Появление эшелона настораживало нас. Значит, диверсионным группам не удалось заминировать дорогу. Следует ожидать, что противник подбросит свежие силы. Наши предположения оправдались.
В тот момент, когда мы изготовились к броску на фашистов, засевших в дзотах, к переезду со стороны Калинкович подошло новое подкрепление немцев. На этот раз враг оказался догадливее. Он эшелоном подбросил подкрепление, высадил его, не доезжая до переезда, и тем самым избежал судьбы первого эшелона.
Бой принимал упорный и затяжной характер. Когда же и со стороны Нахова к немцам подоспела помощь, стало ясно, что здесь нам не пробиться. Трудность еще заключалась и в том, что наша артиллерия, уничтожив одну огневую точку и разрушив будку, с восходом солнца вынуждена была прервать стрельбу из‑за сильного тумана. Командование приняло решение прекратить бой и, прикрываясь ротами второго и третьего батальонов, отвести подразделения в лес.
Наступил день. Немцы заняли оборону вдоль железнодорожной насыпи. Третья и разведывательная роты в полном составе и часть пятой оказались отрезанными от главных сил.
– Что будем делать? – спросил я Карпенко.
– Пробьемся! – уверенно сказал командир третьей роты. – С такими хлопцами, как у нас, ничего не страшно.
– Пробиться‑то пробьемся, а сколько людей оставим на завалах… Давай отведем роты от дороги, уклонимся в сторону и попытаемся перейти «железку» без боя.
Карпенко подумал, а потом согласился:
– Пожалуй, ты прав…
Углубились в лес, выставили круговое охранение и остановились, чтобы дать людям передохнуть и привести себя в порядок. Закурили первый раз с момента выхода на марш.
Страшно было смотреть на исцарапанных и оборванных людей. У меня самого полштанины осталось где‑то на сучьях. Партизаны тихо переговаривались, шутили. Особенно острословил Гриша Дорофеев.
– Ты, Иван Иванович, для симметрии оторви и вторую штанину, сделай из нее берет, будешь точь‑в‑точь, как шотландский офицер, – смеялся он.
Во время отдыха ребята дозарядили патронами автоматные и пулеметные магазины. Приготовились к движению.
– Пойдем вдоль железной дороги в направлении станции Нахов. Черемушкину со взводом Гапоненко двигаться впереди и отыскать удобное место для перехода железной дороги, – распорядился я. – А ты, Федя, выдели отделение для прикрытия рот от внезапного нападения с тыла. Оружие иметь наготове…
Первыми ушли разведчики с Черемушкиным. Вслед за ними тронулись остальные. Пришлось продираться сквозь густой кустарник. Шли осторожно, медленно. Часто останавливались в ожидании результатов разведки, Идем десять, пятнадцать минут, а подходящего места для перехода дороги не находим, везде на насыпи немцы. Прошли еще около километра.
– Станция, – доложил Черемушкин.
Выползаем на опушку к разведчикам. Впереди метрах в двухстах виднеются станционные постройки. До железной дороги чуть больше ста метров. За насыпью небольшой участок поля и лес. Справа противника не видно. Слева на станции прохаживается несколько фрицев. Решаем – здесь переходить.
– Товарищ капитан, танк, – прошептал Сережа Рябченков, указывая через дорогу.
Присматриваюсь и замечаю – танк на опушке леса по ту сторону насыпи.
– Чуть не влипли, – с досадой говорит Черемушкин.
– Придется обойти станцию слева, – начал былс я, но меня перебил Карпенко.
– Посмотри в бинокль, – говорит он и улыбается.
Поднимаю к глазам бинокль, всматриваюсь… Черт возьми, да ведь это сожженный танк со свернутой в сторону башней. На душе становится спокойнее.
– Переходим здесь!
Для прикрытия рот Карпенко выделяет шесть пулеметов ‑ по три вправо и влево. В случае обнаружения нас противником они должны залечь и открыть огонь, обеспечивая переход рот через дорогу. Их отход прикрывают обе роты.
Подходим ближе к железной дороге. Тихая команда «вперед», бросок – и партизаны на насыпи. Ни единого выстрела. Мгновение – и железная дорога позади. Вот уже опушка леса, а противник молчит. Видимо, немцы, находившиеся на станции, приняли нас за своих и спокойно смотрели нам вслед. И только тогда, когда мы скрылись в лесу, они опомнились. Со станции застрочил пулемет. Его поддержали около десятка пулеметов, которые располагались вдоль насыпи. Бесцельная пальба! Теперь это нас не страшило. Мы были уверены, что в лесу немцы с нами не справятся. Да они и не рискнули преследовать.
Через несколько часов роты благополучно прибыли к месту расположения соединения. Тут мы и узнали, что, кроме нас, отстала еще и восьмая рота. Судьба ее оставалась загадкой до 26 мая, когда она после длительного путешествия присоединилась к главным силам уже за Припятью.
К вечеру стало известно, что в Избынь и Ужинец на автомашинах противник подбросил крупные силы. На железной дороге курсирует бронепоезд. О том, чтобы пробиться на север теперь, когда потеряна внезапность, нечего и думать. Мы уходили по обратному маршруту к Тульговичам, чтобы там переправиться через Припять.
Гитлеровцы, ободренные нашей неудачей в бою за переезд, неотступно преследовали нас. Стоило остановиться на дневку, как немецкая пехота и танки тут как тут. На заставах завязывается бой.
В середине дня 15 мая на заставах второго и третьего батальонов началась перестрелка, переросшая в ожесточенный бой. На партизан наступала немецкая пехота, поддержанная артиллерией, танками и бронемашинами. Бой длился около двух часов. И, лишь потеряв два танка и свыше ста человек убитыми, гитлеровцы ослабили нажим.
Из показаний пленных нам стало известно, что противник создал крупную ударную группировку в составе двух немецких дивизий, танкового полка и двух чехословацких полков. В Хойниках, Брагине, Аревичах, расположенных в междуречье Днепра и Припяти, и во всех селах от Наровли до Чернобыля на правом берегу Припяти выставлены сильные карательные отряды.
Планом немецкого командования предусматривалось: нанося удары главной группировкой с севера, оттеснить партизанские отряды к югу, зажать в лесисто‑болотистом районе между Припятью и Днепром и полностью уничтожить. Ликвидация мелких групп и одиночных партизан, которым удастся переправиться через реку, возлагалась на карательные отряды. План этой операции носил кодовое название «мокрый мешок».
Надо отдать справедливость немецким генералам, что план ими разработан детально и с военной точки зрения правильно. Войск для осуществления этого плана было сосредоточено тоже достаточное количество.
Отряды нашего соединения оказались в весьма тяжелом положении. Длительного боя с превосходящими силами противника мы не могли выдержать, но и избежать его не было возможности. Так или иначе, а драться придется, хотя бы для того, чтобы выиграть время, необходимое на постройку наплавного моста через Припять.
После тщательной разведки реки командование решило начать постройку переправы в районе Кожушек, недалеко от бывшего партизанского аэродрома. В качестве строительного материала для моста использовать стены сарая сенопрессовального завода.
Днем 15 мая к месту переправы были высланы четвертая и шестая роты первого батальона, а на следующий день туда ушли еще две роты… Руководство по постройке моста взял на себя Ковпак. Надо было все это проделать так, чтобы противник не обнаружил места подготовки переправы. Приходилось разбирать сарай и перевозить в лес ночью, а днем, маскируясь, связывать секции‑плоты для наплавного моста.
В то время, как Ковпак готовил переправу, Руднев руководил боем. Весь день 16 мая второй и третий батальоны отбивали яростные атаки врага из Юревичей и Ллексичей. Для того чтобы выиграть время, Руднев решил занять прочную оборону в районе Тульговичей и дать решительный отпор врагу. Туда он и направился к исходу дня, взяв с собою Войцеховича, которому предстояло разработать план обороны, Вершигору, командиров батальонов и командира артиллерийской батареи.
Большое село Тульговичи расположено в полутора километрах восточнее Припяти, по обе стороны речушки Вить. С севера и северо‑запада к населенному пункту подходило ровное поле, а в километре виднелась роща. В двух километрах восточнее – заболоченный лес. Учитывая условия местности, Руднев пришел к заключению, что лучшего места для обороны не подберешь.
Всю ночь партизаны второго и третьего батальонов без передышки зарывались в землю. Зато к утру следующего дня были готовы две линии окопов. В практике партизанской борьбы нашего соединения это был первый случай, когда мы строили такую оборону, с окопами полного профиля и ходами сообщения. Первая линия окопов проходила чуть севернее села, а вторая непосредственно через Тульговичи и по южному берегу Вити. Правый фланг упирался в заболоченный лес, а левый – в Припять.
Роты четвертого батальона располагались отдельными заставами в лесу.
Артиллерийскую батарею поставили на огневые позиции на опушке леса юго‑восточнее Тульговичей, с задачей – держать под обстрелом дороги, подходящие к селу с севера и северо‑запада. Артиллерийские наблюдатели расположились с командирами батальонов и с батареей имели телефонную связь.
Обоз укрылся в лесу южнее Тульговичей.
Правее наших батальонов заняли оборону отряды соединения Михаила Ивановича Наумова, которые незадолго перед этим возвратились из рейда по степным областям Украины.
Одним из кавалерийских отрядов в этом соединении командовал Анатолий Иванович Инчин, с которым в прошлом году я шел из Брянского леса на Сумщину, Радостной была наша встреча после длительной разлуки.
Анатолий ничуть не изменился, только кепку заменил черной барашковой кубанкой с красной лентой. Вместо гражданского костюма на нем китель с накладными карманами, перепоясанный кавалерийским снаряжением. На груди орден Красной Звезды…
Нас радовало соседство такого боевого соединения.
Таким образом, большак из Мозыря через Юревичи, Ломыш на Тульговичи был перекрыт. А о том, что именно здесь немцы будут наносить главный удар, говорили сосредоточение войск и действия на этом участке танкового полка… От того, удержат ли батальоны занимаемый рубеж, зависела судьба переправы. В свою очередь, от того, успеет ли Ковпак подготовить переправу через Припять, зависела судьба всего соединения. Трудно было определить, какой участок важнее ‑ оба были главные.
Ровно в семь часов утра 17 мая после короткой артиллерийской подготовки пехота и танки противника перешли в наступление сразу с трех направлений. Не встречая сопротивления, они шли, уверенные в победе. Но, когда вражеские цепи приблизились к первой линии обороны метров на двести, партизаны обрушили на них всю силу артиллерийского и стрелкового огня. Немецкие цепи таяли на глазах. Застыли на месте два танка. Гитлеровцы не выдержали и повернули назад. Поле было усеяно множеством трупов.
Первая атака была отбита. Однако мы знали, противник имел превосходство в личном составе и вооружении и не мог мириться с поражением. Атака вскоре повторилась. На этот раз гитлеровцы наступали по всем правилам: короткими перебежками и переползанием. Пехоту и танки поддерживали артиллерия и минометы. Бой с каждой минутой накалялся. Из батальонов начали поступать тревожные донесения. Противнику удалось приблизиться почти вплотную к обороне, а на участке второго батальона дошло до рукопашной схватки. Один немецкий танк устремился к селу, он уже был на расстоянии броска гранаты от окопов, но в этот момент бронебойщикам третьего батальона удалось его поджечь. Не устояли немцы и в рукопашном бою, кинулись наутек.
– Разрешите преследовать, – надрываясь кричал в телефонную трубку Кульбака.
– Не сметь! Стоять на месте! – приказал Руднев. Он опасался, что противник бросит в бой резервы, отобьет нашу контратаку и на плечах отступающих партизан ворвется в оборону.
Опасения комиссара были справедливы…
Послышался гул мотора. Над лесом появился самолет‑разведчик. Он, видимо, разыскивал огневые позиции батареи, которая много хлопот доставляла пехоте и танкам. Покружившись над лесом, «костыль» улетал в сторону и вновь возвращался. Но так и не мог обнаружить нашу артиллерию. На смену разведчику прилетели бомбардировщики и сбросили свой смертоносный груз на село.
Третья атака, пожалуй, была самой мощной. В ней, кроме немецких полевых войск, принимали участие карательные отряды, которых выделяла черная форма.
Партизаны отчаянно сопротивлялись. Бой не смолкал ни на минуту. Руднева покинуло присущее ему спокойствие. Он ходил вокруг огромной сосны и курил папиросу за папиросой. С той минуты, как качался бой, он ни разу не присел и не дотронулся до еды. Его, видимо, беспокоило и то, что рядом с ним находился секретарь ЦК Коммунистической партии Украины.
– Семен Васильевич, ты бы отдохнул. Не нервничай, – успокаивал Коротченко.
Однако комиссар беспокоился. Для этого были основания. В резерве оставался всего один разведывательный взвод. Руднев даже пошел на риск. Вспомнив обещания Гусара Иозефа, он оставил перед словацким полком лишь два взвода, перебросив остальных на участок, где наступали немцы.
Наконец и третья атака противника была отбита. Это был переломный момент боя. Последние две атаки немцы провели без особого энтузиазма и были отражены сравнительно легко. Только после этого Руднев повеселел и отправил в помощь Ковпаку еще две роты и пятьдесят подвод.
В результате боя подразделениями нашего соединения уничтожено свыше трехсот гитлеровцев, подбито пять танков, бронемашин и шесть автомашин.
За это же время партизанские отряды Наумова отразили четыре атаки противника, наступавшего со стороны Новоселок и Зеленого Гая, уничтожив до двухсот немцев, один танк, бронемашину и три автомашины.
Важная для нас победа была одержана. Перед вечером Ковпак прислал радиограмму: «Все для наведения моста готово». Комиссар сразу же отправил к переправе обоз и высвободившиеся из боя подразделения. С наступлением темноты с обороны сняли все роты, а на их месте оставили сорок наших и тридцать наумовских конников с ракетницами. Они должны были освещать местность ракетами, давая понять, что мы обороняемся, а в половине двенадцатого ночи сняться и следовать к переправе. Эта хитрость нам удалась…
К месту переправы я с разведчиками прибыл в тот момет, когда Ковпак с ротами первого батальона приступил к сборке наплавного моста. Плоты, изготовленные в лесу, подвезли к реке и на воде начали скреплять их веревками и проволокой. На рассвете поднялся сильный ветер. Неспокойные волны Припяти нажимали на плоты, веревки не выдерживали, рвались. Обозленные и уставшие партизаны, ругаясь, снова скрепляли их. Вместе с партизанами по грудь в воде трудились Коротченко, Павловский и Вершигора.
Наконец мост длинной лентой вытянулся вдоль берега вверх по течению. Теперь необходимо было один конец моста оттолкнуть от берега с таким расчетом, чтобы течением реки его развернуло и прибило к противоположному берегу. Однако этого не получилось. Наши строители ошиблись в расчетах, и мост получился метров на двадцать короче ширины реки. Пришлось длинными тросами прикреплять его к дереву на противоположном берегу, чтобы не унесло течением, и приступить к исправлению ошибки.
Разведчикам не пришлось принимать участия в наведении моста. По приказанию комиссара нас с хода на лодках и плотиках перебросили на западный берег для прикрытия переправы. Вслед за нами переправился и комиссар с третьей ротой.
– Боеприпасов достаточно? – спросил Руднев.
– По два‑три магазина на автомат и по две гранаты на человека, – доложил я.
– Маловато.
– Хватит, товарищ комиссар, у меня к пулеметам патронов с избытком, – вызволил Карпенко.
Тем временем наводку моста закончили. Он под ударами волн изгибался, как змея, скрипел, но держался. Бревна покрылись пеной.
Первой на мост въехала подвода разведроты. Ездовой, флегматичный рябоватый Иван Селезнев спокойно управлял тяжеловесными битюгами. На повозке находилось около тридцати тысяч автоматных патронов. Почти весь запас роты. Поэтому я с волнением следил за ее продвижением. Как только Селезнев въехал на мост, бревна погрузились в воду. Вода доходила до осей брички. Создавалось впечатление, что лошади и бричка идут по воде. А Селезнев, как бы испытывая терпение, ехал медленно, неторопливо. Вот он достиг середины реки, спокойно подъехал к берегу… С большим облегчением я вздохнул, когда лошади вынесли бричку на берег.
– Выдержал, выдержал! – радостно заговорили партизаны.
– Есть тридцать тысяч патронов! Молодец, Селезнев! – похвалил я ездового.
– А то як же, – невозмутимо ответил ездовой.
– Говоришь, тридцать тысяч? Значит, мост надежный, выдержит и остальной обоз, – сказал удовлетворенный Руднев. – Теперь пошли!
Не успели роты отойти от реки и трехсот метров, как взвод Гапоненко, следовавший впереди, столкнулся с немецкой разведкой. Наши разведчики первыми заметили противника, открыли огонь, уничтожили пять гитлеровцев, а одного захватили в плен. От пленного узнали, что в Вяжищах стоит батальон эсэсовцев с сорокапятимиллиметровыми орудиями, двумя минометами и шестнадцатью пулеметами. Кроме того, батальон в Тешкове и два батальона в Дерновичах.
– Выдвиньтесь к Вяжищам, займите там оборону и в случае выдвижения немцев задержите их любой ценой. Я потороплю роты с переправой, – сказал комиссар и возвратился к реке.
Немцы, расположенные в Вяжищах, Тешкове и Дерновичах, обнаружили мост с большим опозданием, когда переправа партизан шла полным ходом. Памятуя о том, что через Припять могут переправляться лишь «остатки разгромленных партизанских отрядов», гитлеровцы спешили на расправу с этими «мелкими группами». Наступление они начали одновременно со всех сел, рассчитывая на легкую победу. Они, вероятно, еще не знали о результатах вчерашнего боя под Тульговичами… На помощь третьей и разведывательной ротам подоспели вторая, четвертая и пятая роты первого батальона и организовали достойный отпор противнику.
В то время как мы на западном берегу Припяти отбивали попытки немцев прорваться к реке и помешать переправе, их главная ударная группировка штурмовала Тульговичи, оставшиеся позади нас за Припятью в пятнадцати километрах. Введенные в заблуждение ракетами, которые бросали ночью наши кавалеристы, гитлеровцы считали, что мы продолжаем занимать оборону. Прежде чем перейти в атаку, они с утра 18 мая открыли по Тульговичам сильный артиллерийский и минометный огонь, затем прилетели два бомбардировщика и сбросили бомбы на окопы, в которых вчера сидели наши товарищи. И лишь после этого пехота и танки перешли в атаку, поливая пулеметным и автоматным огнем пустые окопы и село.
– Представляю, какую мину состроили фрицы, когда не обнаружили в обороне партизан, – от души смеялся виновник торжества Саша Ленкин.
Поняв свою оплошность, гитлеровцы кинулись по нашим следам. Для поисков партизан они вызвали самолет‑разведчик. «Костыль» летал вдоль дорог, кружился над лесом, но партизан не находил. Но вот он появился над нашей переправой, сразу же резко развернулся и помчался обратно.
– От же сукин сын, побачив все‑таки. Оце ж теперь полетел докладывать. Ну что ж, пусть порадует своих генералов, – смеялся Ковпак, пощипывая свою бородку.
Вторично «костыль» появился, когда партизаны полностью переправились на правый берег Припяти.
На глазах летчика «чертов мост», как его окрестили партизаны, взлетел в воздух.
– Знов полетел, – не унимался командир. – Скажет, сам бачив.
Через несколько минут к реке примчались немецкие мотоциклисты. Было уже поздно. Жалкие остатки моста Припять уносила в Днепр. Быть может, эти остатки принесут еще пользу украинским крестьянам, которые выловят их и используют в своем хозяйстве. А возможно, воды Днепра хоть одно бревно донесут до Черного моря. Кто знает, может статься, что оно попадет к крымским партизанам. Только никто, кроме нас, не будет знать, какую службу сослужили эти бревна для партизан…
Переправившись через Припять, мы выбрались из «мокрого мешка» и оставили позади главную опасность. Однако долго задерживаться вблизи реки не намеревались. Противник мог подтянуть войска из Мозыря и Овруча и перекрыть путь отрядам на запад. На нашем пути и так стоял немецкий батальон в Вяжищах.
– Уничтожить гарнизон Вяжищ, – приказал Ковпак.
Для выполнения этой задачи была создана ударная группа в составе пяти рот. Выслав взвод для разведки маршрута, я с остальными присоединился к третьей роте, которая наступала на Вяжищи.
Бой разгорелся на подступах к селу. Здесь, в хорошо оборудованных окопах, оборонялось до роты фашистов. Местность ими была тщательно пристреляна. Их огонь наносил большие потери партизанам, особенно девятой роте, которая наступала в лоб. Приходилось передвигаться короткими перебежками, а чаще ползти по‑пластунски. Особенно искусно это проделывал Гриша Дорофеев. Он первым забросал немецкие окопы гранатами. В это же время послышались разрывы гранат слева.
– Рота, за мной! – выкрикнул Давид Бакрадзе, поднялся и устремился на врага.
Вместе с девятой в атаку бросились и остальные роты.
Немцы не выдержали дружного натиска партизан. Оставляя пулеметы, боеприпасы, ранцы и шинели, они бежали в село. Но и там не суждено было им удержаться. Наши артиллеристы обстреляли село и угодили в склад с боеприпасами. Раздался сильный взрыв, возник пожар. Дробно рвались патроны, ухали гранаты, разбрасывая снопы искр.
Преследуя противника, партизаны ворвались в Вя‑жищи. Немцы, не оказывая сопротивления, прикрываясь танкеткой, удрали в направлении Мозыря. Пушка и минометы так и остались на огневых позициях.
Спешивший на помощь немцам батальон из Дерновичей попал в засаду двух партизанских рот и почти полностью был истреблен.
Разгоряченный и довольный результатами боя, я в Вяжищах столкнулся с Давидом Бакрадзе. Он как‑то съежился, лицо стало землисто‑серым. Что с ним стряслось? Не узнать в нем того Давида, который полчаса тому назад вел своих орлов в атаку.
– Что с тобою? – спросил я, предчувствуя что‑то недоброе.
– Эх, Вано, у меня большое горе. Сердце мое остается здесь. Лучшего друга, политрука Рагулю убили, сволочи, – еле выговорил Бакрадзе.
Я знал Рагулю как боевого политрука и хорошего товарища. В этом бою видел его и вдруг такое известие. Чем я мог помочь Давиду? Утешение излишне. Я не нашел, что сказать другу, и он молча ушел к своей роте…
Разгромом вяжищенского гарнизона завершался прорыв соединения из вражеского кольца. Операция «мокрый мешок», тщательно разработанная гитлеровцами, обратилась против них самих. Всего в трехдневных боях соединениями Ковпака и Наумова было уничтожено около тысячи солдат и офицеров противника, семь танков, одна танкетка, три бронемашины, семнадцать автомашин. Кроме того, захвачено в плен тридцать карателей. На поле боя подобраны одна сорокапятимиллиметровая пушка со снарядами, два миномета, одиннадцать пулеметов, много винтовок, гранат, патронов и другого имущества.
Бой в «мокром мешке» и на западном берегу Припяти, кроме радости побед, принес партизанам и огорчения. Мы потеряли восемь товарищей. Кроме того, одиннадцать раненых должны были отправить на Большую землю. Тяжело ранена была и любимица всех партизан, юная автоматчица Нина Созина.
Вторая рота вела бой с батальоном противника в лесу. При отражении атаки немцев Нина находилась рядом с пулеметчиками, а когда те начали менять огневую позицию, осталась прикрывать их. Справа и слева от нее были густые кусты. Впереди – полянка. Там, метрах в пятидесяти, перебегали немцы. По ним и вела огонь автоматчица. Вдруг перед Ниной упала граната.
– Откуда она взялась? Не заметила, – вспоминала Созина много лет спустя. – Но как сейчас помню ее, маленькую, полосатенькую, похожую на разукрашенное яйцо, шипящую. Нагнулась, чтобы схватить ее, но было поздно… А когда очнулась, почувствовала боль во всем теле. Поползла наугад…
Обеспокоенный отсутствием автоматчицы, командир роты Мазеинов послал двух партизан за Ниной. На том месте, где она оставалась, ребята обнаружили лужу крови и лоскуты одежды. Вернулись ни с чем.
– Наверно, раненую фашисты взяли в плен, – высказали они свое предположение.
Мазеинов не допускал этого. Снова на розыски девушки ушли боевые товарищи. К большой радости всей роты, Нину нашли метрах в двухстах от того места, где взорвалась граната. Жажда жизни заставила девушку из последних сил ползти к своим, подальше от врага. Сколько усилий ей стоил каждый метр, никто не знает. Да и сама Созина ничего не помнит. Увидав своих, она потеряла сознание и несколько суток не приходила в себя.
Взрывом гранаты ее сильно контузило и изранило множеством осколков. Особенно опасными были ранения в голову. В дополнение ко всему обнаружено еще и пулевое ранение в левую руку. Врачи признали у нее кровоизлияние в мозг и ни на минуту не отходили от раненой. Все время возле Нины сидел комиссар, ожидая, когда она придет в себя. Временами казалось, что сознание к ней возвращается. Семен Васильевич говорил ей ласковые слова, но Нина не реагировала ни на какие вопросы. Так ее в бессознательном состоянии и отправили на Большую землю, не питая надежды на выздоровление.
Но, как видно, не суждено было погибнуть отважной комсомолке от фашистских пуль и осколков гранат. Нина выздоровела, и лишь осколки, оставшиеся в теле, еще и теперь напоминают ей о былых партизанских походах и боях…
Через несколько дней после выхода из «мокрого мешка» был проведен разбор боев. Выступая на разборе, товарищ Коротченко, между прочим, сказал:
– Восхищаюсь мужеством, отвагой и стойкостью партизан… Наши генералы‑самоучки побили хваленых гитлеровских генералов, имеющих академическое образование. Вы одержали большую победу. Но впереди вас ждут более трудные и более важные задачи. Если хотите, чтобы и впредь вам сопутствовали боевые удачи, а я уверен, что вы этого хотите, то не допускайте в своих рядах самоуспокоенности и зазнайства. Тщательно готовьтесь к новому рейду, который будет намного труднее всех проведенных вами.
ЗНАКОМЫЕ МЕСТА
После отправки раненых с сабуровского аэродрома соединение переместилось к реке Уборти. Расположились в лесу, недалеко от Милашевичей. Партизанский лагерь раскинулся на всхолмленном сухом месте, покрытом кряжистыми дубами. Застучали топоры и вскоре под деревьями появились шалаши из веток и навесы из плащ‑палаток и брезентов. Дороги, которые подходили к лагерю, перекрыли заставами. Чуть в стороне от лагеря на полянах и лугах в сочной траве бродили табуны партизанских лошадей.
Подразделения приступили к последним приготовлениям перед выступлением в новый рейд.
К всеобщему нашему удивлению, в это время на Большую землю вызвали Вершигору.
– Что им надо? – удивлялся и сам Петр Петрович. – Ведь я с Володей Зеболовым выслал подробный отчет о деятельности разведчиков.
Все же пришлось лететь. Вершигора обещал вернуться до выступления в рейд, а в случае опоздания‑ догнать нас на марше.
Теперь, когда улетел Вершигора, вся забота об организации разведки перешла к помощнику начальника штаба по разведке Федору Даниловичу Горкунову, возвратившемуся с Большой земли после выздоровления.
– Иван Иванович, командир приказал подготовить три группы для разведки маршрутов, – сказал мне Горкунов.
К утру следующего дня такие группы были готовы к действиям.
На перегон Олевск‑Сновидовичи уходил Осипчук с группой, к Ракитино – отделение Коли Гапоненко. На мою долю выпал самый отдаленный участок Клесов‑Сарны, расположенный в ста двадцати километрах. Для связи со штабом мне придали радиста с рацией.
– Ваша задача – уточнить гарнизоны противника на станциях, охрану железной дороги, а главное, отыскать переезды через дорогу и разведать подходы к ним, – напутствовал нас Горкунов.
Для выполнения задачи отводилось шесть суток. Чтобы уложиться в срок, моей группе надо было ежедневно покрывать расстояние не менее пятидесяти километров…
Лагерь покинули все группы одновременно. До Глушкевичей шли вместе. Маршруты проходили по партизанскому краю, противника не опасались, двигались днем и ночью.
Места нам были хорошо знакомы. Но как все изменилось! Полгода назад, когда мы впервые пришли сюда, вступала в свои права зима. Лес стоял оголенный, хмурый, неприветливый. Сейчас в расцвете красы и молодости благоухал май. Лес наполнен птичьим, пением и щебетом. К дороге подступают высокие душистые травы, не тронутые косой. Не до сенокоса крестьянам. Да и к чему им сено, если фашисты истребили почти весь скот…
– Смотрите, смотрите! – затараторил Юра Корольков, когда мы вышли на поляну. Он быстро снял с плеча автомат и начал целиться.
Следуя его примеру, все разведчики привели оружие в боевую готовность и устремили взоры влево, куда целился Юра. Поляна была пустынна. Вдруг над травой мелькнула голова животного. Не успел Юра выстрелить, как Костя Стрелюк выкрикнул:
– Не стрелять! Козуля!
Юра опустил автомат и удивленно уставился на Костю. А животное, как бы почувствовав, что угроза миновала, не спеша, плавными прыжками пересекало поляну, то и дело оглядываясь и беспокойно прядая чуткими ушами. И только теперь мы заметили, что вслед за матерью по пятам прыгало маленькое существо. Вот почему мамаша поглядывала назад и не спешила! Мы стояли и любовались ими, пока мать с детенышем не скрылись в лесу.
– Эх, Юра, Юра! Чуть не оставил маленького сиротой, – с упреком сказал Сережа Рябченков.
– Да разве я думал, что она не одна, – оправдывался Юра…