или Печальное представление о ненадежном и опасном положении республики, направленное к высшей власти Англии – народным представителям, собранным в парламенте, благонамеренными жителями Лондона, Вестминстера, Соутворка, Хемлетса и других окрестных мест, участвовавшими в составлении и подаче прошлой большой петиции от 11 сентября 1648 г. 1
Лондон, 24 марта 1649 г.
Если бы наши сердца не были обременены ощущением настоящих бедствий и приближающихся несчастий нации, если бы вы хоть немного обратили внимание на наши прошлые серьезные опасения, – мы бы молчали; но бедствия, опасность и рабство угрожают так сильно, очевидно и непосредственно, что пока мы дышим, мы не можем не говорить; напротив, мы должны громко кричать, пока вы не услышите нас или Богу не угодно будет так или иначе помочь нам.
Вы были не правы, не обратив внимания на то, что мы указывали, несмотря на решительный характер нашего представления; что может быть более невероятного, чем то, что парламент, которому поручено было народом освободить его от всякого рода притеснений и за который народ так щедро проливал свою кровь и тратил свое имущество, что этот парламент, став у власти, угнетает его [народ] так же жестоко, как во времена партии Голлиса и Степльтона, и так же обращается к армии, как это делали в свое время король и епископы, чтобы опереться на нее и сделать ее постоянной.
Наши петиции (в которых мы справедливо жаловались на притеснения и предостерегали от угрожающей опасности) теперь сжигаются рукою палача, петиционеров клеймят именами атеистов, еретиков и мятежных сектантов, называют иезуитами и левеллерами.
Клевета – это известное свойство испорченных государственных людей, и обычно она не производит никакого другого результата, как только клеймит самих же клеветников. Все же нашлись многие, которые верили их клевете о нас и ненавидели нас за то, что мы раскрывали их злые и гибельные планы, так же как теперь нас ненавидят другие за то, что мы намерены разоблачать их, так высоко ставших у власти и приобретших столь громкую репутацию. Но теперь совершенно очевидно, что наши враги могут завести нас в еще более опасное положение, чем в каком они нашли нас.
|
|
И хотя горький опыт заставил нас понять, что ничего нет более опасного для нашего народа, как терпеть от несправедливости, алчности и честолюбия тех, кого он избрал своими представителями, – все же мы воздерживались выступать со своими замечаниями и противопоставлять свои суждения их планам. Пока они не сделали еще больших шагов к нашему рабству и не обнаружили стремления захватить в свои руки власть в армии, чтобы таким образом установить над нами свою тиранию, так что теперь, быть может, даже поздно ставить преграды их злым намерениям. Как это нам ни неприятно, все же мы должны признать, что эти люди, которые раньше делали вид, что они борются за свободу в целях уничтожения общественных бедствий, оказались способными быстро выродиться и усвоили грубейшие принципы и практику старых тиранов.
Наша совесть свидетель тому, что мы совершенно не хотели верить их дурным намерениям, так как в прошлом они не только в высшей степени мужественно и успешно боролись против нашего общего врага, но и, казалось, были чуткими к несправедливости и измене той партии, которая раньше преобладала в парламенте; они взяли на себя обязательства и выполнили их, насколько могли, так, как будто они действительно стремились освободить нацию от этого опасного рабства, почему мы и доверяли им, решив рисковать своей жизнью, а многие из нас даже и пожертвовали ею.
|
|
В самом деле, так могущественны, убедительны и удовлетворяющи были их первые обязательства, представления и протесты, так были они проникнуты принципами самоограничения, так они стремились к миру нации и удовлетворению всех народных интересов, что убаюканный ими и жаждущий мира народ погрузился как бы в сон, возложив всю заботу на Армейский совет. Народ не мог допустить мысли, что они уклонятся от этих принципов или откажутся осуществить столь многие обязательства и обещания, сделанные пред лицом Всевидящего Бога, к Которому они так часто взывали и Который знает все сердца и знает искренность и чистоту каждого человека. Мы сами (хотя всегда относились к ним с некоторой настороженностью) неоднократно готовы были скорее не верить своему собственному разуму, чем делать поспешные заключения из очевидных фактов их измены.
Но вскоре они совершенно перестали считаться с агитаторами и уволили тех офицеров и солдат, которые особенно энергично боролись против пагубных постановлений парламента, твердо держась обязательств, принятых в Нью-Маркете и Трипло-Хизсе. В то же время командующие офицеры объединились с лицами, посланными от парламента и лондонского Сити, и дошли до того, что оправдывали негативные вето короля и лордов, всячески подавляя тех, кто выступал против.
|
|
В то время как мы представляли дело таким образом, что Всеобщий совет армии согласно заключенным обязательствам должен будет состоять из двух офицеров и двух рядовых солдат, выбранных каждым полком, – в действительности этот Совет оказался наполненным полковниками, подполковниками, майорами и другими старшими офицерами, совершенно никем не избранными и совершенно не сочувствующими упомянутым обязательствам. Эти начальствующие лица, проникнув туда в непропорционально большом количестве, фактически захватили в свои руки руководство Советом. И нам теперь совершенно ясно, что создание Государственного совета было хитро задумано не кем иным, как этим Армейским советом.
Потом нам приходилось наблюдать, как генералы не только ухаживали за королем, целуя его руку и пр., но и вели с ним переписку и обменивались взаимными агентами; в конце концов, сближение генералов с королем дошло до того, что король не только одобрял их предложения, но даже редактировал их прежде, чем отсылать их палате, – так они соответствовали его целям и прерогативам. Не ограничиваясь этим, генералы заключили соглашение с враждебно настроенными лондонскими горожанами, не пригласив при этом агитаторов на совещание.
Не удивительно, что после всего того, что мы видели, слышали и наблюдали, мы поколебались в нашей вере в их честность.
Из этих и других многочисленных примеров, о которых мы могли бы подробно рассказать, мы сделали вывод, что Армейский совет управляется не выборными лицами и не в тех целях, которые были провозглашены прошлыми обязательствами, но что им управляют силы, стремящиеся совсем к иным целям, и использующие все средства к тому, чтобы сделать безрезультатными честные стремления добрых людей как в армии, так и вне ее и обратить успех, которым Бог благословил нас, к своей собственной выгоде и господству.
И чем далее шло время, тем становилось все очевиднее, что они стремились только стать у власти, совершенно забыв о выполнении данных когда-то обещаний и обязательств, о надеждах народа на армию, о мире и безопасности государства; они не руководились ни законами, ни принципами, ни честью, ни совестью, но (как настоящие политиканы) лишь случаем и тем, что может помочь осуществлению их планов. Такое поведение они называют «подчинением провидению», чтобы таким образом ссылкой на религию им было легче обмануть нацию.
И чтобы все это не могло быть сочтено за клевету, мы умоляем вас беспристрастно рассмотреть последние их поступки.
И еще в Кингстоне агитаторы и их друзья в Лондоне, Соутворке и окрестностях предлагали, чтобы Тауэр, Сити и предместья его охранялись их собственными благомыслящими жителями, а не солдатами, чтобы таким образом торговля и промышленность были в полной безопасности. Такое предложение объяснялось как нашим уважением к Лондону и его пригородам, так и нашим опасением тирании, ибо из практики других тиранов мы знаем, что установление гарнизонов в больших городах приводит народ к полной бедности и продолжительному угнетению. Но это предложение, хотя оно и было принято агитаторами, все же было отвергнуто высшими офицерами, и был сформирован новый полк к еще большему отягощению республики, а тех, кто возражал против гарнизонов, осыпали упреками, исключали из числа агитаторов и подвергали другим репрессиям, о которых нельзя было даже узнать.
Но самое любопытное – это то, с каким уважением генералы относились к королю в Хемптон-Корте. Они сами посещали его и позволяли тысячам народа ежедневно приходить и видеть короля, целовать его руку и искать от него исцеления, в результате чего королевская партия в Лондоне и других местах была весьма ободрена, а королевских агентов можно было встретить в главной военной квартире так же часто, как при дворе.
Потом, когда они неожиданно обнаружили, что палата не согласна с их планами, они поспешно постановили, что палата должна быть подвергнута чистке. По этому поводу ими была опубликована большая ремонстранция от 18 августа [1647 года], в которой они доказывали необходимость этого акта; но стоило палате снова пойти навстречу генералам, причем она нисколько не уничтожила коррупцию своих членов, как они нашли, что чистка для них будет невыгодной, они отложили в сторону свое прежнее постановление и продолжают заседать в палате в том виде, как она есть.
После этого они опять занялись королем. Они снова послали ему ньюкестльские предложения, хорошо зная, что он не подпишет их; в то же время они надавали королю так много обещаний, так обнадежили его перспективой реставрации, что он все более склонялся в сторону армии, выражал генералам свое благорасположение и в своем ответе палате отдавал предпочтение предложениям генералов пред предложениями парламента. В действительности гранды армии сами желали возобновить переговоры; некоторые из них в палате яростно выступали против предложения о прекращении всяких переговоров с королем, заявляя, что таково мнение всей армии и что иначе они не гарантируют парламенту поддержки армии; в этом духе они принялись затем обрабатывать людей в армии, составили петицию от имени армии, а добрые, но слабые люди дали себя увлечь, подписав эту петицию, которая затем и была представлена палате.
Эти странные и таинственные события совершенно изменили положение вещей в армии: многие офицеры и целые полки, презрев всякие угрозы, выбрали новых агентов, чтобы следить за текущим моментом, так как солдаты опасались, что стране угрожает крайняя опасность. Большую часть офицеров нельзя было никакими средствами заставить признать, что армия солидаризируется с королем, а агенты, найдя, что все прежние обязательства, обещания и декларации нарушены и совершенно отвергнуты и что государство дошло до крайней степени опасности, – составили Народное соглашение, основанное на принципах равного права в целях объединения всего неразвращенного народа. Гранды армии вначале всячески возражали против этого, так как Народное соглашение совсем было не в их интересах, но, видя, что оно принято армией, они заявили, что, хотя их взгляды и не совпадают с теми, которые выражены в Соглашении, они тем не менее не будут противиться ему.
После этого весь план их сразу меняется: самым главным для них стало – как бы им выпутаться из положения и отделаться от короля, с другой стороны, они задались целью скомпрометировать и подавить сознательную партию в армии. Для разрешения первой задачи они задумали перевести короля на остров Уайт, где им можно было бы легче изолировать его от других людей и таким образом самим целиком завладеть им. А чтобы он согласился добровольно отправиться туда, они использовали его страх, внушив ему, что на него готовится покушение, и убедив его переменить свою резиденцию. Для большей вероятности они заставили подполковника Генри Лильберна оклеветать своего брата Джона (который тогда особенно стоял на пути грандов), что будто тот замыслил убить короля; для доказательства этого они никогда не осмелились заставить этого клеветника выступить публично (хотя по этому поводу многими благомыслящими людьми и подавались петиции); за эту услугу они продвинули его по службе, назначив его комендантом Тайнмаузского замка, обойдя при этом права другого его брата, Роберта, где этот юноша за свое отступничество, виновниками которого были генералы, потерпел заслуженное наказание, как вероломный изменник. При этом они хотели убить двух зайцев сразу, выдумав для нас имя, которое всего более ненавистно народу и поэтому могло породить веру в предполагаемое убийство. Здесь, между прочим, мы хотели бы отметить, что слово «левеллеры» придумано и присвоено как раз тем в армии (и в других местах), которые борются против всякой тирании, будь то тирания короля, парламента, армии, государственного совета и пр., и хотя не так многие верят этому, как об этом думают сами выдумщики, все же они и их агенты старательно распространяют эту и подобную им клевету в расчете на легковерие и доверчивость народа.
Но вернемся к прерванному. Итак, король был удален; тогда они решили, что настала пора расправиться со сторонниками Народного соглашения, и со всей яростью обрушились на них. На первом же армейском собрании близ Уэра был расстрелян один солдат за то только, что он настаивал на осуществлении нью-маркетских обязательств и на принятии Народного соглашения. Член вашей палаты майор Скотт подвергся недостойному обращению и был заключен в тюрьму, его и полковника Рейнсборо обвинили в сочувствии Народному соглашению; полковника Эйрса, майора Кобетта, капитана Брея и многих других заключили в тюрьму в Уиндзор, где офицеры, выступая в качестве тяжущихся сторон, судей и жюри, делали что хотели: одних приговаривали к смерти, других – к позорным наказаниям, допуская такой произвол, какого еще никогда не было на свете. Этому можно было бы не поверить, если бы мистер Солтмарш и другие исчерпывающе не засвидетельствовали их жестокости. После этого им удалось провести постановление о заключении в тюрьму пяти честных граждан за то, что они выступали в защиту Народного соглашения и требовали возмездия за кровь солдата, расстрелянного в Уэре; эти граждане были уволены со службы и, по сведениям лондонских агентов, им запрещено было выступать на митингах.
Когда же генералы решили, что армия реорганизована в соответствии с их планами и что поддерживавшие их офицеры удовлетворены жестокими мерами против левеллеров (а левеллерами они прозвали всех, кто выступает в защиту идей общего права), они нашли, что им нечего больше ждать от короля в смысле получения от него богатства, почестей и власти и что им невозможно будет удержать в своем повиновении своих офицеров и солдат в случае союза с королем. Поэтому они сразу опрокидывают все надежды короля и дают перевес в палате предложению о прекращении с ним всяких переговоров; теперь они отбросили свою прежнюю угодливость по отношению к королю и его партии и снова обнаружили притворство и злоупотребление доверием армии; это заставило всех проницательных людей понять, что им надобно порвать с такого рода людьми, у которых нет совести и которые нарушают свое слово.
Следующим их делом была перемена управления в лондонском Сити. Для этой цели они, к великому удовольствию жителей Сити, ввели в Уайтхолл и другие места несколько полков конницы и пехоты; еще раздражение было произведено заключением в Тауэр (без всякого суда и несмотря на поданные петиции) лондонского лорд-мэра и нескольких ольдерменов; арестованные были потом преданы суду лордов вопреки известному закону страны, но после того как они отказались от такой юрисдикции, они были без всякого суда освобождены от ареста. Это было явным террором по отношению к Сити, равно как и смена городских властей, произведенная ими в целях подчинения управления Сити своим целям.
Около этого же времени они начали применять свою военную власть к лицам, не принадлежащим к армии; так, был приговорен к смерти в Уайтхолле мистер Уильям Томпсон. А затем снова началось переформирование армии. С этою целью высшие офицеры под предлогом уменьшения государственных расходов (как будто вновь набранный полк для Тауэра не был тягостью) стали распускать лейб-гвардию. В действительности это было сделано потому, что эти части состояли из наиболее сознательных лиц, верных своей стране и прежним обещаниям. Подобным же образом многие другие добрые люди были выброшены из других полков. Это был план путем чистки лучших и наиболее решительных людей превратить армию в банду наемников, рабских исполнителей низких желаний и беззаконного произвола кучки людей.
Когда же эти добрые люди отказались быть распущенными, ссылаясь на нью-маркетское соглашение (где говорится, что пока цели не будут вполне достигнуты, армия не должна быть распущена), – генералы стали применять тиранические меры, арестовывая их и приговаривая к смерти. А ведь когда-то они сами отказывались распустить армию (несмотря на приказание парламента) по тем же самым мотивам и в силу того же обязательства! Из всего этого очевидно, что они, согласно принципу политиканов, считают себя совершенно свободными там, где другие люди чувствуют себя связанными, и что для них обязательства имеют только временный характер и характер простой церемонии, а хорошим и справедливым для них является только то, что содействует их коррупции и их ближайшим честолюбивым планам.
Таким образом, наиболее удобный случай, какой когда-либо предоставлялся Англии для восстановления нашей свободы, был упущен благодаря их указанным изменчивым решениям и произвольным, не оправдываемым разумом поступкам. В результате этого борьба партий дошла до крайнего обострения, а над народом прямо издевались, обманывая его красивыми обещаниями, и все это делалось под личиной религии. И вот армия, которая лишь несколько месяцев тому назад была предметом радости и надежды для всех слоев сознательного народа, теперь стала, если так можно выразиться, посмешищем и позором для всей нации. Дело дошло до того, что если раньше для солдат ничего не жалели (в надежде на их добрые обещания и декларации), то теперь этим солдатам стали отказывать даже в хлебе и готовы были забросать их камнями всюду, куда они приходили.
Торговля остановилась, бедность возросла, число недовольных увеличилось и наконец вспыхнул такой пожар, какого еще никогда не было; и нет сомнения, что это было лишь естественным результатом того страшного разочарования, которое охватило нацию и которое ведет к всеобщему восстанию и бунту, то есть к тому, к чему не могли привести даже прежние политики. Нация теперь находится в большей опасности, чем тогда, когда ей угрожали насилие и замыслы ее врагов. И все это должно быть приписано несправедливым, пристрастным и вероломным действиям этих людей.
Но когда они [офицеры] неожиданно увидели, что им угрожает серьезнейшая опасность от врагов, они, которые прежде проявляли величайшее упрямство, теперь серьезно стали раскаиваться (что, как доказывает последующее, впрочем, также было лишь притворством). Видит Бог, как нам хотелось верить им и их искренности. С выражением величайшей скорби они признали, что они руководились гнилыми принципами политиков; что они заслужили порицания за свои действия против честных людей, что они называли левеллеров иезуитами и другими бранными словами, но что впредь этого от них уже никогда не услышат, и что если нации суждено быть счастливой, то лишь при условии принятия левеллерских принципов. Они призвали всех забыть всякие несогласия, простить взаимные обиды и объединиться всем против общего врага, чтобы, если Богу будет угодно (при наших соединенных усилиях), освободить нас от этого моря опасностей; они торжественно заверяли, что никогда не отступят от справедливых принципов, никогда не будут преследовать честных людей, не будут замыкаться в особую партию и т.д., но будут всецело руководствоваться Народным соглашением для будущего устроения мира этой нации.
Как они выполнили свои обещания, это будет видно, если мы беспристрастно рассмотрим дальнейший ход событий, доказывающий их новое падение и раскрывающий их крайнее лицемерие. Лишь только (по милости Божией и с помощью наших друзей) они закончили кольчестерскую кампанию, они немедленно привлекли к ответственности ряд лиц, выступавших в Сент-Ольбансе в защиту капитана Рейнольдса; последние предпочитали скорее лишиться службы, чем быть под командой жестоких офицеров, которые, кроме того, на коленях пили за здоровье короля и заявляли, что они скорее готовы сражаться против левеллеров, чем против кавалеров. Обвиняемые были приговорены к смерти, но вскоре освобождены. Мы считаем, что такого рода дисциплина ведет лишь к удручению и понижению духа английского народа. Далее, так как полковник Рейнсборо когда-то противодействовал их несправедливым действиям, они выбросили его под благовидным предлогом из армии, предоставив ему номинальное командованием морскими силами; здесь, вследствие узких полномочий, предоставленных ему как адмиралу, он не мог управлять ни кораблями, ни офицерами, почему и не был в состоянии подавить мятеж и, по желанию моряков, был удален с должности. По его возвращении высшие офицеры, найдя, что он по-прежнему неуклонно противится их целям, назначили его на опасную и тяжелую службу под Помзрет. Он отправился туда с большой неохотой и недоумевая о причине такого назначения. Своим друзьям он откровенно говорил, что его душа предчувствует несчастье, которое потом действительно и разразилось. Но что особенно заставляет огорчаться его друзей и подозревать, – это то, что его брат не только не получает помощи, но скорее встречает всяческие помехи в поисках и преследовании виновников этого кровавого и бесчеловечного убийства.
На севере ввиду боевых действий и недостатка армии левеллеры (как их называют) сначала пользовались покровительством; они были отправлены в Бузм, где, забыв все прежние обиды и оскорбления, мужественно рисковали своей жизнью, нисколько не подозревая об обмане и вероломстве. Когда же опасность миновала и враги были подавлены, они снова впали в немилость и стали предметом еще большей ненависти и презрения, чем раньше.
Во-первых, были подвергнуты штрафу многие солдаты за подачу петиции в пользу майора Рейнольдса о том, чтобы он был назначен вместо майора Хентингтона, причем им угрожали раскроить черепа, а некоторых из них подвергли побоям. Далее, был смещен майор Джон Кобетт, несмотря на то, что он с исключительным мужеством отвоевывал Тайнмаузский замок, от каковой опасной операции отказался его непосредственный начальник. Вместо него комендантом замка был назначен один член парламента вопреки акту о самоотречении. Наконец, майор Уайт, который выполнял самые рискованные операции на севере в качестве подполковника и одновременно нес обязанности майора в полку генерала Ферфакса, за то, что он был человеком непоколебимых взглядов, был лишен должности подполковника и получил назначение в другой полк. Так поступали они не только в отношении этих джентльменов, но и всех других, офицеров и солдат, на севере и на юге, так как политика их Совета была одинакова здесь и там.
И как раньше, лишь только был достигнут первый крупный успех против Сити, когда народ с законным правом ожидал, что столь славное и неожиданное благословение Божие будет использовано к благу и выгоде республики (как на это дали право надеяться их последние раскаяния, обещания и заявления), события обнаружили, что генералы стремились к совершенно иному. Они с еще большею наглостью вернулись к своим прежним намерениям стать абсолютными господами над республикой, но здесь они встретили одно существенное препятствие: единодушное и всеобщее выступление жителей Вестминстера, решивших напролом защищать свое дело.
Это особенно выявилось при подаче петиции в сентябре прошлого года, где содержалось требование о принятии Народного соглашения, от которого генералы и офицеры не могли еще отречься.
Тогда офицеры снова закричали о единении и приказали своим агентам собирать митинги и договариваться с теми, которые раньше всех стояли за Народное соглашение и которые включили в петицию 11 сентября основные требования этого Соглашения.
На деле и это было не чем иным, как маневром со стороны офицеров, чтобы ошеломить деятельную и бдительную партию и усыпить ее, в то время как они будут продолжать по частям выполнять свою работу.
Внешне казалось, что они только и заняты Народным соглашением, в действительности же это было только забавой, обманом и надувательством по отношению к тем людям, которые искренне желали проведения Народного соглашения в жизнь. Офицеры затемнили, запутали смысл Народного соглашения, сократили его и извратили во многих отдельных пунктах, хотя постоянно клялись, что очень желают его. Тем временем, отвлекши внимание добрых людей, они тайно и спешно преследовали совершенно другие цели. Тогда добрые люди, убедившись, что офицеры преследуют чуждые им цели, принялись со всей искренностью вырабатывать свой совершенный и полный проект Народного соглашения, включив в него все основные свободы и все требования об устранении общественных бедствий, как это пространно излагала петиция 11 сентября.
Многие из этих петиционеров выражали желание, чтобы Народное соглашение было принято без каких-либо особенных и жестоких судебных процессов, как это имело место недавно, без введения армии в Лондон, без раздробления палаты, без предания короля суду чрезвычайного трибунала, чего никогда не было в истории английского правления.
Петиционеры правильно предвидели, что офицеры своим мнимым сочувствием к Народному соглашению хотят лишь обмануть народ. Действительно, установление господства в Государственном совете и через него во всей стране – вот что было главным делом, чего домогались и к чему стремились офицеры. Они низлагают короля, уничтожают палату лордов, терроризируют палату общин и сводят ее до роли канала, через который проводятся декреты и постановления тайного совета кучки офицеров. Одновременно с этим они создают свою судебную палату, свой Государственный совет и провозглашают народ верховной властью, а парламент – высшим авторитетом.
Все эти мероприятия (многие из которых были предметом желания благомыслящих людей), однако, были проведены в такой форме, что содействовали исключительно целям офицеров, устраняя все, что стояло на их пути к власти, богатству и господству.
И хотя все это нами предвиделось, все же так показались убедительны их внушения для многих добрых и благомыслящих людей из народа, как солдат, так и других, что они действительно поверили офицерам, стали надеяться на них и сочли, что не могут лучше использовать свое время и способности, как оказывая им всяческую помощь и поддержку.
Единственно, чего боялись офицеры, это того, что им помешают наши разоблачения их лицемерия и предательства и что нам будут верить в этом.
С этою целью они прежде всего строгими мерами заставили замолчать печать; далее они обрушились на нас клеветой и всякого рода ложными доносами, какие только могла изобрести их злоба против нас. И как чудовищно низки были они в этой травле, что старались проникнуть во все наши дела, использовали всякое наше знакомство и дружескую близость, и в заключение выставили против нас такие скандальные обвинения, какие обыкновенно выставлялись лишь прежними государственными деятелями и которые, если их исследовать, противоречат друг другу и ни в малейшей степени не соответствуют действительности.
Этими средствами они снова укрепили свою власть, до тех пор, пока Бог не воздвигнет против них наших врагов как заслуженное наказание за их низкое отступничество или пока их многочисленные и жестокие насилия настолько умножатся, что народ сам сбросит их с высоты узурпированного ими величия.
Они уже потеряли любовь народа и держатся теперь одной силой; те немногие добрые люди, которые еще поддерживают их, когда-нибудь поймут, орудием кого они являются; поймут, насколько противоречит их интересам содействие планам кучки этих надменных и властных людей и как легко для них обратить свои способности в силу к лучшему, к целям, преследующим благо общества и выраженным в их прежних обязательствах. И когда жалобы отягощенного народа и их собственное сознание уяснит добрым людям это, они будут жалеть, почему они так долго уклонялись от истинного пути, и тогда они обратят все свое мужество и энергию на то, чтобы освободить свою угнетенную страну от того страха и пленения, под тяжестью которых она теперь стонет.
Правящие офицеры говорят о свободе, но какая это свобода, если они заставили замолчать печать, которая по праву является и считается у всех свободных народов самым существенным признаком свободы? Не напоминают ли они этим Иуду-предателя, величайшего преступника и злодея, которого даже епископы и Звездная палата постыдились бы признать своим.
Какая это свобода, когда честных и достойных уважения солдат присуждают к позорным экзекуциям, заставляют их проезжать публично верхом с лицом, обращенным назад, и ломают мечи над их головами только за то, что они подали петицию, в которой защищали свободу? Разве это не новый способ сокрушить дух английского народа, чего никогда не снилось ни Страффорду, ни архиепископу Лоуду? Мы, право же, не видим никакой разницы между теми и другими.
Также в отношении свободы совести. Что мы можем ожидать здесь, судя по делу одного достойного члена вашей палаты, если будет продолжаться их господство?
Что касается заключения мира, то какого мира можно ждать, если высшие офицеры армии господствуют в вашей палате и в Государственном совете и являются всем во всем в Армейском совете, если военная власть в действительности господствует над властью гражданской? Мы открыто признаем, что мы не видим,
чтобы что-нибудь делалось для достижения мира, мы видим только, что народ ежемесячно облагается громадными налогами, как будто война стала единственным ремеслом страны или как будто народ обязан содержать армию, независимо от того, хорошо у него идут дела или плохо, есть у него хлеб или нет.
И относительно благополучия нации – что сделано в этом направлении? Ничего. С того времени, как офицеры стали у власти, только увеличились злоба, ненависть и вражда, которые породили наши прошлые несчастные разногласия. Офицеры как будто полагали все свое счастье во всеобщем разделении нации, не содействуя ни в малейшей степени делу примирения, не заботясь о том, чтобы сделать народ веселым и довольным, что приводит к успеху в делах и изобилию, не стремясь к тому, чтобы были забыты отдельные печальные воспоминания и устранены различия партий. Ни о чем об этом не заботятся, а делают лишь то, что ведет к озлоблению народа, этому источнику беспорядков, бедности и нищеты.
Разве не увеличилось бремя налогов оттого, что судьям, являющимся их креатурой, назначено жалованье по 1000 фунтов в год, не считая обычных судебных доходов? Судебные пошлины давно уже считаются тяжелым бременем; но было ли произведено какое-либо их сокращение или что было сделано по борьбе с судебной волокитой? Коснулись ли они такого всеобщего бремени, как десятины, разъедающей подобно язве промышленность и сельское хозяйство? Или что они сделали в отношении акцизов, которые за счет желудка трудящихся и бедняков обогащают ростовщиков и прочих жадных червей республики?
А что они сделали для установления свободы торговли, для уничтожения невыносимых таможенных пошлин? Ничего, кроме того, что посадили сотни новых жадных мух на старые язвы народа.
Что существенного предложили они вам в своей последней петиции, за которую вы так много благодарили их? Вы назвали их желания умеренными и скромными, когда из ее содержания очевидно, что офицеры намерены только закрыть рты своим солдатам и погрузить их в приятную дремоту, в то время как сами они заняты своими планами установления абсолютного господства. А где их судебное обвинение против исключенных членов вашей палаты? Почему они не находят в своей среде преступников, раздававших должности своим креатурам и родственникам?
Почему они не привлекают к ответственности тех, которые раздавали щедрые подарки с ежегодными доходами в сотни и тысячи фунтов в то самое время, когда государственный кредит поколеблен, а многие семьи вынуждены голодать, до крайности разоренные участием в гражданской войне? Почему они терпят тех, которые незаконно раздавали во владение епископские и роялистские земли? Вместо этого они сами приобрели в короткое время крупнейшие поместья – факт, на который следует особенно обратить внимание.
Почему также они не протестовали против главного судьи и других высших судей за то, что те сохранили за собой свои должности, хотя эти должности были пожалованы им (как и многим другим) парламентом, когда в нем заседали исключенные ныне члены? Почему они не привлекают к ответственности тех вероломных людей, которые бессовестным образом нарушали закон о самоотречении? Не является ли причиной их молчания здесь то, что эти люди – их креатуры и что в этом деле они сами заинтересованы?
О, несчастная Англия, которая видит это и все же терпит своих несносных хозяев!
Чего же можно ожидать от таких офицеров, которые, как это часто обнаруживалось, жаждут крови народа и солдат, наиболее активно борющихся за общую свободу, мир и благоденствие республики?
Или чего можно ожидать от Армейского совета, который требует от верховной власти издания закона, в силу которого совет офицеров мог бы присуждать к смерти всех гражданских лиц, вносящих, по его мнению, смуту в армию?
Конечно, все это только обнаруживает их истинную сущность, их внутренние намерения и стремления, которые со всей очевидностью свидетельствуют перед вами и всем миром о том опаснейшем положении, в котором когда-либо была нация.
Если у вас есть еще совесть, то все, что мы вам здесь сказали и что вам самим прекрасно известно, не может не произвести глубокого впечатления, если только вы не сообщники их планов и не находитесь во власти немногих испорченных личностей.
Впрочем, может быть, наша столь долго обманываемая и несчастная нация находится в столь отчаянном положении, что среди вас не найдется уже и одного, который был бы верен тем известным принципам, какие еще звучат в ушах каждого человека по всей стране и на которые вы из-за страха или низкого пресмыкательства закрываете свои глаза. И все же мы не раскаиваемся в том, что мы изложили здесь или в наших предыдущих петициях. Наоборот, мы особенно радуемся тому, что мы явились свидетелями истины и разоблачителями их обманных и вероломных планов, имеющих целью обмануть и поработить государство их гордости, честолюбию, страстям и жадности и установить тиранию (если не герцогскую или королевскую власть). Из последних их действий можно ясно заключить, что власть, в конце концов, будет единоличной. Какова будет ее форма, это покажет время (если только им в этом не помешают); во всяком случае, для нас одно ясно, что наше будущее так плохо, как это только может быть.
Но мы уверены, что в нашей палате есть еще члены, добросовестно выполняющие обязанности высшего народного представительства, которое действительно и реально принадлежит вам всем в целом.
Кто бы мог против этого возразить? Ни измена, ни насилие не могут лишить вас этого высшего авторитета. Но если даже вы все заражены коррупцией, – чего не дай Бог, – мы и в таком случае не будем жалеть о том, что мы представили здесь и опубликовали. Ведь это откроет глаза и поднимет дух всех добросовестных людей, как солдат, так и народа, и заставит их так остро почувствовать опасность угрожающего им рабства, что эти люди, эта шайка офицеров никогда не посмеет осуществить свои негодные намерения.