– Всю жизнь будешь помнить Карпаты, – сказал Стрелюк.
– Я их и так не забуду. Они у меня в печенке застряли…
– Тише, товарищи! – насторожился Сережа Рябченков. – Шумит.
– Опять ливень? – спросил посиневшими губами Маркиданов.
– Бежим, хлопцы! – прокричал Журов и устремился к опушке леса.
Мы за ним… Вот и опушка. Здесь уже собралась большая группа партизан. Все настороженно прислушивались к приближающемуся реву и посматривали на речушку, через которую переправлялись вброд. Рев становился все явственнее. Наконец из ущелья вырвалась стена воды. Она рычала, подпрыгивала, падала, вновь подпрыгивала и стремительно надвигалась, увлекая за собой все, что попадалось на пути. Безобидная до этого речушка забурлила, заклокотала мутными водами, ворочая огромными каменными валунами.
– Ну и силища! – восхищался Журов, глядя на бурлящую реку.
Несколько часов бесновалась река, а затем уровень воды начал резко падать…
Перед вечером соединение двинулось дальше. Пошли вдоль горного хребта.
Еще днем с высоты 1713 в бинокль разведчики увидели на полонинах Синички отары овец. Туда мы и направились. Настроение немного повысилось. Несмотря на усталость, шли резвее обычного. Еще бы! Ведь впереди нас ждали мясо и суп, вкус которого мы начали забывать.
Вечерело. Из долины потянуло прохладой. Сегодня это особенно чувствовалось, так как наша одежда не успела просохнуть после дневного ливня.
Разведчикам и третьей роте командование решило дать отдых. Впереди наше место заняли восьмая и девятая роты. В составе главных сил мы чувствовали себя в безопасности и шли без особой настороженности. Вдруг колонна остановилась. Восьмая рота свернула влево и скрылась в кустарниках.
|
|
Я вышел вперед к Вершигоре и Горкунову.
– Что, маршрут меняем? – поинтересовался я.
– Видишь лысую гору с седловиной? – спросил Вершигора.
– Вижу.
– А что делается на вершине, видишь?
Я присмотрелся и не только увидел копошащихся там людей, но и услышал стук железа о камень. Сомнений не было, противник укреплялся на высоте, намереваясь перерезать нам дорогу.
В голову колонны вышли Ковпак, Руднев, Базыма и Панин. Томительными казались минуты ожидания. Но вот вечернюю тишину нарушили автоматные очереди и взрывы гранат. Начался бой. Немцы занимали выгодную позицию и оказывали упорное сопротивление. Опасаясь, чтобы не захлебнулась атака восьмой роты, Ковпак подозвал Бакрадзе и сказал:
– Давид, твоему другу Сереже Горланову приходится туго, выручай.
– Всегда пожалста, – ответил Бакрадзе, стукнул стоптанными каблуками и побежал к роте.
Мы наблюдали, как быстро партизаны девятой роты приблизились к горе, рассыпались в цепь и повели наступление на врага. Не верилось, что это те люди, которые несколько минут назад еле волочили ноги.
– Какой порыв, какая удаль в партизанах! Золотой у нас народ! – восхищался Семен Васильевич, наблюдая за атакой девятой роты. Он словно помолодел в этот момент.
– Старая закал… – начал Ковпак, но пулеметная очередь не дала договорить. Пули пропели, сбив фуражку с его головы.
– Фу, чертяка! – потер лысину Сидор Артемович
– Ранило? ‑ встревожился комиссар.
– Да нет, только опалило.
– Сидор Артемович, Семен Васильевич, уйдите с дороги в укрытие, – сказал Панин, подавая фуражку командиру.
|
|
– И чего ты пристал? – попытался отмахнуться Ковпак.
– Я, как секретарь партийной комиссии, требую немедленно укрыться… Или для этого потребуется заседание парткомиссии собирать? – неожиданно начальственным тоном заговорил обычно тихий Яков Григорьевич.
– Тихо, тихо, Яков Григорьевич, уходим, – прошептал Руднев, оглядываясь по сторонам и сходя с тропы за холмик…
Бой был коротким и закончился победой партизан. Путь был расчищен. Колонна тронулась. Разведрота опять вышла вперед.
Спустилась ночь. Вокруг темень непроглядная. Шли, держась друг за друга. Наталкивались на камни, падали, молча подымались и шли дальше. Несколько лошадей свалилось с обрыва.
С горем пополам прошли по краю пропасти. Послышалась команда: «Стой!»
– Идти вслепую опасно, – сказал Ковпак. – Выставить охранение и дать людям пару часов отдохнуть. А тем временем посветлеет.
Люди валились прямо на дороге и мгновенно засыпали. Справа внизу проходила шоссейка Делятин – Яремча. Оттуда доносился непрерывный гул моторов. Двигались колонны автомашин. Однако это не мешало партизанскому сну. Уснул и я…
Разведчиков разбудил Вершигора, так и не сомкнувший глаз за ночь. Начало сереть. Из темноты вырисовывались очертания деревьев. Долина тонула в густом тумане. Казалось, мы находимся над облаками.
– Время выступать, – сказал Петр Петрович. ‑ Идите, не ожидая колонны. До нашего прихода разведайте Синичку.
К Синичке подошли вместе с первыми лучами солнца. Задержались на опушке леса перед полониной. В лесу тишина. Только слышно, как с ветки на ветку перепархивают птицы. На разнотравье под лучами солнца серебром переливаются росинки.
|
|
Недалеко от опушки леса на полонине стояла пастушья хата. Не заметно никаких признаков жизни. Где же отары, которые мы вчера видели с горы?
Соблюдая предосторожность, выбрались на поляну и вошли в хату. Никого. В печке вмазаны два больших котла. В углу прямо на полу – куча грязной каменистой соли. На лавке несколько кусков брынзы и засохшего овечьего сыра. Гапоненко разрезал их на кусочки по количеству разведчиков. Каждому достался кусочек величиной с половину спичечной коробки. Хлопцы положили их в рот и сосали.
Выслав три отделения для осмотра леса за полониной и горы Синички, я с остальными товарищами тщательно обследовал хату, надеясь найти что‑либо из продуктов. Напрасные старания.
Судя по всему, жилище покинуто не так давно. Во всяком случае, после дождя. Об этом говорят следы людей и овец вокруг хаты. По‑видимому, и сюда дошло распоряжение немецкого командования.
Неужели и здесь нас постигнет неудача с продуктами? Нет. На этот раз нам улыбнулось счастье. Правда, небольшое, но все же счастье.
Из леса возвратилось отделение Землянко. Разведчики привели с собою пастуха.
– Вот, – ткнул пальцем в сторону гуцула Антон Петрович. – Нашли.
– День добрый, пан товарыш, – сказал пастух, теребя в руках шапку.
– Вы здесь одни? – спросил я, поздоровавшись.
– Так, пан товарыш. Остатни з вечера отару до Яремчи погнали.
– А вы почему остались?
– Я з пятком вивцив тут залышився.
Что такое? Не ослышался ли? Я переспросил:
– Как вы сказали?
– Я там схроныв овечек, – указал он в сторону леса.
– Вы можете продать их нам?
– А на що продать? Отдам так, без грошей…
Не теряя ни минуты, я отрядил гуцула с отделением Землянко за овцами. Пока они ходили, хлопцы налили в котлы воды и разожгли печку. Я собрал польские злотые и немецкие марки, какие были у разведчиков, и вручил их гуцулу, как только пригнали овец.
Пастух помог зарезать и разделать овечек. Вског ре котлы были заполнены бараниной.
Вершигора подоспел, когда первая закладка мяса была готова. Разведчикам выдали по куску баранины и по кружке бульона. Остальное передали помпохозу Павловскому.
– Жить стало лучше, жить стало веселее, – пропел довольный Юра Корольков, облизывая пальцы.
А Журов уселся на деревянной колоде и, подражая гуцулам, запел: Э‑э‑й!
На высокий полоныни
Витэр повивае‑е‑е. Сыдыть вивчар молодэнькый
Та й на трэмби грае‑е‑е…
– О, той товарыш дуже добрэ спивае, – похвалил гуцул и, раздобрившись, угостил партизан самосадом.
Кому не досталось курева, те подсаживались к счастливцам и наперебой заказывали сороковки, двадцатки, бычки и губожечки. Первый имел право выкурить шестьдесят процентов самокрутки, последнему доставалось на одну затяжку, да и то через соломинку. Но и этому были рады. Все‑таки табак, а не листья деревьев.
– Наш «гуцул» развеселился, – подшучивали разведчики над Журовым.
– А что солдату нужно? Был бы харч, – сказал Юра.
– Не всяк весел, кто поет, – серьезно ответил Журов и затянул:
Удовыцю я любыв, подарункы ей носыв…
Часам к десяти соединение заняло Синичку, урочища Шевка и Лазек и горы, примыкавшие к ним.
Гора с птичьим названием Синичка выглядела совсем не по‑птичьи. Вершина представляла собой нагромождение камней, лишенных какой‑либо растительности. Чуть пониже вершины гора опоясана лесом и кустарниками. Восточные и западные скаты крутые, покрыты редким кустарником. Синичка изрыта полуразрушенными окопами и траншеями времен первой мировой войны. В этих траншеях заняли оборону роты Сережи Горланова и Давида Бакрадзе.
Не успели мы как следует расположиться, разведчики доложили о подходе противника. С высоты была хорошо видна дорога, по которой к подножию горы подъезжали автомашины с пехотой.
Уверенные в своих силах гитлеровцы высадились из машин и начали взбираться по склону. Они шли легко, умело преодолевая крутой подъем.
– Эй, кацо, видно, эти фашисты немало гор излазили, – сказал Давид, обращаясь к Горланову.
– Я бы тоже легко полез, если бы меня к ней на автомашине подвезли, – отозвался Сережа.
– Посмотрим, как они отсюда будут лететь. Подпустим, кацо?
– Подпустим, – согласился Горланов и поспешил к своей роте.
– Стрелять только по моей команде, – отдал распоряжение своим подчиненным Бакрадзе.
На гору взбиралось около батальона противника. Послышалась лающая речь. Идут смело. Видимо, не подозревают, что их ждут партизаны. Вооружены легко. В руках длинные палки. Одежда и обувь специально приспособлены к действиям в горной местности.
Когда противник подошел метров на пятнадцать‑двадцать к обороне, Бакрадзе подал команду:
– По фашистам, огонь! – И метнул гранату.
Заговорил весь восточный склон горы. Автоматные и пулеметные очереди партизан косили гитлеровцев. Гранаты довершали дело. Отборные фашистские головорезы двадцать шестого полка альпийских стрелков не ожидали такого ошеломляющего удара партизан. Они, оскалив по‑волчьи зубы, катились с горы, оставляя на ее склонах убитых и раненых, даже не пытаясь их унести.
Атака была отбита без потерь с нашей стороны. Партизанам достались трофеи: оружие, документы, а главное – фляги с кофе и галеты.
– Хорошо, если бы гансы повторили атаку и оставили нам хлеба и мясных консервов, – шутили партизаны.
Однако немцы наступление начали с другой стороны, на оборону четвертого батальона, а сюда бросили авиацию. Первый налет был совершен десятью бомбардировщиками. Бомбы ложились впереди нашей обороны и, к радости партизан, доколачивали немецкую роту.
Расправившись с убитыми и ранеными гитлеровцами, самолеты перенесли удар по лесу, в котором находились наши подразделения.
Мы по самолетам не стреляли, чтобы не обнаруживать себя. Однако нашему терпению пришел конец. Ковпак приказал каждой роте выделить по пулемету для стрельбы по самолетам. Выставили их в стороне от расположения. Пулеметчику комендантского взвода Кириллову удалось сбить один «Мессершмитт‑110». После этого воздушные пираты стали более осторожными и даже на некоторое время оставили нас в покое. Но передышка была кратковременной. Вскоре самолеты вновь появились и не оставляли нас в покое до вечера.
Бой с противником на участке восьмой и девятой рот прекратился, а по лесу продолжали раздаваться одиночные выстрелы.
– Прекратить стрельбу, – отдал распоряжение начальник штаба Базыма. – Узнать, кто нарушает приказ…
Связные возвратились и доложили, что в их ротах никто не стрелял.
– Как всегда в этих случаях нет виновного, – говорил недовольный начальник штаба. – Слышите, опять стрельба. Это у вас. Немедленно прекратить, – приказал Базыма связному пятой роты.
Послышался топот мчащейся лошади. По дороге к штабу скакала оседланная лошадь без всадника.
– Задержать, – приказал Григорий Яковлевич.
Связные преградили дорогу. Лошадь свернула в сторону и остановилась возле коня командира. Ребята поймали ее за повод и вывели на дорогу. Седло было в крови, не успевшей еще застыть.
– «Кукушки», немецкие снайперы, – высказал я предположение.
– Возьмите взвод разведчиков и прочешите лес, – тут же распорядился начштаба…
Разведчики рассыпались в цепь и осторожно пробирались лесом. Впереди прогремели два выстрела. Взяли направление на звуки. Осматривали деревья и кусты. Останавливаясь, прислушивались, но выстрелы не повторялись. Вот и опушка леса, а «кукушек» не обнаружили. Прочесали лес в обратном направлении. Впустую. Возвратились к штабу. В лесу снова выстрелы.
– Надо выследить «кукушек», – предложил Журов.
Выслали троих разведчиков. Они залегли и пролежали около часа. За это время не было ни одного выстрела. А как только ребята возвратились, «кукушки» ожили.
– Испытаем еще один вариант, – предложил я разведчикам. – Когда пойдем лесом, мы с Журовым и Лучинским незаметно заляжем. Остальные дойдут до опушки и возвратятся…
Залегли. Замаскировались. Дождались возвращения товарищей. Лежим пять, десять, двадцать минут. Никаких признаков присутствия врага. Минуты кажутся часами. Лежим, не шевелимся. Обнаружить себя, значит, стать добычей того, на кого охотимся. Прошло полчаса. Появилась мысль: «Ушли снайперы. Надо и нам уходить… Вот полежу еще минуту и подам сигнал на отход».
Как раз в эту самую минуту на тропе слева послышались шаги. Вдруг над самой головой ба‑бах! От неожиданности подпрыгиваю всем телом. Осторожно автоматом отвожу в сторону ветку куста и вижу чуть заметное облачко дыма почти у самой верхушки высокого дерева. Но на дереве никого нет. Взгляд падает на кудрявое дерево рядом. На толстой ветке сидит человек в пятнистом маскировочном костюме. Я прицелился и дал короткую очередь, и только тогда подумал: «Надо было взять живым». Снайпер выпустил из рук винтовку, и она гулко стукнулась о твердую землю.
«Чего же он не падает?» – пронеслось у меня в голове.
Не покидая своего укрытия, наблюдаю за фашистом: ранен или убит. Если ранен, подходить опасно‑ может гранатами забросать. Опасения напрасны. Голова «кукушки» безжизненно опустилась на грудь. Мертвое тело устойчиво держится на ветке. Присмотревшись, замечаю, что оно пристегнуто ремнем к стволу дерева. Видать, опытный головорез. Даю несколько очередей – ремень лопается, и тело валится на землю.
Снайпер, действительно, оказался опытным и запасливым. Кроме патронов, он имел гранаты, две плитки шоколада, наполовину опорожненную флягу кофе, сигареты и… мел. На деревья забирался с помощью «кошек».
На мои выстрелы прибежал Журов.
– Есть один, – сказал он. – Должен быть и напарник.
– Сначала, Леша, пойди посмотри, кого он подстрелил на тропе. Может, ранен. Окажи помощь, а потом поищем напарника…
Журов возвратился быстро.
– Наповал. В левый висок, – доложил он угрюмо. – Из кавэскадрона парень. Надо Саше Ленкину сказать, чтобы похоронили…
Второго снайпера нашли по следам, которые оставили «кошки» на стволе дерева. Когда мы подошли к дереву, немец бросил гранату, но она не взорвалась. Видимо, он торопился и не привел ее в боевую готовность… Очереди наших автоматов сняли и эту «кукушку».
Возвратившись с охоты за снайперами, я попал на совещание командиров подразделений в штабе. За последнее время такого рода короткие совещания проводились чуть ли не каждый день. На этот раз нас задержали минут пятнадцать. Объявили маршрут и порядок движения.
– Будьте готовы к прорыву из окружения, – сказал в заключение Ковпак.
Довольные командиры подразделения ушли готовиться к маршу. Меня задержал Костя Стрелюк. Он только что прибыл из разведки. Мы отошли чуть в сторону, и Костя начал докладывать. Его голос то и дело заглушался ревом бомбардировщиков, проносившихся над лесом. Вдруг послышался нарастающий вой.
– Ложись! – крикнул кто‑то от штаба.
Мы с Костей упали между стволами двух деревьев. Что дальше произошло, мне трудно описать! Взрыв страшной силы подбросил меня и оглушил. Пыль и пороховой дым отгородили от всего окружающего. Дерево, под которым мы лежали, свалилось, чуть не раздавив Костю. По спине и ногам забарабанили камни и комья земли. Я попытался руками защитить голову от ударов, но почувствовал резкую боль в правой руке. Посмотрел на нее с тревогой. Выше запястья торчал рваный осколок. Не раздумывая, выдернул его. В глазах потемнело от боли. Из раны брызнула темная кровь. Зажал рану левой рукой. Кровь тонкими струями протекала между пальцами. Оглянулся по сторонам…
За сваленным деревом лежал Стрелюк с окровавленной ногой. Пытаюсь подняться. Это мне удается. Ноги дрожат, но держат. Боли в ногах не чувствуется. «Ходить могу», – с радостью отмечаю про себя.
Подбежали товарищи. По губам вижу, что‑то спрашивают, но не слышу их.
– Стрелюку… Ногу… – кричу я и не узнаю своего голоса. Он звучит отдаленно, как будто за стеной.
Костю унесли в санчасть. Мне Лида Соловьева перевязку сделала на месте.
Я боялся остаться глухим навсегда. К счастью, опасения оказались напрасными. Уже через час я услышал стрельбу. Роты отражали очередные атаки противника. Все отчетливее стала доноситься до слуха речь товарищей.
– Чудом остались живы, – сказал громко Гапоненко. – Пойдемте, посмотрите…
Бомба взорвалась метрах в двадцати от того места, где проходило совещание. Мы же с Костей залегли чуть дальше. Судя по размерам воронки, вес бомбы был не менее двухсот килограммов. На десятки метров вокруг воронки деревья были срезаны осколками и повалены взрывной волной…
Это была последняя бомба. Сбросив ее, самолеты улетели. Наступали сумерки.
– Представьте себе, что бы получилось, если бы совещание задержалось на пять минут. Остался бы отряд без командного состава, – сказал Коля Гапоненко.
Мы возвратились в роту. В лесу встретили военфельдшера Никитина Михаила Андреевича. Он помогал Косте Стрелюку.
– Ну как? – спросил я партизанского доктора.
– Плохо. Раздроблена кость… ‑ устало ответил он.
– Много времени потребуется на лечение? – поинтересовался Гапоненко.
Никитин устало кивнул головой. Его явно клонило ко сну. Переборов усталость, Михаил Андреевич поднялся и, как бы оправдываясь, сказал:
– Трое суток глаз не смыкал. Ночью марш, все возле раненых. Днем операции, операции… Бедные раненые, сколько мучений им приходится переносить! Покоя нет. Медикаментов недостает. Нет даже условий по‑настоящему обработать раны.
– Врачам и сестрам достается не меньше, – сказал Гапоненко.
– Ничего не поделаешь, браток, долг, – сказал Михаил Андреевич и начал шарить по карманам, потом развел руками и разочарованно выдохнул: – Пусто.
– У меня наберется на цигарку, – сказал Гапоненко и вытрусил из кешени крохи самосада пополам с пылью.
Никитин свернул тоненькую папироску, прикурил, сделал жадную, глубокую затяжку и с облегчением произнес:
– Теперь можно потерпеть до утра… Пойду готовить раненых. Через полчаса выступаем…
Бой на заставах еще продолжался, а мы покидали Синичку. От предложенной лошади я отказался. Боялся, что усну и свалюсь в пропасть.
Костю Стрелюка, вместе с другими тяжелоранеными, товарищи несли на носилках.
Мне вспомнился наш вчерашний разговор. Бедный Костик! Случилось именно то, чего он боялся: не смерть, а тяжелое ранение…
Каждый из нас понимал, что обстановка очень тяжелая, и готов был перенести любые лишения и выдержать кровавые бои. Однако никто даже не предполагал о том, что случится через сутки. А события неотвратимо надвигались.
НА ДЕЛЯТИН!
Наш отход с Синички ввел противника в заблуждение. Гитлеровцы перед вечером получили достойный отпор и ночью атаковать не решились. Когда же утром подняли бешеную стрельбу и ворвались на гору, там партизан не оказалось. Нам с высоты 1060 было хорошо видно, как они гурьбою высыпали на полонину и группами рассеялись на отдых.
– Перекур устроили или завтракают, – с завистью проговорил голодный Журов, рассматривая в бинокль Синичку.
– Вернее всего, составляют донесение о разгроме партизан, – высказал предположение Павлик Лучинский.
– Воздух! – послышалась команда.
Над нами пролетело звено самолетов. Они держали курс на Синичку и с хода начали атаковать немецкую пехоту. Взрывы бомб чередовались с пулеметными очередями. В воздух полетели ракеты – сигнал, что здесь свои. Летчики не верили этим сигналам. Они знали, что партизаны неоднократно прибегали к такой хитрости, чтобы отвести от себя удар. Летчикам был дан приказ бомбить Синичку, и они это делали с немецкой педантичностью.
Видя, что ракеты не действуют, пехота рассыпалась по склону горы. Это, видимо, еще больше убедило летчиков, что они напали на цель… На смену первому звену пришло второе.
– Костя, фашистские самолеты мстят пехоте за твое ранение, – сказал Вершигора, склонившись над Стрелюком.
– Можно, я посмотрю? – попросил Костя.
Лапин, Маркиданов, Рябченков и Корольков осторожно подняли носилки, на которых лежал Костя, и вынесли на опушку леса. Стрелюк долго смотрел на Синичку, ставшую для него роковой. Сейчас над ней коршунами вились самолеты. Чуть заметная улыбка озарила лицо разведчика, но сразу же потухла.
– Жаль, что меня ранило. Я бы их больше перебил из автомата. А что я теперь? Балласт, – сказал он со вздохом. – Из‑за меня четыре человека выходят из строя…
– Ничего, Костя, поправишься. Мы с тобой еще повоюем, – успокаивал Володя Лапин.
Стрелюк ничего не ответил, тяжело вздохнул и попросил отнести его на место. Он понимал всю сложность своего положения.
С Синички продолжали доноситься взрывы и пулеметные очереди.
– Удивляюсь, – сказал Семен Васильевич, – неужели их пехота не имеет радиосвязи с самолетами?
– Возможно, радиостанция уничтожена при налете первого звена, – высказал догадку Вершигора. – Они не опасались авиации, не маскировались… Выгодная цель.
Вероятно, этим и объяснялось, что самолеты несколько часов интенсивно бомбили свою пехоту, не давая ей возможности организовать преследование партизан.
Ночным маневром мы лишь на время завели немцев в заблуждение. Оторваться от противника и выйти из плотного кольца окружения нам не удалось. Соединение занимало высоты, примыкавшие к Делятину с запада, и продолжало находиться в тесном кольце блокады. Крупные гарнизоны занимали села Зеленую, Пасечную и города Надворную и Делятин. Во второй половине дня 3 августа противник подошел с юга и занял ряд высот, перекрыв нам еще один возможный путь отхода.
Весь день разведывательные партии во главе с Гапоненко, Землянко, Осипчуком и Журовым вели разведку противника и дорог. Им удалось установить, что Делятин занимает хорошо вооруженный гарнизон в триста человек с артиллерией и минометами. Немцы на окраинах города выставили заставы, а главные силы расположили в центре.
Ковпак и Руднев изучили обстановку и пришли к выводу: единственный выход – идти на прорыв.
– Все зависит от правильного места прорыва, ‑ говорил Сидор Артемович.
– Удар надо наносить там, где его меньше всего ждут. Таким местом я считаю город Делятин, – развивал мысль Руднев. – Гарнизон сильный. Гитлеровское командование разрекламировало, что партизаны разгромлены. Это нам на руку. Им и в голову не придет, что мы решимся напасть на город… Бесспорно, мы идем на риск. Однако это лучше, чем возвращаться в горы. С разгромом делятинского гарнизона соединение получает свободу маневра и выходит в районы, богатые продовольствием…
Предложение комиссара было принято. Решили штурмовать Делятин.
Слово «штурм» молнией облетело подразделения. Все партизаны помнили штурм на Ломнице. Никто не сомневался в успехе и теперь. В лагере царило оживление.
Хозяйственники в который раз перетряхивали вьюки в поисках съестного, чтобы перед боем подкрепить силы партизан. Старания безуспешны. Вьюки давно опустели. И лишь у помпохоза Павловского нашлась в запасе пара пудов муки, которую он берег для раненых.
– Шо ж, хлопцы, як шо идем на штурм, думаю в Делятине здобудемо хлеб или… смерть, – говорил старшинам Михаил Иванович. – Берите остальную муку и варите галушки.
Громко сказано – галушки! Попробуй из двух килограммов муки, которые получил Зяблицкий, приготовить галушек на полсотни человек. Старшина решил этот вопрос просто. Вскипятил в ведрах воду, засыпал туда муку, посолил, размешал – и получилась жидкая болтушка. Радовались и этому.
– Такую похлебку мне приходилось есть только в плену. Мы ее называли баландой, – вспомнил Журов.
– Да, пища что надо… Жив будешь, а думать о девчатах перестанешь, – невесело пошутил Володя Лапин.
– Доберемся до немецких складов в Делятине, все голодные дни компенсируем, – сказал Рябченков.
– Держи карман шире! – поддел Юра. – Так тебе и разрешат в городе прохлаждаться. Перебьем гарнизон – и айда на равнину.
– Правильно, Юра, – вмешался в разговор политрук Ковалев. – В Делятине задерживаться нельзя. Прорвем кольцо блокады, выйдем на равнину, оторвемся от противника, запасем продовольствие и снова в горы.
– Век бы не видать этих гор, – тяжело вздохнув, проговорил Остроухов.
– А я так думаю: в горы больше не вернемся, – сказал Лапин.
Прислушиваясь к разговору, я все больше убеждался в том, что действия в горах нанесли душевную травму партизанам. Для того чтобы восстановить душевное равновесие, нам необходима победа в предстоящем бою, несколько побед. Об этом, видимо, думали, и наши командиры, решаясь на штурм Делятина.
Город Делятин с железнодорожной станцией расположен в долине реки Прут. С запада над городом нависают горы, с юго‑востока подпирает гора Рахов, километрах в трех восточнее – высота 589. В городе стекаются железные дороги: Станислав‑Рахов, Коломыя‑Делятин, Косов‑Делятин.
Для разгрома немецкого гарнизона и овладения Делятином были созданы две ударные группы.
Первая в составе первого и третьего батальонов, под командованием Вершигоры должна была наступать с запада и овладеть северной частью города, взорвать мосты на железных и шоссейных дорогах Делятин‑Надворная, Делятин‑Коломыя. После чего третий батальон становится заслоном на этих дорогах, а первый овладевает мостом через Прут и селом Заречье и пропускает отряды на юго‑восток по шоссе Делятин‑Яблонов в село Ославы Белые.
Вторая группа в составе двух батальонов под общим командованием Кульбаки наносит удар с юго‑запада, овладевает железнодорожной станцией и южной частью города, взрывает мосты на железной и шоссейной дорогах из Делятина на Яремчу, оставляет там заслоном четвертый батальон и следует к мосту через Прут, а дальше на Заречье, Ославы Белые.
Разведывательная и вторая роты, артиллерийская батарея, оставшаяся без орудий, составляют резерв.
Тыловые подразделения и санчасть объединяются в одну группу под руководством Павловского. Они должны были решительно продвигаться вперед, не ожидая полной очистки города от противника и не обращая внимания на возможную стрельбу.
Начало штурма назначалось на час ночи 4 августа.
– Действия командиров и бойцов должны быть решительны и четки. Всему личному составу усвоить, что поставленную боевую задачу нужно выполнить любой ценой. Пока в подразделении есть хоть один человек, способный драться, задача должна быть выполнена. Никаких заходов в дома! У всех одно стремление – только вперед, – отдал Руднев последние распоряжения перед выступлением.
Вечером колонны партизан поползли к Делятину.
Разведрота находилась в распоряжении комиссара. Семен Васильевич шел впереди, за ним по пятам, как тень, следовал Радик. Двигались за ударной группой, которую возглавлял Вершигора. Быстро надвигалась ночь. Тучи заволокли небосвод… Вошли в густой лес. Стало темно, хоть глаз выколи. Шли медленно, на ощупь. Тропка петляла и круто уходила вниз. Надо было все время придерживаться за кустарник, чтобы не свалиться. Оберегая раненую руку, я здоровой нащупывал ветки и, цепляясь за них, пробирался за товарищами. Тропка часто терялась. Днем побывали здесь разведчики, но сейчас в кромешной тьме не могли найти дороги. Поминутно останавливались…
Из‑за плохой дороги к Делятину подошли с опозданием на целый час. В два часа ночи над городом взметнулись сигнальные ракеты. Горы и долины огласились пулеметной и автоматной трескотней. Пошли в ход гранаты. Партизаны нагрянули на город, словно гром среди ясного дня.
Застигнутые врасплох, немцы метались по улицам Делятина. Они попытались организовать сопротивление, но не устояли перед партизанами, которые огненными ручьями растекались по улицам, и поспешили удрать из города.
Мы продвигались за наступающими подразделениями. Подошли к железнодорожной насыпи. Послышался грохот приближающегося поезда. Навстречу ему вдоль насыпи полетели гирлянды трассирующих пуль. Захлопали бронебойки… Паровоз остановился как раз в том месте, где мы залегли. Не ожидая команды, разведчики ударили по вагонам.
– Прекратите стрельбу! ‑послышалось из‑за насыпи.
– Стой! Стой! – понеслось по цепи разведчиков. Стрельба утихла.
– Кто там? – спросил Руднев.
– Третий батальон… Товарняк прикончили…
– Где комбат?
– На мосту. Идите вдоль насыпи вправо…
Прошли метров пятьдесят и оказались на шоссейной дороге, уходившей под высокий железнодорожный мост.