Из Нарвы я выехал 21 ноября утром и, проехав две ночи и день, наконец прибыл в Петербург 23-го числа в полдень. От Нарвы до сего столичного города считается 142 версты.
На другой день, 24 ноября, я уведомил о своем приезде министров царских и иностранных дворов, а поелику я принял титул только полномочного министра, то и обязан был сделать первый визит членам регентства, a именно государственному канцлеру графу Головкину, генерал-адмиралу Апраксину, вице-канцлеру и гофмейстеру царскому барону Остерману и князю Дмитрию Голицыну.
На первой аудиенции у его величества был я 31 декабря. Речь говорил я на кастильском языке, a отвечал на нее, от имени царя, барон Остерман по-русски.
По окончании сего обер-церемониймейстер привел меня на аудиенцию к великой княжне сестре его величества. Тут речь произнес я на французском языке, a барон Остерман, стоявший при ней с левой стороны, отвечал мне, по ее повелению, на том же языке.
После сего представлялся я принцессе Елисавете и говорил ей речь также по-французски, a ее высочество приказала Своей статс-даме‚ графине Салтыковой, отвечать мне, что она и исполнила на французском языке.
№ 10. Джонатан Свифт. Беглый взгляд на положение Ирландии (1727)
Первая причина благосостояния всякой страны заключается в плодородности почвы, способной производить все необходимое для жизни и довольства населения в количестве, достаточном не только для жителей этой страны, но и для вывоза за ее пределы.
Вторая — в трудолюбии народа, прилагающего все старания к тому, чтобы наилучшим образом изготовить необходимые товары.
Третья — в удобных и безопасных портах и гаванях, из которых, в пределах, дозволенных условиями взаимного обмена, отправляется возможно больше собственных и принимается возможно меньше чужеземных изделий.
Четвертая заключается в том, чтобы население вывозило и ввозило свои товары по возможности на судах, сооруженных в собственной стране из местного леса.
Пятая — в том, чтобы ее купцы пользовались правом свободной торговли во всех иностранных государствах, в которые им открыт доступ, кроме тех, которые находятся в состоянии войны с их государем или с их страной.
Шестая — в том, чтобы народ управлялся только теми законами, кои учреждены с собственного его согласия, ибо в противном случае он не будет свободным. А потому все мольбы о справедливости и просьбы о благосклонности и привилегиях, обращенные к чужому государству, свидетельствуют лишь о бессилии страны.
Седьмая — заключается в развитии земледелия, в поощрении сельского хозяйства и, благодаря этому, в росте народонаселения, без чего любая страна, как бы щедро ни одарила ее природа, останется бедной.
Восьмая — в пребывании в стране ее короля или лица, облеченного верховной гражданской властью.
Девятая — в том, чтобы чужеземцы во множестве стекались в страну ради образования, развлечений или удовольствий, либо как во всеобщий торговый центр.
Десятая — в распределении почетных, доходных и ответственных должностей только среди своего народа, в крайних случаях допуская весьма редкие исключения для тех чужеземцев, которые давно проживают в стране и, можно полагать, понимают и уважают ее интересы, как свои собственные.
Одиннадцатая — чтобы земельная рента и доходы от прочих занятий расходовались в той стране, в которой они получены, и ни в какой иной, что, конечно, возможно там, где царит любовь к своей отчизне.
Двенадцатая — чтобы все государственные доходы, исключая издержки на войны с чужеземными государствами, расходовались у себя на родине.
Тринадцатая— в том, чтобы народ не заставляли пользоваться иными деньгами, кроме как отчеканенными на собственном государственном монетном дворе, исключая те случаи, когда отступление от этого обычая, принятого у всех цивилизованных наций, окажется выгодным и удобным для государства.
Четырнадцатая — в склонности жителей страны носить одежду собственного изделия и ввозить по возможности меньше предметов роскоши, будь то предметы одежды, мебели или питания, без коих они легко могут обойтись.
№ 11. Бурхард Миних. Война в Польше и с Портой
В 1734 г. я был послан осадить Данциг и изгнать оттуда короля Станислава, удалившегося из Варшавы за год до этого, когда генерал Лесли, с помощью русского оружия, объявил польским королем курфюрста Саксонского под именем Августа III.
В городе вместе с королем Станиславом находились примас королевства Потоцкий, князья Чарторыйские, кастелян Вильны и русский наместник с их семействами, граф Понятовский — воевода Мазовии и графиня — его супруга, сестра русского наместника, и трое их сыновей; Залусский, епископ Плоцкий, государственный казначей граф Оссолинский, многие сенаторы, франузский посланник маркиз де Монти и три французских батальона, расположенные в Вейксельмюнде.
Известно, как я вынудил короля Станислава, переодетого крестьянином, удалиться в Кенигсберг и, таким образом, покинуть Польшу. После этого примас, все сенаторы — сторонники Станислава, маркиз де Монти и сформированный им полк драгун, коронная гвардия, множество офицеров, шведские артиллеристы и бомбардиры и три французских батальона были взяты в плен, а город Данциг выплатил миллион за сопротивление русскому оружию и послал в Петербург депутацию от магистрата, чтобы у подножия престола ее величества испросить прощения за то, что посмели поднять оружие против русской армии.
Следует отметить, что Данциг сдался прежде, чем подошли из Петербурга осадная артиллерия и что я взял этот город, Вейксельмюнде, укрепления в предместье Ора и много редутов с тремя восемнадцатифунтовыми пушками и пятью пятифунтовыми мортирами, из которых одну разорвало. Примечательно также то, что, когда я давал двадцать пушечных выстрелов, из города давали в ответ двести и против двадцати бомб, выпущенных с моих батарей, осажденные отвечали в течение суток четырьмястами. В Данциге было тридцать тысяч вооруженных войск, я же не располагал и двадцатью тысячами, чтобы вести осаду, а между тем линия окружения крепости простиралась на девять немецких миль.
Когда город сдался, король Август приехал из Дрездена в Оливский монастырь, куда я привез польских сенаторов, моих пленников, которые покорились и признали Августа III своим королем, оттуда он вернулся в Дрезден.
В 1735 году король приехал в Варшаву, куда по приказу императрицы отправился и я, чтобы принять командование армией, которая в количестве девяноста тысяч человек, включая и нерегулярные войска, была рассредоточена по всей Польше и Литве.
Таким образом партия короля Станислава была уничтожена, республика признала Августа королем и в Польше все успокоилось.
Я рассчитывал возвратиться в Петербург, но получил в Варшаве приказ ее величества императрицы немедленно отправиться в Павловскую на Дону, чтобы подготовиться к осаде Азова и начать войну против турок и татар.
Первым делом я исполнил прощальную аудиенцию у короля и королевы польских и, сдав командование войсками, находившимися в Польше, принцу Гессен-Гомбургскому, тотчас же отправился в Киев. Из Киева я поехал на украинскую линию, которую тщательно осмотрел от Орлика на Днепре до Изюма, где грузили продовольствие для войск, которые должны были вести осаду Азова, а оттуда я поехал в Павловскую, где приказал погрузить всю артиллерию и припасы, необходимые для осады.
Двор послал приказ генералу графу Вейсбаху идти с отрядом войска к Перекопу, чтобы войти в Крым, но этот генерал, вернувшийся из Польши, где он командовал частью армии, умер около Переволочны от воспаления в желудке; тогда крымская экспедиция была поручена генерал-лейтенанту Леонтьеву, который выступил в поход в прекрасные осенние дни, но он дошел только до Мертвых вод, даже не увидел Перекопа и был застигнут гололедицей, которая покрыла все луга, так что лошадям этого корпуса недоставало корма, и такое большое число их пало, что почти все офицеры и драгуны вернулись оттуда пешком.
13 марта 1736 года я отправился в крепость Св. Анны, откуда послал лазутчиков разведать азовские каланчи; шестнадцатого, переправившись через Дон с небольшим числом пехотинцев и отрядом донских казаков, я осадил азовскую крепость с этой горсткой людей; благодаря внезапности не потеряв ни единого человека, я овладел каланчами, которые преграждали доступ к Азову по воде; в то же время я послал генерал-майора Спаррейтера с двумястами пехотинцев на лодках атаковать Лютик. Застигнутые врасплох янычары без сопротивления оставили эту крепость, вследствие чего город Азов был окружен со всех сторон; я укрепил позиции, занятые моей малочисленной пехотой, окопами и, отрыв тотчас же траншею, начал бомбардировать город, чем и началась осада.
Когда генерал Ласси вернулся с Рейна, где он командовал корпусом войска, я предоставил ему продолжать осаду, но так как при нем не было хороших инженеров, то он овладел Азовом лишь после больших усилий, при этом этот храбрый генерал был ранен в ногу.
Сам я с частью армии пошел в Крым, и известно, с каким счастливым успехом закончил я эту экспедицию, также как и всю войну, описанию обстоятельств которой здесь не место. Русский народ дал мне два титула: «столпа Российской империи» и «сокола» со всевидящим оком. Во время этой кампании я далеко продвигался в турецкие провинции, а все зимы проводил в Петербурге. Эта война закончилась битвой, увенчавшейся изумительной победой при Ставучанах, взятием Хотина и покорением Молдавии. Когда я двигался к Бендерам, чтобы овладеть этим городом, белгородские татары получили от меня приказание покориться, армия росла день ото дня за счет молдавских и валашских войск, и части мои дошли до Браилова на Дунае и проникли в Валахию.
Невыгодный Белградский мир, заключенный имперцами, внезапно остановил быстрые победы русского оружия, ведомого фельдмаршалом графом Ласси и мною.
В 1739 году генерал Нейперг, который командовал австрийской армией в Венгрии, был одновременно назначен полномочным министром для ведения переговоров о мире с великим везирем и заключил мир, позорно и без всякой необходимости сдав город Белград с крепостью, которая служила оплотом христианским государствам против неверных, тем более что оттоманская армия за недостатком продовольствия сняла бы осаду этой важной крепости, если бы Нейперг сумел протянуть переговоры еще пять или шесть дней; но его торопили господин де Вильнев и само венское министерство.
Относительно белградской победы турки говорили, что не они взяли Белград, а Магомет им его отдал.
Вильнев хвастал, что, заключая этот мир, он оказал Франции гораздо большую услугу, чем если бы выиграл сражение.
Так как Нейперг заключил мир без участия России, то когда полковник Броун, по приказу императрицы Анны находившийся в австрийской армии, дабы сообщать обо всем, что там происходит, спросил его, не содержит ли договор каких-либо условий, касающихся России, он поспешил ответить, что для России и без того слишком много сделали, втянувшись в эту роковую войну, — обычная увертка министерства австрийского двора.
Император Карл VI сам написал императрице Анне, что он «со слезами на глазах сообщает ее величеству о том, что его министерство заключило невыгодный мир с Великим Везирем, сдав Белград, но что тем не менее нужно сдержать слово, данное туркам».
Нейперг имел секретные инструкции от герцога Лотарингского, впоследствии императора, и Цинцендорфа, и после заключения невыгодного мира он сказал: «Многие думают, что по возвращении в Вену мне не сносить головы, но мне нечего бояться».
Мирный договор с австрийским двором был заключен 1/12 сентября, а с Россией — 7/18 того же месяца 1739 года.
Этот мир был со стороны австрийцев тем более позорным, что в то же самое время император получил с курьером известие о победе при Ставучанах, взятии Хотина и об успехах русского оружия в Молдавии. Император во всеуслышание сказал, что «если бы во главе его войска стоял фельдмаршал Миних, то он мог бы продолжать войну…».
Следует заметить, что Вильнев был полномочным и аккредитованным министром одновременно французского, венского и петербургского дворов и давно уже пользовался большим доверием со стороны Оттоманской Порты, так что в данном случае он руководил всем.
Хотя Франция находилась в то время во враждебных отношениях с Россией из-за изгнания короля Станислава за пределы Польского королевства, Остерману не удалось помешать императрице Анне наделить Вильнева полномочиями, так как ее побуждало к этому австрийское министерство; был найден способ подкупить Вильнева, тайно послав ему через Каньони, советника коммерц-коллегии, знаки ордена Св. Андрея, украшенные бриллиантами большой цены, а госпоже де Вильнев — драгоценности и внушительный вексель, который Вильнев однако не принял, а когда Каньони стал торопить его уладить поскорее с Великим Визирем статьи мирного договора с Россией, Вильнев ответил: «С вашим делом все будет в порядке».
Эти статьи были наконец улажены, и мир был заключен согласно проекту, присланному Остерманом Вильневу, по которому:
1. Границы Украины были значительно расширены со стороны Крыма, так что:
2. Запорожские казаки остались под владычеством России.
3. Азов не возвращался Порте, а должен был быть снесен, а линия новой границы должны была пройти через центр Азова.
4. Порта могла строить новую крепость только в тридцати верстах от Азова в сторону моря, а Россия в тридцати верстах от крепости Св. Анны.
[Сначала полагали, что выполнение этой статьи всегда будет вызывать какие-нибудь затруднения.]
5. Вопрос о Таганроге и русском флоте на Черном море был так искусно обойден, что Россия получала право вновь построить там, когда найдет это нужным, крепость и флот по примеру Петра Великого.
6. Границы за Днепром вовсе не были определены, так что Россия получила право там находиться, и именно там находятся теперь новые сербские колонии и крепость Св. Елизаветы и другие укрепления и редуты, к большому ущербу для Польши, которой принадлежат эти земли и которая оказывается, таким образом, окруженной.
7. По договору 1711 года времен Прутской кампании против Порты император Петр Великий обязался не вмешиваться в дела Польши; в Белградском договоре эта статья не была затронута, а потому Порта не могла бы выражать недовольство, если Россия вмешается в польские дела, чтобы обеспечить спокойство в государстве, пограничном с этой империей.
Вот приблизительно сущность мирного договора России с Портой, на основании которого был снесен Азов и определены новые границы, что давало России право провести новую линию за рекой Самарой, гораздо более выгодную и короткую, чем существовавшая, чтобы прикрыть Украину от татарских набегов, и более удобную, чтобы предпринять завоевание Крыма, напасть на Очаков и действовать на Черном море.
Со времен этой войны турки и татары стали почитать и уважать российские войска и хорошо обращаться с пленными, которых, впрочем, было мало. Татары говорили, что русские теперь не то, что прежде: если раньше десять татар обращали в бегство сто русских, то теперь сто татар отступают при виде десяти русских.
Турки признавались, что они не выдерживали атаки и огня российских войск ни в поле, ни в своих крепостях. Они говорили также, что австрийские войска годятся только на то, чтобы их изрубить на куски, но что они боятся и уважают русских и что, если бы я был у них предводителем, они отдали бы мне половину Оттоманской империи.
Во время этой войны с Портой следовало ладить со всеми соседями, которые могли доставить какое-либо беспокойство и вызвать опасение, среди которых были калмыки под начальством хана или князя Дондук-Омбо.
Эта война была одной из самых славных для российской армии, которая далеко проникла во владения Порты и нисколько не расстроила финансы императрицы Анны.