Одежда императора Николая I 7 глава

Тем не менее чувство долга заставило цесаревича внимательно отнестись к подгото­вленному «списку», и произошло то, что должно было произойти: цесаревич Александр Николаевич обратил внимание на одну из немецких принцесс.

Во время большого ознакомительного тура по Европе в 1838-1839 гг. цесаревич Алек­сандр Николаевич остановился на одну ночь в Дармштадте. Эта случайная, незапланирован­ная, мимолетная остановка в марте 1839 г. в конечном итоге и решила его судьбу. Именно там он впервые увидел 15-летнюю дочь Дармштадтского герцога Людвига II принцессу Мак­симилиану - Вильгельмину-Августу-Софию-Марию и заинтересовался ею. Между родите­лями молодой принцессы и российского цесаревича достигнута договоренность о будущей помолвке.

Однако не все оказалось просто, и в этом проявился непоследовательный и слабый характер цесаревича. Дело в том, что после возвращения из Германии в 1839 г. «его любовь к Ольге Калиновской снова разгорелась жарким пламенем. Несколько раз заявлял он о том, что из-за нее согласен отказаться от всего... Папа был очень недоволен слабостью Саши. Еще в марте он говорил о том, что согласен жениться на принцессе Дармштадтской, а теперь после четырех месяцев уже хотел порвать с нею. Это были тяжелые дни. Решили, что Ольга должна покинуть Двор»¹⁶⁷.

Николай I счел необходимым лично переговорить с фрейлиной, объяснив ей «в про­стых словах, что не только два сердца, но будущность целого государства поставлена на карту»¹⁶⁸. В результате Ольгу Калиновскую удалили от Императорского двора, и вскоре она вышла замуж за графа Огинского.

Родителей это увлечение старшего сына совсем не радовало, хотя они понимали, что для 20-летнего юноши подобные увлечения совершенно нормальны. О том, насколько роди­тели опасались «варианта Калиновской», свидетельствует красноречивая реплика в письме Николая Павловича 1841 г.: «Его тоска по польке, чего оборони Боже!»¹⁶⁹ Но родители не оказывали прямого давления на сына. Хотя принято считать Николая I солдафоном, в отно­шениях к своим детям он вел себя бережно и тонко.

После удаления фрейлины и нескольких тяжелых разговоров с отцом цесаревич Алек­сандр Николаевич весной 1840 г. уехал в Германию, где 4 марта в Дармштадте объявили о его помолвке. Летом цесаревич представил невесту родителям. 8 августа 1840 г. состоялся торжественный въезд Гессенской принцессы в Санкт-Петербург. 5 декабря 1840 г. она при­няла в православии имя Марии Александровны, а на другой день - 6 декабря 1840 г., в день именин Николая I, - молодых обручили. Бракосочетание состоялось в апреле 1841 г.

Ровно через год после торжественного въезда Марии Александровны в Петербург Николай I вспомнил, сколько нервов ему стоило «дело Калиновской», поэтому в письме к генерал-адъютанту А.А. Кавелину, от 8 августа 1841 г., Николай Павлович писал: «Не могла уйти от моих глаз его склонность к Ольге Калиновской; не обратив на сие больше внимания, чем следовало, я объяснил, однако, сыну, что сколь ни естественно в его летах предпочитать одно лицо женского пола другому, не должно, однако, давать волю мечтам или склонности, когда они не приличны ни по званию, ни по положению лиц»¹⁷⁰.

Примечательно, что многодетный отец Николай I очень по-доброму относился ко всем женам своих сыновей. Но особенно по-доброму к старшей невестке - великой кня­гине Марии Александровне: «Папа с радостью следил за проявлением силы этого молодого характера и восхищался способностью Мари владеть собой. Это, по его мнению, уравнове­шивало недостаток энергии в Саше, что его постоянно заботило»¹⁷¹.

Семья цесаревича быстро увеличивалась. С 1842 по 1860 г. Мария Александровна родила 8 детей - двух девочек и шестерых мальчиков ¹⁷². Однако Александр II, «войдя в воз­раст», приобрел прочную репутацию «жизнелюба». Он всегда очень внимательно относился к женщинам, и в его жизни случалось множество мимолетных любовных приключений. По традиции на «забавы» монарха смотрели сквозь пальцы, поскольку это также одна из тра­диций Императорского двора. На быстроменяющиеся «забавы» мужа императрица Мария Александровна внешне старалась не реагировать.

На отношениях супружеской пары сказывались и объективные обстоятельства: импе­ратрица становилась все более нездоровой, худела. Однако ситуация коренным образом изменилась в 1860 г. после рождения последнего ребенка - Павла Александровича. Врачи заявили, что следующая беременность убьет императрицу, и супружеские отношения между Александром II и Марией Александровной полностью прекратились¹⁷³.

После этого рядом с Александром II немедленно появилась новая пассия. Ею стала фрейлина императрицы молоденькая княжна Екатерина Михайловна Долгорукова. То, что фрейлин использовали при Дворе для адюльтеров, было привычным. Во второй половине XIX в. их заменили балерины. На фрейлинах, как и на балеринах, не женились. Но фрей­лина Е.М. Долгорукова стала единственной, закончившей свою историю законным браком с императором. Эта была последняя любовь стареющего императора к женщине, младше его на 29 лет. Их связь продолжалась 14 лет, и во второй семье императора Александра II родилось четверо детей.

Между тем Александр II и Мария Александровна очень скромно отметили в 1866 г. свою серебряную свадьбу. Скромно потому, что едва закончился годичный траур по умер­шему старшему сыну. Это трагическое событие, о котором упоминалось выше, буквально сломало императрицу. С этого времени она постоянно носила траур. Ей было не до тради­ционных семейных торжеств. Мемуарист упоминает, что серебряную свадьбу их величества «праздновали семейно, без всякого официального торжества. Только самые близкие люди собрались утром для принесения поздравления» ¹⁷⁴.

Александр II и Е.М. Долгорукова с детьми

Александр II 16 апреля 1866 г. подарил жене «кольцо, подобное обручальному, с цифрою «XXV» из бриллиантов и золотое пасхальное яичко с двойным числом помолвки и ее 25-летней годовщины; то же число было изображено на браслете с крупной жемчужиной и на портрете Государя в полной парадной форме лейб-гвардии Преображенского полка (в этой форме он просил ее руки)». Были и другие подарки. Мария Александровна получила вазу из ляпис-глазури Петергофской гранильной фабрики, а каждому из детей досталось по пасхальному яйцу из твердого камня. Кроме этого младшие сыновья, Сергей и Павел, полу­чили «корзины с живыми мопсами для пополнения их коллекции»¹⁷⁵.

Состоялись и неизбежные, но сведенные к минимуму торжественные публичные меро­приятия. На семейное торжество прибыла сестра Александра II королева Вюртембергская Ольга Николаевна. Из посторонних лиц на торжестве присутствовал только князь А.И. Баря­тинский, приглашенный царем как его шафер на свадьбе в 1841 г. 16 апреля 1866 г. к 11 часам утра в Зимнем дворце собрались все члены Императорской фамилии, и великий князь Николай Николаевич (Старший) от имени всего царского дома поднес императорской чете икону трех святителей, которую Александр II сам отнес в Малую церковь Зимнего дворца для постоянного размещения. Вслед за этим отслужили обедню с благодарственным молеб­ном. В 2 часа дня вся Императорская фамилия поехала в Петропавловскую крепость, где состоялась панихида по цесаревичу Николаю Александровичу. На этом закончились семей­ные торжества. Через два дня, 18 апреля 1866 г., в Николаевском зале Зимнего дворца состо­ялся большой бал на 1000 человек, которым, собственно, и закончились публичные торже­ства в Петербурге¹⁷⁶.

К этому времени Александр II уже имел определенную репутацию среди прекрасной половины высшего света. Современники, обратившие внимание на мельчайшие нюансы в поведении императора (например, граф С.Д. Шереметев упоминает, что «всем было уже известно движение его руки, когда он вынимал носовой платок, и по этому движению судили о настроении его духа»¹⁷⁷), отмечали, что, «не поддаваясь влиянию мужчин, Александр II имел необыкновенную слабость к женщинам. Близкие ему люди, искренно его любившие, говорили, что в присутствии женщины он делается совершенно другим человеком»¹⁷⁸.

Несмотря на то что семья практически распалась, и наличие второй семьи у Алексан­дра II было секретом полишинеля (т. е. секретом, который всем известен), тем не менее на официальном уровне все выглядело очень пристойно. Семейные юбилеи регулярно отмеча­лись. Так, 13 марта 1874 г. семейно праздновалось 35-летие первой встречи Александра II и Марии Александровны. На так называемом охотничьем ужине были розы и первая земля- ника¹⁷⁹. В 1876 г. прошел еще один семейный юбилей, связанный с 35-летием со дня свадьбы Александра II и Марии Александровны. 16 апреля Александр II подарил жене браслет с боль­шим диамантом (алмазом), который можно было носить и как брошку. На браслете выгра­вированы памятные даты «1841-1876». Кроме этого, он перевел на счет жены «подарочные» 100 000 руб. В заключение состоялся большой фамильный обед¹⁸⁰.

К этому времени маленькая Катенька Долгорукова давно и жестко держала граждан­ского мужа в своих руках. Александр II действительно любил свою «дусю», хотя уже хорошо знал все ее недостатки. В 1868 г. он писал¹⁸¹ своей Катеньке: «я знаю мою гадкую шалунью до самого донышка и люблю мою дусю до безумия со всеми ее недостатками, как Бог ее сотворил».

Они любили друг друга. Об этом свидетельствует вся их переписка. У них был свой «язык». На фотографиях, подаренных

Е. Долгоруковой, Александр II на французском языке писал: «Твой отвратительный Мунька, который тебя обожает» (1868 г.); «От твоего Муньки, который тебя любит больше, чем душу» (1878 г.). Сама Долгорукова была не менее откровенна: «Я люблю тебя со стра­стью, как безумная... очутиться в твоих объятиях и забыть весь мир» (1868 г.); «Итак, до сегодняшнего вечера, до ³/4, и вопьемся как кошки. Это то, к чему у меня ужасная страсть. Целую тебя всего страстно» (1870 г.)¹⁸².

Однако он - император огромной страны, а она происходила из обедневшей княжеской семьи. Поэтому в любви Е. Долгоруковой присутствовал и откровенный практицизм. Вся обширная переписка Е. Долгоруковой и Александра II проникнута беспокойством княжны за свое положение, за будущее своих детей. Е. Долгорукова сделала так, что император в начале их связи поклялся перед иконой, что он женится на ней, когда станет свободен. Дол­горукова писала в мемуарах: «Он поклялся мне перед образом, что предан мне навсегда и что единственная его мечта - жениться на мне, если когда-нибудь он будет свободен». Алек­сандр II, как мог, успокаивал «дусю» и в завещании, составленном 8/20 сентября 1876 г., обеспечил ее и будущее их детей материально. Это завещание он неоднократно дополнял. В конечном счете осенью 1880 г. на имя Е.М. Долгоруковой в Государственное казначейство был положен капитал, который к моменту смерти Александра II составил более 3 млн руб.

Александр II, не особенно скрываясь, жил на две семьи. Когда официальная царская семья переезжала в Царское Село, туда же переезжала и Е.М. Долгорукова с детьми. До 1877 г. она жила в доме Коменданта Императорской Главной квартиры A.M. Рылеева. Этот холостой и бездетный генерал занимался воспитанием детей Долгоруковой, а после смерти Александра II стал их опекуном. Со временем в Царском Селе и Петергофе для Е.М. Дол­горуковой купили дачи.

В 1877 г. начались ремонтные работы в Зубовском флигеле Екатерининского дворца в Царском Селе на «половине» Александра II. Несколько комнат, ранее используемые как служебные помещения (Рейнкнехтская и Штандартная), превратили в жилые покои. Вполне возможно, что в этих комнатах и поселилась Е. Долгорукова. Точно известно, что в 1877 г.

Е.М. Долгоруковой выделили комнаты рядом с апартаментами Александра II в Боль­шом Царскосельском дворце.

Для взрослых детей Александра II факт наличия у отца второй семьи не являлся секре­том. Однако все держали себя так, как будто никакой Катеньки в природе не существует, хотя Екатерина Долгорукова не упускала случая обозначить свое присутствие рядом с императо­ром. В основном скандалами. Так, в августе 1877 г. она в анонимном письме к начальнику Царскосельского дворцового управления Ребиндеру потребовала «выслать в квартиру гене­рал-адъютанта Рылеева ту долю фруктов, которая назначается самому государю в его здесь пребывание». Ребиндер письмо проигнорировал и продолжал отсылать лучшие фрукты из Царскосельских оранжерей императрице Марии Александровне. Тогда Катенька написала жалобу Александру II, тот в это время находился в Дунайской армии, осаждавшей Плевну. В результате этой переписки с берегов Дуная Ребиндер получил телеграмму с высочайшим повелением послать Долгоруковой «фрукты, предназначаемые для самого государя» ¹⁸³.

В начале 1879 г., еще до серии покушений на Александра II, император переселяет свою вторую семью в Зимний дворец. Екатерину Долгорукову поместили на третьем этаже юго-западного ризалита императорской резиденции. По свидетельству мемуаристов, смех и крики маленьких детей были отчетливо слышны в гостиной Марии Александровны, которая находилась этажом ниже. Однако императрица ни словом, ни взглядом не упрекнула своего мужа.

С этого времени Екатерина Долгорукова начинает вмешиваться в государственные дела. Судя по мемуарам Е. Долгоруковой, ее влияние распространялось даже на охрану императора. Так, после апрельского покушения 1879 г. на Дворцовой площади Александр II, по просьбе Е. Долгоруковой, отказался от ежедневных утренних прогулок вокруг своей резиденции и вместо этого ежедневно совершал утреннюю прогулку по большим залам Зим­него дворца «в обществе своих троих детей, рожденных от его брака с княгиней Юрьев- ской»¹⁸⁴. Она постоянно консультировалась по вопросам охраны с графом Лорис-Мелико­вым и А. Рылеевым, обсуждала эти вопросы и с Александром II. По ее словам, «за такими сведениями она обычно обращалась, руководимая заботами, вдохновляемыми ее искренней привязанностью»¹⁸⁵. Ее энергию можно понять: молодая, тридцатитрехлетняя женщина с тремя детьми (один ребенок умер) понимала, что все ее благополучие держится на жизни и здоровье Александра II, которому шел 63-й год и на которого беспрерывно совершались покушения.

Некоторые из придворных немедленно «поменяли ориентацию», уделяя Е. Долгоруко­вой самое пристальное внимание. Начали крутиться вокруг Катеньки и разного рода дельцы, хорошо представлявшие степень ее влияния на стареющего Александра II. Так, С.Ю. Витте, видный политический деятель, упоминал, что Катенька не брезговала добычей в пользу этих дельцов «различных концессий и льгот»¹⁸⁶. И, конечно, не бескорыстно.

«Наконец», 20 мая 1880 г. императрица Мария Александровна, после длительной болезни, в одиночестве угасла в Зимнем дворце. Александр II в это время жил со своей «дусей» в Зубовском флигеле Большого Екатерининского дворца. С 20 мая для Катеньки Долгоруковой начались горячие дни, во время которых она проявила бешеную энергию и железную волю. Она буквально «ковала, пока горячо...».

О том, как развивались отношения Александра II с Екатериной Долгоруковой в мае- июне 1880 г., дает представление их переписка. В день смерти жены, 20 мая 1880 г., Алек­сандр II писал Долгоруковой: «Ты знаешь. что я исполню мой долг, лишь обстоятельства мне это позволят». На следующий день Александр II сообщил министру Императорского двора А.В. Адлербергу о своем желании вступить в законный брак с Екатериной Долгору­ковой. Результаты этого разговора царь зафиксировал в дневнике 22 мая 1880 г.: «Адлерберг, представив множество возражений, не советует мне вступать в новый брак. Должен при­знать, что в некотором отношении он прав, но я не мог с ним говорить с полной откровен­ностью. Я дал слово чести и должен сдержать его, даже если Россия и История мне этого не простят»¹⁸⁷.

Только после смерти Александра II министр Императорского двора А. В. Адлерберг поделился с близкими людьми своими впечатлениями от этого разговора. Он подчеркивал, что «покойный государь был совершенно в руках княгини Юрьевской, которая довела бы государя до самых крайних безрассудств, до позора». По словам министра, он был «крайне возмущен» намерением царя жениться, когда тело его жены, матери его детей еще не пре­дано земле. Адлерберг был категорически против этого брака, Александр II настаивал на своем желании: «Государь, со своей стороны, доказывал необходимость предположенного брака, считая себя обязанным к этому чувством чести, совести и религии. Он горячился, волновался, и горячий наш спор продолжался более часа»¹⁸⁸. Наконец, Адлербергу удалось убедить царя соблюсти минимальные приличия и отложить брак.

Для Катеньки отсрочка представилась катастрофой. Она стала жестко давить на Алек­сандра II, требуя немедленного выполнения обещания жениться. Царь не отказывался от своего обещания, но хотел соблюсти элементарные приличия, и настойчивость «дуси» стала вызвать у него раздражение. В письме к ней от 27 мая 1880 г. Александр II писал: «Но ты должна понимать, милая дуся, что мне неприятно касаться подобного предмета, когда тело усопшей еще не предано земле. Поэтому не будем говорить об этом, ибо ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы не сомневаться в моем слове»¹⁸⁹.

Александр II действительно сдержал свое слово. Когда миновал 40-й день после смерти императрицы Марии Александровны, он решительно объявил А.В. Адлербергу о своем желании жениться: «Государь при одном из моих докладов снова поразил меня, объ­явив свое решение не отлагать долее исполнение намерения и совершить обряд немедленно, секретным образом. Я снова пытался отклонить его, представив все неприличие такого поступка до истечения годичного срока после кончины императрицы. Во все время, что я говорил, государь сидел молча, бледный, смущенный, руки дрожали, вдруг встает и, не ска­зав ни слова, выходит в другую комнату. Я в полном недоумении соображаю, что остается мне делать, и намеревался также уйти, как вдруг отворяется снова дверь, и входит женщина; за нею вижу фигуру государя, который, впустив княжну в кабинет, затворяет за нею дверь. Странное было мое положение - очутиться лицом к лицу с женщиной, с которою прихо­дилось мне говорить в первый раз и которая напустилась на меня с резкими упреками за то, что я отговариваю государя от исполнения долга чести. Я вынужден был возражать ей, так что между нами произошла бурная сцена, продолжавшаяся довольно долго. Среди горя­чего нашего спора дверь в кабинет полураскрылась, и показалась голова государя, который кротко спросил, пора ли ему войти. На это княжна с горячностью ответила: «Нет, оставь нас докончить разговор». Государь захлопнул снова дверь и только несколько времени спустя вошел в кабинет, когда сама княжна, излив всю злобу на меня, вышла из кабинета»¹⁹⁰.

Эта сцена поразила министра Императорского двора А.В. Адлерберга. Он первый раз видел и слышал, как выставляли из собственного кабинета самодержавного хозяина много­миллионной империи! В этот миг он, видимо, совершенно отчетливо понял, кто будет упра­влять этой империей.

Венчание Александра II и Екатерины Долгоруковой состоялось 6 июля 1880 г. в Ека­терининском дворце Царского Села перед походным алтарем Александра I. Несмотря на секретность, факт венчания стал сразу широко известен. Императорскую фамилию и петер­бургский высший свет шокировал поступок Александра II. Осенью 1880 г. в крымской Лива­дии молодую жену официально представили детям Александра II от первого брака.

Для молодых великих князей, младших сыновей Александра II, это стало настоящей трагедией. При этом о своем браке Александр II сообщил сыновьям через их воспитателя Арсентьева^[18], «для них это был страшный удар; они питали культ к памяти своей матери, так недавно скончавшейся. Сергей Александрович знал о связи своего отца, но он поставил себе задачей помешать тому, чтобы младший брат его, великий князь Павел, что-нибудь узнал об этом»¹⁹¹.

Вскоре после возвращения в Петербург из Ливадии Екатерина Долгорукова Высочай­шим указом (от 5/17 декабря 1880 г.) превратилась в княгиню Юрьевскую. По слухам, цирку­лировавшим по петербургским гостиным, такая «фамилия» была связана с одним из семей­ных преданий Романовых. Якобы император Павел I «посмертным распоряжением назвал имевшую родиться побочную дочь Юрьевскою, что и подало покойному государю назвать своих побочных детей и их мать Юрьевскими»¹⁹².

Реакция детей была пассивно-демонстративной. Например, цесаревич Александр Александрович, который в 1870-х гг. охотно жил в Царском Селе, в Александровском дворце, со дня свадьбы Александра II с княгиней Юрьевской перестал посещать Александровский дворец¹⁹³.

В Петербурге события лета и осени 1880 г. стали главным предметом для разговоров. Почти все осуждали стареющего императора и сочувствовали его детям. А.Н. Бенуа тогда был ребенком, но и ему запомнилось единодушное осуждение скоропалительного брака Александра II. Много позже он вспоминал: «В это лето мы не переехали на дачу, и тетя Лиза не прерывала своих еженедельных посещений, оттого мне особенно и запомнился этот ее гнев, сопровождавшийся совершенно убежденными пророчествами: Бог-де непременно накажет его за такое попрание божеских и людских законов!»¹⁹⁴

Темп развития событий второй половины 1880 г. не удовлетворил притязаний често­любивой «дуси». В недрах Министерства Императорского двора началась неофициальная подготовка к ее коронации и превращению княгини Юрьевской в императрицу Екатерину III. Амбиции княгини Юрьевской всячески поддерживал всесильный тогда «диктатор», министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов, который поддерживал с Юрьевской самые дружеские отношения.

Коронация планировалась на август 1881 г. К разработке проекта церемонии привлекли М.Т. Лорис-Меликова¹⁹⁵. По свидетельству близкого ко Двору профессора Б.Н. Чичерина, «Епитроп¹⁹⁶ Иерусалимской церкви, ныне государственный контролер Тертий Филиппов по этому случаю даже ездил в Москву, чтоб из архивов извлечь подробности о коронации Екатерины I....Добыв в Москве архивные сведения для будущей коронации, он с торжеством возвращался в Петербург, как вдруг на полпути узнал о событии 1 марта»¹⁹⁷.

Отношения в семье обострились настолько, что Александр II периодически в минуту гнева прямо говорил своему старшему сыну, что он может лишиться своего статуса цесаре­вича. Отношения в большой в семье Александра II в начале 1881 г. сложились весьма непро­стые.

Французский паспорт княгини Юрьевской

Однако гибель императора Александра II от рук террористов 1 марта 1881 г. поло­жила конец честолюбивым притязаниям «дуси». Многие сановники, преданные соратники Александра II, в определенной степени с облегчением восприняли известие о мучениче­ской кончине царя, «списавшей» все его земные грехи. Министр Императорского двора А.В. Адлерберг конфиденциально высказал следующее мнение: «Трудно сказать, до чего могла бы довести государя эта женщина, нахальная и вместе с тем глупая и неразвитая! Вот почему я и сказал, что мученическая кончина государя, быть может, предотвратила новые безрассуд­ные поступки и спасла блестящее царствование от бесславного и унизительного финала»¹⁹⁸.

При Александре III после ряда скандалов княгиня Юрьевская уехала из России во Францию. При Николае II она периодически приезжала в Россию. В этот период с Юрьев­ской подружилась великая княгиня Ольга Александровна, которая часто бывала в доме вто­рой жены своего деда. Она вспоминала, что «всякий раз, как я приходила к ней, мне казалось, будто я открываю страницу истории. Жила она исключительно прошлым. Она только о нем и говорила». Более того, Юрьевская сохранила все мундиры Александра II, всю его одежду, даже домашний халат, и поместила их в стеклянную витрину в домашней часовне¹⁹⁹. Нака­нуне Первой мировой войны Юрьевская продала всю недвижимость и уехала во Францию, где и скончалась в 1922 г.

Семья Александра III

Взаимоотношения в семье Александра III были на редкость гармоничны. Для импе­раторской семьи. Несмотря на неизбежные сложности в начале супружеской жизни любой молодой четы и на взрывной характер Марии Федоровны, прозванной «Гневной», это была патриархальная семья в лучшем смысле слова.

Патриархальность проявлялась в самых разных вещах. Именно в семье Александра III сложилась традиция вечерних семейных чтений. По свидетельству современников, Алек­сандр III очень любил Гоголя, следил за современными писателями, читал Достоевского, Льва Толстого, Тургенева: «Он охотно читал вслух и чуть ли не каждый день императрице Марии Федоровне»²⁰⁰.

Одной из особенностей этой семьи было то, что ни у Александра III, ни у Марии Федо­ровны современники не отметили ни одного увлечения на стороне. Удивлялись потому, что царствование Александра II, особенности семейной жизни великих князей Константина и Николая Николаевичей (Старшего) давали светскому обществу Петербурга массу поводов для разговоров.

В семье рано сложились ровные отношения, со своими «сферами влияния». Александр III, еще будучи цесаревичем, не позволял Марии Федоровне вмешиваться в его «работу», хотя к ее мнению и прислушивался. Он моментально ставил жену на место, если она выхо­дила за рамки традиционных взаимоотношений. В свою очередь у Марии Федоровны была масса дел. Она занималась домом и детьми. Это была полностью ее сфера влияния. Она уна­следовала от императрицы Марии Александровны все дела, связанные с благотворительно­стью по линии Ведомства императрицы Марии Федоровны, и покровительствовала обще­ству Красного Креста. Кроме этого, у нее, как цесаревны, а затем императрицы, имелось множество представительских обязанностей.

Императрица Мария Федоровна. И.Н. Крамской

Проблемы в семье, конечно, возникали, но уровень этих проблем не шел ни в какое сравнение с семейными проблемами Александра II. Александр III с пониманием относился к маленьким дамским слабостям жены. И даже посмеивался над ними. Он терпел ее увлече­ние танцами и нарядами, иронизировал по поводу любви Марии Федоровны к прогулкам по Невскому проспекту. У Александра III даже появился «свой» глагол, обозначающий эти про­гулки: «Madame vous alles хлыще». Это словечко он производил от слова «хлыщь» («хлы- щить»), т. е. уподобляться катающимся хлыщам²⁰¹. Видимо, это слово прижилось в семье, поскольку Николай II в своих дневниках в молодые годы частенько его упоминал по отно­шению к себе.

Семья Николая II

Николай II, женившись в 26 лет на любимой женщине, пытался воспроизвести семей­ные порядки, к которым он привык с детства. Однако его женой стала женщина, очень дале­кая по складу характера от его матери.

На семейную жизнь последнего царя оказывало влияние множество факторов, но, пожалуй, одним из главных был фактор состояния здоровья императрицы Александры Федоровны и цесаревича Алексея.

Когда гессенская принцесса Алике стала невестой цесаревича Николая в апреле 1894 г.²⁰², то состояние ее здоровья стало одной из центральных тем в переписке между буду­щими супругами и королевой Викторией. При этом необходимо отметить, что неблагопо­лучное состояние здоровья принцессы Алисы не только не скрывалось ее родственниками, но, наоборот, подчеркивалось ими. Дело в том, что королева Виктория поначалу настроилась категорически против самой возможности этого брака. Еще в 1890 г. она писала старшей внучке, в замужестве принцессе Батенберг-Маунбэттен: «Сообщи Элле, что разрешения на замужество Алике в Россию не будет, и пора с этим кончать»²⁰³. И только угроза политиче­ской изоляции Англии заставила ее изменить отношение к этому браку. Но последующая откровенность королевы в сообщениях о состоянии здоровья своей внучки позволяет пред­положить, что она не оставляла мыслей расстроить этот брак.

Известно, что еще в восемнадцать лет молодая принцесса страдала от крестцово-пояс­ничных болей, которые заставляли ее проводить длительное время в инвалидной коляске. Через много лет, в апреле 1909 г., старшая сестра императрицы Елизавета Федоровна упо­мянула в письме к царю о больных ногах как о семейном заболевании: «Ревматические боли или подагра, от которой страдали все в нашей семье»²⁰⁴.

В переписке будущих супругов тема здоровья невесты занимала значительное место. Никто не предполагал, что свадьба состоится так скоро. Из переписки следует, что на поправку здоровья невесты отводился как минимум год. Об этом пишет и она сама, и ее бабушка - королева Виктория. В апреле 1894 г. невеста писала будущему мужу из Виндзора: «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы к будущему году привести ноги в порядок, но это совсем не легко, а ты так любишь ходить пешком»²⁰⁵. Никто не предполагал тогда, весной 1894 г., что болезнь буквально за полгода поглотит последние силы императора Александра III, и что их свадьба состоится через несколько недель после смерти императора.

В мае 1894 г. для лечения больных ног невеста русского цесаревича уезжает на англий­ский курорт Харрогит, откуда регулярно информирует своего жениха о своем здоровье. Она писала ему: «Сегодня утром я приняла свою первую серную ванну, запах довольно неприят­ный». Заболевание оказалось действительно серьезным, но молодая девушка не стеснялась упоминать об этом в письмах к жениху. В письме от 11 мая 1894 г. она вновь повторяет, что «у меня сегодня так болели ноги, и я приняла мою первую ванну». Все это время неве­ста наследника престола передвигалась в кресле-каталке, что, безусловно, сразу же начало вызывать нежелательные толки в среде русской аристократии. Естественно, это больно заде­вало Алису, и она признавалась жениху, что «если я не была бы в этом кресле-каталке, я бы и внимания не обращала»²⁰⁶ на пересуды скучающей публики.