— Хорошо, Том, схожу, но при одном условии: скажи, эти парни из Совета платят тебе за каждую свежую голову или ты сидишь на окладе?
— Да, за каждую голову, — захохотал Поуп. — А за такую осторожную, как твоя, я получаю еще и надбавку.
Поуп был прав. Уютный особняк в стиле королевы Виктории, где размещался Британский совет, стоило посещать. Хотя бы потому, что Совет был не последним колесом в постоянно модернизируемой британской пропагандистской машине, а с ней мне было не худо познакомиться поближе.
Но дело даже не в этом. Студент из Канады Гордон Лонсдейл просто должен был прийти сюда, хотя бы чтобы продемонстрировать свою лояльность, ибо участие в работе этой сугубо пропагандистской организации говорило прежде всего о «правильном», пробританском образе мыслей молодого человека, о его солидности и твердых нормах поведения.
— Гордон Лонсдейл. Из Канады. Студент, — сдержанно отрекомендовался я прилизанной секретарше, сидевшей в приемной Совета.
— Весьма рады, мистер Лонсдейл, знакомству с вами, — на лицо секретарши выплыла такая же прилизанная улыбка. — Пусть наш дом станет вашим домом...
Следуя параграфам служебной инструкции, она должна была оказать молодому канадцу «сердечное внимание» — отношения между Англией и ее бывшим доминионом в то время нельзя было назвать теплыми.
— Если у вас есть время, мы могли бы пройтись по комнатам, — пригласила секретарша.
— Да, конечно...
Вместе мы обошли особняк: комнаты для занятий («Тут работают курсы английского языка. У нас отличные преподаватели... Но вам, мистер Лонсдейл, это, видимо, ни к чему. Ваш английский превосходен»), библиотека, кинозал («Приходите сюда по вечерам. Мы показываем только новые ленты»), холлы, бар («Не хотите ли чашечку кофе?» — «С удовольствием». — «Но будем считать, что приглашение исходит от меня»).
|
|
Открыв дома пухлый конверт, врученный мне на прощание обходительной секретаршей, я извлек из него целую кипу всяких бланков. Это были обращенные к Совету заявления с просьбой помочь в поездке по стране, посещении концертов, лекций и тому подобных полезных и приятных вещах.
Я тут же выбрал давно уже интересовавший меня маршрут, заполнил бланк и отправил его в Совет.
Ответ пришел немедленно. Администрация просила перечислить весьма небольшую сумму денег почтовым переводом и заверяла меня, что я с интересом и пользой для себя проведу время. Через несколько дней я получил билет на поезд, соответствующие документы (в нашей стране их назвали бы путевками) и весьма квалифицированные советы по поводу того, что следует взять с собой в дорогу. Среди них содержался один, который вызвал мое любопытство: «Пожалуйста, возьмите с собой национальный костюм». Оказывается, во время подобных мероприятий обязательно устраиваются импровизированные концерты, где представители различных народов исполняют национальные песни и танцы.
Довольно быстро я получил возможность убедиться, что система пропагандистских мероприятий Британского совета действует весьма эффективно. В первой же поездке познакомился со студентом-индусом. Это был неглупый молодой человек и, судя по всему, большой патриот своей страны. В Лондон он прибыл, чтобы изучать историю в университете. («Что же, историк так историк. Послушаем, что ты думаешь об английской колониальной политике в прошлом»). К моему изумлению, студент-индус запел гимн английским колонизаторам.
|
|
— Они принесли в Индию современную культуру, навели порядок в нашей стране, и очень жаль, что в 1947 году англичане согласились предоставить Индии независимость...
— Я что-то читал о восстании сипаев, — осторожно заметил я.
— Темные народные массы не понимали, какие блага несут им английские друзья, — студент-индус старательно, чисто английским жестом протер стекла очков.
— Этих сипаев, кажется, привязывали к жерлам пушек? — я не думал, чтобы студент не знал этой «детали» из истории своей страны.
— Жестокость рождает жестокость, — услышал я в ответ.
Машина пропаганды уже пропустила через себя этого парня. Спорить с ним было бессмысленно, да и не входило в планы канадского студента Лонсдейла, такого же «правого» британца.
Вместе мы доехали до Портленда и здесь распрощались.
В Портленде у меня были дела, о которых нам еще предстоит поговорить. Пробыв здесь несколько часов, я вернулся в Лондон.
До «Белого дома» я добрался лишь поздно вечером. Мисс Сёрл скучала за своей конторкой.
— Хорошо провели воскресенье, мистер Лонсдейл?
— По-моему, да. Я участвовал в туристской поездке организованной Британским советом.
— Завидую вам.
Завидовать особенно было нечему — сейчас мне предстояло «отработать» свою поездку. Выпив чашку кофе, я обложился учебниками и конспектами. Читал, делал заметки, рисовал иероглифы, конспектировал и снова читал снова чертил иероглифы, конспектировал и вливал в себя кофе часов до трех ночи и только тогда, почувствовав, что никакой кофе уже помочь мне не в силах, лег в постель и погасил свет.
|
|
Я просто обязан был относиться к занятиям с исключительной добросовестностью — ведь для всех я был студентом, «проедавшим свой капитал» ради изучения китайского языка в надежде, что в будущем это воздастся сторицей.
Поэтому я пропускал занятия лишь, если это заставляла делать моя основная работа. Я ввел за правило всегда образцово выполнять и устные и письменные домашние работы, читать гораздо больше, чем того требовала программа. Нам рекомендовали завести картотеку иероглифов и идиом, и я тут же обзавелся карточками на все иероглифы, которые мы проходили на лекциях. Часть карточек, на которых были выписаны незнакомые иероглифы, я постоянно таскал в карманах, штудируя их урывками в свободные минуты — в метро, автобусе, даже в поезде и самолете.
Все это плюс способности к языку помогли мне стать одним из лучших учеников и заслужить уважение однокашников и преподавателей.
С утра была контрольная.
Потом я прослушал две лекции по разговорному языку и перешел в лингафонный кабинет. Поставив на диск пластинку с записью на китайском языке, я вскоре почувствовал, что еще немного — и усну.
Чашка кофе придала бодрости и стряхнула сонливость.
Потом был семинар. Докладчик — приглашенный из посольства США немолодой уже дипломат с манерами техасского нефтепромышленника довольно развязно и откровенно распространялся о политике США в Азии. Это стоило послушать и запомнить. В один из ближайших сеансов связи основные тезисы выступления дипломата были переданы в Центр (и сочтены там весьма интересными).
Но далеко не всех интересовала американская политика в Азии, и на семинаре было меньше студентов, чем обычно. Может быть, поэтому, может, по какой иной причине, но столь нужный мне поход в пивную на этот раз не состоялся.
Что ж, нет так нет, и я решил, что, видимо, это тот удобный случай, когда стоит пригласить Тома Поупа и Саймонса - младшего, а заодно и двух-трех других студентов к себе домой.
— Если вы располагаете временем, мы могли бы «понянчить» рюмку у меня дома...
И Саймонс, и Поуп согласились. Клейтон Бредт, Цвий Кедар тоже не возражали. По дороге я купил содовой и хинной воды — ее пьют с джином — и несколько банок жареных орешков. По европейским обычаям, этого было вполне достаточно для приема гостей.
Джин и виски у меня были, а в холодильнике оказалось достаточно льда.
Гостям пришлось сесть на пол по-турецки, прислонившись спиной к стене, что, в общем, никого не стеснило — студентам факультета востоковедения такая манера сидеть пришлась даже по вкусу (в моей квартире, как помните, был лишь один стул, одно кресло и кушетка, на которой я спал).
— Твой ящик работает? — спросил Поуп, кивнув на маленький телевизор, который я приобрел вскоре после приезда в Лондон.
— Включить?
— По-моему, сегодня «Скрытая камера»...
— Да, пожалуйста, Том...
Я поставил перед гостями бутылки с виски и джином, открыл консервные банки с солеными орешками, раздал каждому по бокалу и затем уже только время от времени следил, чтобы у всех было налито — гости ухаживали за собой сами. Функции мои как хозяина на этом кончались.
Телепередача уже шла полным ходом. На экране мелькали кадры: бензоколонка, к ней подкатывают автомобили. Высокий самоуверенного вида парень в ладно сидящем комбинезоне заправляет очередную машину Красивая блондинка скучает за рулем, поглядывая на себя в зеркальце.
— Девочка — ничего, — отмечает Клейтон.
— Канада, как всегда, согласна с Соединенными Штатами в главном, — шутит Поуп. — Дама под стать своему «ягуару».
Парень самоуверенно ухмыльнулся:
— Сейчас, мисс, все будет о'кей...
Он задрал капот машины, и тут же на экране самым крупным планом появилось его лицо, оно молниеносно меняло выражение — обалдевшее, испуганное, растерянное...
— Ну, что там? — нетерпеливо бросила блондинка. Не отвечая ей, парень кинулся к багажнику. Открыл
его — тут у него стала медленно отвисать челюсть.
— Что случилось, наконец? Что вы бегаете вокруг машины? — недоуменно спросила девица.
— Понимаете, мисс, — заикаясь, забормотал парень, — у вашей машины нет мотора...
— То есть как это — нет! Я только что подъехала сюда... Не могла же я ехать без мотора!
— Это так, мисс. Но все равно мотора у вас нет... Диалог длился минут пять. Самый талантливый
комик на свете не мог бы изобразить то, что видели зрители на обалдевшей, ошарашенной, испуганной физиономии парня.
Наконец, когда он был близок к помешательству, рядом с ним появился постановщик программы — его знает в лицо вся Англия — и, похлопав обалдевшего малого по плечу, объяснил, в чем дело.
— Но как же она доехала до бензоколонки? — парень все еще не верил, что двигателя действительно нет («А может быть, где-то запрятан крохотный атомный двигатель и меня по-прежнему разыгрывают?»).
— А мы ее скатили по инерции своим ходом вот с этой горки, — показал рукой постановщик... — Бравурная музыка и приглашение смотреть через неделю очередную программу завершили передачу «Скрытая камера».
— Отлично, — захохотал Клейтон. — Гордон, ты догадался, как они это проделали?
— Нет, конечно...
— Ловкие ребята, — заметил Поуп. — Красотка, конечно, актриса. А как сыграно!..
— Цвию — такую даму... Он бы не скучал с ней. Так, Цвий?
— Не возражаю...
Они заговорили о женщинах. Цвий вспомнил две-три истории из своих бурных похождений. Поскольку дело происходило в Египте, разговор перешагнул на Ближний Восток, дела там, особенно положение с Суэцким каналом, в ту пору волновали всю Англию.
— Суэцкий канал, похоже, англичане скоро потеряют...
— Ну, зачем такой пессимизм, — возразил кто-то из гостей. — Лучше все же верить в хорошее.
Я старался поменьше говорить и побольше слушать — это позволяло изучать собеседников. Но молчать долго тоже было нельзя — могли принять за невежду, поэтому я изредка вставлял замечания чисто фактического характера, показывая свою осведомленность в вопросах, о которых шла речь, но не высказывая прямо своего мнения.
Потом заговорили о Канаде, и тут я снова отдал инициативу Поупу, лишь изредка дополняя его какими-либо сведениями о Британской Колумбии, где тот никогда (как я выяснил) не бывал.
Еще один человек почти не принимал участия в разговоре — Саймонс-младший. Ближний Восток, Канада его не интересовали, иное дело — Китай.
— Знаете, Гордон, у вас очаровательный свиток, — сказал он, снимая со стены старинный китайский свиток, изображавший взъерошенную кошку (в ручке свитка я держал отснятые фотопленки — туда входило ровно семь кассет). — А вам известно, что написано в этой стихотворной подписи? Эти иероглифы выполнены в старинной манере, прочитать их может далеко не всякий синолог.
— Кто хотел бы попробовать?
— Я — пас, — сказал Поуп. — Улавливаю что-то знакомое, но что — не понимаю.
— Что-то о кошке, — высказал предположение Кедар.
— Конечно о кошке, а не о бутылке джина, — засмеялся Бредт.
— Почему же, — возразил я, стараясь придать себе подчеркнуто серьезный вид. — Здесь, если меня поддержит профессор, говорится как раз о джине. Вот как, по-моему, читаются иероглифы:
Этот милый
Серый кот
Вместо джина
Сливки пьет.
— Почти точно, — засмеялся Саймонс. — Гордон, у вас недурно идет перевод.
— Спасибо, профессор... Я ваш ученик, — ответил я, думая лишь о том, как бы мой преподаватель не начал, как это свойственно несколько нервным людям, отворачивать набитую пленкой «кошку».
Но все обошлось.
Саймонс водрузил свиток на место. Мы посидели еще часок и разошлись.
Рано утром я отправился на вокзал. Скорый поезд снова должен был умчать студента Лонсдейла в Портленд.
Из книги Дж. Буллока и Г. Миллера «Кольцо шпионов»:
...Лонсдейл нравился большинству студентов факультета. Они с удовольствием слушали его красочные описания жизни в Канаде и его приключения когда он работал водителем грузовика и лесорубом. Он был превосходным рассказчиком: важное и ценное качество для разведчика... Никто из его слушателей даже не подозревал, что большинство его историй придуманы... Наверно, он часто сожалел, что не мог поразить своих слушателей описанием своих подлинных и значительно более увлекательных приключений...
Студенты, которые посещали его квартиру, были очарованы и другими сторонами сказанного им. Он со знанием дела говорил об искусстве и музыке, кино и театре. Он даже разрешал вовлечь себя в политические дискуссии по общим вопросам, не проявляя своих личных убеждений. И, как и подобает русскому интеллигенту, он был превосходным шахматистом. Легко понять, почему так много людей наслаждались общением с ним...
Он безукоризненно ведал своими банковскими счетами в Канаде. В Ванкувере он считался уважаемым и состоятельным клиентом — человеком, который, по-видимому, всегда действовал умно в своих финансовых операциях. Позднее он открыл счета в Англии, и его положение неуклонно укреплялось — дело дошло до того, что ему однажды было разрешено взять кредит в 2500 фунтов стерлингов...
Его энергия была невероятной. Он по-прежнему был занят изучением китайского языка, когда начал торговать автоматами, хотя мог заниматься языком лишь по вечерам и во время уик-эндов. Он поддерживал и развивал связи с другими торговцами автоматов и находил время встречаться после занятий со студентами и студентками. И все это время он выполнял задания...
ГЛАВА XVII
Портленд стоил того, чтобы нанести сюда еще один визит. За несколько дней до этого Центр обратил мое внимание на некоего джентльмена, работавшего в почтенном учреждении, занимавшемся испытанием подводного оружия и различным гидроакустическим оборудованием для обнаружения подводных лодок. Учреждение это располагалось на территории военно-морской базы в Портленде.
Мне сообщили, что вышеозначенный джентльмен — он носил фамилию Хаутон — по всей вероятности, обладает хорошими связями не только здесь, но и на других объектах. О Хаутоне было известно и то, что в начале пятидесятых годов он, работая в аппарате военно-морского атташе английского посольства в Варшаве, весьма усердно занимался в столице Польской Народной Республики махинациями на черном рынке, а также несколько злоупотреблял польской «выборовой» и «житней», за что и был отправлен в Англию до окончания срока служебной командировки. Я знал, что он привык жить на широкую ногу, а неожиданный поворот фортуны поставил его в весьма затруднительное положение.
Сведения были ценными, но их оказалось явно недостаточно для серьезной работы с Хаутоном. Предстояло пополнить скудное досье новыми данными. Я должен был узнать такие подробности славной биографии Хаутона, о которых сам он, видимо, давно уже забыл.
Вскоре я мог шаг за шагом проследить жизненный путь славного представителя британского военно-морского флота. На флот Хаутон поступил в 1919 году юнгой. Было ему тогда около пятнадцати лет. Долго плавал на канонерской лодке в Китае. Ревностное отношение к своим обязанностям способствовало быстрому продвижению по службе. Стал начальником военной полиции на крейсере (в английском флоте на каждом, даже небольшом корабле есть подразделение морской пехоты, которое следит за дисциплиной: в случае необходимости наказывает провинившихся моряков, отправляет их на гауптвахту и так далее). Получив под свое начало такое подразделение полиции, Хаутон стал «почти мичманом». Такое должностное положение дало ему большую власть. Мнение его о собственной персоне резко возросло.
Во время войны он несколько раз участвовал в конвоях торговых судов в Мурманск. Хаутон любил вспоминать об этих временах — действительно это были героические страницы его биографии. Правда, рассказы об опасных рейсах перемежались воспоминаниями о грандиозных попойках, которые закатывали английские моряки после благополучного прибытия в Мурманск.
В Варшаву он отправился вместе с супругой. Но белокурые остроумные польки произвели на «почти мичмана» сильнейшее впечатление. Требовались деньги, а зарплата сотрудника атташата была рассчитана на весьма умеренный образ жизни. Хаутон, как человек деловой, внимательно изучил потребности черного рынка Варшавы. Население в те послевоенные годы нуждалось в дефицитных лекарствах, кофе, какао, шоколаде. Используя дипломатические каналы, Хаутон получал товары из Англии и переправлял их на рынок. Спекуляция антибиотиками принесла ему кругленькую сумму и благосклонность прекрасного пола.
Последнее обстоятельство не могло пройти мимо внимания супруги Хаутона. Начались скандалы. К тому времени Хаутон окончательно убедился в высоких качествах польских спиртных напитков и не раз терял контроль над собой. Однажды он крепко повздорил с супругой в присутствии других сотрудников посольства. (По некоторым сведениям, это произошло на дипломатическом приеме). Видно, на этот раз супруга решила не уступать бравому моряку. Во всяком случае, Хаутон выбросил ее из здания через веранду. Женщина сломала ногу. Скандал замять было невозможно, да и руководителям посольства уже основательно надоели похождения беспокойного Хаутона. Его попросили в максимально короткий срок покинуть Варшаву.
Вернувшись в Англию, Хаутон весьма энергично осуществил два мероприятия: во-первых, развелся с женой, во-вторых, промотал вырученные от спекуляции деньги.
Таким был человек, с которым мне предстояло иметь дело. В общем, Хаутон явно не относился к лучшим представителям рода человеческого. Добавлю, что он был довольно неопрятным в одежде и, как я потом убедился, особенно в мыслях. Несмотря на свой возраст, Хаутон крайне любил острить на сексуальные темы. Это вызывало отвращение.
В период, о котором идет речь, отставной моряк обитал в «караване» — передвижном домике на колесах. Подобные караваны разбросаны по всей Англии — в них живут и семьи с детьми. Когда-то караваны строили для автотуристов, а во время войны использовали в качестве времянок на стройках. Потом они превратились в постоянные жилища — что-то вроде мобильных трущоб. Во всяком случае, переселение в такой караван означает, что человек испытывает серьезные материальные затруднения. С Хаутоном дело обстояло именно так: небольшая пенсия за службу на флоте и мизерная зарплата мелкого чиновника — таковы были его доходы.
Естественно, я хорошо понимал, что с Хаутоном иметь дело опасно. Малограмотен, неразвит, опустился. Когда речь идет о его непосредственных интересах, проявляет животную хитрость и изворотливость. Скандал в Варшаве не привил ему умеренности в выпивке. Он по-прежнему злоупотреблял спиртным, выпив, становился развязным и болтливым. Это было совсем плохо.
Приходилось идти на риск.
Центр рекомендовал проявить максимальную осторожность в подходе к Хаутону. «Если увидите, что риск увеличивается, прекращайте всякие связи», — советовали мне.
Я разработал детальный план знакомства с Хаутоном, решив использовать свой американский акцент. Легенда, которой я собирался воспользоваться, выглядела весьма правдоподобно и строилась с учетом следующих обстоятельств. В то время действовало подписанное еще во время войны англо-американское соглашение об обмене научно-технической информацией. В конце сороковых годов в него было внесено существенное дополнение — в США был принят закон, запрещающий передачу любым странам, а следовательно, и Англии, информации об атомном оружии. Но в остальном соглашение осталось в силе. Если учесть уровень военной промышленности США, масштабы научных работ, нацеленных на войну, легко понять, что англичане были кровно заинтересованы в этом соглашении. В то же время и в английской промышленности были такие отрасли, сведения о которых представляли для американцев определенную ценность. Словом, создавалась атмосфера, которую пресса обычно называет взаимно полезным и плодотворным сотрудничеством.
Но я был отлично осведомлен, что в действительности полного обмена информацией между ведущими партнерами по НАТО никогда не существовало. «Друзья-соперники» время от времени пытались надуть друг друга. Сделать это было не очень трудно — исследования такого рода обычно не предаются гласности, и только из специальных источников можно узнать о достижениях ученых и промышленников. Но даже и после этого не так легко склонить партнера поделиться секретами. (Кстати, англичане никогда не давали информации о всемирно знаменитых реактивных и турбореактивных двигателях фирмы «Роллс-Ройс». Американцы тем более не проявляли особой щедрости).
Поэтому вполне естественно, что разведывательные службы этих стран пытались восполнить тот пробел, который образовался в результате не очень джентльменского выполнения соглашения. Именно на это я и рассчитывал.
Приехав в Портленд, я позвонил из ближайшего телефона-автомата.
— Хаутон слушает, — услышал я хрипловатый баритон.
— Здравствуйте, господин Хаутон. С вами говорит помощник американского военно-морского атташе в Лондоне капитан второго ранга Алек Джонсон, — произнес я как можно более солидно.
— Слушаю вас, господин капитан второго ранга! Чем могу служить?
Звонкий титул явно произвел впечатление. Кстати, расчет на то, что с отставным английским моряком легче толковать тоже моряку — принималось во внимание знаменитое «морское братство», — также оправдался. Я почти наглядно представил, как потеет от почтения к старшему офицеру «почти мичман».
Вложив в голос максимум радушия и дружеского расположения, я сказал:
— Меня просил передать вам большой привет один наш общий знакомый. Вы его знали по Варшаве, где вы служили в английском, а он в американском посольстве...
— Очень благодарен вам, сэр! — почти отрапортовал Хаутон.
Все-таки большое дело морская служба! За двадцать три года этой самой службы на флоте Ее Величества у Хаутона выработалось автоматическое уважение к любому человеку с офицерскими погонами.
Беседа развивалась именно так, как я и намечал. Хаутон не усомнился, что разговаривает с помощником американского военно-морского атташе, ему льстило упоминание о знакомстве в прежние «блестящие» времена, когда он еще не попал на житейскую мель. Быстро взвесив все это, я сделал следующий шаг:
— Наш общий знакомый просил передать, что он с огромным удовольствием вспоминает о ваших совместных коммерческих операциях...
В разговоре возникла пауза. И ее тоже я предвидел. Хаутон должен был испугаться — речь шла о спекуляциях на черном рынке. Он вряд ли любил о них вспоминать, тем более в телефонных разговорах. Я не торопил своего собеседника. Наконец тот подыскал подходящий ответ.
— Совершенно верно, сэр, — несколько растерянно пробормотал Хаутон. — Но я бы предпочел вести разговор у себя дома. Быть может, вы зайдете как-нибудь к бывшему старшему унтер-офицеру королевского флота? Кстати, откуда вы сейчас говорите?
Мне оставалось только удивляться, как быстро сориентировался Хаутон в ситуации, из которой мог извлечь для себя некую прибыль. Только этим можно было объяснить его приглашение. Упоминание о былых коммерческих махинациях послужило для него сигналом трубы: опять можно будет заработать! Иначе зачем звонить капитану второго ранга? Передать привет от общего знакомого? Знаем мы эти приветы!
— Я нахожусь по делам в Портленде, — сказал я. — Мог бы заскочить на часок сразу после работы сегодня вечером.
Хаутон охотно согласился.
— Отлично, сэр. Буду ждать вас в половине шестого. Вот мой адрес...
— Одну минуту, я достану записную книжку.
Я сделал вид, что записываю и без того хорошо мне известный адрес Хаутона.
И в этом план нарушен не был: я рассчитывал на приглашение. Что ж, первая партия проведена. Счет складывался пока в мою пользу.
Караван бывалого моряка бросил якорь в Веймуте, всего лишь в нескольких минутах езды от места работы Хаутона. Вид у каравана, а проще — фургона был весьма потрепанный. С любопытством вошел я в это автожилище. Как и у всех фургонов, вход был сбоку, через низенькую металлическую дверь. Затем я попал в небольшое помещение площадью около восьми квадратных метров, тесное и неуютное. В одну сторону от двери были расположены рундуки — ящики, которые использовались для хранения имущества и как постели. Между рундуками стоял убирающийся столик. Напротив — маленькая газовая плитка. В караване был крошечный закуток для душа и некое подобие туалета — владелец называл его «химическим». Обстановку фургона дополняли встроенные шкафы и полочки. Хаутон приволок в свое жилье довольно большой проигрыватель и пластинки к нему. Оказалось, он любил музыку «полуклассического» типа.
— Здравствуйте, господин Хаутон! — почтительно приветствовал я отставного моряка.
— Здравствуйте, сэр! — почтительно поздоровался Хаутон. Он встретил меня приветливо и через фразу вставлял то «сэр», то «коммандер» — обращение к капитану второго ранга в английском и американском флотах.
— Вот моя визитная карточка, — я решил сразу разрушить у Хаутона все сомнения, если они возникли.
На красивой, плотной бумаге традиционным, так называемым «дипломатическим» шрифтом было напечатано: «Коммандер Алек Джонсон, помощник американского военно-морского атташе. Лондон». Номер телефона указан не был. Бывалый дипломат Хаутон не обратил внимания на эту существенную подробность, собственно ради которой и печатают визитные карточки. Весь его вид свидетельствовал, что он польщен визитом такой значительной персоны.
Я рассказал о служебных и личных успехах общего знакомого. Моряк слушал меня с явной завистью: когда-то они с этим парнем были на равных, а вот теперь тот делает карьеру, ему же... Догадаться, о чем думает Хаутон, было несложно.
Так, чтобы это не бросалось в глаза, я осматривал караван. Для разведчика жилье человека, с которым он собирается установить контакт, — дело далеко не второстепенное. По нему можно судить о многом. Я обратил внимание на полное отсутствие книг. Не было даже тех полупорнографических дешевых изданий в мягких переплетах, которые обычны в жилище стареющего холостяка (из этой среды, конечно, к которой принадлежал Хаутон). Зато на видном месте стоял вместительный шкафчик. Уже после минутного знакомства Хаутон широким жестом открыл его. Шкафчик был битком набит пустыми бутылками из-под джина и виски.
— Рад угостить вас стопкой доброго джина — этого традиционного напитка моряков! — торопливо предложил Хаутон. Из нагромождения разномастной посуды он извлек початую бутылку. Это был так называемый розовый плимутский джин, который предпочитают флотские офицеры.
Я вежливо поблагодарил и поднял рюмку:
— За наше знакомство.
— С удовольствием, — откликнулся Хаутон. Он выпил залпом, прикрыв глаза. От меня не ускользнула и эта деталь — обычно так пьют люди, уже привыкшие к спиртному.
Я продолжал рассказывать об общем приятеле — сведения о нем были абсолютно точны, их передали из Центра.
Бутылка пустела.
В таких ситуациях разведчик не может предаваться праздным разговорам. Больше того, не переступив еще порога каравана, я уже держал в голове точный план встречи: сколько она будет длиться, о чем надо говорить вначале, когда следует перейти к делу. Конечно, было бы неверным представлять все так, будто подобная беседа протекает в стремительном темпе, состоит из схематичных вопросов-ответов. Нет, опытный разведчик всегда постарается придать ей характер дружеского разговора, в ходе которого узнает интересующие его вещи. В этом профессия разведчика родственна профессии педагога: надо уметь располагать к себе людей, вызывать их на откровенность, направлять разговор в нужное русло. В беседе с Хаутоном я полностью владел инициативой и строил ее так, как это было мне выгодно.
Уже через полчаса я намекнул («Хотя это и служебная тайна, но мы люди свои»), что приезжал в Портленд проверять, как выполняют англичане договорные обязательства по обмену военно-технической информацией. Захмелевший Хаутон встрепенулся, как опытная гончая, напавшая на след, и даже отодвинул рюмку. Потом сказал:
— Я знаю о таком соглашении, оно свидетельствует о боевой дружбе наших наций.
— Вот именно, — согласился я. — И, конечно, соглашение на пользу и Штатам, и Англии, которую я искренне уважаю. Но...
— Но... — Хаутон трезвел на глазах. Он был весь внимание...
— К сожалению, у моего командования есть веские основания подозревать наших уважаемых британских союзников в недобросовестности.
Я замолчал, чтобы дать время Хаутону осмыслить услышанное. Тот должен был понять, что американский офицер не станет просто так, в разговоре с не очень знакомым человеком, бросаться подобными обвинениями. И только когда увидел, что до Хаутона, говоря попросту, «дошло», продолжил: