Злость в его взгляде утихла, но не исчезла полностью. Он кивнул, проскрежетав челюстью, и отвел глаза.
Он воспользовался моей хваткой на его руке и потянул меня вперед, но я сопротивлялась, чувствуя, как саднило кожу. Я не доверяла ему и, конечно же, не доверяла себе, чтобы противостоять ему.
Его взгляд снова поднялся ко мне, когда он почувствовал мое сопротивление. Он вглядывался в мое лицо, вероятно увидев мое смущение, боль и опасения, потому что его глаза сразу же наполнились чем-то, что выглядело похожим на прилив сожаления.
— Извини, Кэйтлин. Я... Боже, я такой придурок. Извини. — Сказав это, Мартин поднял руку, больше не удерживая меня, и смахнул большим пальцем две упавшие слезинки с моей щеки, его ладонь двинулась обратно по моей челюсти, бережно держа мое лицо.
— Иди сюда. — Он сглотнул, и я увидела, с каким усилием он это сделал. Он снова потянул меня за руку, и в этот раз я позволила ему прижать себя к его груди. Он переместил нас обоих на диване, пока мы не легли горизонтально, я полулежала на нем, уютно устроившись между его телом и диваном.
Я была так растеряна.
— Извини, — сказал он снова. — Извини меня.
Я всхлипнула.
— И ты меня. Я тоже извиняюсь. Я не хотела сделать тебе больно.
Его рука сжала меня.
— Ты прощена, и очевидно ты была права: я все ещё придурок.
Что-то в том, как он сказал "я всё ещё придурок", заставило меня чуть-чуть рассмеяться, но неопределенность и томительная боль в моей груди мешали мне расслабиться, когда я растянулась возле него. Его предложение использовать тела друг друга ощущалось как оскорбление, словно надругательство над священностью того, чем мы были связаны, по крайней мере, с моей стороны, и предполагаемой дружбой и доверием, которое мы построили.
|
|
И до сих пор...
Я почувствовала, как он нежно гладил мои волосы, другой рукой удерживая мою, играя с ней. Он поднял мои пальцы к своим губам и легонько касался их, лаская поцелуями кончики и костяшки пальцев. В конце концов я заставила себя расслабиться, смятение превратилось в грусть и наконец в изнеможение.
Моя щека уперлась в его грудь там, где билось его сердце, и я слушала его медленное, а потом равномерное биение, убаюкивающее меня.
Глава 10: Химическое равновесие
Я проснулась в своей постели с Мартином в качестве матраса.
Что означало, мы были в моей постели и я растянулась поверх Мартина. Я нахмурилась, исследуя свою память, чтобы подготовить себя полностью, если у нас был безумный секс, а я отрубилась во время этого. Но потом я вспомнила все из поздней ночи/раннего утра и вздохнула — одновременно сильно разочарованная и спокойная от облегчения. Он, должно быть, отнес меня в мою комнату и решил остаться со мной, ожидая моего пробуждения, а я была такой истощенной, что не проснулась.
Поступок очень по-мартиновски. Он был умен, поэтому знал, что я избегала бы его этим утром после вчерашней неловкости. Но я не смогла бы избежать Мартина в своей постели.
— Ты уже проснулась?
Я кивнула в подушку, поворачиваясь лицом к нему. Я приоткрыла глаза и изучающе посмотрела на него. Было очевидно, что он не спал уже какое-то время. Я проверила, где были мои руки, где были его руки, и так далее. В принципе ни одно из наших прикосновений нельзя было назвать недружескими или неуместными, но я воспользовалась возможностью, подняв и переместив ногу, как бы между прочим, между его.
|
|
— Да. Но с трудом, — пробормотала я, зевая.
— Хорошо. Я умираю с голоду.
Он слегка ущипнул меня за ребра, заставляя подпрыгнуть и запищать. Воспользовавшись моим невольным приступом, он перекатился на меня, захватывая и пленяя мой взгляд своим, напоминая мне момент девять месяцев назад прямо перед тем, как я потеряла девственность. Мое горло было сухим, как пустыня Сахара. Я залилась румянцем, но не могла отвести взгляд.
Он был сексуален. Эпической противозаконной сексуальностью. Внезапно я проснулась окончательно и поняла, что была не в силах пошевелиться.
— Паркер, что случилось ранее этим утром ничего не меняет, и я говорю не о дозаторе для мыла в виде Хоббита. — Его тон был непреклонным, хотя то, что он командовал мной, не ощущалось неловко. — Я был придурком и очень сожалею. Ты ясно дала понять, что не хочешь рисковать нашей дружбой, и я постараюсь уважать это.
Я заморгала и кивнула ему, улыбаясь своей лучшей храброй улыбкой.
— Я тоже, — прохрипела я.
Мгновенная хмурость сжала его черты, и он, колеблясь, всматривался в меня, его взгляд блуждал по моим губам. Но потом он сделал большой вдох, скатился и отодвинулся, а потом вовсе вышел из комнаты.
Он крикнул через плечо напряженным голосом:
— С тебя музыка, с меня завтрак.
* * *
Завтраком был какой-то вид восхитительных яиц, запеченных с луком, беконом, шпинатом и множеством бекона. Запах от этой стряпни заполнил квартиру, наполняя мой рот слюной.
Пока он был на кухне, я уставилась на пианино, ощущая себя захваченной его силой притяжения. Оно было таким красивым, таким великолепно-притягательным. Клавиши были из настоящей слоновой кости, что означало, антикварному пианино было более пятидесяти лет, и теплыми на ощупь. Я нажала средним пальцем на ноту "си", создавая насыщенно-глубокий и красивый звук.
|
|
— Сыграй.
Я взглянула на него.
Должно быть, вчера он наведался к булочнику и кондитеру, потому что принес мне очень свежее вишнево-сырное пирожное, кекс с бананом и орехом и восхитительную чашечку черного кофе. Мартин положил свои продукты на столик рядом с пианино, затем выпрямился, сурово глядя на меня, но его слова были нежными:
— Пожалуйста, сыграй.
Я видела, это что-то значило для него, поэтому села, сделав вздох для храбрости, и выбрала примерную мелодию. Между тем, Мартин замешкался возле скамейки. Затем, будто неожиданно приняв решение, он наклонился и поцеловал меня в щеку, его утренняя щетина царапала мое лицо, оставляя теплый след на моей коже.
— Тебе нужно переехать ко мне навсегда. — Он повысил голос, исчезая в кухне. — Подумай о переезде. Я был серьезен насчет того, что приму коржики в качестве оплаты.
Я рефлекторно ухмыльнулась, моя мелодия становилась легкой и глупой по мере того, как я размышляла о том, что стала бы соседкой Мартина. До тех пор, пока мы оба ни с кем не встречались, были не женаты и никогда не напивались вместе сангрией, это казалось выигрышной идеей.
Я позволила себе потеряться в импровизации, хотя в основном она была основана на песне, которую я написала за лето после выпитого "Ред Булла", когда была не в состоянии спать в течение сорока восьми часов. Изначально композиция была безумной, но я сделала ее медленной, добавив всего строфу в басовом ключе[58], и закрыла глаза.
Заканчивая, я отпустила клавиши, с последним аккордом нажимая на сустейн-педаль[59], позволяя нотам звучать дольше, пока они не затихли, отражаясь в воздухе эхом воспоминания. Это был действительно великолепный инструмент.
Открыв глаза, я поняла, что Мартин сидел на одном из ближайших клубных кресел, локти были на подлокотниках, его большой палец легонько поглаживал нижнюю губу вперед-назад, а глаза внимательно смотрели на меня.
Я выпрямилась, прищурившись, посмотрела на него и на комнату, выходя из оцепенения.
— Извини... как долго я играла?
Он не ответил сразу же, и я заметила, что он тоже немного затерялся в мечтах.
— Мартин?
Он встрепенулся, его взгляд резко сфокусировался на мне.
— Да?
— Как долго я играла?
Его глаза метнулись в сторону к месту на стене позади меня. Я повернулась и проследила его взгляд, увидев настенные часы, которые указывали на то, что я играла почти сорок пять минут.
— Господи! Запеканка готова? — Я потянулась за моим кофе, обнаружив, что стакан был чуть теплым, и надулась. — Холодный кофе.
— Не волнуйся, у меня много кофе. — Его голос был сдавленным, когда он вырвал чашку из моей хватки и скрылся в кухне. — И завтрак готов.
Я последовала за ним, задержавшись у входа и оценивающе наблюдая за красивым мужчиной, который двигался по кухне, словно он знал, что делал.
— Как и где ты научился готовить? — спросила я, когда он открыл духовку, которую ставил на разогрев, и вытащил форму для запекания.
— Мать была поваром. Ее звали Эсмеральда. Она научила меня.
— Хмм... — Я схватила свою чашку кофе оттуда, где он ее оставил на стойке, и вылила холодный напиток в раковину. — Мы можем сыграть в сорок вопросов, пока завтракаем?
— Сорок вопросов?
— Да. — Я сполоснула чашку, потом передвинулась, чтобы снова наполнить ее свежим кофе. — Эмма заходила вчера и...
— Эмма была здесь вчера? — Его тон подсказал мне, что он не был счастлив.
— Да, ничего особенного. — Я сделала глоток горячего напитка, поставила его на небольшой кухонный стол, потом повернулась к шкафчикам, чтобы поискать тарелки для завтрака. — Мы поговорили. Все прошло хорошо. Но она вложила много информации в мой мозг, и, думаю, мне потребуется как минимум сорок вопросов, чтобы получить ответы, которые я ищу.
— Какую информацию она выдала? — Своим боковым зрением я видела, как он схватил ножи и вилки.
— Ну, теперь ты тоже сможешь сыграть в сорок вопросов. Сначала я задаю тебе вопрос, потом ты задаешь мне. Нет необходимости вести подсчет сколько, просто мне хотелось бы прояснить как можно больше неизвестного, насколько возможно, прежде чем уехать домой этим вечером.
На мгновение он замолчал, пока мы накрывали на стол, потом сказал:
— Это верно. Я забыл, что ты уезжаешь сегодня.
Я критически оценила результат нашей работы, сочла его удовлетворительным и села рядом с ним, когда он подавал запеканку.
— Я начну. Отвечу на твой вопрос о том, какой информацией поделилась Эмма.
Он кивнул, взглянув на меня настороженно, потом схватил кекс и разломал его пополам. К тому времени, как я закончила рассказывать историю визита Эммы днем ранее, он съел три порции рагу, два пирожных и кекс. У него был уже третий стакан апельсинового сока и вторая чашка кофе.
Я убрала из разговора все мои эмоции, стараясь касаться только фактов, но он несколько раз перебивал меня и просил разъяснить, делая мой рассказ длиннее. Я решила опустить ту часть, где мы с Эммой обсуждали его последнюю девушку, поскольку чувствовала, что ее существование не совсем относилось к предстоящей теме разговора.
Наконец я смогла задать ему вопрос:
— Итак, мой вопрос: почему ты создал фонд как владелец преобладающего пакета акций в венчурной компании, вместо того, чтобы сохранить всю прибыль для себя?
Он поерзал на своем сидении, и я увидела, что он обдумывал, как лучше ответить на этот вопрос.
— Ты можешь рассказать мне правду, Мартин, в чем бы она не заключалась.
— Я знаю. — Он выпил еще кофе, разглядывая меня поверх края своей чашки.
— На самом деле, было несколько причин.
— Ладно, что же было главной причиной?
— Что если я начну с самых важных бизнес-причин?
— Хорошо.
Он прочистил горло и поставил кофейную чашку на стол, наклонившись вперед.
— После того, что сделал мой отец с твоей матерью, пытаясь использовать нас, чтобы контролировать ее, я понял, что если бы я инвестировал непосредственно в спутниковые системы в венчурной компании, запускающей спутники, тогда был бы небольшой шанс — но всё же шанс — что он сможет отсудить мои инвестиции. Поэтому я учредил фонд. Его некоммерческий статус узаконил эти деньги, в сущности это означает, что он не сможет заявить права на него. Я не хотел ставить под угрозу проект.
— Но ты отдал шестьдесят миллионов и в последствии миллиарды долларов доходов.
— Но это не важно для меня настолько, как продвигать спутниковые системы. Я имею в виду, я возглавляю фонд. У меня такое же право голоса в спутниковых системах, как и было прежде. Только прибыль получаю не я — она идет в фонд.
— Итак, — я старалась понять его мотивацию, — запуск спутников был важнее, чем денежная часть твоего плана мести? Извини за такое выражение, но я думала, что главной целью мести против твоего отца было постепенно уничтожить его и в процессе стать в три раза богаче.
Он уставился на меня, скрипя зубами, его подбородок еще долгое мгновение нервно подергивался, как будто он спорил сам с собой. Но потом он внезапно заявил:
— Когда ты ушла, план мести, как ты его назвала, больше не имел никакого смысла. Мне потребовалось некоторое время, но я понял все еще в июне, за три недели до моего дня рождения, прежде чем получил доступ к трастовому фонду. Ты была права. Сосредоточить всю свою энергию на гребаном Денвере Сандеки — пустая трата времени. И ты бы знала все это, если бы прочитала любое из моих интервью.
Я села прямее, удивленная, чувствуя себя так, словно мне отвесили пощечину, но не со всей силы, это больше походило на выговор в стиле "очнись же, бестолочь".
Прежде чем я смогла остановить себя, одолеваемая поднимающейся волной негодования, сказала:
— Послушай, я бы прочитала интервью, но когда я искала в Google, все, что мне выдало, — это фотографии тебя с твоей девушкой или бывшей девушкой.
Мартин хмуро посмотрел на меня, его лицо скривилось, словно говоря мне, что он понятия не имел, о чем я говорила. Наконец он высказался:
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Рыжие волосы. Миниатюрная. Симпатичная. Никого не напоминает? Эмма еще упомянула, что вы встречались.
Его губы раздвинулись, и он прищурился, взглянув на меня, как будто увидел в совершенно новом свете.
Я больше не могла удерживать его взгляд, потому что почувствовала внезапный всплеск страха, что его глаза вскоре затуманило бы жалостью. Вместо этого я уткнулась в свою запеканку и пыталась бороться с нарастающей болью, чтобы не выдать себя.
Я пробормотала:
— Как я и говорила тебе на прошлой неделе, когда ты приходил в кафе, я не зря избегала новостей о тебе.
Он ответил не сразу, но я чувствовала его глаза на себе, рассматривающие меня. Боковым зрением я видела, что он положил вилку на тарелку и облокотился на стол.
— Я рассматривал доктора Паттерсона как моего заместителя в фонде для управления. Роуз Паттерсон — девушка с фотографий — его дочь. — Его голос и слова казались осторожными.
Я откусила кусочек очень вкусной запеканки, которая уже не казалась вкусной, старательно отводя взгляд.
— Правда?
— Да
— Ладно. — Я твердо решила не плакать. Я не собиралась быть глупой девчонкой, которая лила слезы, когда говорила со своим бывшим парнем о его нынешних подвигах. Поэтому, чтобы убедиться, что я не заплакала бы, я отдалилась от него, его слов и своих чувств.
Мгновение он молчал, всё еще глядя на меня.
— Я говорил тебе на прошлой неделе, что ни с кем не встречаюсь.
Я пожала плечами.
— Это действительно не мое дело.
— Роуз была способом познакомиться с доктором Паттерсоном.
Я кивнула, прочистив горло, осознав, что я очень-очень не хотела разговаривать об этом. Убедившись, что опоры вокруг моего сердца были полностью укреплены, я подняла глаза обратно к нему и попыталась вернуть разговор к первоначальной теме.
— Итак, ты говорил об интервью?
— Кэйтлин...
— Ты решил, что месть того не стоит?
— Черт возьми, просто послушай секунду.
— Хорошо. Я слушаю. — Я откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, не показывая ему ровным счетом ничего.
— В действительности я никогда не был с Роуз. Мне нужно было встретиться с ее отцом. Она была... — Мартин выглядел расстроенным и, казалось, искал у кухонного стола правильных объяснений.
Наблюдая за его страданиями, я внезапно поняла ситуацию и добавила за него:
— Она была средством для достижения цели? Ты использовал ее из-за того, кто ее отец?
По какой-то причине эта мысль заставила меня ощутить себя одновременно лучше и хуже.
Мартин стиснул зубы.
— Возможно, это будет иметь больше смысла, как только я объясню больше о фонде.
— Ладно, расскажи мне о фонде.
Я видела, как с большим вздохом увеличилась его грудная клетка, а его глаза вернулись к моим, но теперь они выглядели настороженными, я себя ощущала так же.
— Фактический план — альтернативный источник поставки интернета для сельских районов — все еще был нужен даже без конечной цели, которая заключалась в том, чтобы отомстить моему отцу. Так что, вместо того, чтобы сосредоточить свою энергию на Денвере Сандеки, я обратил свое внимание на то, как я смогу работать с командой, которую собрал, чтобы сделать эту затею осмысленной и прибыльной. Мы делали это не для того, чтобы вытеснить моего отца из бизнеса, хотя это в конечном итоге может произойти, и, по крайней мере, "Сандеки Телеком" и всем остальным большим монополиям придется значительно снизить цены. Мы делали это, потому что это было разумным. Это уникальная возможность, и да, это сделает мир лучше.
Его рот изогнулся в ровную строгую линию, и он пристально посмотрел на меня.
— Я понимаю, — сказала я, потому что понимала. Как намекнула Эмма, Мартин действительно отказался от мести. Я подумывала о том, чтобы сказать ему: "Я горжусь тобой", но не смогла заставить себя сделать это.
Вздохнув, Мартин уставился на свою тарелку и покачал головой.
— Я продал дома с помощью Эммы. Она сделала так, чтобы это произошло, до того как узнает Денвер. Половину от прибыли я отправил в оффшоры, а остальную часть пожертвовал в фонд. Фонд инвестировал деньги в спутниковые системы. Эмма объяснила тебе, чем занимается фонд, верно?
Я кивнула.
— Ну, доктор Паттерсон в настоящее время возглавляет аналитический центр в Вашингтоне, именуемый Сельской Образовательной Реформой. Он посвятил свою жизнь, пытаясь уравнять возможности детей в недостаточно обслуживаемых районах. Знаю, я не лучший человек, чтобы руководить деятельностью этого фонда, но если я действительно хочу добиться успеха, а я хочу этого, мне нужен именно этот фонд. А он эксперт и увлечен этим вопросом. Я думаю, что он мог бы быть лучшим кандидатом.
— Поэтому ты познакомился с ним через его дочь?
— Да. Я подружился с ней, потому что хотел познакомиться с ним. — В этом признании не было нотки сожаления.
— Так вы друзья?
Я заметила пелену, которая заволокла взгляд Мартина, прежде чем она исчезла. Он изучал свою тарелку, но я знала, что в действительности он не видел ее.
Наконец он сказал:
— Я использовал Роуз, чтобы добраться до ее отца. И это сработало. Он, вероятно, займет эту должность.
Я почувствовала, как упало мое сердце. Я хотела попросить его уточнить степень его отношений с Роуз, но в конечном счете решила, что не стоило. Если бы он хотел мне сказать, он бы рассказал. И он не был моим парнем, мы не были в отношениях. Это было не мое дело, чтобы спрашивать.
Его глаза поднялись к моим, в них была новая грань, словно он готовил себя к моей реакции.
Я пожала плечами, чувствуя разочарование, но смирившись со своим местом.
— Итак, фонд. Тебе он нужен это для достижения успеха?
Он вздохнул, и я не могла сказать, это было из-за облегчения или разочарования, что я не стала давить по поводу Роуз.
Тем не менее, он ответил на мой вопрос:
— Да. Хотя миссия фонда благородна, в конечном итоге я использую работу, которую они делают, чтобы заработать деньги для себя. Много-много денег.
Я снова кивнула.
— Я поняла это, когда Эмма сказала, что ты приобрел право на трансляцию и потоковое вещание в недостаточно обслуживаемых районах на следующие пятьдесят лет.
— Хорошо. Я рад, что ты поняла это. Потому что я никогда не собирался становиться самоотверженным человеком. Если я вижу цель для извлечения прибыли, я использую ее. — Его тон был суровым, словно он пытался сообщить что-то особо важное для меня, словно он нуждался, чтобы я поняла, хоть он отказался от своих планов мести, он не стал вдруг филантропом.
— Ну, тогда я отменю заявку на святость, которую заполнила от твоего имени. — Я улыбнулась ему кривой улыбкой, которая не коснулась моих глаз, надеясь, что он понял бы, что я никогда не ожидала от него, что он стал бы святошей.
Но он не понял.
— Кэйтлин... — Он выглядел недовольным, отодвинул свою тарелку в сторону и оперся руками на стол. Его хмурый взгляд был задумчивым и суровым. — Я никогда не собирался быть человеком, который думает о благородстве прежде чем о личной выгоде, для меня это не привычное дело, как у тебя. В будущем я могу сделать такие вещи, с которыми ты не согласишься. Но я надеюсь, что...
Я остановила его, накрывая его руку своей.
— Остановись, послушай секунду. Я знаю, что ты не идеален. Никто не идеален. Я знаю, что твое воспитание сделало тебя борцом за выживание. И ты должен был таким стать. Я понимаю это. Но месть — это выбор, а самозащита — это инстинкт.
Его глаза были серьезными, я видела, что он понял смысл моих слов. Я сжала его руку, затем продолжила:
— Ты сказал мне несколько недель назад в "Блюз Бине", что у тебя несметное количество логических умозаключений и причин или что-то вроде того. Но еще ты сказал, что ты бы не отказался от моей самоотверженности, включая любую мученическую фигню.
— Разве я так сказал? — невозмутимо спросил он, борясь с улыбкой.
— Практически. Примерно. С моей точки зрения, эта дружба хороша для нас обоих. Я делала много ошибок. Так же, как и ты. И, может быть, мы сможем дойти до точки, где мы доверимся друг другу достаточно, став отражением для другого человека. Я дам тебе знать, когда тебе будет необходимо больше святости в твоей жизни. Ты дашь мне знать, когда я буду вести себя как самоотверженная мученица. Как тебе это?
Он улыбнулся уголком рта, когда его взгляд блуждал по моему лицу.
— Это звучит неплохо.
— Еще я скажу тебе, когда ты перейдешь черту между горячим молодым руководителем и настороженным корпоративным предателем.
— Мы снова говорим о моих полотенцах?
— Ты имеешь в виду твое постельное белье с монограммой? Если так, то да.
Он раздраженно рассмеялся.
— Они были подарком на новоселье от Эммы.
— Я сожгу их.
— Хорошо.
— И заменю их пляжными полотенцами с "Властелином колец".
— Это тоже хорошо. Мне насрать на мои полотенца, лишь бы они вытирали меня.
— Приятно слышать. Ну тогда я добавлю несколько с "Моим маленьким пони"[60].
Мы обменялись маленькими улыбками, и я выпустила его руку, использовав паузу в разговоре как возможность стащить кекс с шоколадной стружкой. Сделав это, я заметила, что Мартин прикасался пальцами к своим мозолям, растирая подушечкой большого пальца более жесткие участки кожи.
Я догадалась, что он еще не все сказал, поэтому подсказала:
— Есть что-то еще, что мне стоит знать? Ты сделал тату за последние несколько месяцев?
— Нет. А ты? — Его глаза стрельнули в меня.
— Да. Это кентавр, взбирающийся на единороге по радуге. — Я откусила кусочек кекса и улыбнулась.
Он выглядел напуганным.
— В самом деле?
— Возможно.
Его брови выгнулись, а глаза автоматически опустились вниз по моему телу, как будто он мог увидеть отвратительную предполагаемую татуировку через мою одежду.
Внезапно прервав себя, он закрыл глаза, прижимая основание ладони ко лбу, и покачал головой.
— Вообще-то, есть кое-что еще, что ты должна знать. Есть другая причина, по которой я учредил фонд, вместо того, чтобы получать прибыль напрямую, и это связано с твоей матерью.
— С моей матерью?
Он снова открыл глаза, одарив меня очень прямым и резким взглядом.
— Да. Деятельность спутниковых систем подпадает под юрисдикцию ее сенатского комитета. Но мои права на трансляцию и потоковое вещание нет, тем более, что большинство из них является для международного пользования. Фонд является некоммерческим и не регулируется как некие коммерческие корпорации. Применяются другие нормы.
— Ладно...
— Суть в том... — Он сделал паузу, внимательно глядя на меня. — Суть в том, что мы с тобой можем... дружить и твою мать не смогут обвинить в какой-либо правомерности — конфликте интересов или предвзятости.
* * *
— Тебе не стоило ехать.
— Мне хотелось.
— Ты хотел провести рождественский день в центре для пожилых людей в Квинсе?
Мартин пожал плечами, переключая передачу. Машина издала урчащий звук.
Между тем, я всё еще обдумывала информацию, которую он взорвал во время завтрака. Мне всё еще было интересно, каким точно был характер его отношений с Роуз Паттерсон. К тому же, я не могла перестать думать о том факте, что он целенаправленно организовал свое участие в проекте спутника и учредил фонд так, чтобы наша дружба не скомпрометировала мою мать.
Я не хотела приписывать слишком многое его действиям, но это, казалось, означало, что он думал обо мне и некой будущей дружбе со мной несколько месяцев назад, когда основал фонд. И этот бурлящий мысленный процесс скрутил меня в комок из путаницы.
Потому что я не понимала, что его действия месяцы назад значили для нас сейчас.
На самом деле я уже открыла рот, чтобы задать этот вопрос, когда Мартин нарушил тишину своим собственным вопросом:
— Почему ты уезжаешь сегодня вечером? Останься еще на день. — Он бросил на меня взгляд, его вопрос и немного требовательное заявление вытянули меня из моих мыслей. Он вернул свое внимание на дорогу. — Я возьму завтра выходной и покажу тебе город.
— Очень мило с твоей стороны, но билеты на завтрашний поезд очень дорогие. Но я хотела попросить тебя о том...
— Я подвезу тебя домой.
— Нет. — Я поморщилась, покачав головой. — Не будь глупым. Дорога займет у тебя около четырех часов. К тому же, я обещала Сэм, что буду дома сегодня вечером, чтобы мы могли поужинать вместе. Она будет одна весь день, и у нас есть план.
— План?
— Да. Мы собираемся обменяться подарками, выпить вина из коробки и, объедаясь, смотреть последний сезон "Доктора Кто"[61].
Он кивнул, а я заметила, что уголок его рта изогнулся вниз, выражая неодобрение. Могла сказать, что он потерялся в своих мыслях. Тем временем я снова набиралась мужества, чтобы спросить его о фонде.
Внезапно он задал вопрос:
— Когда ты снова будешь в Нью-Йорке? Когда твое следующее выступление?
— Ох, ну. — Я прочистила горло, сгибая пальцы на коленях. — Не раньше конца января, насколько я знаю. К тому же, занятия начинаются со следующего семестра, и по новым факультетским требованиям мне придется сократить время с группой.
— Ты кажешься... счастливее. — Глаза Мартина стрельнули ко мне, он изучал мое лицо.
Его слова и то, как он наблюдал за мной, когда произнес их, словно он уважал и ценил меня, заставили ощутить в моей груди беззаботность и легкость. Я поняла, что он пытался быть хорошим другом. Я взглянула вниз на свои руки, смущаясь под его пристально-оценивающим и изучающим взглядом.
— Я счастлива. — Я кивнула на это утверждение.
Я была счастлива.
Даже без Мартина я была счастлива, и это осознание вызвало прилив благодарности из-за него, из-за нашей недели на острове и из-за нашего странного Рождества в Нью-Йорке, согревая меня от макушки до пальчиков ног.
Потому что я хотела, чтобы он знал, он помог мне и за это я всегда была бы благодарна, я продолжила спонтанно:
— Я люблю музыку, я люблю музицировать и сочинять. Ты был прав, подталкивая меня. Ты сделал что-то значимое в моей жизни, и я не думаю, что благодарила тебя за это. Так что... — Я подняла глаза, он наблюдал за мной с жадным интересом. — Спасибо тебе, Мартин. Спасибо, что нашел меня в том шкафу в кабинете химии, увидев в первую очередь меня. Спасибо за то, что помог мне найти себя.
Мы были на светофоре, и Мартин изучал меня долгим взглядом. Он задумчиво двигал челюстью и, казалось, обдумывал проблему некой важности. Я дала ему время и тишину для размышления.
Наконец он сказал:
— Извини.
Или, по крайней мере, я думала, это было тем, что он сказал. Но шанс, что Мартин Сандеки сказал "извини" ни с того ни с сего, практически равнялся нулю. Более вероятно, что он бы сказал "я звезда" или "я Феррари".
Я попыталась разъяснить:
— Что? Что ты сказал?
— Извини меня, — повторил он, его глаза скользили по моему лицу, в то время как губы изогнулись в небольшую улыбку, вероятно, потому что я выглядела такой абсолютно недоверчивой.
Светофор сменился на зеленый, и мы начали движение. Когда он заговорил, его глаза не отрывались от дороги:
— Я подвел тебя, а ты доверяла мне. Я думал... после весенних каникул, думал, что смогу дождаться тебя. Я надеялся, что ты передумаешь, думал, ты блефуешь, что в конце концов ты согласишься видеться со мной тайно — таким образом мы получим то, чего оба хотим. Но когда я преследовал тебя в студенческом союзе и ты сказала мне, что я уничтожил тебя... я понял, ты права и каким чертовски глупым я был, дожидаясь. До меня не доходило, что между нами все кончено, пока ты не попросила меня уйти. А когда ты это сделала, я осознал, что было слишком поздно.
Отрезвление, которое сопровождалось противными воспоминаниями и серьезными вопросами, отгоняло мои немного приятные ощущения и заменяло их на медленное тепло недовольства и возобновляющийся прилив дискомфорта. Я вспомнила этот день с абсолютной ясностью, словно это случилось только что. Я вспомнила, как хорошо он выглядел в тот раз, насколько неизменившимся, пока я практически умоляла его оставить меня в покое.