Одежда императора Николая I 8 глава

Объективная информация медицинского характера о состоянии здоровья будущей рус­ской императрицы поступала к наследнику и от королевы Виктории. В письме, написан­ном 25 мая 1894 г. в резиденции Балморал, она сообщала, что «результаты лечения дорогой Алики в целом удовлетворительны, но ей нужен исключительный покой и отдых. Посылаю тебе копию письма доктора из Харрогита, очень умного и хорошего человека. Она на диете и соблюдает строгий режим. Ей приходится много лежать. Это надо было сделать давно, но врач, которому, к сожалению, очень доверяет, весьма глуп, и от него никакого проку, и он соглашается на все, о чем его просят. То, что она делает сейчас, надо было сделать прошлой осенью и зимой. Кончина ее дорогого отца, беспокойство за брата и споры о ее будущем очень сильно подорвали ее нервную систему. Надеюсь, ты это поймешь и не будешь спе­шить со свадьбой, ведь ради твоего и своего блага она сначала должна выздороветь и окреп- нуть»²⁰⁷. В этом письме обращают на себя два момента. Во-первых, просьба королевы не спешить со свадьбой, во-вторых, ее упоминание о расшатанности нервной системы невесты. Надо заметить, что королева достаточно откровенна со своим родственником, так как осо­бенности болезненной психики представителей Гессенского дома были широко известны среди владетельных дворов Европы.

В свою очередь внучка королевы Алиса Гессенская сообщала бабушке о ходе своего лечения. В письме от 28 мая 1894 г. она писала, что «ванны очень утомительны, и мне прихо­дится много отдыхать. Хотя боли все еще не проходят, но я надеюсь, что со временем ванны помогут»²⁰⁸. На курорте Харрогит будущая русская императрица пробыла все лето 1894 г., и королева Виктория регулярно оповещала жениха о том, что «дорогая Аликси ведет себя бла­горазумно, не ездит верхом и не играет в лаун-теннис»²⁰⁹. Однако уровень медицины того времени не позволял добиться серьезных перемен к лучшему, и ноги невесты продолжали болеть. 13 августа 1894 г. Николай писал невесте: «Твои бедные ножки опять болят... - хотел бы я быть рядом с тобой, уж я бы их растер»²¹⁰.

К осени 1894 г. стало очевидно, что состояние императора Александра III безнадежно, и Алисе Гессенской становится ясно, что она выходит замуж уже не за наследника, а за импе­ратора огромной России. Алису срочно вызывали в Ливадию, прервав ее лечение раньше отведенного срока. Состояние ее здоровья не изменилось к лучшему, но для влюбленного наследника это не имело существенного значения. В его дневниковых записях, наряду с темой болезни и приближающейся кончины отца, значительное место занимают упомина­ния о состоянии ног «бедной Алике». 14 октября 1894 г. он записывает в дневнике: «Алике ехала в коляске, т. к. надо беречь ее ноги, чтобы боли не возобновились»²¹¹. 19 октября 1894 г., за день до смерти отца, он упоминает: «Побоялся за ее ноги, чтобы она не устала лезть наверх».

Николай и Александра Федоровна, ждущая ребенка. Фото 1895 г.

Позже английские родственники, хорошо зная о больных ногах императрицы Алек­сандры Федоровны, прислали ей «механический экипаж». Это был четырехместный элек­тромобиль «Colombia», на котором она ездила по парку²¹². Но чаще для этих целей исполь­зовалась обычная инвалидная коляска.

20 октября 1894 г. умер император Александр III, и принцесса Алиса Гессенская стала невестой русского императора Николая II. Но, несмотря на весь груз забот, свалившийся на молодого монарха, тема здоровья жены продолжала оставаться одной из главных в его дневниковых записях. В день свадьбы, 14 ноября 1894 г., царь записал в дневнике: «Зава­лились спать рано, т. к. у нее сильно разболелась голова»²¹³. Характерно, что запись, сде­ланная в день свадьбы, добавляет еще одну медицинскую тему для дневников царя - это постоянные изнуряющие головные боли молодой императрицы. Поначалу в дневнике он фиксировал каждое ее недомогание. В записях за ноябрь и декабрь 1894 г. Николай без конца упоминал об этом: «За обедней бедной Алике сделалось дурно, и она вышла... У Алике раз­болелась голова»; «Алике легла раньше, т. к. все еще не чувствовала себя еще хорошо»; 29 января 1895 г.: «Дорогая Алике проснулась с головной болью, поэтому она осталась лежать в постели до 2-х»; 3 марта 1895 г.: «Гулял один, т. к. Алике лежала в постели до 12 ч.»; 5 марта 1895 г.: «Алике осталась лежать и завтракала в постели. Алике легла пораньше»; 9 апреля 1895 г.: «К несчастью, у дорогой Алике продолжалась головная боль целый день» (с 8 апреля по 16 апреля) и «Только теперь, после целой недели, у нее прошли головные боли!»²¹⁴.

В результате больные ноги молодой императрицы, заставлявшие ее прибегать к инва­лидной коляске, бесконечные головные боли, приводившие к тому, что она целыми днями оставалась в кровати, вызывали недовольство невесткой со стороны вдовствующей импера­трицы и досужие сплетни, которыми она будет окружена до конца своих дней. Начались раз­говоры о том, что молодая царица не в состоянии родить здорового наследника. Безусловно, эти факторы медицинского характера, из которых никто не делал поначалу секрета, учиты­вались в политических интригах конца XIX в.

Взаимоотношения с родственниками

Уже в первой четверти XIX в. семья Романовых благодаря многочисленным детям императора Павла I стремительно разрослась. Девочки, как правило, уезжали из России в Германию. В свою очередь, из Германии в Россию приезжали другие девочки, выросшие при карликовых дворах многочисленных германских герцогств, княжеств и королевств. Эта тра­диция сохранялась вплоть до начала XX в. В результате к концу XIX в. российский Импе­раторский двор не только разросся сам по себе, но и оказался связанным тесными династи­ческими узами со многими европейскими дворами.

Родни было много, как в России, так и за ее пределами. Как и у всех, у император­ской семьи отношения с родней складывались по-разному. С одними - очень теплые и дру­жеские, с другими - холодные и официальные. Но, вне зависимости от личных симпатий и антипатий, на большие праздники, похороны и коронации все собирались вместе. Собрав­шись, обсуждали сложные межгосударственные проблемы, сплетничали и злословили, при­сматривали будущие партии для своих детей, интриговали, просили денег... Но при всей пестроте взаимоотношений личностные качества российских самодержцев, выстраиваемый ими «сценарий власти» определял некую стержневую линию во взаимоотношениях с ближ­ней и дальней родней.

Великий князь Михаил Павлович.

И.Н. Крамской

При Николае I лично порядочный и твердый император установил такие правила вза­имоотношений между родственниками, что никому не могло прийти в голову нарушить воз­растную и династическую субординацию. Россия оставалась полуфеодальной империей, которая еще не была заражена ядом буржуазной демократии и революций. И, конечно, никто из великих князей, тогда еще немногочисленных, не мог и подумать о возможности мор­ганатического брака. Хотя прецеденты имелись. Тем не менее «правила игры» во взаимо­отношениях между родственниками, установленные Николаем Павловичем, жестко соблю­дались вплоть до его смерти. Безусловно, симпатии и антипатии присутствовали, но это держалось глубоко под спудом, и длительное царствование не омрачилось ни разу серьез­ным династическим скандалом. Самый близкий родственник Николая I, его верный мно­голетний соратник - младший брат великий князь Михаил Павлович. Они вместе росли и были близки по своим взглядам на жизнь. Михаил Павлович отлично понимал свое место в семейной иерархии и вел себя безупречно в отношениях со старшим братом-императором. Тем не менее, при всей корректности отношений на людях, Николай и Михаил Павловичи периодически «искрили» наедине. Дочь Николая Павловича вспоминает, как они спорили, как Михаил Павлович впадал в ярость и «начинал кричать, Папа в свою очередь выходил из себя, после чего дядя предлагал уйти в отставку...такие сцены обижали Папа, оттого что он любил своего брата и всегда оберегал его»²¹⁵.

Николай Павлович держал свою стремительно разраставшуюся родню и сановников, окружавших трон, «в кулаке», жестко пресекая малейшие вольности, которые, по его мне­нию, могли нанести урон чести императорской фамилии. К таким эпизодам можно отнести случаи «высочайшей контрабанды». Барон Корф описывает эпизод, когда старшая сестра царя великая княгиня Мария Павловна воспользовалась дипломатической почтой, отправив с фельдъегерем «контрабандную» посылку в адрес Канцелярии Министерства иностранных дел на имя министра графа К.В. Нессельроде. Следует еще раз подчеркнуть, что это была старшая сестра Николая I, ставшая в замужестве герцогиней Саксен-Веймарской. Ее герцог­ство - крохотное, и желание, по немецкой скаредности, «сэкономить на таможне» вполне понятно. Однако фельдъегерь прежде Петербурга заехал в Гатчину с пакетом к Николаю I. Тот поинтересовался, что он везет еще, и приказал принести все пять пакетов. Видимо, у осведомленного царя появилась информация о «дипломатическом» контрабандном канале. Поэтому Николай Павлович сам вскрыл объемистый пакет старшей сестры, обнаружив там фрак и брюки. Примечательно, что содержимое пакета адресовалось фрейлине Ю.Ф. Адлер­берг, подруге детства Николая Павловича.

Николай Павлович немедленно вызвал в Гатчину начальника петербургской таможни Ильина с двумя досмотрщиками. Таможенники вскрыли все остальные пакеты. Согласно таможенных правил, всю «высочайшую контрабанду» конфисковали, наложив штраф на фрейлину в 630 руб. серебром. Кроме этого, наказали посла в Берлине, и император лично сделал выговор министру иностранных дел графу К.В. Нессельроде²¹⁶.

Надо заметить, что столь жесткая реакция Николая I на «высочайшую контрабанду» не случайна. Тот же Корф описывает еще один подобный эпизод, произошедший несколько ранее. Статс-дама Елизавета Алексеевна Паскевич-Эриванская, супруга генерал-фельдмар- шала И.Ф. Паскевич-Эриванского, которого Николай I глубоко уважал и называл в лич­ных письмах «отцом-командиром», прислала в Петербург своим зятьям разных гостинцев в запломбированных ящиках. Их должны были вскрыть в Петербурге. Зятья, получив посылки сами, без таможенных чиновников, сняли пломбы. Это стало известно, поскольку министр финансов счел необходимым доложить о нарушении закона. И, несмотря на все личные и давние отношения с семьей фельдмаршала, Николай I приказал взыскать колоссальный штраф в 17 ООО руб. серебром, говоря, что чем выше звание, тем более должно подавать пример уважения к законам. Эти эпизоды, конечно, получили широкий резонанс, и «высо­чайшим контрабандистам» пришлось поумерить свои аппетиты.

Период правления Александра II дает больше информации для анализа родственных взаимоотношений как в самой императорской семье, так и в ее родственном окружении. Александр II продолжил практически все семейные традиции своего отца. На протяжении всего его царствования по воскресным дням проходили обязательные фамильные обеды в Зимнем дворце, «на которые приглашалась вся наличная Императорская фамилия»²¹⁷.

Великая княгиня Елена Павловна. Ф.К.Винтерхальтер. 1862 г.

Следует заметить, что традиция еженедельных собраний всей семьи на «фамильные обеды», видимо, сложилась в последней трети XVIII в. По крайней мере, точно известно, что при Александре I фамильные обеды проходили два раза в неделю. Один - на половине импе­ратора, другой - на половине вдовствующей императрицы Марии Федоровны. На фамиль­ные обеды, кроме членов высочайшей семьи, приглашались литераторы, художники, музы­канты, члены Императорской академии, военные²¹⁸.

Такую же роль при Николае I и Александре II играл салон великой княгини Елены Павловны. Эта, безусловно, умная женщина, собирая в своем салоне «творческую интел­лигенцию», стала одним из негласных лидеров либерального лагеря накануне отмены кре­постного права. Поскольку вопросы обсуждались принципиальные и очень болезненные, то это периодически выливалось и в личные выпады. Так, в 1860 г. великая княгиня Елена Павловна, разговаривая с графом Бобринским о перспективах и вариантах проектов отмены крепостного права, горячась, обмолвилась, что «Александр Николаевич - человек очень ограниченного ума. Бобринский тотчас встал, сказав, что не может слушать подобных речей, прямо побежал к государю и передал ему все слышанное»²¹⁹.

Великий князь Владимир Александрович с семьей. Фото 1880-х гг.

С большим сомнением воспринимала Елена Павловна и государственный потенциал будущего Александра III. Надо сказать, что она в том была не одинока. Так, в 1865 г., после смерти цесаревича Николая Александровича, она «громко говорила, что управление госу­дарством должно перейти к Владимиру Александровичу»²²⁰. Такие родственные «недоуме­ния» - одна из неизбежных издержек «профессии» самодержца.

Многочисленные дети Александра II, подрастая, на подсознательном уровне впиты­вали иерархические принципы. Старший брат - не просто старший брат, а наследник и буду­щий император. Даже в своих играх они воспроизводили эту иерархию взаимоотношений.

Так, на императрицу Марию Александровну очень тяжелое впечатление произвел диа­лог ее сыновей, услышанный ею случайно. Дети играли, когда императрица услыхала, как ее старший сын, великий князь Николай, сказал своему брату Владимиру: «Когда ты будешь императором...» Мать немедленно вмешалась и поправила: «Ты ведь хорошо знаешь, что Владимир никогда не будет императором». - «Нет! Будет, - отвечал ребенок, - его имя озна­чает «владетель мира»». - «Но ты же знаешь, что не имя, а очередь рождения дает право на престол». - «Да, - сказал мальчик, - но дедушка был третьим сыном, а он царствовал. Я умру - тогда царем будет Саша, но и Саша умрет, тогда им будет Владимир». Об этом эпи­зоде Мария Александровна рассказала фрейлине А.Ф. Тютчевой, признавшись, что слова пятилетнего ребенка поразили ее «прямо в сердце»²²¹.

Надо заметить, что подобным разговорам молва порой придавала характер пророчеств и передавала из поколения в поколение. Великий князь Владимир Александрович так и остался вечным «заместителем». Сам он к своему положению младшего брата царя отно­сился совершенно спокойно, и у братьев сохранялись прекрасные отношения. Но его жена, великая княгиня Мария Павловна, или Михень, как ее звали близкие, мечтала об ином поло­жении. После того как в октябре 1888 г. семья Александра III буквально чудом уцелела в железнодорожной катастрофе, Владимир и Мария Павловна, находившиеся за границей, ограничились сочувственной телеграммой и не вернулись в Россию. Императрицу Марию Федоровну это очень раздражило. Следует отметить, что до 1889 г., т. е. до полного совер­шеннолетия будущего Николая II, с 1881 по 1889 г. официальным наследником престола являлся великий князь Владимир Александрович²²².

При императоре Николае II надежды Михень на изменение своего положения вновь воскресли. Дело в том, что родившийся цесаревич Алексей был инвалидом, следующими по старшинству претендентами на престол по мужской линии становились сыновья Марии Павловны. Поэтому в 1908 г. Михень, как женщина весьма практичная, срочно приняла пра­вославие. При этом она вышла замуж за великого князя Владимира Александровича в 1874 г., оставаясь лютеранкой на протяжении 34 лет. Ее принятие православия в 1908 г. было истол­ковано именно как подготовка для принятия ее сыновьями императорской короны на случай смерти цесаревича Алексея с учетом того, что младший брат Николая II собирался заклю­чить морганатический брак. Эти сложные ситуации не прибавляли теплоты в отношениях между родственниками.

Когда в апреле 1865 г. в Ницце умер цесаревич Николай Александрович (Никса), его младший брат Александр принял на себя обязанности цесаревича. Многие встретили это без особого восторга. Но, как правило, недовольство держали при себе. Только младший брат Александра II великий князь Константин Николаевич, который, по общему признанию, имел тяжелый характер, не счел нужным скрывать своего отношения к племяннику. Граф С.Д. Шереметев упоминает, что «всех язвительнее и ожесточеннее был царский брат - Констан­тин Николаевич. Он не щадил самолюбия, не стесняясь, отзывался презрительно о цесаре­виче. Впрочем, он и ранее того, с детства его относился вообще к племянникам пренебре- жительно»²²³.

Великий князь Константин Николаевич. Фото 25 июня 1881 г.

Недоброжелательность дяди к племяннику буквально прорвалась в трагический день 1 марта 1881 г., когда горе, казалось бы, объединило всю царскую семью. С.Д. Шереметев вспоминал: «Не забуду я, когда в Зимнем дворце в марте 1881 г., еще до похорон государя, Константин Николаевич заметил на погонах моих вензеля императора Александра III. Он стремительно подошел ко мне, посмотрел мне в упор, уставился злобным и ледяным взгля­дом и, указывая на вензеля мои, глухо произнес: «Надолго ли?» Конечно, адъютант нового императора при случае передал эту реплику Константина Николаевича Александру III: «Его оно не удивило, но не забыть мне этого злого, вызывающего взгляда; то было шипение змеи, чувствующей приближение своего конца»»²²⁴.

Великий князь Константин Николаевич с дочерью Анной от гражданского брака с А В. Кузнецовой. Фото копир 1870-х гг.

Александр III отвечал дяде постоянной взаимной неприязнью. Видимо, еще до опи­санного выше эпизода в кабинете умирающего Александра II произошел неконтролируемый выплеск эмоций со стороны самого Александра III: «Говоря о смерти отца, великий князь Владимир рассказывает, что одним из первых явился к смертному одру и был здесь свидете­лем жестокой сцены: стоявший на коленях Константин громко рыдал, а нынешний государь в припадке нервного раздражения кричал:

«Выгоните отсюда этого человека (указывая на Константина), он сделал несчастие моего отца, омрачил его царствование» и т. д. Владимир схватил за руки своего старшего брата и тщетно старался его успокоить». Конечно, такой эмоциональный всплеск вполне объясним трагической ситуацией и напряжением, подспудно копившимся в отношениях дяди и племянника, но следует отметить, что эта взаимная неприязнь обусловливалась не только межличностными отношениями, но и тем, что на склоне лет Константин Николаевич оставил семью, открыто зажив с балериной. Примерному семьянину Александру III пре­тило это демонстративное попрание семейных уз нелюбимым дядей. Тем более что дядя и не думал хоть как-то скрывать свои «привязанности». Так, в свете много говорили о том, что Константин Николаевич, гуляя в Крыму и встречая знакомых, старался знакомить их со своей пассией, танцовщицей Кузнецовой, и при этом приговаривал: «В Петербурге у меня казенная жена, а здесь - собственная». Но самым главным, что разъединяло дядю и племян­ника, было то, что они по-разному смотрели и на будущее России²²⁵.

Царь по отношению к родственникам мог высказаться очень сильно. Граф С.Д. Шере­метев писал: «Всего более не терпел великого князя Константина (Константина Николае­вича. - И. 3.). «Подлец!» - говорил он при мне....По всему чувствовалось, что он был не раз глубоко оскорблен выходками своего дяди: «Он с нами обращался, как со свиньями!» - сказал он при мне»²²⁶. И действительно, после 1881 г. великий князь

Константин Николаевич был отправлен в отставку и потерял все то влияние на госу­дарственные дела, которое он имел при Александре II.

Великий князь Николай Константинович (Никола)

Следует отметить, что настороженное отношение к Константиновичам у Александра III сохранялось на протяжении всей его жизни. Видимо, он исходил из русского «яблоко от яблони...». Так, он достаточно рано разошелся с другом своих детских игр - сыном Кон­стантина Николаевича - великим князем Николаем Константиновичем, или, как его звали в семье, Николой. Молодой человек в начале 1870-х гг. блестяще учился в Академии Гене­рального штаба, параллельно погружаясь в жизнь петербургского полусвета. В результате в 1874 г. заболел сифилисом и был вынужден уехать в Вену для лечения. Не был он чужд и гомосексуальных забав. Вероятно, слухи об этом доходили до цесаревича Александра Алек­сандровича. Граф С.Д. Шереметев очень сдержанно пишет об этом: «Из лагеря он (цесаре­вич Александр Александрович. - И. 3.) послал меня в Павловск посмотреть на увеселения великого князя Николая Константиновича, в то время собиравшего мальчиков для какой-то борьбы, разделенных на два враждебных отряда, они нападали на дворец и защищали его. Это было что-то не вполне нормальное. Я был свидетелем многих странностей и рассказал о них»²²⁷. В 1876 г. разразился скандал, связанный с кражей Николой бриллиантов из сва­дебной иконы матери. Великого князя сослали, и эта ссылка продолжалась при императорах Александре III и Николае II.

После того как осенью 1866 г. состоялся брак цесаревича Александра Александровича с датской принцессой Дагмар,

постепенно начали выстраиваться отношения «старого» и «молодого» Дворов. Сле­дует подчеркнуть, что кандидатура Дагмар была выбором Александра II и, отчасти, импера­трицы Марии Александровны. Императрица Мария Александровна так и не смогла простить Дагмар «измены» ее старшему, умершему сыну. Поэтому к невестке ее отношение было без­упречным с точки зрения «большого света», но по-человечески оно оставалось прохладным. С.Д. Шереметев, который это наблюдал, отмечал, что императрица Мария Александровна относилась к ней «сдержанно, словно подчеркивая измену своему любимцу, она охлаждала первые ее любезности: «Не выходите из своей роли, Вы еще не императрица!». До меня доходили отзывы приближенных к императрице. А.Н. Мальцева^[19] не скрывала своих ирони­ческих замечаний»²²⁸.

У молодой семьи цесаревича сразу же установились очень теплые отношения с род­ными жены - датской королевской семьей. Достаточно часто семья наследника, а затем и императора Александра III посещала Данию.

Немыми свидетелями «датской» жизни остались два недорогих веера из гладких дере­вянных пластин, которые были в моде в 1860—1870-х гг. Первый веер сделан в форме рако­вины и украшен с одной стороны гирляндой розочек, оплетающих слово «Fredensborg» и дату «1870». На лицевой стороне второго веера нарисован букет шиповника, а оборотная сторона заполнена многочисленными автографами, среди которых выделяется размещен­ная внизу надпись крупными буквами «1870. САША. Baby». Очевидно, эти надписи сде­ланы во Фреденсборге, резиденции Датского королевского дома, во время традиционного съезда родственников. Появление этой надписи связанно с рождением 19 августа 1870 г. на острове Корфу у Георга I (родного брата Дагмар) и Ольги Константиновны (дочери великого князя Константина Николаевича) их третьего ребенка - дочери Александры. Веер исполь­зован в качестве своеобразного памятного альбома, на его пластинах гости оставили свои автографы, что было обычным явлением в 1870-1880-х гг.²²⁹

Став императором, буквально сразу же Александр III показал своей многочисленной российской родне, кто в доме хозяин. Так, он категорически исключил возможность проща­ния с Александром II своему двоюродному брату Николаю Константиновичу, сосланному за скандальное поведение еще погибшим царем. Он отправил в отставку не только министров отца, но и родного дядю Константина Николаевича.

Александр III, переехав в Гатчину, несколько дистанцировался от большой император­ской семьи. Члены семьи, признавая харизму власти императора, его остерегались и недо­любливали: «Они боялись его (боязнь иногда входит в семейные традиции), но, за немно­гими исключениями, не чувствовалось с их стороны привязанности. Государь - исполнитель долга неудобен семье, не признающей ничего, кроме прав»²³⁰.

В результате Александр III позволил себе то, на что не решались его предшественники. В 1886 г. было высочайше подписано «Положение об Императорской фамилии», согласно которому титулование великого князя (или великой княгини) с соответствующим ему денеж­ным вознаграждением по титулу «Императорское Высочество», принадлежащее ранее всем членам Императорской фамилии, отныне присваивалось только детям и внукам императора и их женам. Все остальные получали звания князей императорской крови и титул «Высоче­ства», а также лишь единовременные субсидии. Конечно, это «Положение...» вызвало бурю негодования, но это негодование проявлялось родственниками только у себя дома. Бюджету Императорского двора это принесло существенное облегчение, поскольку расходы на содер­жание императорской семьи несколько сократились.

К своим многочисленным родственникам Александр III относился по-разному. Как и всякий человек. Однако при нем Романовы, несмотря на всю клановость и обилие разных «группировок», продолжали оставаться большой семьей. Александр III неукоснительно тре­бовал, чтобы вся семья обязательно собиралась на крестины, свадьбы, похороны и другие важные события. Он считал своим долгом раз в неделю устраивать традиционный большой обед для всех своих родственников. Однако император внес новшества в давнюю традицию семейных обедов. В разговорах за обедом совершенно исключалось обсуждение каких-либо общеполитических вопросов²³¹. Этого правила придерживался и сын Александра III Нико­лай II. Однако после 1904 г. традиция «больших» семейных обедов прервалась²³². Абсолют­ный запрет на «политические разговоры» сохранялся и для «малых» семейных застолий.

Став императором, Александр III отдалился от своих братьев. Те, в свою очередь, вос­питанные в глубоком почитании самодержавного статуса, безоговорочно признавали стар­шинство своего брата и публично постоянно демонстрировали это. Вместе с тем «дома» они могли снизить уровень общения и перейти на «ты». Однако случалось, что и при публич­ном обсуждении острых вопросов, когда задевались чьи-то родственные интересы, братья могли «сбиться» в обращении к самодержцу, что немедленно подмечали окружавшие их сановники. Например, во время работы комиссии, готовившей новый указ об Императорской фамилии (1885 г.), должный изменить статус многих из Романовых, великий князь Влади­мир Александрович «от времени до времени горячился и был весьма неровен в прении, то, обращаясь к государю, говорил: «Ваше Величество, Вы», то: «Саша, ты»»²³³.

С некоторыми из родственников император Александр III позволял себе пошутить. Иногда это были весьма сомнительные шутки с точки зрения хорошего тона. Один из мему­аристов упоминает о подобной «шутке» императора со своей троюродной сестрой принцес­сой Евгенией Максимилиановной Ольденбургской: «Принцесса почти всегда была одета в костюм-тайер, иногда синего, но чаще светло-серого или бежевого цвета. Этому полумуж- скому наряду полагалось иметь сзади раскрывающиеся фалды. И вот мы все были свидете­лями того, как Александр III, самодержец всероссийский, осторожно подкравшись сзади к принцессе, ни с того ни с сего раскрыл эти фалды и даже, манерно схватив кончиками паль­цев, подержал их несколько секунд в таком положении. Спору нет, шутка эта была несколько дурного тона и какая-то чисто мальчишеская; вероятно, то была своего рода реминисценция тех невинных шуток, которые те же персоны шутили между собой лет сорок тому назад, когда они были детьми»²³⁴. Принцессу, конечно, возмутило подобное мальчишество рос­сийского самодержца. Так иногда «семейно» шутили и другие родственники. Например, в 1890 г. 58-летний великий князь Михаил Николаевич мог позволить себе приподнять ногой кончик платья 26-летней красавицы великой княгини Елизаветы Федоровны, «чтобы видеть, какая у нее надета обувь». На этом великий князь не успокоился и, продолжая «резвиться», обратился к императрице Марии Федоровне, «развязав ленты, коими была привязана ее шляпа. Великий князь Николай Николаевич, увидев то и другое, серьезно стал выговаривать младшему брату неуместность подобных вольностей, угрожая, что подобное поведение рас­сердит государя»²³⁵.

Великая княгиня Ольга Александровна (младшая сестра Николая II) упоминает, что у нее была «своя» шутливая фраза в обращении с герцогом Йоркским, сопровождавшая их на протяжении всей жизни. Как-то в юные годы в Дании, где собиралась многочисленная европейская родня, кузен, шутя, предложил Ольге «пойти покувыркаться с ним на отто­манке». Шутка запомнилась. Став взрослым, встречаясь и вспоминая молодость, поста­ревший кузен, мог, как в былые дни, шепотом предложить Ольге Александровне «пойти покувыркаться с ним на оттоманке». Их обоих крайне забавляло, что это «непристойное предложение» могли услышать посторонние люди²³⁶.

Александр III глубоко уважал своего дядю великого князя Михаила Николаевича, достойно представлявшего уходящую николаевскую Россию. Но его жену и детей не любил. Категорически. Межличностные отношения вообще иррациональны, но многие из совре­менников писали о «корректном» антисемитизме Александра III. С.Ю. Витте предполагал, что причиной нерасположенности к жене Михаила Николаевича великой княгине Ольге Федоровне было то, что, «во-первых, великая княгиня Ольга Федоровна не была вполне образцовой супругой, а затем, во-вторых, главным образом потому, что она имела еврейский тип, ибо, как это известно в Бадене, она находилась в довольно близком родстве с одним из еврейских банкиров в Карлсруэ. Этот еврейский тип, а, пожалуй, и еврейский характер в значительной степени перешел и к некоторым из ее детей»²³⁷.