ДЕТСКИЕ ГОДЫ И УНИВЕРСИТЕТ 8 глава




В свободное время я уезжаю за город. Удобно усевшись на широкий пень среди вырубки, сажаю рядом с собой Тюку и время от времени даю ей пойманного кузнечика. Птичка сыта, но кузнечик не мясо, а лакомство, и, ухватив его поперек лапкой, она, как рукой, подносит добычу ко рту, отрывает и проглатывает маленькие кусочки. Покончив с едой, Тюка отряхивается от назойливого комара и, прищурив глаза, прячется за меня от солнца. Но вот, оставив совку на пне, я отхожу шагов на тридцать и негромко зову по имени. Птичка не желает оставаться в одиночестве. Неуверенным прямым полетом покрывает она разделяющее нас расстояние и, вцепившись когтями в мое платье, беспомощно повисает, раскрыв крылья. «Чуф, чуф, чуф», — подает она негромкий голос, глядя мне в лицо круглыми глазами. Я беру ее в руки, засовываю за пазуху так, что голова совки остается снаружи, и мы идем дальше.

Только к осени совочка научилась сама находить приготовленный ей корм. Уезжая на службу, я уже оставлял ее дома. Но зато как она встречала меня, когда я возвращался домой. Вспомните, как встречает вас иногда ваша собака. Она заглядывает в глаза, ищет ласки. Но разве можно умную собаку сравнить с птицей, и тем более с ночной птицей совкой, скажете вы! Можно. Конечно, совка не сумеет так ярко выразить свою привязанность к вам, но выразит ее по-своему.

Вечер. Вернувшись домой, я отпираю дверь и только успеваю переступить порог квартиры, как на меня сверху спускается Тюка. Но садится она не как все птицы, а, подлетев, просто вцепляется когтями в мое верхнее платье и уже потом, помогая крыльями, влезает выше и устраивается удобнее. С совкой на плече или спине я иду на кухню, мою руки, разогреваю обед и, наконец, усаживаюсь за обеденный стол. Небольшая деревянная коробка стоит рядом с моим обеденным прибором и сейчас привлекает внимание птицы. «Чуф, чуф», — негромко кричит Тюка, заглядывая мне в лицо. И тогда я открываю крышку, пинцетом извлекаю мучного червя и кладу его на стол к ногам Тюки. Но, вероятно, Тюка плохо видит на таком близком расстоянии. Торопливо она пятится назад и, когда расстояние между ней и червячком достигает около 10 сантиметров, прыгает вперед. Вцепившись в добычу когтями обеих лап, совка убивает ее, а затем, ухватив червячка поперек, подносит ко рту.

Обед окончен. Тюка тоже утолила голод и теперь, взобравшись по моей руке на плечо, трется круглой головой, покрытой мягкими перьями, о мою шероховатую щеку. Но вот она порывисто взлетает на висящую картину и, покрутившись там с полминуты, кидается вниз и с лету исчезает у меня за пазухой. Я вытаскиваю ее наружу, поглаживаю ее мягкую спинку, почесываю шейку — одним словом, веду себя так, как с разыгравшейся домашней кошкой или собакой. В такие минуты я забываю, что передо мной дикая ночная птица.

Прошла осень, потом — большая часть зимы; мартовские метели сменились яркими весенними днями — потекло с крыш.

Однажды я проснулся среди ночи. Меня разбудило непривычное беспокойное поведение Тюки. С раскрытыми глазами я лежал в темноте и не мог сообразить, что творится с моей любимицей. Около минуты она беспрерывно кругами носилась под потолком, а затем, усевшись на буфет, издала громкий и чистый свист — свист, который я так любил слушать в весенние южные ночи. Я замер в ожидании нового крика, но Тюка сорвалась с места и вновь закружилась под потолком. Наверное, прошло около часа, а совка не могла успокоиться. Изредка она присаживалась на картину и, передохнув, вновь принималась за свои упражнения в полете. Но чем дольше она кружилась под потолком, тем ее полет становился менее уверенным. Вот уже несколько раз Тюка натыкалась на висящий провод лампы и наконец, зацепившись крылом за стену, мягко скользнула вниз за кушетку. «В чем дело?»

Я зажег свет, взял птичку в руки. И в ту же секунду почувствовал какую-то странную перемену.

В моих руках напряженно, почти судорожно вздрагивала совсем чужая мне сильная птица. «Тюканька», — гладил я мягкое оперение совочки, поднося ее к своему лицу. Но на меня глянули какие-то дикие, широко раскрытые, но не видящие глаза. Тюка смотрела не на меня, а куда-то вдаль. Когда я разжал руку, она вновь стремительно взлетела вверх и закружилась под потолком комнаты. Только около четырех часов ночи совочка несколько успокоилась и перестала носиться своим стремительным полетом.

То же повторилось и в следующую ночь. Около десяти часов вечера Тюка вновь превратилась в сумасшедшую птицу и с маленькими перерывами пролетала под потолком комнаты почти до конца ночи. На третью ночь я посадил сову в большую картонную коробку, затянув ее сверху марлей. Я плохо спал в эту ночь и беспрерывно слышал, как моя бедная птичка билась в темнице. «Когда же это кончится?» — с раздражением думал я на четвертую ночь, выведенный из терпения поведением совочки.

И вдруг, когда мои нервы дошли до предела, совочка прекратила ночные полеты и стала прежней, ручной и веселой птичкой. Только каждую ночь сквозь сон я слышал такой чистый и громкий и в то же время убаюкивающий свист птицы. «Клюю-клюю-клюю», — до утреннего рассвета кричала Тюка.

С этого момента ровно год прожила у меня в квартире совка. Когда же в следующую весну она вновь стала беспокойной, я, выезжая в Астраханскую область, захватил ее с собой. В одну из ночей, воспользовавшись остановкой поезда на маленькой железнодорожной станции, я предоставил моей пленнице свободу.

Видимо, для читателя осталось не совсем ясным странное поведение совки. Совка-сплюшка — перелетная птица, и ее беспокойство каждый раз совпадало с весенним пролетом вольно живущих совок.

Пусть читатели не думают, что совки-сплюшки — обитатели только нашего юга. Вспоминается случай, о котором я позволю себе сказать несколько слов.

Как-то в Калининской области я заночевал в еловой рёлке, возвышавшейся среди мохового болота. Это случилось 12 апреля. С вечера я решил выследить, куда слетаются петухи глухарей для тока. Но кругом было так много интересного, что я, бродя по лесу, потерял направление и ориентировку и понял, что в этот вечер не найду дороги к деревне.

Темнело, когда неожиданно в воздухе мелькнула крупная птица и уселась на моховую кочку в четырех шагах от меня. Не сводя с нее глаз (это была глухарка), я застыл на месте. Пораженная странным предметом, как каменное изваяние, замерла и птица. Мы стояли друг против друга, не смея моргнуть глазом. Это продолжалось очень долго, и сколько бы длилось еще — не знаю. Но я кашлянул. Рыжая лесная красавица шарахнулась от меня в сторону и с клохтаньем исчезла в сумерках за корявыми соснами.

Когда же совсем стемнело, все мое внимание было поглощено глухарями. Издавая крыльями своеобразный звон, они прилетели из-за болота и в тишине ночи с грохотом усаживались на ели и сосны по краям рёлки.

Но угомонились и глухари, и тогда до меня донеслись дикие крики. Это рявкала и завывала акклиматизированная в Калининской области енотовидная собака. Долго слушал я эту странную музыку, пока холод не заставил меня позаботиться о ночлеге. Но не разводить же костер, когда несколько глухарей ночуют в этой маленькой рёлке. Усевшись на хворост под старой елью, съежившись и охватив руками ружье и колени, я заснул крепким сном. Меня разбудил предрассветный холод. Темень и тишина стояли кругом.

А некоторое время спустя, когда я неуверенно брел по зыбким заиндевевшим кочкам, лес, болото — весь мир, казалось, наполнился трубными звуками. «Крри-крруу, кррии-крруу», — криками встречали журавли наступающее утро.

И вдруг в стороне я услышал хорошо знакомый и такой дорогой для меня голос. На темных елях рёлки, среди мохового болота, поросшего корявыми сосенками, и здесь, на севере, в это студеное раннее утро свистела совка.

 

СРЕДСТВА ЗАЩИТЫ

 

Попробуйте поймать выпавшего из гнезда молодого сокола или цаплю, и вы столкнетесь с энергичным сопротивлением. Защищаясь, соколенок перевернется на спину и выставит вперед вооруженные когтями лапы. И если вы, несмотря на это предупреждение, подойдете к нему слишком близко, он вцепится в вас когтями. Но это пустяки, а вот с молодой цаплей следует быть осторожным — это опасная птица: съежится она вся, застынет в неподвижной позе и ждет, когда человек подойдет к ней близко. А затем, быстро выпрямив длинную шею, старается нанести острым клювом страшный удар в глаз противника. Это обычные средства защиты. Но умеют защищаться животные и другими способами; их бесчисленное множество. О некоторых приемах защиты я расскажу сейчас читателям.

Вероятно, мне было лет семь или восемь, когда со мной произошел смешной случай. В то время он поразил меня и глубоко врезался в память. Мы жили в астраханских степях, на станции Ахтуба, и почти каждый день после четырех часов отправлялись с отцом в окрестности и среди природы оставались до самого вечера. Когда заканчивалась весенняя охота на селезней, переключались на рыбную ловлю. Рыбу мы ловили удочками в волжских займищах и отправлялись за ней при всяком удобном случае. Помню, среди других богатых рыбой местечек славился Власов ерик; особенно много в нем водилось крупных окуней и сазанов. Вот однажды с отцом, братом и товарищем, захватив с собой удочки и провизию, мы отправились на Власов ерик ловить окуней. Надо сказать, что с детства я не отличался усидчивостью на рыбной ловле. Ловить, конечно, интересно, особенно когда рыба хорошо клюет, но сидишь час, другой… и становится скучно. Кроме того, в то время меня интересовали только маленькие щучата и небольшие черепахи: их хотелось поймать для нашего бассейна и аквариумов.

Просидев, с удочкой около часа и ничего не поймав, я, как и всегда, соскучился, воткнул удочку в землю, а сам отправился размять ноги. Сначала я медленно шел вдоль берега в надежде увидеть черепаху или щучонка, но их нигде не было видно, и я пошел в сторону к группе развесистых ветел. Не успел я дойти до этих деревьев, как услышал голос птицы, напоминавший мне крик кобчика. «Пип-пип-пип», — громко кричала птица, прячась на совсем маленьком деревце, где, казалось, совершенно негде было укрыться сравнительно крупному кобчику. Меня это удивило, и я, чтобы отыскать птицу, подошел еще ближе. «Пип-пип-пип», — совсем рядом вновь раздался голос, и я увидел небольшую — с воробья ростом — странную птицу.

Особенно поразила меня окраска ее оперения: она изумительно походила на кору дерева, и, когда птица перебралась с ветви на ствол, ее сразу не стало видно. Вероятно, с недоверием относясь ко мне, птица не оставалась долго на одном месте. Она перелетела на ближайший пень и залезла в дупло, образовавшееся благодаря выгнившей его сердцевине.

Увидав эту неизвестную птицу, я загорелся желанием поймать ее, чтобы хоть немного подержав в неволе, познакомиться с ней ближе. И вдруг птица на моих глазах залезла в дупло. Представьте же мое состояние — ведь теперь ничего не стоило поймать незнакомку. Ну, конечно, я не рассуждал долго. Секунду спустя я бесшумно подкрался к пню, закрыл отверстие, а затем, засунув руку в дупло, нащупал птицу и извлек наружу. Как забилось мое сердце! От радости и страшного напряжения меня трясла лихорадка.

Однако в следующее мгновение все изменилось, как в сказке. Если бы на меня неожиданно вылили ушат с холодной водой, я бы не так поразился, как в ту минуту. Трудно представить, но уверяю вас — в своей руке я увидел не птицу, а медленно шевелящуюся змеиную шею и голову. Она извивалась и, кажется, издавала какие-то звуки — шипение. Не знаю, как бы поступил другой на моем месте, но я судорожно отдернул руку, а затем стал трясти ее, как будто перед тем схватил раскаленный кусок металла. Тогда случилось новое чудо, окончательно сбившее меня с толку. Змея тотчас превратилась в птицу, быстро взмахивая крыльями, поднялась в воздух и исчезла среди листвы дерева.

Всего, что я перечувствовал за эти пять — семь минут, описать невозможно… Но зато пережитое, вероятно, ярко было написано на моей взволнованной физиономии, когда я возвратился к своим. Все обратили на это внимание. И когда я, волнуясь и заново переживая острые моменты, рассказал о происшествии, мой рассказ вызвал только веселье. Оказалось, я упустил действительно интересную птицу. Она близка к нашим дятлам и называется вертишейкой, а по-украински — крутоголовкой. Когда она вертит головой и шеей, действительно напоминает змею и часто этим странным движением пугает людей и животных.

Такое поведение слабенькой и беспомощной птички, как видите, сильное средство защиты от ее врагов.

— Не беда, — утешил меня отец. — Почти такой же случай был и у меня с вертишейкой в детстве. А что она улетела — это, пожалуй, лучше. Держать в неволе вертишейку не так уж просто — слишком капризна птица в отношении пищи.

Чайку вы знаете? Конечно, знаете. Это та самая белая или сизокрылая птица, которую особенно часто приходится видеть летающей над водой и ловящей рыбок и насекомых. А вот крачка, наверное, вам неизвестна. Безусловно, многие встречали ее в природе, но просто не знают, что эта птица так называется. Поскольку я сейчас хочу рассказать о поведении речных крачек, мне необходимо хотя бы кратко познакомить читателя с этой птицей. Окраской оперения, манерой летать над прудами и реками и бросаться за добычей в воду обе эти птицы имеют много общего. Только у чаек хвост ровный, как обрезанный, а у крачек вилочкой, то есть крайние перья хвоста много длиннее, чем средние. О замечательном случае, связанном с речными крачками, я и хочу рассказать моим читателям. В то лето я с семьей жил в Дарвинском заповеднике на Рыбинском водохранилище. Как будто назло, в самый интересный период я расхворался: у меня резко обострился суставной ревматизм, распухла нога, и каждый шаг вызывал острую боль. Это удел большинства охотников. Ведь всю жизнь я бродил по воде, при этом, к сожалению, строго придерживаясь своих собственных правил. Если я надевал на охоту за утками сапоги ниже колен, то всегда находил вескую причину, чтобы влезть в воду выше колена. Заранее зная, что получится именно так, я предпочитал лазить за утками в обыкновенных ботинках и терпеть не мог очень высоких болотных сапог, способных вместить слишком много воды. В таких сапогах даже по воде ходить трудно. После каждого случая, когда я по той или другой причине попадал в воду, боль в ноге усиливалась.

— Никуда сегодня не пойдешь, — как-то заявила жена. — Посмотри, на что нога похожа, — сиди дома.

Я сокрушенно посмотрел на свою ногу. Правда, нога сильно распухла и болела, но сидеть дома в такое время мне все-таки не хотелось. И я представил себе, как мне придется в течение длинного летнего дня сидеть в комнате, смотреть на ногу и вообще носиться со своим ревматизмом как с писаной торбой. При одной мысли об этом мне стало тоскливо. При ходьбе нога еще сильней разболится. Это верно. Но почему нельзя сидеть в лодке и смотреть не на ногу, а на затопленный лес, на островки, на пролетающих уток, крачек — не все ли равно где сидеть? Кто смог бы сказать, что в моих словах не было логики? Я думаю, что никто. Я был, безусловно, прав, а когда веришь в свою правоту, доказать это другим совсем нетрудно.

— Знаю тебя, опять в воду полезешь, — уже другим тоном возразила жена.

Но я не хотел сдаваться, обещал быть осторожным и вернуться с сухими ногами.

— Неужели мне самому не дорого мое здоровье — маленький я, что ли? — Аргумент оказался достаточно веским. Одно было обидно. Я просидел первую половину дня и не мог поехать далеко. «Ну ладно, поеду покольцую птенцов крачек», — решил я и, позвав с собой частого спутника — мальчика Васю, направился к лодке.

Среди обширного водного пространства я знал маленький островок, где расположилось колониальное гнездовье речных крачек. Здесь же гнездились утки и кулички-мородунки. К этому островку мы и направили свою лодку. Спустя полчаса, покрыв по воде около трех километров и заехав с подветренной стороны, мы стали приближаться к острову.

«Кирры-кирры», — беспокойным криком встретили нас несколько десятков крачек и, видя, что лодка направляется к гнездовью, высоко поднялись в воздух и с тревожными криками стали описывать широкие круги над островом. Когда мы подъехали совсем близко, много маленьких пестрых птенчиков-пуховичков побежало от нас в противоположную сторону острова. Бегущий птенчик хорошо заметен, но как только останавливается и затаивается среди скудной растительности, он тотчас исчезает из виду.

Кое-как причалив лодку, мы сошли на берег и приступили к ловле и кольцеванию птенцов. Однако их было нелегко найти — беззащитные птенчики умели использовать свою покровительственную окраску. Прижавшись к почве и оставаясь неподвижными, они ничем не выдавали своего присутствия.

— Вася, не зевай! — крикнул я, указывая на убегающего пуховичка крачки. В этот момент птенчик достиг воды и, войдя в нее, уверенно поплыл от берега. Он отплыл уже метров пять или семь, когда, размахивая руками и разбрызгивая воду, мальчуган нагнал и схватил беглеца. И вот тогда произошел случай, которого я никогда не забуду.

Хорошо известно, что болотные крачки, а среди них особенно черная крачка смело ведут себя на гнездовых поселениях. С высоты они бросаются на непрошеного гостя и нередко, если в этот момент человек смотрит в противоположную сторону, успевают ударить его клювом по голове.

Но на этот раз речные крачки вели себя иначе. С криком, летая высоко в воздухе, они вдруг собрались в тесную группу, молча с большой быстротой спикировали почти до самой воды и в буквальном смысле этого слова облили моего спутника дождем помета.

— Дядя Женя! — закричал Вася. Он растерянно стоял по колено в воде и, смешно подняв руки, не знал, что делать. Его глаза, волосы, вся рубаха были заляпаны белыми кляксами.

Как ни жалок был вид Васи, но я не смог удержаться от смеха; не выдержав, наконец, расхохотался и сам пострадавший. Однако веселье было прервано самым неожиданным образом.

— Давай сюда птенца да обмой лицо, — обратился я к мальчугану.

Вася, не открывая глаза, неуверенно подошел к берегу и Чротянул мне руку с пуховичком. Пока я надевал ему колечко на Ногу и записывал номер, Вася приводил себя в порядок.

— Дядя Женя! — вдруг вскрикнул он совсем другим тоном, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. — Дядя Женя, лодка…

Ничего не понимая, я оглянулся назад — и обомлел. Далеко от острова на холодных, свинцовых волнах покачивалась наша пустая лодка. Свежий ветер, видимо, с каждой минутой отгонял ее все дальше от берега.

Заночевать на маленьком открытом острове без огня и одежды с больной ногой мне совсем не хотелось. Если даже к вечеру стихнет холодный ветер, то доймут комары — их здесь великое множество.

Что предпринять? А в это время Вася уже полез в воду и остановился лишь при моем оклике. Я знал, что он плохо плавает.

Вначале холодная вода обожгла мое тело, а минуту спустя я уже плыл, не ощущая холода и испытывая от купания огромное удовольствие: ведь из-за больной ноги в это лето я купался впервые.

Купание абсолютно не отразилось на моем здоровье, а главное — я исполнил свое обещание и вернулся домой с сухими ногами. Только две недели спустя Вася развязал свой язык и разболтал по секрету, как на маленьком островке, защищая своих слабых птенчиков, его отделали речные крачки и как ветер отнес от берега нашу лодку.

Ну, а теперь с прохладного севера на одну минуточку перенесемся совсем в иную страну — в нашу Среднюю Азию.

Жаркий июньский полдень. Огненное солнце слепит глаза, обжигает кожу. Порой от невысоких барханных песков потянет слабый ветер. Но не свежесть принесет он, а пахнёт на вас горячим дыханием, как из раскаленной оечи. Я медленно бреду с ружьем За плечами, направляясь к нашему лагерю, разбитому близ аула. Впереди безбрежная полупустыня с почтой, разрисованной глубокими трещинами, поросшей скудной серой растительностью. Невыносимая жара, нет тени, молчит притихшая природа. И вдруг при ярком дневном свете я слышу громкий и хорошо знакомый мне крик ночного кулика-авдотки. Оборачиваюсь в том направлении и в 30 метрах от себя вижу занимательную картину.

Среди ровной глинистой площади, едва покрытой клочками низкорослой полыни, на корточках сидит казахский мальчик-пастушок, а против него, несколько раскрыв крылья, в угрожающей позе стоит кулик-авдотка (птица величиной с голубя). Он то и дело с пронзительным криком срывается с места, бросается на мальчугана и бьет его клювом и крыльями по лицу, голове, спине. В такие минуты мальчик то подбирает под себя босые ноги, пытается руками защитить лицо и голову от ударов авдотки, то, несколько овладев собой, старается поймать нападающую птицу. Это, однако, ему не удается.

Не понимая, в чем дело, я поспешно приближаюсь к месту происшествия и вижу в руках юного пастушка совсем маленького птенчика авдотки. Он покрыт густым дымчатым серым пухом, вдоль его спинки, четко вырисовываясь на светлом фоне, проходит черная полоска. Беру птенца из рук пастушка, сую мальчику какую-то мелочь и показываю по направлению пасущегося стада. Он понимает меня без слов и, исполняя мое желание, быстро бежит по раскаленной почве туда, где пасутся его бараны.

Старая авдотка уже не ведет себя так смело — взрослый человек не мальчик: его следует остерегаться, и хотя она растерянно бегает совсем близко вокруг меня, но не решается на нападение. Еще несколько секунд я ожидаю, когда пастушок скроется за грядой песка, и тогда осторожно пускаю птенчика на землю и наблюдаю за его поведением. Мне интересно, что он предпримет, получив свободу. И вот пуховичок делает несколько коротких, неуверенных шажков, затем быстро, но плавно приседает и, замирая в неподвижной позе, на моих глазах абсолютно сливается с окружающей почвой. Серая окраска пуха похожа на окраску пыльной глины, а черная полоска вдоль спины так напоминает черную при ярком солнце трещину в почве, что его почти невозможно заметить. Я вижу птенца, пока не отрываю от него пристального взгляда, но достаточно мне закрыть глаза на одну Минуту, и птенец исчезает бесследно.

Я отхожу шагов на двадцать в сторону, даю возможность взрослой авдотке приблизиться к тому месту, где притаился ее Птенчик, и вновь не спеша возвращаюсь к старому месту. На этот раз взрослая птица уже не кричит и не подпускает так близко к себе человека. Она спокойна за своего птенца-невидимку и отлетев в сторону, также приседает и сливается с окружающей почвой.

И вот теперь, хотя обе птицы от меня близко, я не вижу ни старой авдотки, ни ее птенчика. Тогда я бросаю платок на место, где спрятался птенчик, и иду к месту, где скрылась его мать! Неожиданно она взлетает у меня из-под ног и на этот раз улетает далеко.

Тогда я опускаюсь на колени и пытаюсь отыскать птенчика, но его нигде не видно. Конечно, беззащитный птенчик не мог убежать за матерью, для этого слишком слабы его ножки. Зато он обладает великой силой — умеет пользоваться своей покровительственной окраской и так спрятаться, что его не найдет ни человек, ни хищная птица.

 

ПОД ЗАЩИТУ СИЛЬНОГО

 

Как-то я возвращался с охоты проселочной дорогой и только успел миновать деревеньку, как меня нагнал мальчик. Он, видимо, очень спешил и запыхался при быстрой ходьбе. Однако нагнав меня, пошел медленнее, равняясь по моему шагу. Это заставило меня обратить на него внимание.

— Ты чего? — невольно вырвался у меня вопрос.

— Кутька отнять хотят, — кивнул он назад головой и, распахнув курточку, показал толстого щенка. Согревшись, он спал сном праведника.

Я оглянулся назад. Той же дорогой поодаль от нас торопливо шла группа школьников. Они возбужденно обсуждали что-то, недружелюбно поглядывая в нашу сторону.

— Дядь, я с тобой пойду, а то они бить будут и кутька отнимут, — попросил мальчик.

— Не тронут, — успокоил я его.

И, уже не говоря ни слова, мы пошли «дальше и так же молча расстались, когда вошли в станционный поселок и поравнялись с домом мальчика. Его сверстники так и не решились подойти близко.

Во время этого перехода каждый из нас был поглощен своими мыслями. Я подумал о том, что в трудные минуты жизни не только дети стремятся под защиту сильного. Очень часто так же поступают животные, и не только домашние, что естественно, но и дикие, избегающие при других обстоятельствах близости человека.

Сейчас я и расскажу о полевом жаворонке и маленьком соколе-дёрбнике. Преследуемый соколом, жаворонок прилетел ко мне искать защиты. Однако перед тем как рассказать об этом случае, мне хочется познакомить читателей с некоторыми соколами и с теми приемами, какие они применяют, чтобы поймать свою быстрокрылую добычу.

В нашей стране обитают соколы девяти видов. Они хорошо отличаются друг от друга размерами и окраской оперения. Самый крупный наш сокол — кречет. Это не очень большая, но сильная, вернее, могучая птица. Взрослый кречет немного крупнее ворона. Самцы кречетов, которые мельче самок, весят около килограмма, самки достигают 1400, редко 1600 граммов. Самые мелкие соколы нашей страны — кобчик и дёрбник. Самки этих соколов не крупнее галки, а самцы — еще меньше. Не только размерами и окраской оперения соколы отличаются друг от друга, но и нравом, полетом и манерой ловить добычу.

Возьмите-ка для примера маленького сокола-кобчика или нашу пустельгу и понаблюдайте, как эти мелкие соколы охотятся за грызунами и насекомыми в полях и лугах. Взлетит сокол со стога сена, поднимется невысоко в воздух и, часто взмахивая крыльями, секунд сорок, а то и дольше бьется на одном месте. Его темные большие глаза устремлены в траву, хвост раскрыт веером. Вот сокол замечает что-то живое. По косой линии он скользит вниз, схватывает добычу своими сравнительно слабыми лапками и вновь поднимается в воздух. Последите минут двадцать за такой охотой, и вы обязательно придете к выводу, что это не настоящий сокол. Во всяком случае, не тот замечательный сокол, о котором писал Горький. И вы не ошибетесь.

Всех соколов ученые подразделяют на две группы — на «настоящих» и «ненастоящих». К ненастоящим соколам относят кобчиков, степную и обыкновенную пустельгу. Остальных соколов, населяющих нашу страну, принято считать настоящими соколами.

Что же они собой представляют, чем отличаются друг от друга?

Сидящего настоящего сокола уже издали легко отличить по своеобразной гордой посадке, а летящего — по полету. Если же вам посчастливится увидеть, как он охотится, вы сразу сообразите, что перед вами настоящий сокол. Дело в том, что эти хищники обычно берут добычу в воздухе и не просто ловят ее своими когтистыми лапами, что характерно для ястребов, а сначала бьют ее когтем заднего пальца.

Представьте себе, как впереди вас какое-то неясное тело по косой линии прорезало воздух. Скорость его движения настолько стремительна, что вам трудно уловить очертания, понять, что или, вернее, кто это несется в воздухе. Но уже в следующее мгновение становится ясно, что это сокол-сапсан ударил какую-то крупную птицу. Беспомощно кувыркается она в воздухе, в стороны летят выбитые перья. Нагнав свою жертву вторично, сапсан хватает ее когтями и, вытянув ноги и едва справляясь с тяжелой ношей, опускается на землю.

Как-то в начале мая я наблюдал охоту нашего другого сокола — сокола-дёрбника. В ту весну я собирал коллекцию птиц в степях Северного Казахстана. Среди ковылей здесь водились стрепеты, и я загорелся желанием добыть хоть одного самца в ярком весеннем оперении. Это оказалось нелегким делом. Стрепеты вели себя крайне осторожно. Уже много времени я потратил, подходя то к одной, то к другой птице, но безуспешно. Неизменно стрепет взлетал от меня так далеко, что я не решался в неге выстрелить.

Во время этой неудачной охоты я наткнулся на дёрбника. Маленький хищник спокойно сидел на степной кочке и подпустил меня совсем близко. Надо сказать, что дёрбник — ценная добыча для орнитолога. Налети он на меня, я, конечно, поспешил бы в него выстрелить. Но этот дёрбник сидел от меня так близко и в его фигуре было столько спокойствия и гордой независимости, что у меня исчезло всякое желание расценивать его как добычу. Ведь неприятно стрелять в животное, когда у него нет никаких шансов на спасение. «Что ты, однако, тут делаешь?» — подумал я, усаживаясь среди ковыля.

Я решил понаблюдать за хищником.

Ждать пришлось недолго. Кругом было много жаворонков. Одни из них взлетали из травы, другие пели высоко в голубом небе. На этот раз дёрбник не обращал на них никакого внимания. Однако хищник проявил интерес, когда далеко в стороне появилась другая птичка наших степей — полевой конек. Он взлетел из травы и, выкрикивая свою несложную песенку, стал подниматься в воздух. «Цы-вииить, цы-вииить, — едва доносилась она издали, — цы-вииить». При каждом выкрике птичка порывисто взлетала выше, затем как бы замирала на одно мгновение в воздухе и вновь поднималась вверх в такт своей песенке. Когда полевой конек высоко поднялся над землей, дёрбник соскользнул со своего сторожевого поста, взмыл в глубокую высь и стремительно понесся к поющей птичке. Он без труда нагнал ее, ударил и секунду спустя уже сравнительно медленно летел над степью, неся добычу.

Не думайте, однако, что соколы охотятся всегда удачно. И просто для примера рассказал вам об удачной охоте. И быстрокрылые хищники частенько терпят неудачу. «Соколиная дичь» тоже не дремлет и знает, как можно избежать гибели. При нападении сокола-сапсана летящая стая уток рассыпается в стороны и стремительно несется вниз. Тяжелые птицы с размаху падают в воду, издали слышится всплеск, летят брызги. Сапсан не берет плавающую птицу — он быстро летит дальше, рассчитывая захватить свою жертву в воздухе.

«Пожалуй, пора в Москву», — решил я однажды, отдыхая в Конце октября среди скал после утомительной горной экспедиции. Хороша Киргизия — хороши снеговые вершины, сизые осыпи, горные потоки, но все, что полагалось сделать, уже закончено как будто пора и честь знать.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-07-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: