— А вот и мы! — торжественно провозгласил хозяин ресторана. Он не без изящества нес большое блюдо, источавшее изысканные ароматы французской кухни. Это был рекомендованный им «петух в вине», «спесиалите» заведения. Хозяин, преисполненный значительности момента, водрузил фирменное блюдо на выскобленный добела стол — скатерть отсутствовала, она не вписывалась в сельский интерьер.
За обедом во Франции не принято много говорить — правила хорошего тона предписывают наслаждаться едой. Жан и в этом был верен деталям — он только изредка прерывал обед, чтобы обменяться со мной мнением о достоинствах той или иной приправы или соуса. Ресторатор, время от времени бросавший на своих гостей быстрые, изучающие взгляды, окончательно убедился, что перед ним — два почтенных гурмана, воздающих должное его кулинарному искусству. И если бы полиция вдруг поинтересовалась у него, о чем разговаривали два клиента, побывавшие в ресторане тогда-то и тогда-то, он и через много дней ответил бы значительно и с уважением: «Эти почтенные господа? Они не разговаривали — они обедали!»
И это было бы сказано так, чтобы все поняли: в его ресторане ничем иным и нельзя заниматься, потому что готовят здесь особо изысканно, хотя и по не таким уж высоким ценам.
На пути в Париж мы говорили о ближайших задачах, Жан уточнил кое-какие детали, назвал людей, с которыми мне предстояло работать, кратко охарактеризовал каждого, подробно остановился на условиях связи с ними. Посоветовал, как быстрее наладить связь с Центром.
Я, естественно, записей не делал. Сидел рядом с Жаном, разглядывал набегавшее на машину шоссе — со стороны могло показаться, что человек задумался о чем-то. Но Жан, уверен, понимал: сейчас я укладываю в памяти все, что он мне говорит. Иногда Жан просил:
|
|
— Повторите.
И я повторял слово в слово то, что только что услышал.
Наконец Жан сказал:
— Мы надеемся, что вы справитесь с поставленными задачами.
Он произнес эти слова без особой торжественности и той мнимой значительности, которая в этой обстановке была бы совершенно неуместна. Просто старший товарищ, хорошо понимая, какая трудная работа ожидает его коллегу, желал успеха.
— Обязательно должны справиться, — подчеркнул он. — Ведь речь идет о самом главном — предотвратить ядерную войну. Благородная, возвышенная цель...
Я кивнул: понимаю.
— Как это ни парадоксально, но вы будете работать и в интересах англичан — случись война, их страна просто перестанет существовать.
— Может быть, мне стоит вступить с ними в контакт и попросить оказывать помощь в собственных интересах? — заметил я.
Жан оценил шутку:
— Пока это преждевременно.
Теперь Жан вел машину не спеша, он оттягивал приближающуюся минуту расставания.
Завершалась деловая часть разговора. Теперь можно было поговорить и о семье.
Интервью с героем книги
Полковник улыбается, читая рукопись:
— Удивительно, как летит время... Кажется, только вчера виделся с Жаном: «Ваши часы отстают на двенадцать минут...»
— Мы верно записали рассказ о встрече в Париже?
— Да, все было именно так... Боюсь только, не покажется ли со стороны все очень простым, до банальности легким...
— Встретились, позавтракали, проехали по Парижу. Это вы имеете в виду?
-— Отчасти и это... Во всяком случае, нет привычной стрельбы и белокурых девиц в масках...
|
|
— Считаете, что читатель приучен к этим аксессуарам детективных историй?
— Ну, как вам сказать... Я не могу быть здесь авторитетом, поскольку приключенческим жанром не увлекаюсь. Хотя новинки просматриваю довольно регулярно. Иногда поражаешься, куда загоняет читателя авторская фантазия. И ведь все это формирует и его вкус, и его представление о нашей работе. Позвольте маленький тест: можете ли вы представить себе современного разведчика, не умеющего мгновенно стрелять, владеть приемами самбо, лихо водить автомашину, очаровывать всех и вся? В общем, без всех тех замечательных качеств, коими обладает экранный разведчик-супермен?
— А разве разведчику не нужна отличная физическая подготовка?
— Нужна. Но еще больше ему нужно другое: высокая техническая грамотность, разностороннее развитие тренировка воли и памяти, знание языка и культуры народа той страны, где он работает, умение ориентироваться в меняющейся политической обстановке...
— То есть супермен, но только иного плана?
— Вы меня не поняли. Речь идет не о сверхлюдях, а о профессии, в развитие которой время вносит немедленные, буквально молниеносные коррективы. Но одно будет всегда присуще нашему делу: готовность работать в интересах Родины, не щадя себя.
— Вы дважды повторили: «Работа в подполье приучает к выдержке». Что скрывается за этой мыслью?
— Именно то, что значат эти слова. И не более того. Главным для разведчика всегда должно являться дело, которому он служит... Ну вот, представьте: значительная часть встречи, о которой вы только что рассказали, ушла бы на обмен семейными новостями. Разведчик не знает, когда и в силу каких обстоятельств придется прервать встречу. Было бы странно, если бы мы успели обсудить личные вопросы, а до дела так и не дошли.
|
|
— Но разве вас не волновали вести из дома? Ведь так естественно узнать сначала, как жена, дочь, и уже потом...
— А вдруг встреча прервется именно к этому моменту? Что тогда?
— Видимо, состоится вторая — в скором времени.
— Но дни, месяцы уже упущены, риск увеличился. Хотя, признаюсь, я действительно не без труда дождался окончания деловой части нашей беседы с Жаном. Так и подмывало спросить: «Как там, дома?»
— Спросили?
— Да. Тем более представился повод.
— ...Ну, с делами покончили. — Жан повернулся ко мне, добродушно поинтересовался: — Наверное, не терпится спросить, как жена и дочурка?
— Да, — не стал скрывать я.
— Все в полном порядке. Ваша жена работает учительницей в интернате для детей-инвалидов. Дело это требует жертвенности, много душевных сил. И, кажется, оно помогает ей легче переносить разлуку с вами. Дочку не узнаете, когда вернетесь, — так выросла. Впрочем, вот письма, читайте, не буду мешать...
Я торопливо развернул несколько листочков. Прочитал и раз и два — не часто разведчику приходится получать весточки из дома. Жан, понимая мое состояние, сосредоточенно молчал.
А мне вдруг вспомнился один разговор с женой.
— Неужели ты не можешь даже оставить мне свой адрес? — спросила меня жена. — Почему я должна передавать тебе письма через знакомых?
Я же мог лишь ответить неопределенное:
— Так надо, дорогая. Ну, потерпи еще — осталось недолго.
— Сколько? Год? Два? Десять? Вечная неизвестность, постоянное ожидание...
Как мог, я успокоил жену. И вот письма «оттуда».
— Вы тоже можете написать домой, — сказал мягко Жан. — Я передам письмо.
Он повел авто очень медленно, задерживался у светофоров, чтобы мне было удобно писать. Жан по собственному опыту знал, как трудно пишутся такие письма. Родные ждут от тебя вестей, волнуются, тревожатся, хотят знать, как и где ты живешь, чем занимаешься. И ничего этого сказать нельзя. Обтекаемые, туманные, обезличенные фразы ложатся на бумагу, они ничего не должны раскрыть, если попадут в чужие руки. Но точно так же они мало что скажут и жене — просто будут приветом от родного человека. В тот же вечер я улетел в Лондон.
ГЛАВА XI
Времени до начала занятий в университете оставалось много. И очень кстати подоспело распоряжение Центра совершить «туристскую» поездку по Западной Европе.
Мне приказывали выполнить несколько заданий, для чего рекомендовали использовать поездку по одному из туристских маршрутов, чтобы ознакомиться с изменившейся в последнее время в этих странах политической обстановкой.
Нужно было только так подобрать маршрут, чтобы он прошел именно через те города и страны, которые мне были нужны. Не исключалось, что во время поездки удастся завязать полезные знакомства. Разведчику они могли пригодиться в будущем.
Я уже давно приметил рекламу туристской фирмы «Глобальные путешествия». В рекламном проспекте превозносились добропорядочность фирмы и ее абсолютная верность обязательствам.
Агентство фирмы занимало нижний этаж современного здания. Клерк в форме встретил меня, как старого друга.
— Рекомендую маршрут «10 стран за 28 дней», — доверительно сказал он.
— Не слишком ли мало времени для десяти стран? — усомнился я.
На столе появилась карта с красиво вычерченной линией, пересекающей европейский материк. Рядом легла таблица с расчетом времени на путешествие.
— Ночь — в пути, день — осмотр континента. Наши агенты на местах работают квалифицированно и в интересах туристов, — наседал клерк.
К бюро подошел элегантно одетый джентльмен — воплощение добропорядочности и солидности.
— Мистер Лонсдейл, — с энтузиазмом сообщил ему клерк, — желает воспользоваться услугами нашей фирмы...
Джентльмен — это был один из компаньонов фирмы — степенно вымолвил:
— Мы будем благодарны мистеру Лонсдейлу — наша фирма ценит постоянных клиентов. В следующий раз вы сможете совершить путешествие со скидкой.
А я — это был один из моих первых контактов с английским бизнесом — с интересом наблюдал, как из «сомневающегося» в несколько минут превратился в «постоянного» клиента.
Оформление поездки заняло минимум времени.
Будущие туристы познакомились с гидом на вокзале Ватерлоо минут за тридцать до отъезда. В Дувре наша группа пересела на пароход, который доставил нас в Остенде. Там мы опять сменили транспорт — поездом отправились в Гамбург — именно отсюда официально начиналось путешествие по десяти странам. Мягкие, удобные кресла с откидными спинками вагона первого класса располагали к отдыху, за окнами мелькали огоньками бельгийские городки — была ночь. Но в купе никто не спал — путешествие только начиналось, туристы знакомились друг с другом. Я оказался в одном купе с супружеской парой — пожилыми австралийцами. Супруг был маленького роста, сухощав, поджар, а его подруга, наоборот, отличалась весьма крупной фигурой и решительным нравом. Когда они шли рядом, прохожие с трудом сдерживали улыбки. В Англии существует веселое соревнование: кто найдет себе партнера, вес которого будет в десять раз больше или меньше. Называется оно «Масштаб 1:10». Казалось, что именно на таком соревновании австралийские супруги и присмотрели друг друга.
Всю ночь австралиец рассказывал мне историю своей жизни. Уметь слушать собеседника — это тоже большое искусство, которым владеют лишь выдержанные и воспитанные люди. А кто не любит поговорить о себе! Тем более что моему спутнику было что рассказать. Он получил только начальное образование. Работал мальчиком-рассыльным в магазине, развозил покупки на велосипеде. «Я и велосипед — это было как бы одно существо. Я знал его нрав, иногда он мне невыносимо надоедал, но я бы и дня не смог провести без велосипеда». Мальчика-велосипедиста обуяла мечта: выиграть крупнейшую велогонку Австралии.
— Я вставал на рассвете и несколько часов до начала работы тренировался. Я был крепким парнем и к тому же еще очень упрямым: если уж что задумал, то не отступал. Но я понимал, что на моем добром старом, разболтанном велосипеде гонку не выиграешь.
Из каждой зарплаты он откладывал деньги на покупку новой машины. Он все-таки выиграл гонку, этот упрямый австралиец, вырвал у судьбы вместе со спортивной победой крупный денежный приз. Деньги он вложил в недвижимость и, удачно спекулируя, стал через несколько лет очень богатым человеком.
Мне представился редкий случай в течение нескольких часов испытать действенность приемов, описанных в книге Д. Карнеги «Как заводить друзей и влиять на людей». К моему удивлению, результаты превзошли все ожидания — под утро мистер Кокс уже совершенно серьезно предлагал: плюньте на Европу и плывите ко мне в Перт.
— Ты там разбогатеешь, — убеждал меня мистер Кокс. — Даже представить себе не можешь, какое это золотое дно — спекуляция недвижимостью.
— Но я этим никогда не занимался! — мне действительно трудно было вообразить себя в такой роли.
— О Гордон! — проникновенно вещал старик. — У меня беспроигрышная лотерея. Ведь важно не то, что ты знаешь, а кого ты знаешь! Иногда влиятельные, информированные друзья становятся самым ценным капиталом. А в муниципалитете Перта я знаю всех, кого стоит знать. Сегодня за гроши куплю несколько участков, а завтра именно здесь муниципалитет решает строить школу или еще что-нибудь, и цена подскакивает так, что только диву даешься. Приезжай, не пожалеешь!
Мистер Кокс, судя по всему, был достойным наследником драйзеровского Каупервуда. За веселой и приятной наружностью скрывался хваткий, цепкий делец — такие своего не упустят и мимо чужого тоже равнодушно не пройдут. Как бы там ни было, но я запомнил его адрес — это могло пригодиться в будущем.
Я познакомился и с другими участниками турне. Они находились в том приподнятом настроении, когда поездка еще не утомила, не отбила интереса к окружающим.
В хмуром Гамбурге группу ждал автобус. Отсюда мы двинулись по Западной Германии, потом были страны Скандинавии, Бельгия, Швейцария, Австрия, Италия, Франция.
Целыми днями нас водили по дворцам, соборам и музеям. Казалось, неутомимые гиды задались целью навсегда отбить у туристов охоту к путешествиям.
Возле одного из старинных дворцов я еще издали заприметил долговязую фигуру недавнего попутчика по теплоходу из Нью-Йорка Ганса Коха.
— Дорогой Гордон!
— Дорогой Ганс!
Через несколько минут вся группа знала, что у Гордона есть, оказывается, приятели даже в Копенгагене.
— Слушай, Гордон, почему бы нам не встретиться вечерком? Ну, хотя бы у меня в гостинице? — предложил Ганс.
— Это мысль, вспомним давние времена (со времени нашего путешествия на океанском лайнере прошло не так уж и много времени, но полезно, чтобы всем в туристской группе было известно, что встретились старые знакомые).
— Я приглашу парочку наших девчонок, — Ганс говорил вполголоса, так как заметил, что туристы прислушиваются к разговору «старых друзей». — А то у вас в группе одни старушки... — Он очаровательно улыбнулся моим спутникам.
Встретились в тот же вечер.
Девушки оказались веселыми, общительными, были искренне рады провести вечерок в баре гостиницы. Я познакомил всех троих со своими спутниками, и у тех сложилось твердое убеждение, что и девушки, и Ганс — мои стародавние приятели.
Маршрут нашей группы еще дважды пересекался с группой Коха, и у нас была возможность поговорить на самые разные темы.
— Кстати, отправил ли ты письмо Джиллиан? — поинтересовался Кох.
— Да, и она оказалась очень обязательной девушкой. Сразу же приехала в Лондон и встретилась со мной.
— Ну и как?
Я сделал вид, что не понял скрытого смысла вопроса Ганса.
— Мы с ней изредка встречаемся, бываем в театрах, на концертах. Ты знаешь, она работает сейчас в суде и умеет очень интересно рассказывать о своей работе.
— И только? — Ганс плутовато улыбался.
— Не забывай, я студент, — отшутился я, — а наука, как известно, требует жертв.
— Когда я был студентом... — мечтательно протянул Ганс.
— Представляю!
Долговязый Ганс был на редкость обаятельный личностью. В любой компании он непринужденно поддерживал разговор, знакомился моментально.
Ганс Кох был приятным исключением из большого круга моих знакомых: он был просто милым парнем. Я старался не упускать возможности пополнить свои знания и при случае расспросил его, как организуются туристские поездки. Поскольку мне предстояло проявить себя на ниве бизнеса, меня интересовало, как компания ведет свои дела. Оказалось, фирмы начинают планировать будущие путешествия сразу же после очередного сезона. Уточняют маршруты, заключают контракты с гостиницами, ресторанами, кафе, гидами, автобусными компаниями. Туристская фирма, если она не хочет прогореть, должна заранее предугадать, сколько клиентов и на какие именно маршруты ей удастся привлечь. Часто по не зависящим от нее причинам — плохая погода, неожиданный политический кризис, внезапное изменение туристских вкусов путешественников — удается реализовать далеко не все путевки и тогда приходится платить крупные неустойки.
В общем, туристский бизнес — дело сложное и трудоемкое.
— У нас существует такой термин, — растолковывал мне Ганс, — «мертвый сезон» — период, когда число путешествий резко сокращается. Вот тогда-то и начинается организация будущих поездок. Если удастся все предусмотреть, спланировать, «состыковать» — мы остаемся в выигрыше...
Мне показалось забавным это определение — «мертвый сезон». Потом, когда мне пришлось заняться исследованиями ученых, готовивших бактериологическое оружие в одном из научных центров Великобритании — Портоне, оно каким-то образом пришло на память снова: «мертвый сезон» — время выжидания, скрытой, невидимой людям деятельности. Проходит отмеченный в чьих-то календарях срок, и «спячка» сменяется взрывом активности.
Благодаря работе моих товарищей весь мир в свое время узнает, что приготовил человечеству «мертвый сезон» в Портоне. Но сейчас — сейчас я продолжаю расспрашивать Ганса о «механике» туризма.
— Уж не собираешься ли ты заняться туристским бизнесом? — поинтересовался Ганс.
— Не исключено. Надо ведь когда-то и на ноги становиться...
Мне предстояло еще многому научиться. Пока же я на практике убеждался в великолепных организаторских способностях фирмы «Глобальные путешествия». Весело неслись навстречу города. Счет шел на минуты. Даже в пути, не останавливая автобуса, гиды успевали показать какой-нибудь дворец или собор. Туристы при этом делали пометки в записных книжках — еще одна достопримечательность. Потом расскажут знакомым: «Представляете, нам показали сорок пять соборов!» И это тоже реклама для фирмы. Ничего, что соборы лишь промелькнули за окнами автобуса. Разве обязательно останавливаться у каждого из них.
Во всех более или менее крупных туристских пунктах автобус встречали местные гиды. Когда наступало время обеда или ужина, группу в заранее намеченном ресторане или кафе уже ждали накрытые столы. Даже мистер Кокс и тот отметил безупречный деловой стиль обслуживающей их фирмы.
В других условиях я обязательно пожалел бы о том, что этот деловой стиль практически лишает человека того, ради чего он отправился в путешествие, — увидеть своими глазами чужую жизнь, познакомиться с ее историей. Однако я тоже поддержал мистера Кокса: действительно, ребята из фирмы не привыкли терять попусту время.
Естественно, лично для меня эта поездка вовсе не была развлекательным путешествием. Думаю, не стоит писать о тех инструкциях, которые я получил от Жана специально для этого турне. Отмечу лишь, что все они были точно выполнены.
Я никогда не упускал возможностей познакомиться с интересным для моей работы человеком. Бесспорно, наибольшего внимания в туристском автобусе стоили, с моей точки зрения, супруги Строу. Майор ВВС США Реймонд Строу служил на одной из баз американской стратегической авиации в Англии. Мне показалось, что скромный и общительный студент из Канады вызвал у него искренние симпатии, и майор пригласил меня побывать на базе Лейкенхит в графстве Суффолк. Я не преминул воспользоваться любезным приглашением. Поскольку базы американских атомных бомбардировщиков в Англии — это было одно из направлений моей работы. Школа африканистики и востоковедения, где, как я уже, кажется, говорил, учатся редким языкам сотрудники английской разведки, — другим направлением.
По плану Центра я должен был попасть в одну группу с сотрудниками специальных служб. Но групп много, как определить — какая именно? Поразмыслив, я решил, что, видимо, ее студенты будут старше по возрасту.
За неделю до начала я зашел на кафедру, чтобы узнать, где буду заниматься. Оказывается, профессор Саймонс — заведующий кафедрой китайского языка — собирается зачислить меня в группу молодых студентов. Профессор исходит из того, что я уже немного знаю китайский язык (так оно и есть на самом деле) и что, следовательно, мне полезно заниматься вместе с молодежью, программа которой более интенсивна.
— Джин, — говорю я с почти искренней мольбой хорошенькой секретарше Саймонса, сообщившей эту новость. — И вы хотите, чтобы такой старый ворон, как я, сидел на одном дереве с этими птенцами... Сжальтесь!
В моих глазах — почти ужас.
Джин оценила шутку. Милостиво улыбнувшись, она нашла мотив убедительным. Я понял, что имя Лонсдейла вносится в список «переростков». Впрочем, возможно, ее сговорчивости способствовало то, что, прощаясь, я преподнес ей флакончик духов, купленных в Париже...
Интервью с героем книги
— Позвольте, Конон Трофимович, коснуться одной из сторон вашей профессии. Понятно, что вам пришлось обзаводиться знакомствами с сотнями людей. И далеко не все из них были вам приятны...
— Конечно, обстоятельства порою складываются так, что разведчику приходится «дружить» с личностями, которым в обычных условиях не хотелось бы и руки подать. Но не думайте, пожалуйста, что разведчик выбирает друзей только «для работы». У меня и в Англии были настоящие друзья, с которыми было просто приятно общаться, проводить время, посещать вместе концерты... И, пожалуйста, не надо...
— Что «не надо»?
— Думать, что все они тоже занимались разведкой, были моими помощниками и так далее. Не следует забывать о нашем условии...
— Простите?
— Ну, помните, мы говорили о том, что разведчик — это самый обыкновенный человек.
— Конечно, конечно. И все-таки...
— И, как у каждого обыкновенного человека, у него есть круг личных друзей, без которых жизнь не жизнь.
— А как же быть с теми, после знакомства с которыми хочется поскорее вымыть руки?
— С этим ничего не поделаешь: работа есть работа.
— Издержки «производства»?
— Можно считать и так. Но, как я уже, кажется, говорил, в разведку идут отнюдь не из любви к приключениям и тому подобному. Для человека, который занимается этой работой, необходимо делать то, что ему поручают. Сейчас, как вы знаете, я занимаюсь научной работой, и оказалось, что она куда ближе и интереснее мне. Но в то же время нет ничего опаснее для разведчика, нежели поза привередливой девицы: «Мне это интересно, а это нет». Человек, посвятивший себя нашей профессии, должен руководствоваться только одним принципом: «Для дела это полезно, а это не полезно».
— Позвольте вопрос из тех, которые обычно относят к разряду «нескромных»?
— Пожалуйста.
— Среди ваших знакомых, очевидно, были и привлекательные женщины?
— Были...
ГЛАВА XII
Занятия в университете начинались в первую среду октября.
За небольшими исключениями все было примерно так, как десять лет назад, когда я поступал в один из московских вузов, достаточно известное и трудами, и именами своих ученых учебное заведение, готовившее специалистов для народного хозяйства. И именно эта неожиданная схожесть, а не вполне допустимое различие, как всегда за границей, сильнее всего и поражала.
Тут, в центре Лондона, за две тысячи километров от своей «альма-матер», я увидел тот же плохо скрытый восторг первого свидания с наукой на еще детских лицах первокурсников и ту же смесь показного равнодушия и взрослой снисходительности на физиономиях их более старших товарищей. Так же бестолково метались от одной двери к другой, разыскивая свою аудиторию, новички. Так же толкали они друг друга у объявлений, вывешенных в вестибюле, и даже звонок, который пригласил нас в зал на общее собрание, посвященное началу учебного года, был таким же — солидным, чуть дребезжащим и хрипловатым, уставшим от долгой и скучноватой службы звонком уважающего себя учреждения.
А вот здание университета было иным, совершенно не похожим на тот вуз, который я окончил. При всей их улитарной однозначности они были совсем разными. Тот, на Роди не, остался в памяти легким полукружием колонн, наивно трогательной и вместе с тем уютной классикой греческих форм, зеленым сквериком, отделявшим его от всегда шумной центральной площади. Здесь была огромная серая, напоминавшая египетский обелиск, потемневшая от копоти мрачноватая глыба, этакая архитектурная «Правь, Британия». Возможно, на архитектора этого не очень старинного сооружения повлияла богатая египетская коллекция расположенного рядом знаменитого британского музея. Впрочем, мотивы могли быть и иными.
Корпуса факультетов, или, как их называют в Англии, колледжей и школ, разместились рядом с основным зданием. В одном из них, облицованном светлым кирпичом, построенном в современном безликом стиле, — Школе африканистики и востоковедения и предстояло мне заниматься.
Иной здесь была и погода.
Даже сейчас, много лет спустя, моя память сохраняет ощущение непрекращающейся зябкой сырости. В первую среду октября 1955 года — день, когда начинаются занятия в Лондонском университете, стояла обычная для осеннего Лондона погода — хмурое, застиранное постоянным дождем небо, налитый сыростью воздух, из-за которого температура в десять градусов кажется достаточно низкой.
Если учесть к тому же, что помещения в островном королевстве или совсем не отапливаются, или отапливаются кое-как каминами и электроплитками, которые включают лишь на несколько часов в сутки, а дома по старой доброй традиции и вопреки столь же старой практике не приспособлены к холоду, то легко представить, как иностранец должен себя чувствовать даже в помещении.
Естественно, Гордон Лонсдейл, тридцатилетний уроженец шахтерского поселка Кобальт, провинция Онтарио, Канада, как и большинство студентов, демонстрируя традиционную британскую сдержанность, не пытался познакомиться со своими будущими однокашниками, а убивал время, читая объявления в вестибюле. Я пробежал глазами расписание занятий, видимо, это было расписание моей жизни на ближайшие три года, и с удовольствием узнал, что лекционных часов будет, как правило, два и как исключение — четыре в день. По субботам студенты свободны. Семестр длился десять недель, в учебном году три семестра.
— Сущий рай, — отметил я, вспомнив забитые лекциями, семинарами, зачетами и собраниями студенческие годы. — Да, жить можно...
Потом — и это тоже было похоже на «тот» вуз — нас пригласили в зал на собрание. Это было довольно темное и запущенное полуподвальное помещение с беспорядочно расставленными банкетками, которые безбожно скрипели.
Директор школы, седой и высокий джентльмен в золотых очках, достал из внутреннего кармана пиджака лист с напечатанной на машинке речью и тихим бесцветным голосом поздравил с началом учебного года и традиционно пожелал успехов.
В зале было пыльно и душно. Может быть, поэтому атмосфера была довольно тягостной. Всем — студентам и преподавателям — явно хотелось побыстрее покончить с этой формальностью и выбраться отсюда.
Но у меня настроение было прекрасное. Успешно завершился первый, пожалуй, самый трудный этап задания — подготовка. Я выходил на английскую сцену, утверждая себя в новой роли — студента той самой знаменитой Школы африканистики и востоковедения, которая по традиции питает кадрами секретные службы правительства Ее Величества. За десять лет до этого дня вот так же, наверное, сидел в этом пропахшем пылью зале, скучая на традиционном вступительном акте, студент Ким Филби — звезда английской разведки, третье лицо в Интеллидженс сервис. Естественно, тогда я не знал, что для Центра могущественный Филби не кто иной, как «товарищ Ким» — старший офицер советской разведки.
Рассеянно наблюдая, как мямлит, пытаясь выбраться из потока обязательных фраз, директор школы, я ощущал себя в роли боксера, только что шагнувшего в ревущий зрительный зал и впервые увидевшего своего противника — не того грозного мастера атак, каким рисовал его тренер, заставляя снова и снова напрягать мускулы, а реального, живого, ничем особым не примечательного паренька с длинными руками и довольно вялой мускулатурой, который явно знает не только радость побед.
Через несколько минут после «организационного» собрания первокурсников я уже сидел в аудитории, отведенной нашей группе. Постепенно собрались остальные студенты. Они входили по одному, сдержанно кивнув в дверях коллегам, и, без особого любопытства окинув взглядом небольшую светлую комнату с тремя рядами столов, садились на деревянные, отполированные не одним поколением их предшественников стулья.
Я отметил одинаковое, замкнуто-официальное выражение их лиц, словно заявлявших: «Не знаю, как вы, но я прибыл сюда по долгу службы». Весь вид их словно бы говорил, что им нет никакого дела до остального мира, равно как и остальному миру не должно быть никакого дела до них. Я не мог не заметить и несколько самоуверенную манеру держаться, и подчеркнутую аккуратность в одежде, характерную для человека, всю жизнь носящего военную форму.
Было заметно, что наша группа отличается от других. Тут не оказалось ни одного азиата или африканца, а в зале их было много. Средний возраст студентов был по крайней мере лет на десять выше. Наконец, почти все они были одеты в традиционную «форму» английских служащих — черный пиджак, черные брюки в серую полоску, белую сорочку с темным галстуком, котелок, в руке — туго скрученный черный зонтик, который почти никогда не используется по прямому назначению, а скорее служит тростью.