Но все равно было весьма полезно «пощупать» своими руками этот район. Я побродил по поселку. Выпил бутылку пива в баре — такого же невкусного, как и в Ванкувере. Купил несколько открыток с видами Китимата и Кемано и двинулся обратно. В тот же день я вернулся в Принс-Руперт, а утром вылетел в Принс-Джордж, откуда должен был направиться дальше на север в маленький городок Уайт-Хорс, что в переводе с английского значит «Белая лошадь» (марка знаменитого виски), где мне предстояло, как мы уже говорили раньше, выполнить одно поручение Центра.
Поручение казалось не очень сложным: заложить в тайник, описание которого мне, конечно, сообщили заранее, определенную сумму денег. Кому они предназначались, я не знал. Мне лишь надлежало прибыть в Уайт-Хорс в третье воскресенье ноября и ежедневно с одиннадцати утра проверять место, где должны были выставить условный сигнал. В тот день, когда сигнал появится, полагалось вложить в тайник деньги, затем принять сигнал о том, что их вынули, после чего выехать из Уайт-Хорса. Вот и все.
В городок, смело носивший столь популярное имя, можно добраться двумя путями: воздухом или автомашиной по знаменитому Аляскинскому шоссе. Я навел справки и выяснил, что наиболее интересный и недорогой маршрут — автомобильный.
В крохотном кафе рядом с автобусной станцией Принс-Джорджа, где я получил традиционный «хот-дог» и стакан апельсинового сока, я узнал у официанта, где находится местное отделение фирмы «Герц», специализирующейся на прокате автомобилей. На стоянке «Герца», как я и ожидал, было полно машин и ни одного клиента — туристский сезон уже кончился. Я не спеша походил возле машин, прикидывая, на чем остановиться. В таком путешествии лучше иметь дело с моделями знакомыми. («Пожалуй, лучше взять «форд», дешево и надежно»).
Длинный, спортивного вида парень, листавший в конторе какие-то бумаги, отложил их и поздоровался со мной так, словно я прибыл лично к нему в гости. Он спросил, не на Аляску ли собирается джентльмен.
— Почти, — ответил я, — в Уайт-Хорс. И там хотел бы оставить машину...
— О, это вполне возможно. Отделение «Герца» есть, конечно, и в этом городе. Вы уже выбрали кар?
— Да, «форд».
— Я бы тоже остановился именно на этой машине, — любезно сказал парень. — Хотите проверить?
Мы направились к стоянке, запустили мотор. Он работал безукоризненно. Проверили тормоза, свет. Все было в исправности. Потом парень открыл заднюю дверцу, извлек сумку с инструментом, бегло просмотрел его. Домкрат, насос — все было на месте
— Хотел бы дать вам один совет, — сказал парень, аккуратно свертывая и укладывая на место сумку.
— Конечно, пожалуйста.
— Сейчас зима. Дорогой всякое бывает. Захватите с собой палатку, бензиновую плитку, спальный мешок.
— Фирма располагает этими вещами?
Парень развел руками — жест, означавший: разве иначе я стал бы говорить об этом...
— Хорошо, несите, — улыбнулся я. — Захватите и термос.
Уложив все в багажник и получив деньги, представитель «Герца» сам вывел машину со стоянки к воротам и, передавая ключи, посоветовал:
— Если начнется снегопад, сворачивайте на обочину и залезайте в спальный мешок...
— Спасибо, — ответил я, собираясь тронуть машину. — Так и сделаю...
— Да, еще один совет: на ночь обязательно полностью заливайте бак бензином.
— К чему лишняя возня, если бак будет почти полным?
— Возни две минуты, зато утром и в дороге у вас не будет никаких хлопот.
Заметив, что я все еще не понимаю, в чем дело, он пояснил:
— За ночь в неполном баке образуется конденсат, который превратится в крупинки льда. Когда его соберется достаточно, у вас прекратится подача горючего, и бог знает сколько времени пройдет, пока вас отбуксируют до теплого гаража. Бывает, что и замерзают насмерть... На то и Юкон. — В его голосе послышалась гордость за свой суровый край.
Я с должным вниманием последовал совету.
Немного покрутился по городу, проверив машину на ходу, городок был тихий, чистенький и нес на своих улицах печать старины, сочетая дерево первых построек и стекло модерна, и выехал на трассу, которая должна была привести меня в Даусон-Крик — город, откуда берет начало «Алкан» — Аляскинское шоссе.
Легкий «форд» нес меня на север. Мимо скал, поросших соснами, мимо синих гор и светлых ручьев, пенистых рек, голубых горных озер, где живет огромная форель. Дорога была отличная — с ровным, чуть шероховатым покрытием, которое позволяло не снижать скорость на поворотах, с четкой, еще не стертой шинами разметкой — ее построили только за год до моего путешествия. По шоссе шли главным образом грузовые машины, легковых почти не было, туристы в это время года появлялись крайне редко. Хотя именно здесь, видимо, и находился тот самый недостижимый туристский рай, поискам которого посвящены их бесконечные скитания.
В девять вечера я влетел в Даусон-Крик, оставив за собой двести пятьдесят пять миль и полный бак супербензина.
— Заправьте, пожалуйста, полностью, — сказал я, выбираясь из машины на стоянке возле отеля «Аляска».
С рассветом я находился уже снова в пути. Здесь начиналось знаменитое Аляскинское шоссе — единственная сухопутная артерия, соединяющая США со своей северной территорией.
Не случись войны, ее, возможно, вообще не проложили бы. А так, испугавшись, что японцы высадятся на Аляске, американцы приняли решение срочно провести по территории Канады трассу, которая соединила бы их с Аляской. Строительство поручили армии. Работа началась сразу и с юга — из Даусон-Крика, и с севера — из Ниг-Делта. Через полгода, в октябре 1942 года, оба отряда строителей соединились...
В дни, когда я ехал по «Алкану», шоссе было покрыто гравием, асфальт был не везде. Зато было вполне достаточно мотелей, кемпингов и бензоколонок. Несмотря на обильные снегопады, дорога трудилась круглый год.
Я не очень торопился, так как все равно прибывал на место за день до срока. И потом — это был путь к любимому Джеку Лондону и его вечным героям. Во все глаза глядел я на суровый мир, проплывающий за ветровым стеклом «форда», стараясь вобрать в себя и золотистые горные закаты, и смолистые запахи леса, который еще не узнал губительной руки человека, и бронзовые лица канадских лесорубов, коротавших вечера за картами в придорожных тавернах.
Поздно вечером, когда Уайт-Хорс уже укладывался спать, я прибыл в столицу Юкона. Мощные фары «форда» высветили деревянные здания старинного типа, которые я видел до этого только в ковбойских фильмах, и двухэтажные домики современной постройки.
Я заметил впереди неоновую рекламу отеля и повел туда машину.
В то время Уайт-Хорс переживал второй расцвет в своей богатой приключениями истории. Первый был в дни «Золотой лихорадки», когда на Клондайке открыли благородный металл. Второй был связан с открытыми в этом районе богатыми месторождениями нефти и газа.
Гостиница оказалась небольшой, довольно простенькой, но там было тепло и уютно. Кафе по соседству работало, как и почти все заведения такого рода на «Алкане», до двенадцати ночи, и я отправился ужинать.
Было сухо и морозно, почти как у нас дома. Тихо и важно поблескивали звезды, и свет их мягко ложился на оцинкованные крыши. Я постоял несколько минут у входа в кафе, вдыхая холодный, пахнущий снегом и хвоей воздух, и открыл дверь.
В зале было шумно и тепло. Играл музыкальный автомат, несколько пар, не очень в такт музыке, топтались возле столиков. На приезжего обратили внимание. Какой-то сильно выпивший парень шагнул ко мне со стопкой и, покачиваясь, замер на полдороге. Ровно настолько, сколько было нужно его приятелям, чтобы отвести на место.
Я быстро поужинал и двинулся в номер.
Точно в одиннадцать утра, в воскресенье, как и полагалось условиями передачи, я проверил, установлен ли условный сигнал.
Нет, его еще не было.
Что ж, это не очень меня обеспокоило. Свою часть задания я выполнил в срок, и дело оставалось лишь за неизвестным коллегой.
До обеда я побродил по городку — тот состоял всего лишь из трех или четырех параллельных улиц, сфотографировал старые дома («Покажу когда-нибудь дома: в этом коттедже бывал Джек Лондон, а тут жили его герои...») Правда, фасады многих из этих старинных построек уже были модернизированы абсолютно нью-йоркскими витринами с такой же выкладкой товаров и броскими рекламными надписями, что явно не вязалось с их внешностью ветеранов.
Я обратил внимание на автомобильные номера — все местные — в городе было мало приезжих, и, чтобы не мозолить глаза завсегдатаям кафе, отправился обедать в другую часть города.
В маленькой нарядной таверне я навел справки о том, что следовало бы посмотреть в районе Уайт-Хорса, и зашел в лавку сувениров, она открывалась на несколько часов даже по воскресеньям.
Без особого любопытства я разглядывал бесхитростные поделки, которые тут выдавали за индейскую резьбу по дереву. Подержал в руках грубо сработанные фигурки, украшенные кусочками кожи и перьями, и, купив маленький настенный барельеф с изображением вигвама и воинов, вышел на улицу.
Заворачивая в тонкую вощеную бумагу барельеф, хозяин лавки поздравил меня с удачным выбором и сообщил, что это работа местных индейцев. Но я отнюдь не удивился бы, узнав, что его сделали в Японии, — настолько стандартны были все сувениры.
От нечего делать я пошел в кино.
Фильм был знакомый, и, не досидев до конца, я снова двинулся в поход по тем же трем улицам. Стемнело, городок зажег огни. Было морозно. Пахло снегом и хвоей. Я отправился в район, где моему коллеге полагалось устроить себе тайник. Место было выбрано удачно, во всяком случае, вечером ничего не стоило незаметно сделать «закладку». Деньги уже были приготовлены и завернуты в герметичную упаковку.
Утром, в понедельник, я уже почти не сомневался, что и на этот раз сигнала не будет. Так и оказалось. Теперь я уже чувствовал себя пленником джек-лондонского городка. Делать тут было абсолютно нечего, ибо, судя по всему, я уже исчерпал экскурсионные возможности Белой Лошади. Оставалось лишь предпринять экскурсию в порт Скагуэй, откуда во времена «Золотой лихорадки» протянули узкоколейку в Уайт-Хорс. Здесь переваливали грузы на речные суда, ходившие по Юкону к поселкам золотоискателей.
Стоя у окошка маленького вагончика и любуясь мрачновато суровой природой Юкона, я мечтал о том, чтобы мой неизвестный коллега наконец появился.
На следующий день я снова был на том же месте, где полагалось спрятать деньги. По условиям операции через три дня, в среду, я должен был немедленно уехать из Уайт-Хорса, даже если сигнала не будет.
В среду ровно в одиннадцать, как условлено, но с опозданием всего лишь на два дня сигнал появился.
В эту минуту я испытал чувство истинного счастья.
Я тут же бросился за билетом на самолет. Затем направился в местное отделение «Герца» и сдал автомобиль. Точно в назначенное время опустил почту в тайник, выставил сигнал и отправился спать.
Обедал я уже в Ванкувере...
Дни сходились в недели, недели — в месяцы. Я ездил на автобусах, поездах, автомобилях по Британской Колумбии, рассматривая пейзажи и города, слушая рассказы попутчиков, любуясь красотами Канады, чему-то порой про себя удивляясь и все запоминая, ибо все или почти все из того, что я видел, могло войти в мою биографию. Надо было лишь отобрать из этого сырья нужные крупицы и потом уже лепить наполненную приключениями жизнь Гордона Лонсдейла, парня, прошедшего через огонь, воду и медные трубы. Огонь — в Британской Колумбии, воду — на Юконе, медные трубы — в Торонто.
Пора было отправляться и туда.
Но до этого полагалось обзавестись документом, подтверждающим: Лонсдейл — это именно я.
Не буду вдаваться в детали этой, продуманной еще в Центре, операции, а скажу лишь, что прошла неделя, и я получил «свою» метрику — небольшой кусочек пластика, который подтверждал, что Гордон Арнольд Лонсдейл действительно родился 27 августа 1924 года в шахтерском поселке Кобальт провинции Онтарио.
Следующим шагом было получить права на вождение автомашины. В условиях Канады, где нет паспортизации, этот документ служит удостоверением личности. Машину я водил вполне прилично. Права получить было несложно.
Теперь требовался заграничный паспорт Гордона Лонсдейла. Для этого надо было выехать в Торонто.
Молчаливо улыбавшийся Глен не скрывал огорчения, узнав, что постоялец уезжает.
— Пиши, парень, как пойдут дела, — просил он, тиская мою ладонь. — Если не понравится, возвращайся...
Мы выпили по стопке виски, по второй и, наконец, Глен вывел машину, чтобы самому отвезти меня на вокзал.
Деньги за квартиру он взял, не считая. Как-то виновато сунул в карман, смяв бумажки. Мне это было приятно. «Обязательно напишу», — решил я. И уже потом, когда находился в Англии, регулярно переписывался с симпатичным канадцем.
Интервью с героем книги
— Товарищ полковник, не сомневаемся, что читателей очень интересует, как получилось все-таки то, что вы называете спецкомандировкой? Верить ли нам вместе с ними вашей легенде?
— Моя легенда, как это ей и положено, осталась уже в прошлом.
— Тогда, пожалуйста, скажите то, что можете сказать. Почему выбор пал именно на вас?
— Это, видимо, было связано прежде всего с двумя обстоятельствами. Первое. Войну я провел в войсковой разведке, а значит, имел представление об этой работе. Второе. С детства сносно знал английский, читал и писал по-немецки и французски. Но это отнюдь не моя заслуга — в семье считалось естественным знать несколько языков. И мама, и папа — оба они научные работники, профессора (папа — физик, мама — медик) — с детства прививали нам любовь к языкам. Читать Шиллера и Шекспира в подлиннике считалось столь же естественным, как, скажем, Пушкина по-русски... Ну, кому придет в голову знакомиться с ним по французскому переводу... Кстати, сделанному отлично...
— Язык давался вам легко?
— Вы понимаете, в детстве нет проблемы языка. Память впитывает все, что ей предлагают. Учишься незаметно... Если б и остальные науки постигать так... Увы...
— Годы, которые вы провели в Англии, вы, естественно, и говорили, и думали по-английски. А сейчас?..
— У меня на сей счет своя теория. Я считаю, что человек думает не словами, а отдельными понятиями, какими-то иными, нежели слово, категориями, оформляя их, конечно, в слова... Проследите, как вы думаете, и вы убедитесь, что я прав. Почему мы убеждены, что думаем на родном языке? Да просто потому, что, когда слабо знаем чужой язык, в разговоре сначала строим фразу на родном языке, а потом переводим ее.
Любопытно, что, когда я вернулся на Родину, первое время русский у меня несколько «задерживался» — я подзабыл какую-то часть своего словаря. Но это все быстро восстановилось.
— Вы сказали, что войну провели в разведке. Вы что, находились в тылу противника?
— Я был в том самом первом звене армейской разведки, которое действует непосредственно на передовой. Взять «языка», разведать расположение огневых точек — такие задания ставились перед бойцами подразделения, в котором я служил.
— Рядовым или офицером?
— Сначала рядовым, потом офицером. Закончил войну в должности начштаба этого разведподразделения. О характере заданий, которые нам поручали, можно судить по тому, что из трехсот человек, которые начали войну со мной, завершили ее лишь семнадцать. В том числе и я...
— Это что — удача?
— Безусловно. Но не только. Профессиональная пригодность, хорошая реакция...
— Но мы незаметно удаляемся от главного вопроса: как случилось, что вы стали Гордоном Лонсдейлом?
— Кстати, в этом легенда почти соответствует реальности... После войны я поступил в институт и благополучно завершил учебу. Специальность моя не имела никакого отношения к разведке — я собирался стать экономистом. Впереди у меня была аспирантура и научная работа. Так было до того памятного вечера, когда дома раздался телефонный звонок...
— Традиционный телефонный звонок, без которого не обходится ни один детектив...
— Но что тут поделаешь, если он был на самом деле... Голос показался знакомым, и когда человек назвал себя, я сразу вспомнил его: Антон был моим боевым товарищем.
— Значит «Антон» — это реальный человек?
— Отвечу так: был реальный, как вы говорите, человек, вместе с которым я воевал и к которому я обращался именно так: «Антон». После войны он остался в разведке.
Мы давно не виделись, и я удивился, как ему удалось меня разыскать. Спросил его об этом.
— Долгая история, — несколько загадочно ответил Антон. — Встретимся — расскажу.
Через час он был у меня. Как обычно, начались воспоминания о войне, о друзьях, некоторых я давно потерял из виду.
Я спросил, где теперь мой бывший начальник. О нем ничего не было слышно с 1948 года, и я догадывался, что он находится в специальной командировке.
— Я и сам собирался рассказать тебе о нем, — ответил Антон. — А. работает за кордоном. Недавно я встречался с ним, и он просил повидаться с тобой.
Я спросил:
— А когда он собирается домой? Ведь ему скоро пятьдесят! Пора бы на более спокойную работу.
— Не знаю, когда он вернется. Но он передает тебе привет и приглашает к себе помощником.
Сказать, что я опешил, значит ничего не сказать. Некоторое время я не мог даже толком сообразить, о чем, собственно, идет речь. Помню, лишь подумал: у меня уже твердые планы на будущее, нет никакого желания расставаться с семьей. Дальше у нас произошел примерно такой диалог:
— Вот что, Антон. Ты знаешь: я свой долг выполнил. С лихвой. Теперь очередь за молодежью.
— Я и не предполагал, что ты согласишься сразу. Ты подумай. Не торопись, быстрое решение в таком деле ни к чему.
— Что тут думать? Я уже ответил. Начнись война — тут же попрошусь в тыл противника. Но сейчас у меня другие планы.
— Чудак, — улыбнулся Антон. — Война идет полным ходом. Скрытая, тайная, но идет!
Я знал, конечно, об агрессивной речи Уинстона Черчилля в Фултоне, о том, что американские атомные бомбардировщики летают вдоль наших границ, что уже создано ЦРУ — один из главных центров «холодной войны» против СССР. Но мне не было тогда известно, что уже во время войны и особенно в послевоенные годы разведки США и Англии вели широкую подрывную деятельность против Советского Союза. Они начали глубокое агентурное наступление, перебросив к нам в общей сложности — с самолетов и подводных лодок — более ста шпионов и диверсантов. Некоторые из них были снабжены биологическими возбудителями инфекционных болезней и должны были распространять эпидемии, эпизоотии и эпифитотии (*).
(*Инфекционные болезни животных и растений. Примеч. Ред.)
Вражеские агенты были схвачены и обезврежены органами государственной безопасности. Теперь можно сказать, что не последнюю роль в этом деле сыграл замечательный советский разведчик Ким Филби, высокое положение которого в английской разведке позволяло заблаговременно предупреждать нас о некоторых операциях подобного рода.
— Словом, Антон убедил вас?
— Почти, но не совсем. Его предложение выехать к А. было столь неожиданным, что мне хотелось поразмыслить. По неписаной этике разведчиков, Антон не сообщил каких-либо подробностей, связанных с работой моего бывшего командира, однако я понял, что он находится на нелегальном положении в одной из главных капиталистических стран.
Предложение было весьма лестным. Я понимал, разумеется, что если мне предлагают стать помощником А., значит, Центр считает меня не только достойным доверия, но и способным оправдать его. И все же я должен был спокойно обдумать все, чтобы полностью быть уверенным, что смогу выполнить это задание. Ведь работа в разведке требует от человека помимо твердых моральных и политических качеств, помимо отличного здоровья и каких-то особых, присущих только этой профессии черт.
Обладал ли я ими в той мере, на которую рассчитывали мои товарищи, предлагая отправиться к А.?
Было и еще одно важное обстоятельство. К тому времени у меня уже была семья. Трудно решиться на долгие годы оставить жену с маленьким ребенком, не имея возможности сказать ей правду о причине отъезда и тем более о риске, сопряженном с этой поездкой.
В общем, было над чем подумать. Но сам факт, что я беседую с вами, говорит о том, какое в конце концов я принял решение.
— Беседа наша, видимо, затянулась. Прервем ее, чтобы поработать над следующей главой?
— О чем она?
— Вы отправляетесь в Торонто, чтобы получить там заграничный паспорт на имя Лонсдейла. Сложно было его получить?
— Не очень. Повторяю: все было тщательно продумано еще в Центре. Через две недели этот документ уже был у меня в руках...
ГЛАВА III
Через две недели после приезда в Торонто заграничный паспорт был у меня в руках. Мистер Уайз, владелец бюро путешествий, выдавший мне синюю книжку с вытисненным на переплете золотым гербом Канады, видимо, не подозревал, какие чувства испытывает в эту минуту сдержанно улыбавшийся клиент, собравшийся в Англию. Я поблагодарил его. Не глядя сунул паспорт в карман, подписал какую-то бумагу и зашагал в гостиницу.
Только там я впервые позволил себе полюбоваться паспортом. Согласитесь, что для меня это был не просто документ, которым государство Канады подтверждало, что я действительно его гражданин. Этот документ узаконивал реальное существование Гордона Лонсдейла. Больше того — это был ключ, без которого решение задачи, возложенной на меня, оказалось бы немыслимым.
Можно сказать, что теперь все зависело от меня и только от меня.
Я перелистал страницы паспорта. Погладил обложку и еще раз полюбовался третьей страницей, в центре которой красовалась моя физиономия. На фотографии, как это часто бывает, я выглядел более красивым. Приятный молодой человек, чуть самоуверенно смотрящий на мир. Твердая складка губ, спокойный взгляд серых глаз, немного выпяченный вперед подбородок. («Будьте добры, голову чуть выше, вот так. Снимаю!» — фотографы во всем мире одинаковы).
«Интересно, был бы доволен настоящий Гордон Лонсдейл такой физиономией? — думал я, улыбаясь и опуская драгоценный паспорт в специально приобретенный по этому поводу кожаный бумажник. — А что, я еще вполне ничего... — не без иронии сказал я сам себе по-английски с легким канадским акцентом. — Джентльмен тридцати трех лет, хотя по паспорту мне ровно на три года меньше».
Пожалуй, сейчас самое время поговорить о внешности героя этой книги. И тут я должен выступить против некоторых традиционных представлений.
Главный, да и, пожалуй, единственный источник знаний о профессии разведчика — кино и литература давно уже выработали определенный штамп: сложенный как древнегреческий бог молодой человек с чеканными сверхволевыми чертами лица. О, конечно же, он поразительно находчив, он всезнающ и всеведущ. Никакие козни противника не могут застичь его врасплох. Он знаток музыки и литературы. У него самые высокие вкусы в искусстве... На все случаи жизни у него есть свое мнение...
Словом, этот розовый герой экрана хорош всем, кроме одного — он выдуман от начала до конца.
Что касается меня, то у меня действительно типичная внешность разведчика. Типичная в том смысле, что она неброска и неприметна. И это надо понимать буквально: я человек без особых примет.
Все у меня как бы среднее: рост, сложение, полнота, нос... И даже «красота» — тоже как бы средняя: и красивым не назовешь, и некрасивым не посчитаешь. И если вечером вы познакомитесь со мной, а наутро вас попросят описать мой портрет, вы почти наверняка не сможете этого сделать: просто не запомните меня. В памяти разве что останется впечатление чего-то приятного, и больше ничего, ибо в обаянии, надеюсь, мне никак не откажешь. Впрочем, это моя наполовину личная, наполовину профессиональная черта.
Внешность моя лишена и каких-либо ярких национальных черт. Легко могу сойти и за англичанина, и за скандинава, равно как и за немца, славянина или даже француза. Правда, известная английская журналистка Ребекка Уэст нашла впоследствии, что Лонсдейл «похож на славянина и ни на кого больше...» На что другой английский журналист — Патрик О'Донован едко ответил ей, что, может быть, Лонсдейл действительно похож на славянина, однако об этом догадались слишком поздно.
Естественно, поэтому я не был особенно удивлен, когда один далеко не глупый человек, познакомившийся со мной уже после возвращения на Родину, разочарованно протянул:
— Подумать только, ведь вы совсем не похожи на разведчика...
— А сколько бы я проработал, будь я «похож»? — думаю, вполне резонно ответил ему я.
Но до этого дня пройдет еще много лет. Сейчас же весна 1956 года. Канада. Первое мое знакомство с новеньким паспортом.
Да, с таким документом можно отправляться куда угодно. Я тут же написал на условный адрес короткую, в три слова, открытку, которая должна была сообщить, что с документами все в порядке и теперь я готов выехать в Англию. Но понимал, что еще как следует не готов к той роли, которую должен играть. И, опустив в почтовый ящик закодированное послание, двинулся на вокзал. Взял билет до Оттавы и на другой день выехал в столицу Канады.
За два месяца мне предстояло прожить три десятка лет, отведенных Гордону Лонсдейлу на его канадскую жизнь. И я, естественно, очень торопился. Почти без отдыха колесил по стране, изучая ее.
Я ходил в море с рыбаками, несколько дней жил в маленьком домике на колесах, который перевозил лесорубов с места на место, бродил с охотниками по бобровым протокам, колесил по бесконечным автомобильным дорогам, ночевал в гостиницах и мотелях, беседовал с рабочими и студентами, бизнесменами, геологами, священниками, постепенно набираясь необходимых знаний и с легким удивлением чувствуя, как Канада из некоей страны «вообще» становится страной, близкой мне, к радостям и бедам которой я уже не мог быть равнодушным.
«Молодая быстро растущая Канада, особенно ее современные методы освоения огромных природных богатств дальнего Севера производят сильнейшее впечатление, — сообщал я в одном из донесений в Центр. — Нет никакого сомнения, что там можно почерпнуть массу интересного и полезного».
Оттуда вскоре пришел ответ. Мне предлагали использовать для «прикрытия» жизни в Англии учебу в Лондонском университете. «Попытайтесь поступить на факультет африканистики и востоковедения, который, по нашим данным, субсидируется английским министерством обороны, — давали мне указание. — Не исключено, что на этом факультете проходят специальную подготовку сотрудники Интеллидженс сервис и военной разведки...»
Я тут же отправился в городскую библиотеку, разыскал в каталоге несколько справочников по Лондонскому университету, с карандашом в руках прочитал их и в тот же вечер послал в Лондон письмо с просьбой принять меня на учебу на такой факультет, где я мог бы изучать китайский язык и историю Китая.
Ответ пришел быстро. В нем сообщалось, что занятия начнутся в первую среду октября, но мистеру Лонсдейлу следует явиться в деканат несколько раньше. В конверт были вложены брошюры с описанием курса, программами занятий, всевозможными сведениями о том, где и как получить место в общежитии, сколько платить за обучение, и тому подобными справками.
Пока все шло строго по плану. Следующая операция на пути в Лондон, которую предстояло мне произвести, была сугубо финансовой. Но получилось так, что она далеко вышла за рамки обычных банковских «открыл— закрыл счет» и повлекла для меня приятные и значительные последствия.
Банковский счет на Западе — это нечто большее, чем просто свидетельство о наличии у вкладчика определенной суммы денег. Банк — это весы, с помощью которых бизнес определяет положение человека в его мире. Это телескоп, через который он видит его так же ясно, как астроном Луну. Короче, человек с банковским счетом — это солидный человек, заслуживающий доверия и уважения, — одна из аксиом мира капитала.
Я знал, что в Англии без банковского счета мне придется туго. Знал и то, что получить такой документ в стране Ее Величества не просто — требуются две рекомендации вкладчиков банка. Но где мог их раздобыть небогатый канадский студент?
Еще в Ванкувере я положил небольшую сумму в отделение канадского банка и, приехав в Торонто, перевел свой вклад в местное отделение, добавив к нему несколько сот долларов. Получив из университета благоприятный ответ, я тут же отправился в «свой» банк — весьма солидный, всеми уважаемый, с традиционной тишиной, молчаливо делающими свое таинственное дело клерками и деревянной стойкой, у которой обычно стоит один, редко два посетителя.
Подойдя к стойке, я извлек свою сберегательную книжку и попросил клерка перевести часть вклада в лондонское отделение их банка.
— К сожалению, — ответил клерк с сахарной улыбкой, — я не осуществляю операции по переводу вкладов. Мое дело — выдавать и принимать деньги. Вам придется перейти к окну старшего клерка.
Я повторил свою просьбу старшему клерку — приятному седому господину с манерами частнопрактикующего врача. Тот внимательно выслушал, одобрительно покачивая при этом головой, и неожиданно спросил:
— А в Англию вы надолго?