывать Мэри. – Вам ведь приказано Колину подчиняться?
– Ну, – согласилась горничная.
– А передавать, чтобы я пришла, ты от кого будешь? От Колина, верно?
– Верно, – кивнула Марта.
– Так за что же тебя лишать места, если ты выполняешь приказы хозяина!
Марта ошеломленно уставилась на нее. Похоже, до нее что‑то начало доходить.
– Ты… ты… Выходит, этот изверг и впрямь хорошо с тобой обошелся, мисс Мэри.
– Да, – ответила Мэри. – Так что можешь пока за свое место не беспокоиться.
– Значит, ты над Колином просто какое‑то настоящее волшебство совершила, – с такой убежденностью тряхнула головой Марта, что было совершенно ясно: расценить по‑иному странное поведение Колина она просто не в состоянии.
– Волшебство? – серьезно переспросила девочка. – Это что, вроде магии? В Индии я видела магов. Но я так не умею, – улыбнулась она. – Я просто вошла к Колину в комнату. А он повернулся, долго смотрел на меня, а потом испугался, что я – просто его сон. Это было так странно, Марта. Ведь я тоже никогда не надеялась встретить настоящего мальчика в этом доме. И вдруг встретила ночью в какой‑то комнате. И дверь была завешена гобеленом. А потом мы стали друг друга расспрашивать, и оказалось, что это не сон.
– Да‑а, – зачарованно прошептала Марта.
– А что у него за болезнь? – решила выяснить Мэри.
– Никто этого толком не знает, – развела руками девушка. – Говорят, мистер Крейвен вообще чуть с ума не сошел, когда Колин родился. Тогда за него опасались. Вообще‑то оно, наверное, понятно, – со знанием дела продолжала она. – Когда жена родит и сразу умрет, тут радости всякий лишится. Говорят, папаша на ребенка сперва даже глядеть не хотел. Вместо отцовской ласки мистер Крейвен все время буйствовал. «Нечего, – говорит, – еще одному такому, как я, горбуну делать на свете. Пусть лучше вообще умрет!»
– Но Колин ведь не горбун! – немедленно возразила Мэри.
– Пока не горбун, – согласилась Марта, – но врачи говорят, у него с самого рождения развитие пошло не туда, куда надо. Я‑то думаю, по‑другому и быть не могло. Когда рождаешься в доме с таким несчастьем, обязательно сразу себе организм надорвешь. А потом за него все бояться начали. Сперва ходить не давали, потом надели железный корсет, чтобы спина не гнулась. Этот корсет Колина очень расстраивал, и у него совсем нервы разладились, а потом из‑за плохих нервов он, говорят, и начал болеть. Тогда‑то к нему и доставили из Лондона одного очень важного доктора. Он Колина осмотрел и как начнет другого врача, который Колина все время лечил, ругать! Важный доктор сказал: Колин болеет от лекарств. А железный корсет ему вообще запретил. И еще, говорит, вы его слишком избаловали.
– Да, Марта, – солидно произнесла Мэри. – По‑моему, Колин очень избалованный мальчик.
– Да уж куда больше, – подхватила горничная. – Конечно, мне его жаль, и болеет он много. Несколько раз от простуды и кашля вообще чуть‑чуть на тот свет не отправился. И еще у него один раз ревматизм разыгрался. А потом еще – тиф. Вот когда миссис Мэдлок струхнула! Колин тогда лежал словно совсем бессознательный. А миссис Мэдлок на него посмотрела и вдруг говорит сиделке: «Ну, теперь‑то точно помрет. И хорошо сделает самому себе и всем остальным». А Колин‑то, видно, как раз к тому времени из бессознательности‑то и вышел. Открыл глаза и смотрит на миссис Мэдлок. У той прямо душа ушла в пятки. Но Колин или не захотел ничего ей плохого или сил еще накопил маловато. Он только всего и сказал, чтобы она ему воды подала и перестала болтать.
– Неужели он правда скоро умрет? – с грустью спросила Мэри.
– Это как посмотреть, – старательно копируя интонации матери, отозвалась горничная. – Матушка говорит, ни один организм ребенка не выдержит, если все время читать книжки с картинками, пить лекарства и обходиться без никакого свежего воздуха. А мистер Колин свежий воздух прямо выносить не желает. Ничем его из комнаты выманить невозможно.
Какое‑то время Мэри Леннокс молча разглядывала угли в камине. Потом лицо ее просветлело.
– По‑моему, я все‑таки сумею выманить Колина на свежий воздух, – доверительно шепнула она на ухо Марте. – И тогда, если твоя мама права, он сможет поправиться и стать взрослым.
– Боюсь, тебе с этим не справиться, – отозвалась с сомнением горничная. – Однажды мы уже попытались прикатить его в кресле к фонтану. Сначала он вроде бы вел себя молодцом. А как заметил, что розы цветут, тут вдруг и говорит про какой‑то насморк, который будто бы с человеком от роз приключается. Он это из какой‑то там умной газеты узнал. Он и впрямь немедленно расчихался. Матушка моя после дала этому свое объяснение. Это, говорит, у вашего Колина на чистой нервной почве. И, думаю, матушка права, как всегда. Ты бы слышала, как он стонал и чихал! А тут, как назло, является рядом новый садовник. Ему еще о наших правилах сказать не успели. Он застыл и глазеет себе на Колина. Тут Колин нам всем и устроил! Ох, как он верещал! Ему пригрезилось, будто садовник горб у него на спине заметил. И, хоть горба на самом деле в помине не было, Колин наш так зашелся, что всем впору уши заткнуть. Мы еле сумели обратно в постель его отвезти. А ночью с ним приключилась страшнейшая лихорадка.