— И ты очень-очень взбесила меня, когда ушла сегодня вечером.
— Я сожалею о том, что сделала это. — Я кивнула, улыбаясь, потому что была на миллионном уровне счастья.
— Я прощаю тебя. — Он ухмыльнулся в ответ.
Это заставило меня нахмуриться. Не я одна была идиотом, так что указала пальцем в его грудь.
— Но честно признай, ты заказал закуски.
— И что с того?
— И что с того? Ну, я говорю тебе, что люблю тебя, а ты заказываешь улиток.
Все еще улыбаясь, Мартин наклонился и поцеловал мою шею, потом укусил. Это было немного больно и ощущалось чудесно. Его дыхание было горячим напротив моей кожи.
— Ты шокировала меня до чертиков. Я не знал. Понятия не имел. Я никогда не понимал, о чем ты думаешь. Ты все скрываешь за этими великолепными серыми глазами...
Мне недоставало его острых зубов, и я наклонила голову набок, давая ему лучший доступ, прижимаясь к нему. Я не могла думать. Все, что я знала: мы были в шкафу, целуясь, его влюбленные руки подняли мою юбку, а образная горелка Бунзена в моих трусиках требовала удовлетворения.
— Мартин...
— После тебя никого не было. Никого. — Его губы поглощали меня, обжигая кожу. — Ты — все, о чем я думаю, все, чего я хочу. Ты — все.
Ох! Удар прямо в сердце.
Я уперлась руками в его грудь, прежде чем он смог снова захватить мои губы, нуждаясь в том, чтобы рассказать ему всю правду.
— Слушай, подожди, я знаю, нам есть о чем поговорить, это все очень неожиданно, но...
— Неожиданно? — Он немного отступил. Его пренебрежительный тон и немного шокированное выражение лица сказали мне, что он был не согласен.
— Да, я имею в виду, что в одну минуту мы друзья или работаем над тем, чтобы быть друзьями, а в следующую минуту я говорю тебе: "Я все еще люблю тебя". — Я искала его глаза, чтобы убедиться, что он действительно смотрел на меня. Я хотела, чтобы он понял, это было не временно, мои чувства не изменились бы. — Но ты должен знать, для меня это не было неожиданностью. Я приняла решение на прошлой неделе, после того как ты все объяснил в Нью-Йорке, но до того как ты приходил в кофейню. Я хочу быть с тобой. Я не желаю быть просто друзьями. Я на это не согласна.
|
|
Он улыбнулся уголком губ, а его руки сжали меня крепче.
— Кэйтлин, я решил еще в тот момент, когда ты зашла в химическую лабораторию в прошлом году, что мы никогда не будем просто друзьями. Мы никак не смогли бы быть просто друзьями. Нас бы это ни за что не устроило.
— Но. Но. Ты сказал...
— Я соврал.
У меня отвисла челюсть.
Он пожал плечами, показывая мне, что не сожалел из-за этой лжи.
— Я пытался подождать. Мне нужно было, чтобы ты простила меня, показать тебе, как я изменился, но я знал, ты не будешь слушать меня, если бы я заявился к тебе домой и потребовал, чтобы мы снова были вместе. Именно это я и хотел сделать. Рождество было чрезвычайно разочаровывающим, ведь я видел, что ты приняла мое предложение дружбы серьезно и пытаешься сделать все правильно.
— Я не восприняла это серьезно. Я хотела быть твоим безопасным местом, — призналась я с приливом новых эмоций, которые жалили глаза. — Я люблю тебя, беспокоюсь за тебя и хотела быть рядом с тобой, даже если ты не любил меня... Но мои трусики помешали мне.
Мартин слегка улыбнулся при упоминании о моих трусиках, но потом нахмурился. Его тон стал свирепым и злым, когда он наклонился ближе:
|
|
— Даже не думай, что я никогда тебя не любил.
— Я...
— Когда ты сказала мне это в Нью-Йорке, когда ты сказала, что не думала, что я вообще любил тебя, клянусь Богом, я хотел задушить тебя. Я никогда не чувствовал подобного провала.
— О, Мартин, уверяю, я не говорила это, чтобы сделать тебе больно. Я не хотела этого. — Мне было очень важно, чтобы он поверил мне.
— Знаю. Ты думала, мне все равно. Я понял это позже, когда ты заснула на мне на диване, после того как я повел себя как мудак, предложив секс без обязательств, желая тоже сделать тебе больно. Извини меня за это, — прошептал он, показавшись искренне раскаявшимся.
Теперь его руки уже полностью подняли мою юбку на бедра, получив доступ к обнаженной коже моего торса, спины и погрузившись в изучение кружева моего нижнего белья.
— Я прощаю тебя, — ахнула я, горячий водопад хаотичной потребности пронесся по мне, везде, где он касался меня, загоралось возбуждение. Мои движения стали порывистыми и отчаянными, когда я отодвинула его пиджак и пальто, затем схватилась за молнию.
— Кэйтлин...
— Все прощено, — в спешке добавила я, уставшая от разговоров. Мы не были друзьями. Ну, может, когда-то и были. Но теперь мы никогда не были бы только друзьями. Не было никаких причин, чтобы не стать кем-то большим, чем друзья.
Прямо. В. Эту. Секунду.
Мартин схватил меня за запястья, останавливая мое продвижение, его дыхание было затрудненным.
— Нет, нет... мы пока не будем делать этого.
— Но ты мне нужен. Мне нужно почувствовать тебя, — захныкала я.
— Нет...
Я попробовала другой подход, понизив голос и накрыв ладонью его эрекцию через брюки.
|
|
— Я люблю тебя. Я хочу заняться с тобой любовью. Ты нужен мне внутри.
Мартин с нуждой грубо и отчаянно застонал. Прижав губы к моим, он заставил меня замолчать горячим скольжением своих губ, вторгающимся языком. Мартин положил мои руки на его талию и зажал их там.
Моё сердце встрепенулось, когда внизу живота что-то всколыхнулось и сжалось в эротическом предвкушении. Он выпустил мои запястья, и его руки переместились на мои бедра и между ног, сдвигая трусики в сторону, чтобы он смог потрогать мой центр. Я резко вдохнула, выгибаясь от этого контакта, мои глаза закрылись.
— Такая влажная для меня... Люблю, как ты ощущаешься. Я скучал по тебе так чертовски сильно. — Он казался зачарованным и немного порочным. — Скажи мне, как сильно нуждаешься во мне.
Я не могла сформулировать слова из-за... секса.
— Скажи это. — Он совместил это требование с поглаживанием пальца. Я поняла, что он начал расстегивать пояс своих брюк другой рукой.
Я вздрогнула в ответ на его умелые пальцы, держась за него.
— Я нуждаюсь в тебе, ты нужен мне так сильно. — Я едва успела это сказать.
Я чувствовала эти слова.
Чувствовала их каждой косточкой.
Никогда не захотела бы снова с ним разлучаться.
Он снова прижал меня к пальто, и мои руки обернулись вокруг его шеи. Его брюки упали на пол, оставляя его зажатым в боксерах. Я судорожно потянулась к нему и спустила их вниз, освобождая его член.
Я сжала его. Погладила дважды. Я чувствовала его, и это ощущалось замечательно, правильно и значимо.
Он прошипел:
— Ты все еще на противозачаточных, да?
Я кивнула, качнувшись бедрами в его руку, чувствуя его там и нуждаясь в большем.
Он грубо поцеловал мои губы, потом сказал напротив них:
— Я ни с кем не был, кроме тебя. Ни после яхты. Ни спустя месяцы после этого. Я никого не хотел, кроме тебя. Я никогда не хочу быть ни с кем, кроме тебя. Ты — все, о чем я думаю. Лишь ты, только ты.
Я застонала. Время для связных мыслей официально прошло. Я поняла, о чем он говорил, поэтому кивнула головой, давая ему разрешение сделать то, о чем я мечтала после того первого раза, как это случилось.
— Пожалуйста... пожалуйста. — Я потерлась о него, желая полностью отдаться страсти.
— Извини, но придется это сделать, — сказал он. В его голосе было искреннее сожаление. Потом он начал разрывать мое новое кружевное нижнее белье пополам.
У меня не было времени отреагировать, потому что следующее, что он сделал, — схватил меня за задницу, поднял и повернул меня спиной к стене. Потом он спустил меня ниже, входя в меня одним быстрым движением. Он качнулся обратно, потом снова заполнил меня еще одним грубым толчком бедер, прижимая к стене, раздвинув мои ноги шире для его удовольствия.
Моя голова упала на его плечо. Я закрыла глаза. Я только чувствовала.
Я чувствовала, как подстраивалась под него.
Я чувствовала, как он растягивал меня.
Великолепное трение его тела с моим.
Я ощущала мою любовь к нему и мое желание, переполняющее и душащее меня.
Я ощущала нашу общую страсть друг к другу и безумие того, какими дикими и безрассудными мы были.
— Скажи это снова. — Он двигался внутрь, потом наружу, сначала медленно, но потом увеличивая темп в карающем ритме. — Повтори еще раз.
Я поняла, чего он хотел.
— Я люблю тебя.
— Я хочу тебя столькими способами, столькими способами...
— Тогда возьми меня.
Он зарычал, и моя спина врезалась в стену. Я была смущена и совершенно, неотвратимо возбуждена. В том, что мы делали, не было ничего спокойного, привычного или контролируемого. Только жадность и потребность. Самое главное. Это была чистая страсть, что не имело никакого отношения к технике.
Я была легкомысленной и вместе с тем эгоистичной. Я не могла думать ни о чем, помимо этого момента, потому что хотела его так сильно. Так что я взяла это. Это было грубо, по-настоящему и искренне. Мы оба кончили быстро, сильно, громко и вместе. И мне сразу же хотелось сделать это во второй раз. Или три раза подряд.
В итоге наше неровное дыхание сплелось, и его губы устремились, сливаясь с моими — медленно, чувственно и нежно. Я мучительно всхлипнула, по-прежнему нуждаясь в нем. Он озорно рассмеялся, толкаясь во мне.
Это была правда. Мы просто занимались сексом в шкафу при входе в мою квартиру, пока моя соседка была в другой комнате и, скорее всего, смеялась до упаду. Я ни о чем не жалела. На самом деле все было совсем наоборот.
Когда Мартин бережно опустил и освободил меня, мои ноги коснулись пола и задрожали. Я тяжело оперлась о стену и попыталась расправить свое платье неуклюжими пальцами, когда он закончил застегивать брюки, дьявольская и довольная улыбка исказила его черты.
Я открыла рот, чтобы что-нибудь сказать (что нам следовало пойти теперь заняться любовью в моей постели), но потом он поцеловал меня, в очередной раз сбивая с толку, снова возбуждая меня и трогая с ног до головы. Отстраняясь после несколько долгих замечательных минут, он горячо прошептал напротив моего уха:
— В следующий раз, когда мы займемся любовью, это будет в нашем доме, в нашей постели, той самой, которую мы будем делить друг с другом.
Он слегка отстранился, пленяя мой взгляд своими ослепительными глазами, говорящими мне о том, что он был серьезен.
— Но...
— Потому что я не могу больше жить без тебя. Я не могу больше проводить дни и ночи, не зная, когда увижу тебя, услышу, как ты играешь, прикоснусь к тебе. Я не соглашусь на меньшее. — Его тон был суровый, неумолимый, как будто у него кончилось терпение.
Я разочарованно вздохнула, потому что я уже прикидывала, как заполучить его полностью голым сегодня вечером.
— Но ты живешь в Нью-Йорке, а я здесь.
— Тогда я буду ездить из города сюда.
Моя голова ударилась о стену позади меня, и я недовольно уставилась на него. Я не могла думать.
— Не нужно принимать решение прямо сейчас. Нам нужно время, нам нужно поговорить, но позже. Гораздо позже. Не сегодня.
— Нет. Поговорим сейчас. — Его глаза были непреклонными и агрессивными, проницательными и резкими, и я знала, что было почти невозможно отговорить его от этого. Но я не хотела разубеждать его, я просто хотела, чтобы он отложил это на потом, чтобы мы успели обсудить жилищные условия позже. Жилищные условия, города, почтовые индексы, поездки на работу — все, что могло подождать.
Но прямо сейчас я не хотела думать о том, чтобы быть ответственной. На самом деле я вообще не хотела думать. Я хотела сосредоточиться на чувствах и прикосновениях, и к черту логику и разум.
Страсть победила!
— Мартин, Рождество было... было хорошим, я думаю, и прошлой весной у нас была чудесная неделя...
— Разве ты еще не поняла, Кэйтлин? — Он казался измученным, в отчаянии.
Глаза Мартина захватили мои, и он удерживал меня, всю меня, в заложниках этим диким взглядом. Руки Мартина поднялись к моему лицу, его грубые мозоли напротив гладкой кожи моих щек и челюсти, его пальцы слегка пробрались в волосы на моих висках. Когда он заговорил, его голос был грубым из-за месяцев надежды, потребности и отчаяния:
— Я не хочу прекрасную неделю с тобой. Я хочу прекрасную жизнь месте с тобой.
* * *
К большому разочарованию моих трусиков, у нас с Мартином больше не было Секса этой ночью.
Мысленно я начала называть это "Секс", когда мы еще находились в шкафу, потому что секс с Мартином никогда не был просто сексом. Это был СЕКС. Все с ним ощущалось так, словно это слово должны были писать с большой буквы, словно все существительные становились собственными именами и приобретали особый смысл.
Секс.
Объятия.
Прикосновения.
Шепот.
Смех.
Слова.
Ощущения.
Поддразнивания.
Любовь.
Я не могла ждать.
Но вместо Секса Мартин вытащил меня из радужных пальто Сэм и направил к моей спальне. Пока я приводила себя в порядок, он ждал меня, бросив свое пальто, пиджак и галстук на мой стул. Он смотрел на меня в отражении зеркала моего туалетного столика, мне стало ясно, что я не могла да и не хотела чувствовать смущение, когда его взгляд был таким собственническим и хищным.
Когда я повернулась к нему лицом, он подошел ко мне, я попятилась назад, пока мои колени не столкнулись с краем матраса, все это время он вглядывался в меня, словно было рождественское утро и я — все, в чем он когда-либо нуждался и желал.
Я легла первая, он потянулся за мной, располагая свою гибкую фигуру сверху. Я прикоснулась к нему. Мы поцеловались.
Мы долго целовались, и его руки держались в стороне от горячей зоны; хотя я могла почувствовать, как он хотел меня, его желание с каждым движением бедер. И каждый раз, когда все становилось немного безумным, он отступал, тяжело дыша, и сдерживал себя, оставляя легкие, как шепот, поцелуи на моем лице, челюсти и щеках. Или он просто все еще сдерживал себя надо мной, успокаивая свое сердце.
А я ласкала его. Я выливала свою отчаянную тоску и заботу о Мартине в прикосновения. Я нежно гладила его по спине и в какой-то степени сдерживала его, надеясь донести серьезность моей привязанности. Я вернула его поцелуи и подарила несколько своих. Мне удалось расправить его рубашку и скользнуть руками по бокам его туловища, запоминая и вспоминая ощущение его кожи.
В конце концов, настойчивость уменьшилась, что-то в моем сердце успокоилось, и он лег рядом со мной. Я крепко прижалась к нему, моя голова покоилась на его плече, телом изогнулась возле его бока, его руки в моих волосах, а губы на моем лбу. Мы оба нежились в обществе друг друга, нас окружало глубокое чувство сокрушительной удовлетворенности.
И как ни странно, в голове было пусто. Сейчас я была искренней. Скорее всего, потому что теперь мне было очень-очень хорошо.
Но Мартина очевидно не покидали мысли, потому что он задал вопрос:
— Почему ты не сказала мне, когда я приходил в кофейню на прошлой неделе?
Я повернулась к его плечу и прижалась лицом.
— Если тебе нужно знать, — мой ответ вышел приглушенным, — я приняла решение тебе рассказать. Я собиралась позвонить тебе и назначить время встречи. Потом ты пришел ко мне на работу и попросил совет по поводу девушки. И сегодня вечером мы приехали в ресторан, и я предположила, что ты взял меня туда с целью исследования для своего свидания.
— Моего свидания?
— С девушкой? Той, которая тебе нравится? Той, насчет которой ты просил совет на прошлой неделе, когда я чудом смогла сдержаться, чтобы не заколоть тебя ножом для масла.
Он застонал, покачав головой. Я подняла подбородок, чтобы видеть его лицо. Когда его глаза открылись, они были в равной части расстроенными и веселыми.
— Кэйтлин, ты — та девушка. Я никогда не сдавался, просто подумал, что мне нужен другой подход. Я придерживался чертовой договоренности, когда ты была в Нью-Йорке, хотя старался быть осторожным. Мне необходим был твой совет, потому что все, что я делал, казалось, только отталкивало тебя еще дальше.
Я улыбнулась напротив его накрахмаленной рубашки. От него пахло Мартином: дорогим мылом с ароматом сандала и еще более дорогим кремом после бритья.
Моя улыбка и голос были мечтательными, когда я произнесла:
— Когда я впервые увидела тебя в начале декабря после выступления в Нью-Йорке, я не знала, что думать. Я не ожидала когда-нибудь снова увидеть тебя. В конце концов, я подумала, что ты пытаешься поставить точку в отношениях. Но потом, когда ты пришел ко мне несколько недель спустя и захотел обсудить условия нашей дружбы, я поняла, что ты хочешь дружить, а это означало, что ты равнодушен ко мне и больше не хочешь меня.
— Нет. — Он так много сказал одним словом, это было яростное отторжение моего предположения. Это передавало всю глубину его разочарования. — Как ты могла подумать, что я равнодушен к тебе?
— Ну, ты сказал в нашу последнюю ночь на острове, что ты никогда не сможешь дружить со мной, потому что никогда не будешь достаточно равнодушным. Следуя логическому выводу, я предположила, что теперь ты равнодушен достаточно, чтобы захотеть дружить.
Он преувеличенно вздохнул.
— На острове я сказал тебе правду. Как уже говорил в шкафу, я никогда не хотел быть просто другом. Но, поскольку ты не предлагала мне ничего другого, я был готов временно согласиться на это, если в итоге я получил бы то, чего хотел.
Это заставило меня улыбнуться.
Я почувствовала его ответную улыбку, когда он продолжил:
— Я думал, ты прочитала интервью. Когда я впервые увидел тебя в Нью-Йорке после выступления, я ожидал, что ты скажешь мне, что простила меня или что чувствуешь то же самое. Но тогда ты промолчала. Уклоняясь. Поэтому я подумал, если бы я мог просто... — Он поерзал на кровати, прижимая меня сильнее. — Когда я узнал, что ты ничего не читала, что ты вообще избегала всех упоминаний обо мне, я понял, как сильно облажался. Поэтому я попытался дать тебе пространство, когда ты приехала в Нью-Йорк за неделю до Рождества.
— Поэтому всю неделю ты держался подальше от меня, потому что не хотел давить?
— Да. Я хотел, чтобы ты увидела, что я изменился, что я не был... требовательным.
— Но ты требовательный.
— Уже не такой требовательный.
Я скользнула руками под его рубашку, желая прикоснуться к нему.
— Так что произошло? Почему ты не сказал ничего на Рождество?
— Я планировал. Я думал, ты увидишь пианино рождественским утром, и тогда я осторожно расскажу о фонде. Ты простишь меня, поймешь, что я был прав, и тогда мы снова будет вместе.
Я старалась не рассмеяться.
— Осторожно?
Он проигнорировал меня.
— Но ты заснула в машине. А потом приняла душ и кралась по квартире.
— Я не кралась. Я пыталась положить твои подарки у камина.
Он снова проигнорировал мое заявление.
— А я не мог спать. Мне необходимо было... прикоснуться к тебе или крепкое спиртное. И потом мы выпили, и я повел себя как мудак.
— Потому что я предположила, что ты никогда меня не любил.
Мартин отодвинулся в сторону, взглянул на меня краешком глаза и возразил:
— Нет. Ты не предположила. Ты прямо сказала это. И я был так зол.
Теперь он казался сердитым, просто вспоминая это. Я решила, что было лучше перевести разговор на другую тему.
— Я наконец-то прочитала твое интервью в "Men’s Health", где ты назвал меня единственной.
— Когда?
— После того как получила твое сообщение на Новый год.
Он ответил не сразу, а, откликнувшись, произнес:
— Хм.
Он был так красив, лежа в моей постели, думая своей большой головой, что я легонько прикоснулась губами к его губам. Что, конечно же, привело нас снова к безумным поцелуям.
Когда мы наконец-то оторвались друг от друга, Мартин снова оказался надо мной, его дыхание было затрудненным.
— Кэйтлин, — начал он, но потом замолчал.
— Что такое? — Я потянулась к нему, поглаживая руками его челюсть.
Я видела, как его грудь поднялась с внушительным вздохом, прежде чем он заговорил:
— Я выбрал тебя. Ты ведь знаешь, да?
Я ждала продолжения. Я не была уверена, что делать с его заявлением, что конкретно он имел в виду.
Он поерзал на кровати, повернувшись на бок и подперев голову рукой, согнутой в локте. Другой рукой он крепко удерживал меня за бедра.
— Поначалу я не изменил своего решения, после того как ты... ушла. Как я сказал тебе на прошлой неделе, я все еще думал, что ты согласишься видеться тайно. По моему мнению, мы не закончили, вовсе нет. Но когда ты не передумала, то месть и увидеть моего отца униженным уже ничего не значили. Я понял, что ты права, и я передумал, хотя часть меня всегда будет хотеть увидеть его страдания.
Я молчала, пока его гнев не иссяк. Отец Мартина был плохим парнем. Я знала, что лучшее, на что Мартин мог надеяться, — безразличие по отношению к этому мужчине.
В конце концов он встряхнулся и продолжил:
— Я бросил университет, потому что ты просила меня оставить тебя в покое, а я не мог этого сделать, если бы оставался в кампусе. Но потом я не смог отпустить тебя, даже когда не видел тебя. Поэтому почти все, что я делал: создание фонда, интервью, где я публично назвал отца придурком, — было, чтобы вернуть тебя, вернуть твое доверие, я надеялся, что ты подумаешь о том, чтобы принять меня обратно, раз я все сделал правильно.
Я чувствовала, как дрожал мой подбородок, и была спокойной, поскольку эти угрожающие слезы были счастливыми.
— О, Мартин. — Мой голос дрожал, но мне было все равно. — Ты действительно назвал своего отца придурком.
Он кивнул.
— Они не напечатали ту часть, но он придурок.
Я рассмеялась, жалея, что журнал не напечатал, что Денвер Сандеки был придурком. Но я сожалела еще об очень многом.
— Я жалею, что не прочитала твое интервью, когда оно было напечатано. Я жалею, что не вернулась к тебе после нашего первого столкновения и не попыталась разобраться и найти другой путь. И я жалею, что пряталась в шкафу все лето, избегая всех упоминаний твоего имени.
— А я — нет. — Он покачал головой с поразительной уверенностью, словно он знал все секреты прошлого и будущего.
— Нет?
— Нет. Потому что даже без тебя я был счастливее, чем когда-либо. Как только ушел от отца, я начал работать над проектами, которые меня интересовали. Ты поняла, что за эскизы на моем чертежном столе? Я снова изобретаю. Моя цель отныне — это мое желание, и она не продиктована моей ненавистью к нему. Если бы ты не накричала на меня из-за моей фигни, тогда... — Он не закончил мысль. Вместо этого его глаза потеряли фокус, как будто он вообразил неприятную альтернативную реальность.
Я почувствовала улыбку на своих губах. Мартин был катализатором моего выбора, принятия моей музыки и страсти как таковой. Он вытащил меня из моего шкафа ожиданий и целенаправленной безвестности. Даже в разлуке с ним я была счастливее, чем когда-либо прежде в своей жизни.
И в этот момент ко мне в голову пришла мысль.
Может, это и была настоящая любовь.
Может быть, любовь по своей сути — это быть отражением для другого человека, его хороших и плохих сторон. Быть может, любовь — это когда ты понимаешь, что другой человек видит тебя насквозь, искренне о тебе заботится, бросает вызов и поддерживает тебя, помогает познавать себя и быть самим собой.
"Любовь, — решила я, — это быть второстепенным персонажем".