Новый образ Homo sapiens

Нельзя не заметить, что на данный момент как в естественных науках, так и в философии вырисовывается новый образ человечества. Его возникновение вызвано открытиями не только молекулярной генетики и эволюционной теории, но и когнитивной нейронауки сознания и современной философией сознания. На этой критической развилке важно не смешивать описательные и нормативные аспекты антропологии — науки о человеке. Следует старательно различать два важных вопроса: «Что такое человек?» и «Чем человек должен стать?».

Очевидно, что эволюционный процесс, который создал наши тела и мозг вместе с нашим сознающим разумом, не представлял собой целенаправленную цепочку событий. Мы — генетически копирующиеся устройства, способные вырабатывать осознаваемые я-модели и создавать большие сообщества. Еще мы способны создать фантастически сложную культурную среду, которая, в свою очередь, формирует и постоянно добавляет новые слои к нашим я-моделям. Мы создали философию, науку, историю идей. Но за этим процессом не стояли намерения — он стал результатом слепой, восходящей самоорганизации. Да, у нас есть сознательный опыт воли, и, занимаясь философией, наукой и прочей культурной деятельностью, мы ощущаем себя намеренно действующими лицами. Однако когнитивная нейронаука теперь говорит нам, что за этими занятиями никто не стоит, что это результат действующего снизу вверх процесса без Я, производимого мозгом. Что все это в итоге для нас значит, еще предстоит выяснить.

Между тем происходит нечто новое: сознающие эго-машины начали неперестанно, систематически, строго методически расширять свои знания путем создания научных сообществ. Они понемногу открывают тайны разума. Проявляется его глубинная структура. Процесс жизни отражается по-новому в осознаваемых я-моделях миллионов созданных им систем. Более того, ширится понимание условий, которые сделали все это возможным. Это процесс приобретения знаний меняет содержание наших я-моделей — как внутренних, так и их внешних версий в науке, философии и культуре. В тоннель эго вторгается наука.

Возникающий образ Homo sapiens — это образ вида, члены которого ранее жаждали обладать бессмертной душой, теперь же понемногу понимают, что они — эго-машины, не имеющие своего Я. Биологический императив — жить, и, более того, жить вечно, — тысячелетиями выжигался у нас в мозгу, в нашей эмоциональной я-модели. Однако новейшая версия когнитивной я-модели говорит нам, что все попытки осуществить этот императив окажутся тщетными. Смертность для нас — это не только объективный факт, но и субъективная пропасть, открытая рана в феноменальной я-модели. Мы подвержены глубинному, встроенному экзистенциальному конфликту, и, кажется, мы первые существа на этой планете, осознавшие это. Фактически, многие из нас большую часть жизни пытаются избежать его осознания. Быть может, эта особенность я-моделей и объясняет нашу неотъемлемую религиозность: мы и есть тот процесс, который неустанно пытается исцелиться, стать цельным, согласовать то, что мы знаем, с тем, что мы чувствуем, с тем, что не может быть правдой. В этом смысле эго есть тоска по бессмертию. По сути эго представляет собой систему, для которой важность собственного существования почти бесконечна. Классической мыслью в этом контексте является то, что многие виды нашей культурной деятельности направлены на то, чтобы повысить это чувство собственного достоинства. Эго возникает отчасти из постоянных усилий поддержать свою цельность и цельность организма, несущего эго в себе; отсюда постоянное искушение пожертвовать интеллектуальной честностью в пользу красивых чувств и спокойствия души.

Эго развивалось как инструмент социального познания, и одно из его величайших функциональных преимуществ состоит в том, что оно позволяет нам заглянуть в сознание других животных и собратьев по виду — чтобы затем обманывать их. Или обманывать себя. Поскольку встроенная в нас экзистенциальная потребность в полной эмоциональной и физической безопасности никогда не осуществится, мы обладаем сильной тягой к самообману и причудливым системам верований. Психологическая эволюция наделила нас неудержимым стремлением удовлетворять эмоциональную потребность в стабильности, чувстве защищенности и осмысленности, создавая метафизические миры и невидимых личностей2. Если духовность можно определить как видение того, что есть — как отказ от поисков эмоциональной безопасности, — то религиозная вера представляется попыткой сохранить эти поиски путем перестройки тоннеля эго. В этом смысле вера лишена духовности. Религиозная вера — это попытка наделить жизнь глубоким смыслом и поместить ее в позитивный метаконтекст, это глубоко человечная попытка наконец почувствовать себя дома. Это стратегия, призванная перехитрить гедонистическое «беличье колесо». На индивидуальном уровне религия, кажется, одна из самых успешных попыток достичь временно стабильного состояния — не хуже любых известных на сегодняшний день наркотиков. Выглядит так, будто новая наука нас этого средства лишает. Возможно, возникающая пустота — это одна из причин нынешней вспышки религиозного фундаментализма даже в светских обществах.

Да, я-модель сделала нас разумными, но она, безусловно, не представляет собой образец разумного планирования. Она — зародыш субъективного страдания. Будь процесс, создавший биологическую эго-машину, запущен личностью, эту личность следовало бы назвать жестокой, возможно, даже дьявольской. Нас никогда не спрашивали, хотим ли мы существовать, и не спросят, хотим ли умереть и готовы ли к смерти. В частности, нас не спросили, хотим ли мы жить именно с этой комбинацией генов, с этим телом. Наконец, нас никогда не спрашивали, хотим ли мы жить с этим мозгом, приобретая именно этот сознательный опыт.

Давно пора бы взбунтоваться. Но все, что мы знаем, указывает на простой факт, с которым трудно примириться: эволюция просто происходит — слепо, случайно, бесцельно. Нам некого презирать. Нет никого, против кого можно было бы бунтовать, — нет даже себя. Но многие не понимают, что это не крайняя форма нейрофилософского нигилизма, а образчик интеллектуальной честности и духовной глубины (об этом смотри эпилог и окончание книги).

Перед философией стоит важнейшая задача: создать новую всеобъемлющую науку о человеке, обьединяющую в целое все, что мы узнали о себе. Такой синтез должен отвечать нескольким условиям. Он должен быть концептуально связным и свободным от логических противоречий. Он должен быть движим честным желанием взглянуть в лицо фактам. Он должен быть открыт для поправок и вбирать в себя новые открытия когнитивной нейронауки и смежных дисциплин. Он должен заложить фундамент, создать рациональную основу для нормативных решений: решений о том, какими мы хотим быть в будущем. Я предсказываю, что в этом веке самой важной областью науки станет нейроантропология на философской основе.

Третья фаза Революции

Первая фаза Революции Сознания касается понимания сознательного опыта — того, что я называл тоннелем. Эта фаза уже идет и дает первые результаты. Вторая фаза продвинется к сути проблемы, открыв тайны перспективы от первого лица и того, что я здесь называл эго. И эта фаза уже началась, что заметно по потоку научных работ и книг о деятельности, свободе воли, эмоциях, эмпатии, социальном познании и самосознании в целом.

Третья фаза неизбежно приведет нас к нормативному измерению нового исторического перехода — в антропологию, этику и политическую философию. Она поставит перед нами множество новых вопросов: что мы хотели бы делать с новым знанием о себе и как мы хотим обходиться с возможностями, которые оно дает? Как нам жить с этим мозгом? Какие состояния сознания для нас благотворны, а какие вредны? Как нам вписать новое понимание в культуру и общество? Какие последствия вытекают из столкновения двух антропологий — из нарастающей конкуренции между старым и новым образом человека?

Теперь нам понятно, почему так важна рациональная нейроантропология: необходима эмпирически правдоподобная основа для грядущих дебатов по этике. Помните, я уже подчеркивал, как важно отчетливо разделить два вопроса: «Что такое человек?» и «Чем человеку следует стать?».

Рассмотрим простой пример. В недавнем прошлом западных стран религия была частным делом: каждый верил в то, во что хотел верить. Однако в будущем люди, верующие в существование души или в жизнь после смерти, могут столкнуться, вместо толерантности двадцатого века, со снисходительным отношением — примерно таким, с каким относятся к людям, уверенным, что Солнце вращается вокруг Земли. Все труднее будет рассматривать свое сознание как законное оправдание метафизических надежд и желаний. Политэконом и социолог Макс Вебер говорил, как известно, о «разочаровании мира» — избавлении его от чар, по мере того как рационализм и наука вели Европу и Америку в современное индустриальное общество, оттесняя религию и «магические теории». Теперь мы становимся свидетелями разочарования самих себя. Какую социальную цену нам придется заплатить?

Вот одна из многих опасностей, которые несет этот процесс: сняв чары с самих себя, мы можем лишить их и наши образы других людей. Мы рискуем разочароваться друг в друге. В основе повседневной практики и культуры — образ Homo sapiens, формирующий наше обращение с другими и субъективное восприятие самих себя. Каждый, независимо от того, религиозен он или нет, признает, что в западном мире иудео-христианский образ человечества обеспечил минимальное моральное согласие в будничной жизни. Он стал главным фактором социального единства. Как верно заметил бременский исследователь мозга и философ Ханс Флор, человеку как бы отрезают божественный корень. Теперь же, когда нейронаука безвозвратно разрушила иудео-христианский образ человека как вместилища бессмертной божественной искры, мы начинаем осознавать, что ученые не предлагают взамен никакого средства сохранить сплоченное общество и общую основу для моральных чувств и ценностей. По пятам открытий нейронауки следует антропологический и этический вакуум.

Такая ситуация опасна. Она угрожает тем, что не успеют нейроученые и философы разрешить вечные проблемы — например, о природе самости, о свободе воли и отношении между разумом и мозгом, о том, что делает личность личностью, — как верх возьмет вульгарный материализм. Все больше людей станут говорить себе: «Не понимаю, о чем толкуют всякие там нейроученые и эти странные философы сознания, но вывод ясен и мне: кота вынули из мешка. Мы — геннокопирующиеся биороботы, живущие на одинокой планетке в холодной и пустой материальной Вселенной. У нас есть мозги, но нет бессмертной души, и лет через семьдесят занавес упадет. Не будет никакой вечной жизни, ни для кого не будет ни наград, ни наказаний, ни приза за лучшую роль (как однажды сказал Вуди Аллен), и каждый, в конечном счете, сам по себе. Намек понял, и можете не сомневаться, поведу себя соответственно. Умнее всего будет, пожалуй, не говорить никому, что я вижу игру насквозь. Самая эффективная стратегия — притвориться, что я верю в устаревшие моральные ценности и метафизический образ человека». И так далее.

Мы уже пережили натуралистический переворот в представлении о человеке, и возврата к старому, по-видимому, нет. Третья фаза Революции Сознания повлияет на наше представление о себе более радикально, чем все научные революции прошлого. Мы многое приобретем, но за это придется платить. В главе о свободе воли я, например, упоминал свежие экспериментальные данные, которые показывают, что снижение веры в свободу воли приводит к антисоциальным тенденциям в поведении индивидуума. Поэтому следует трезво и разумно оценить психологические и социальные последствия. Чисто мировоззренческое недовольство натурализмом, культивируемое в некоторых кругах философов и гуманитариев, не поможет снизить цену, которую нам придется заплатить за такой антропологический оборот.

Нынешний значительный рост знаний в области эмпирических наук о разуме совершено не контролируется, происходит сам по себе на многих уровнях и непрерывно ускоряется. Он происходит в этическом вакууме: наука движется исключительно карьерными интересами отдельных индивидуумов и не принимает в расчет социальных и политических соображений. В развитых странах она расширяет разрыв между образованными, следящими за научными новостями людьми, открытыми научному мировоззрению, и теми, кто никогда не слышал фраз типа «нейронный коррелят сознания» или «феноменальная я-модель». Множество людей еще цепляется за метафизические системы верований, страшась, как бы их Lebenswelt — жизненное пространство — не заполонили новые науки о разуме. В глобальном масштабе разрыв между развитыми и развивающимися странами тоже расширяется. Более 80% населения планеты, в особенности бедных стран с растущим населением, все еще прочно укоренены в донаучных культурах и мировоззрениях. Многие из них просто не захотят слушать о нейронных коррелятах и феноменальных я-моделях. В первую очередь для них этот переход окажется слишком резким, причем будет исходить от стран, которые в прошлом их систематически эксплуатировали.

Растущий разрыв угрожает усилить старинные источники конфликтов. А потому ведущие исследователи на первых стадиях Революции Сознания обязаны провести нас через эту, третью, фазу. Ученые и философы не вправе ограничиться разработкой полной теории сознания и самосознания. Если существуют какие-то моральные обязательства, то они требуют заполнить созданную учеными антропологическую и нормативную пропасть. Ученые обязаны излагать результаты языком, внятным непосвященному, и объяснять новости науки обществу, из налогов которого они получают жалованье (это — одна из причин, по которым я пишу эту книгу). Ученые не вправе отдать все амбиции и способности научной карьере, попросту уничтожив все, во что верило человечество на протяжении двадцати пяти веков.

Давайте предположим, что натуралистический поворот в восприятии Homo sapiens необратим и что развивается сильная версия материализма. Это означает, что мы больше не можем рассматривать себя как бессмертных созданий божественного происхождения, находящихся в тесной связи с неким персонализированным Богом. В то же время — и этот момент часто упускают из вида — претерпит радикальные изменения наш взгляд на физическую вселенную. Теперь нам придется полагать, что физическая вселенная имеет внутренний потенциал к субъективности. Мы вдруг поймем, что материальный мир развил не только биологические организмы с нервными системами, но и сознание, модели мира и прочную перспективу от первого лица, открыв тем самым двери тому, что можно назвать «социальной вселенной» высокоуровневой символической коммуникации, рациональной аргументации, эволюции идей.

Мы и в самом деле особенные. Мы являем собой фазовый переход. Мы, посредством концепций и теорий, привносим в физическую вселенную сильную форму субъективности. В известной нам, чрезвычайно ограниченной части реальности мы — единственные разумные создания, для которых простой факт собственного индивидуального существования представляет теоретическую проблему. Мы изобрели философию и науку и начали открытый процесс саморефлексивного приобретения знаний. Иначе говоря, мы — чисто физические существа, чьи способности к представлению усилились настолько, что позволили нам создавать не только научные сообщества, но и интеллектуальные традиции. Благодаря субсимволической транспарентной я-модели, служащей якорем для корабля нашего непрозрачного, когнитивного эго, мы стали творцами мыслей. Мы способны совместно конструировать абстрактные сущности, сохраняющиеся и постоянно оптимизирующиеся во времени. Эти сущности мы называем «теориями».

Сейчас мы вступаем в беспрецедентную стадию: века философских поисков в теории сознания достигли кульминации в строго экспериментальных исследованиях, которые непрестанно развиваются и дают ощутимые результаты. Процесс этот рекурсивен в том смысле, что изменит не только наши интуиции и наш интуитивный взгляд на нас самих, но также содержание и функциональную структуру наших я-моделей. Этот факт кое-что говорит нам о физической вселенной, в которой эти события происходят: Вселенная обладает потенциалом не только к самоорганизации жизни и эволюции сильной субъективности, но и к достижению еще более высоких уровней сложности. Я не решусь сказать, что через нас физическая вселенная осознает себя. Тем не менее возникновение связной осознанной модели реальности в биологической нервной системе создает внутри физической вселенной новую форму самоподобия. Мир развивает в себе сущности, моделирующие мир. Части начинают отражать целое как целое. В некотором роде миллиарды сознающих мозгов подобны миллиардам глаз, которыми Вселенная видит себя существующей.

Что еще важнее, развившиеся в мире самомоделисты способны образовывать группы: процесс возрастающего самоподобия через внутреннее моделирование вырвался из нервной системы в научные сообщества. Процесс перешел на новый уровень. Возникло еще одно новое качество, поскольку эти группы, в свою очередь, создали теоретические картины Вселенной и сознания, а также строгие стратегии непрерывного совершенствования таких картин. Посредством науки динамические процессы самомоделирования и моделирования мира перешли в символическое, социальное и историческое измерения: мы стали рациональными создателями теорий. Мы используем единство сознания для поисков единства знания, и еще мы открыли идею моральной цельности. Осознаваемая модель Homo sapiens сделала возможным и этот шаг.

В итоге всякой убедительной и удовлетворительной нейроантропологии необходимо отдать должное этим фактам. Она должна сказать нам, какие именно особенности осознаваемой я-модели человека сделали возможным столь специфический переход — переход, не только переломивший биологическую историю сознания на планете, но и изменивший природу физической вселенной.

Измененные состояния

Существует и вторая положительная сторона нового образа человека, которая позволит нам увидеть себя в ином свете. Она кроется в неизмеримой глубине пространства феноменальных состояний. Математическая теория нейронных сетей открыла, как велико число возможных конфигураций нейронов мозга и количество субъективных переживаний. Мало кто из нас сознает потенциал и глубину нашего пространства переживаний. Количество возможных нейрофеноменологических конфигураций отдельного человеческого мозга так велико, как и количество возможных тоннелей, что за всю жизнь вы сможете исследовать лишь мельчайшую их долю. Тем не менее ваша индивидуальность, уникальность вашей душевной жизни влияет на то, какой вы выбираете курс через феноменальное пространство. Никто никогда не проживет этой же сознательной жизни второй раз. Ваш тоннель эго уникален, он единственный в своем роде. В особенности со стороны натуралистически-нейро-биологического взгляда на человека становится вдруг очевидным, что в нашем распоряжении находится не только великое множество феноменальных состояний, но и что скоро человечество этот факт осознает и станет систематически его использовать.

Конечно, уже давно существует старая шаманистическая традиция исследования измененных состояний сознания. Более или менее систематические экспериментальные поиски в этой области велись тысячелетиями — йогами и дервишами, магами, монахами, мистиками. Во все времена и во всех культурах человек исследовал потенциал своего сознающего разума — посредством ритмического барабанного боя и техник транса, посредством поста и бессонницы, медитаций и культивации осознанных сновидений, а то и с помощью психоактивных веществ — от травяных отваров до священных грибов. Новизна нынешнего дня в том, что мы понемногу начинаем понимать нейронную подоплеку всех этих тоннелей альтернативной реальности. Как только будут открыты нейронные корреляты конкретных форм контентов сознания, мы, по крайней мере, в принципе, сможем манипулировать ими множеством новых способов — усиливать или ослаблять, менять качество, генерировать контенты нового типа. Мозговые протезы и нейронные медтехнологии уже создаются.

Нейротехнология неизбежно перейдет в технологию сознания. Со временем станут технически доступными феноменальные переживания, и мы научимся манипулировать ими более систематически и эффективно. Мы научимся использовать эти открытия для преодоления ограничений природного тоннеля эго. Тот факт, что мы в состоянии активно преобразовывать структуру своей осознаваемой психики, долго был в небрежении, но теперь, с развитием рациональной нейротехнологии, и, надеюсь, сопутствующей ей рациональной нейроантропологии, он станет явным. Понятие автономного действующего лица, ответственного за свою жизнь, приобретет совершенно новый смысл, когда нейротехнология превратится в нейро феноменологическую технологию, — ее можно будет назвать «фенотехнологией».

Мы решительно повысим свою независимость, взяв контроль над сознательным мозгом, исследуя его глубочайшие уровни. Это положительная сторона нового образа человечества. Но есть и опасности. Если мы не найдем способа разумно и ответственно подходить к возможностям нейротехнологии, мы столкнемся с беспрецедентным в истории риском. Вот почему необходима новая ветвь прикладной этики — «этика сознания». Пора начинать думать, как мы распорядимся новым знанием, — и прежде всего о том, какие состояния сознания следует считать хорошими.

Новая этика

Революция сознания создает новое знание, но также и новые риски, и новый потенциал действия. Новый потенциал действия включает возможность детально изменять и функциональные характеристики мозга, и феноменальные характеристики, реализуемые ими, — то есть контент наших переживаний. Помимо иллюзий резиновой руки, фантомных конечностей и всего тела к примерам манипуляций контентом сознания относятся: создание искусственной скотомы (слепого пятна) в поле зрения с помощью внешнего магнитного поля1 субъективное качественное ощущение красновато-зеленого и сине-зеленого2, а также создание острой преходящей депрессии путем стимуляции определенных субталамических ядер3. Техническим манипуляциям доступны не только сенсорные и эмоциональные переживания, но и такие высокоуровневые характеристики эго, как переживание воли и действия (вспомните эксперимент Стефана Кремера, описанный в главе 4).

Мы уже много веков знаем, что глубокие духовные переживания могут вызываться психоактивными веществами, такими как мескалин, псилоцибин и ЛСД. Есть и другой способ — электромагнитная стимуляция. Нейроученый Майкл Персингер из Лаврентийского университета в Онтарио привлек в конце 1990-х годов внимание мировой прессы, когда с помощью электромагнитной стимуляции мозга испытуемых сумел вызвать у них подобие религиозных переживаний, то есть субъективное впечатление невидимого присутствия4. Вывод ясен: чем бы еще ни были религиозные переживания, они явно обладают достаточным нейронным коррелятом — и этот коррелят можно искусственно стимулировать. Становится все очевиднее, что этому развитию, в принципе, нет предела. Оно не прекратится, а будет становиться все более точным и эффективным. Например, если мы сумеем определить, при эпилепсии какого рода пациенты часто испытывают перед приступами религиозные переживания и где в мозгу расположен очаг таких приступов, можно будет инвазивными и неинвазивными методами стимулировать те же участки мозга у здоровых людей.

Существует теория, согласно которой многие люди с глубокими религиозными переживаниями и типичными изменениями черт личности, сопутствующими таким переживаниям (то есть, возможно, основатели религий), являются просто эпилептиками височной доли. Эта теория, возможно, и ошибочна5, но принцип ясен. Обнаружив минимально достаточный нейродинамический коррелят интересующего нас состояния сознания, можно попробовать воспроизвести его экспериментально. Поскольку многие такие состояния включают в себя феноменологическую уверенность и автоматически ведут к убеждению, что испытывающий их не галлюцинирует, то такие эксперименты — в зависимости от содержания галлюцинации — могут иметь неприятные и даже опасные последствия. Самообман может внутренне ощущаться как прозрение. Тем не менее, когда подобные технологии станут доступными, люди захотят испытать их. Многие сделают собственные выводы относительно искусственно индуцированного религиозного переживания, не слишком прислушиваясь к нейроученым и философам. Можно вообразить будущее, в котором люди уже не играют в видеоигры и не экспериментируют с виртуальной реальностью ради развлечения, а с помощью новейших нейротехнических инструментов исследуют вселенную измененных состояний сознания в поисках смысла. Возможно, на каждом углу люди смогут пощекотать себе височные доли, или они покинут церкви, синагоги и мечети ради новых Центров Сверхличностной Гедонистической Инженерии и Дизайна Метафизических Тоннелей.

В принципе, возможно реконструировать собственный тоннель эго, изменяя субстрат, ответственный за обработку соответствующей информации. Чтобы активировать конкретную форму феноменального контента, надо сначала выяснить, какая нейронная субсистема в мозгу несет контент этих представлений при нормальных условиях. Желаем ли мы получить контент религиозного трепета, священного чувства, или вкус корицы, или особое сексуальное возбуждение, в сущности, неважно. Итак, какую область фенопространства вы предпочитаете? Какое осознаваемое переживание хотели бы заказать?

Пример 1: психоактивные вещества

Сознательное замалчивание фактов нежелательно с этической точки зрения, поскольку часто косвенным образом вредит другим людям. Человечество еще столкнется с серией проблем, история возникновения которых похожа: во-первых, известные факты сознательно замалчивались в разных местах. Затем они неожиданно всплывали в новой, более широкой форме. Теперь информацию невозможно контролировать государственным законодательством или политическими мерами отдельных стран. Это выглядит так, словно все знание, которое было подавлено, из человеческого подсознания вдруг прорвалось наружу в виде новых демонов и понемногу принялось захватывать наше жизненное пространство. Типичные примеры тому — организованная преступность, спущенная с цепи и теперь глобально действующая финансовая индустрия и изменения климата. Отношение к новым психоактивным веществам относится к тому же ряду.

В настоящее время областью нейротехнических исследований, которая, скорее всего, приведет к коммерческой эксплуатации технологий сознания и быстро изменит общество, является область психотропных веществ. В целом, от них можно ожидать немало благ: мы сможем лечить психические и неврологические расстройства с помощью новых комбинаций методов визуализации, хирургии, глубокой стимуляции мозга и психофармакологии. В большинстве стран от одного до пяти процентов населения страдают серьезными психическими расстройствами. Тяжелые психические болезни часто ведут к тому, что пациенты теряют чувство собственного достоинства, и это также те болезни, в лечении которых мы меньше всего продвинулись за века (это ясно указывает на то, что наша теория сознания была неправильной). Теперь появляется реальная надежда, что новое поколение антидепрессантов и антипсихотических средств облегчит страдания больных этими старинными немочами.

Но мы на этом не остановимся. В важной новой дисциплине — нейроэтике6 — новым ключевым словом является «когнитивное совершенствование». Речь идет о новых медикаментах, которые должны улучшать психическую производительность, то есть, по существу, лекарства, «делающие умными» и «делающие бодрыми». Мы скоро научимся совершенствовать мышление и настроение здоровых людей. В самом деле, на сцену западной культуры уже вышла «косметическая психофармакология». Если мы справимся со старческой деменцией и потерей памяти, если разработаем препараты, обостряющие внимание и удаляющие застенчивость, а то и обычную повседневную грусть, почему бы их не использовать? И к чему оставлять врачам решение, какую роль в нашем личном эскизе жизни должны играть такие медикаменты? Как сегодня можно выбрать операцию по увеличению груди, пластическую хирургию, пирсинг и другие способы изменить свое тело, так вскоре мы сможем тонко и точно настраивать химию своего мозга. Кому же решать, какие перемены обогатят нашу жизнь, а о каких придется пожалеть?

Если мы научимся делать умнее нормальных людей, следует ли делать еще умнее умников? Авторитетный научный журнал «Nature» недавно провел среди читателей-ученых естественных наук неофициальный онлайн-опрос об использовании улучшающих когнитивные процессы средств7. Откликнулись тысяча четыреста человек из шестидесяти стран. Один из пяти сообщил, что он — или она — использует подобные препараты в нелечебных целях, для стимуляции внимания, сосредоточенности или памяти. Наиболее популярным среди использующих препараты оказался метилфенидат (риталин) — его использовали 62%, в то время как 44% принимали модафинил, а пятнадцать использовали такие бета-блокаторы, как пропранолол. Треть опрошенных покупала эти средства через Интернет. Опрос показал не только широкую распространенность таких препаратов среди ученых, но и обнаружил, что четыре пятых опрошенных считают, что здоровым взрослым следует разрешить использование подобных веществ по желанию. Почти семьдесят процентов заявили, что готовы на риск легких побочных явлений при приеме таких средств. Один из участников опроса сказал: «Я как профессионал считаю своим долгом использовать для блага человечества все свои способности. Если препараты могут их усилить, мой долг принимать их».

Можно с уверенностью предположить, что фармакологические нейротехнологии для улучшения психической производительности здоровых людей будут совершенствоваться и что от этических проблем не удастся просто отвести взгляд, как мы поступали в прошлом с классическими галлюциногенами. Самая важная разница заключается в том, что усовершенствовать свой ум захотят намного больше людей, чем желали духовных переживаний. Как писала когнитивный нейроученый Марта Фара с соавторами еще некоторое время назад: «Вопрос уже не в том, нуждаемся ли мы в руководстве по пользованию нейрокогнитивным совершенствованием, а в том, какого рода руководство нам требуется»8.

Придется ли с приходом нового поколения когнитивных стимуляторов брать предэкзаменационный анализ мочи в школах и университетах? Станут ли с появлением в широком доступе надежных оптимизаторов настроения ворчливость и ПМС на рабочем месте рассматриваться как неряшливость и запущенность, как ныне — сильный запах пота? Вопрос, который мне как философу особенно интересен, заключается в следующем: что мы будем делать, когда «препараты морального совершенствования» позволят людям вести себя более просоциально и альтруистично? Следует ли тогда принудительно оптимизировать этику каждого?9 Кто-то скажет, что такую динамическую систему, как совершенствовавшийся миллионами лет человеческий мозг, невозможно усовершенствовать дополнительно, не поступившись долей устойчивости. Другие возразят, что мы можем запустить процесс оптимизации в новом направлении, которое отличается от того, что пошагово смастерила в нашей осознаваемой я-модели эволюция. Стоит ли нам записываться в нейрофеноменологические луддиты?

Проблема фенотехнологии имеет и этическую, и политическую сторону. В конечном счете это нам придется решать, какие состояния сознания следует объявить вне закона в свободном обществе. Законно ли, например, чтобы дети воспринимали своих родителей в состоянии опьянения? Станете ли вы возражать, если пожилые граждане или ваши коллеги по работе будут взбадривать и заводить себя новым поколением препаратов, улучшающих мышление? Как насчет поправки либидо в старческом возрасте? Приемлемо ли, чтобы солдаты, сражающиеся, возможно, за этически сомнительные цели, дрались и убивали под влиянием психостимуляторов и антидепрессантов, избавляющих их от посттравматического стрессового расстройства? Что, если новая фирма предложит каждому религиозные переживания, достигаемые электростимуляцией мозга? В вопросе психоактивных веществ нам настоятельно требуется разумная и дифференцированная наркополитика — соответствующая вызову, брошенному нейрофармакологией двадцать первого века. На сегодняшний день существует легальный и нелегальный рынок: а значит, существуют легальные и нелегальные состояния сознания. Если нам удастся провести разумную наркополитику, ее целью станет сведение к минимуму ущерба потребителям и обществу при максимальном потенциальном выигрыше. В идеале важность различия между легальными и нелегальными состояниями сознания будет постепенно уменьшаться, потому что желаемое поведение потребителя будет контролироваться культурным консенсусом и самими гражданами — как бы снизу вверх, а не сверху вниз, со стороны государства.

Тем не менее, чем лучше мы станем понимать нейрохимические механизмы, тем больше — по ассортименту и по количеству — нелегальных препаратов появится на черном рынке. Я предсказываю, что к 2050 году «старые добрые времена», когда нам приходилось иметь дело всего с дюжиной-другой молекул на черном рынке, покажутся праздником. Не стоит обманываться: запреты не работали в прошлом и, как подсказывает опыт, на каждое незаконное человеческое желание на черном рынке находится товар. Если есть спрос, будет и промышленность, его обслуживающая. Мы можем увидеть в будущем, как расцветают все новые психоактивные вещества, и врачи скорой помощи будут сталкиваться с ребятишками, сидящими на наркотиках, которые врачам не знакомы даже по названию.

Незаконные психоактивные вещества, применяемые в основном для расслабления на вечеринках, показывают, насколько быстро может идти такое развитие. В первом немецком издании этой книги (вышедшем в 2009-м) я осторожно предсказывал, что скоро число запрещенных веществ на рынке резко возрастет. За три года после этого предсказания только в Европе было обнаружено сперва 41, затем 49, а в 2012 уже 73 вида синтетических наркотиков, совершенно неизвестных прежде. Сейчас уже видно, что общая тенденция, выраженная в этом предсказании, не прерывается: в следующем году было обнаружено впервые 81 психоактивное вещество, в 2014 их насчитывалось 101. Просматривая годовые отчеты Европола и Европейского центра мониторинга наркотиков и наркомании, можно оправданно заключить, что ситуация полностью вышла из-под контроля. Однако то же относится и к «подстегиванию мозгов» рецептурными препаратами. Как только появится по-настоящему действенный препарат, улучшающий работу мозга, не сработают самые строгие формы контроля по его применению. Сейчас уже существуют сотни нелегальных лабораторий, которые немедля скопируют соответствующую молекулу и выбросят ее на нелегальный рынок.

Глобализация, Интернет и современная нейрофармакология вместе взятые представляют собой вызов наркополитике. Например, легальная фармоиндустрия прекрасно знает, что с пришествием интернет-аптек государственные силовые ведомства уже не в силах контролировать неврачебное использование таких психостимуляторов, как риталин и модафинил. Настанет день, когда мы не сможем отделаться от этого вызова отрицанием, дезинформацией и пиар-кампаниями, так же как законодательными мерами и драконовскими санкциями. Мы уже дорого платим за статус-кво в злоупотреблениях лекарственными средствами и алкоголем. Между тем возникают новые вызовы, а мы не выполнили нашего домашнего задания.