Глухой ельник с примесью лиственных деревьев, разросшийся по обрывистому берегу небольшой речушки, особенно понравился мне. Здесь было уютно и тихо. Высоко к небу поднимали свои остроконечные вершины мохнатые ели, дремали толстые дуплистые осины, доживая свой век; у речки росли ольха и рябина. В самой чаще не было солнца, пахло грибами и сыростью, вокруг полусгнивших пней росла брусника. «Спокойный уголок — зверьку будет здесь привольно», — решил я и прекратил поиски.
Наступил май — кончилась весенняя охота. В одно прекрасное утро я посадил ручную куничку в маленькую корзинку и отправился к выбранному месту. Вот и знакомый участок леса — все здесь как будто по-старому, только душистые ландыши всюду пробились наружу сквозь лесной валежник. Поставив корзинку на пень, я открыл ее и выпустил зверька на волю.
Бедный, смешной Кунчик! Он никогда не был в лесу и, попав сюда, вел себя очень странно. Видимо, масса незнакомых запахов поразила его значительно больше, чем новая обстановка.
Он влез на гнилой пень, потом осторожно спустился на землю и, наткнувшись на стебель какой-то травы, стал исследовать его со всех сторон. Зверек нюхал его, лизал и все это делал с таким заразительным наслаждением, что я невольно последовал его примеру и, сорвав стебель, поднес к лицу. От него исходил запах молодой зелени и какой-то чудной свежести. А Кунчик тем временем знакомился с молодым деревцом. Он обнюхал нежную кору, дотянулся до нижней веточки и, пригнув ее к земле, стал объедать липкие душистые почки. Потом его привлекла лесная подстилка: он засовывал в нее мордочку, разгребал лапами опавшую хвою и, наконец, среди нее обнаружил навозника. Спасая свою жизнь, жук попытался забраться обратно, но это ему долго не удавалось. Кунчик же с удивлением сначала издали наблюдая за его движением, затем коснулся носом, резко отдернул назад голову и, вероятно, убедившись, наконец, что жук съедобен и совсем безопасен, съел его с жадностью.
Наблюдая за поведением куницы, я понял, что при содержании в неволе я лишал ее многих вещей, в которых, вероятно, нуждался организм животного. Но съеденного жука для Кунчика оказалось мало. Зверек, усиленно втягивая в себя воздух, стал шарить кругом, копаться в опавшей листве, заглядывать под валежник. Сначала поиски ограничились небольшим участком, где была обнаружена первая добыча. Однако второй жук, как нарочно, не попадался, и Кунчик расширил поле своей деятельности. Бегая кругом и исследуя почву, он вдруг обнаружил что-то совсем новое и непонятное — недалеко от него среди мха и травы сидела небольшая травяная лягушка. Кунчик прижался к земле, вытянулся во всю длину и, осторожно передвигая ноги и вздрагивая, пополз к неизвестному для него животному. Я с интересом наблюдал, что будет дальше. Лягушка подпустила хищника совсем близко. Когда между ними осталось не более десяти сантиметров, она сделала несколько крупных прыжков в сторону, а смешной Кунчик — я не мог удержаться от смеха — подпрыгнул с такой силой и так высоко, как будто его подбросила какая-то неизвестная сила. Когда лягушка подпрыгнула еще раз, пораженный зверек стал подползать к ней и вновь высоко подскочил, когда она, спасая свою жизнь, запрыгала прочь.
Пользуясь этим, я осторожно отошел в сторону, потом вброд перешел речку и, едва заметной тропинкой углубившись в лесную чащу, остановился. Не бежит ли за мной куничка? Но кругом было тихо. Вероятно, любопытный зверек заинтересовался лягушкой до такой степени, что не заметил моего отсутствия, иначе он, конечно, побежал бы за мной следом.
Неужели я больше никогда не увижу веселого Кунчика? Мне стало грустно. Не позвать ли его, если он прибежит на зов, не пускать его на волю, а ограничиться только прогулкой? «Кунчик, Кунчик!» — хотел крикнуть я на весь лес. Но вместо этого быстро зашагал по тропинке в том направлении, где, по моим расчетам, была железнодорожная станция.
Волюшка-свободушка всем милей всего, С волюшкой-свободушкой не нужно ничего, — вспомнил я простые слова и уже с облегчением взглянул кругом — на молодую зелень берез, на темные ели, на весеннее голубое небо. Хорошо в мае в нашем лесу!
На Украине, в Крыму, в горных областях всего Кавказа и шестами в азиатской части нашей Родины — на восток до Алтая — распространен другой близкий вид — каменная куница. Внешностью она похожа на лесную куницу, от которой, однако, легко отличается по ряду признаков. Горловое пятно зверька, например, никогда не бывает желтым или оранжевым, как у лесной куницы. Оно чисто-белое, занимает область горла и груди и отсюда двумя небольшими выступами заходит на основание передних ног. Хвост каменной куницы не особенно пышный, а мех более грубый и редкий, чем у лесной: не случайно пушники называют ее жесткой, а лесную — мягкой куницей.
На Кавказе и в Крыму каменная куница живет в горных лесах, часто устраивает гнезда в дуплах и охотно лазает по деревьям. Однако лес для этого зверька вовсе не обязателен, не обязательны также и горы. Вы можете встретить каменную куницу даже среди безлесной холмистой степи, если там есть каменистый овраг, каменоломня или развалины каменных строений человека. Одним словом, этот зверек неприхотлив в выборе места. В южных частях нашей страны он обыкновенен, а местами даже многочислен. Осторожные зверьки ведут скрытный ночной образ жизни и потому редко попадаются на глаза и еще реже становятся добычей охотников.
В свое время с ружьем в руках много побродил я на Украине в окрестностях Запорожья, но долгое время даже понятия не имел, что там живут каменные куницы. Однако, как только я выяснил, что каменистые обрывы степных балок заселены ценными пушными зверьками, и стал специально за ними охотиться, я за один зимний сезон добыл семь экземпляров. Сейчас я не буду рассказывать об этих охотах — в них не было ничего замечательного. Мне Хочется рассказать читателям о другом — об охотах за куницами на Южном берегу Крыма, где в иные годы эти зверьки встречается очень часто.
Вероятно, читателям приходилось во время отпуска или придется в будущем побывать в курортном городке Алуште. Сойдя с поезда в Симферополе, вы садитесь в автобус или троллейбус. Сначала он быстро катится по шоссе среди открытых холмистых предгорий, потом медленно поднимается в гору сквозь лесную чащу. Немного больше часа езды — автобус достигает алуштинского перевала, и перед нами открывается широкий простор На далеком морском горизонте голубая водная гладь как будт0 сливается с таким же голубым небом; слева четко вырисовываются освещенные солнцем причудливые скалы вершины Демержи. Ваша машина, делая повороты, спускается все ниже и ниже, и, наконец, миновав большую часть города, останавливается на алуштинской автостанции.
Я не знаю, куда отсюда направится читатель: быть может, он поедет дальше — в Ялту или останется в одном из алуштинских домов отдыха. Впрочем, это и не имеет большого значения. От автостанции одна из дорог пойдет у самого моря. Прогуляйтесь по ней, и в нескольких километрах от Алушты недалеко от берега вы заметите выступающие из воды живописные каменные глыбы — Черновские камни. Еще несколько сот метров вперед, и вы достигнете подножия горы Кастель. Ее вершина покрыта мелким кустарником, обращенные к морю склоны густо заросли причудливыми деревцами тернентина, средняя часть загромождена обвалом, известным под названием «Хаоса». Поднимитесь к этому месту — сюда вас приведет тропинка, прихотливо извиваясь среди деревьев. Под ногами зашуршат сухие опавшие листья, нижние ветви заставят нагибать голову, но не обращайте на это внимания. Минут двадцать пути по крутому склону — и вы у той самой россыпи. Среди обломков скал и крупных камней чернеют глубокие щели и впадины, по краям неподвижно стоит молчаливый лес. Я не случайно описываю это место. Обращенные к морю склоны Кастели и каменистые обвалы Демержи особенно богаты каменными куницами.
В том году, к которому относится мой рассказ, многие охотники Алушты вдруг заболели «куньей горячкой». Потеряв в значительной мере интерес к зайцам и зимующим вальдшнепам, они со страстью увлеклись охотой за ценным пушным зверем. Целые ночи напролет, забравшись в каменистые россыпи, сидели охотники в засадах, чутко вслушивались в неясный шелест сухой листвы, в слабый звон осыпающегося шифера, всматривались в нагроможденные камни, освещенные лунным светом.
Много терпения требуется при такой охоте. Часами нужно сидеть неподвижно, чтобы не выдать себя, не спугнуть чуткого зверя. А тут обманчивый лунный свет затрудняет стрельбу. Нелегко при этих условиях добыть такого непоседливого и быстрого зверя, как каменная куница. И если при искажающем ночном освещении охотник делал вполне естественный промах или осторожный зверек, подойдя на близкое расстояние, замечал опасность и бесследно исчезал среди каменной россыпи, то таким вполне нормальным явлениям придавали фантастический оттенок. Конечно, этому способствовала своеобразная обстановка ночной охоты, сказывались также бессонные ночи охотников. Так или иначе, но рассказы о неудачных охотах за каменными куницам часто приобретали преувеличенный, почти мистический характер. Все это только сильнее разжигало азарт и делало куницу в глазах охотников особенно драгоценной добычей. Не скрою — рассказы о куницах и на меня подействовали. Я тоже захотел хоть одну ночь посидеть на скалах.
— Пойдем на Демержинский обвал, — сказал мне однажды молодой парень Сергей. — Там все же реже, чем в других местах, бывают охотники, а 7 километров — путь недалекий.
Я согласился и на другой день в послеобеденный час зашел за приятелем. Его я застал в унынии.
— Сломал пружину затвора, — показал он мне свое ружье. — Вот тебе и охота.
— Ну, не беда, Сергей, — старался я его успокоить, — посидим с одним ружьем, по очереди. Час просидишь ты, час я — это даже интереснее — кому повезет.
Еще не успело скрыться за горами солнце, когда мы добрались до Демержинского обвала и, усевшись на краю крутой россыпи, стали ждать вечера.
Вот яркий солнечный день сменили сумерки, затем наступила ночь. Взошла луна — стало как-то особенно тихо. Только порой среди камней шуршали опавшие сухие листья. Какой-то зверек, быть может куница, но вероятнее маленький грызун — полевка, занимался своим делом. В стороне закричал сыч: его голос необычно печально прозвучал в тишине ночи.
— Куница, — поспешно ткнув Сергея и показывая рукой на россыпь, едва слышно прошептал я.
В 20 метрах от того места, где мы сидели, она появилась из расщелины и сейчас неподвижно сидела на большом камне. Но Сергей не видел зверька. Он напряженно смотрел в том направлении, куда я показывал, потом вопрошающий взгляд перевел на меня и вновь стал пристально смотреть на россыпь. Опасаясь, что непоседливая куница скроется среди камней, я выхватил ружье Из рук товарища и выстрелил. Когда стих грохот и рассеялся дым, мы одновременно увидели хвост куницы. Он вертикально поднялся над камнем. Некоторое время содрогался в воздухе и затем исчез из виду. Безусловно, куница была убита.
Несколько секунд спустя Сергей уже был на месте. Он наклонился, и я был уверен, что сейчас Сергей поднимет убитую куницу и, торжествуя, покажет мне ее издали.
— Спички есть? — вместо этого услышал я его голос и, сообразив, что тут что-то неладно, поспешил на помощь.
Убитая куница глубоко провалилась между камней. Всю ночь напролет ворочали мы с Сергеем тяжелые глыбы, жгли спички и сухую траву, но так и не добрались до драгоценной добычи. К счастью, в эту ночь никто не проходил мимо Демержинского °бвала и не был свидетелем, как два неудачника в поте лица без толку трудились на россыпи.
Два года спустя я вновь приехал в Алушту и частенько посещал холмы, чтобы пострелять пролетных перепелов.
Однажды в Сентябре мы с Сергеем спозаранку пошли к Демержинскому обвалу. Еще стояла полная ночь и в ожидании рассвета мы уселись на камни.
— Помнишь, Сергей, куницу? — кивнул я головой на россыпи.
— Как не помнить, — ответил мой спутник. Такие случаи не забываются. Сколько в ту зиму с куницами историй было, — продолжал он. — С Василием, что под Кастелью живет, я из-за куниц совсем разругался. Как встретимся сейчас на улице, — он в одну, а я в другую сторону смотрим, не замечаем друг друга. А причина такая, что рассказать смешно.
И он рассказал действительно смешной и глупый случай, которым я уж позволю себе поделиться с читателем.
Как ни интересна охота за куницами, но вскоре всем стало ясно, что толку от нее мало. Иной раз несколько ночей сряду просидит в засаде охотник и даже не увидит зверя. Спустя некоторое время часть охотников излечилась от «куньей горячки» и опять занялась зайцами. Не надо, мол, журавля в небе, лучше синицу, да в руки. Для ловли куниц же стали употреблять особые ящичные ловушки — продолговатый ящик с падающей дверкой. Если зверь заглянет в такую ловушку и тронет приманку, тяжелая дверка захлопнется наглухо. И так как всем местным охотникам было хорошо известно, что куницы часто посещают окраины города, то и ловушки ставились неподалеку от жилых построек. При этих условиях не надо далеко тащить тяжелый ящик и проверить ловушку можно в любую минуту.
«Сергей, а Сергей!» — в одно прекрасное утро окликнул его знакомый охотник Василий. Сергей остановился. «Иди сюда, куницу поймал, помоги мне ее из ловушки вытащить». С мешком в руках Василий стоял на дне оврага, где среди камней была укреплена ящичная ловушка; ее дверка была закрыта. Услышав о кунице, Сергей забыл все на свете. Охотники поставили ловушки вертикально, натянули на один конец мешок и, выдернув из пазов дверку, вытряхнули в него зверя.
— Здоровая какая! — приподнимая мешок, торжествовал Василий, Сергей тоже протянул было к мешку руку. Но в этот момент куница забилась, пытаясь выбраться наружу.
— Подожди, — отстранил Василий Сергея, — еще выскочит, — и, чтобы оглушить куницу, размахнулся и ударил мешком о землю.
— Маааау, — послышался оттуда кошачий вопль.
— Да это кот, ты кота поймал!
— Какой там кот — говорю, куница! — и Василий трясущими ся руками приоткрыл мешок и заглянул внутрь.
Лицо его изобразило страшное разочарование — в мешке действительно сидел большой черный кот.
— Я тебе говорю — кот! — и Сергей последовал его примеру. Но, заглянув, тотчас подскочил, как ужаленный.
— Да ведь это мой кот, зачем ты его бьешь!
— А, твой? Так и получай его! — вспылил также Василий. С этими словами он с такой силой поддал мешок ногой, что злосчастный кот вылетел наружу и, шлепнувшись о землю, стремглав бросился по оврагу к жилым постройкам.
Во время поездки в Уссурийский край в самый разгар полевой работы заболела моя собака Гаудик. Карабкаясь по крутому щебнистому обрыву, он сорвал себе коготь и засорил ранку. Вскоре лапа распухла и, видимо, не давала ему покоя. Конечно, Гаудик и на трех ногах был готов следовать за мной куда угодно. Но, боясь осложнений, я запер его в своей комнате и ходил на охоту без собаки. Надо сказать, что с непривычки я сразу почувствовал себя в тайге одиноким и беззащитным… Это чувство мне самому казалось смешным и нелепым, ведь в руках у меня была заряженная двустволка, и чем в сущности мог защитить меня мой маленький, четвероногий товарищ? Но я так и не смог подчиниться логике — мне явно недоставало чутья, глаз и ушей верной собаки. Вместо того чтобы все свое внимание сосредоточить на птицах, я реагировал на каждый шорох и треск валежника — все мне казалось в тайге подозрительным. И не напрасно.
Уже на другой день я столкнулся с медведем. Зверь разворотил большой гнилой пень и, видимо, в тот момент был всецело поглощен муравьями; он заметил меня, когда я подошел к нему на близкое расстояние. Прозевал и я — ведь кругом царил подкупающий безмятежный покой. В десяти шагах от меня, услышав шаги, медведь резким движением поднял голову и замер на месте. Перед ним стоял человек. Маленькие глаза животного выражали испуг и недоумение. Но затем, сообразив в чем дело, он отрывисто рявкнул и кинулся прочь с такой поспешностью, что под его напором затрещала лесная чаща. Долго, как показалось мне, стоял я на том месте, стараясь вдохнуть в себя воздух, руки и ноги дрожали, а в воздухе еще продолжала висеть поднятая зверем мелкая пыль сгнившего дерева.
— Да почему вы не хотите брать моего Тузика? — кипятился после моего рассказа о случившемся ветеринарный фельдшер, У которого я поселился. — Ведь это настоящая зверовая лайка — на не уступит вашей собаке. Только не спускайте его с ремня первый день, а потом он сам никуда не уйдет от вас на охоте.
Ну что можно возразить против таких доводов? На время болезни Гаудика я решил воспользоваться собакой моего хозяина. Засидевшийся дома Тузик был бесконечно рад этому. Пока я прикреплял к его ошейнику длинный сыромятный ремень, он бурно выражал радость: облизал мои руки, а затем ткнул в лицо своим большим влажным носом.
Вот мы и в сопках. Свободный конец ремни я привязал к ронташу-поясу — следуя за сильным Тузиком на «буксире», ц было легко подниматься на крутые склоны. Признаюсь, я cpазу оценил эти преимущества большой и сильной собаки. Разве маленький Гаудик смог бы с такой легкостью и быстротой втаскивав меня на высокие сопки? Большая сила Тузика как-то совмещалась в нем с мягкостью нрава — он безупречно подчинялся моим требованиям и не мешал наблюдать за птицами. Присутствие же чуткой собаки позволяло мне отбросить и излишнюю осторожность Много лет прошло с того дня, но и сейчас я вспоминаю его с досадой и, как ни странно, с большим удовольствием. И не потому, что этот день изобиловал дичью, а потому, что впервые в жизни столкнулся на свободе с замечательным зверем — с гималайской куницей — харзой. Да как столкнулся! Не в обиду будь сказано Тузику, но если бы со мной был Гаудик, вероятно, редкий зверь попал бы мне в руки. Впрочем, расскажу все по порядку.
Осмотрев каменистый берег Большой Уссурки, мы с Тузиком перевалили сопку и забрели в участок глухой хвойной тайги. Она покрывала крутой северный склон оврага, на дне которого журчал ручеек. Громадные кедры широко раскинули свои лохматые ветви и давали так много тени, что под ними не росла трава. Почву покрывал мох да валежник, сквозь него пробивался папоротник, местами высоко поднялись к небу, а потом погибли от недостатка света молодые деревья. Какая-то особенная тишина охватила нас, как только мы вступили в это царство хвои и мха. Ни один птичий голос не нарушал лесного молчания, и я, сообразив, что тут мне нечего делать, только решил выбраться из мрака к свету, к солнцу, как мое внимание привлек Тузик. Он энергично обнюхивал почву, древесные стволы — его поведение явно показывало, что пес нашел след какого-то зверя. Еще несколько секунд — и я заметил, что Тузик напряженно смотрит вверх на деревья.
Следуя примеру собаки, я невольно поднял голову и… не далее как в пятнадцати шагах от себя на толстой горизонтальной ветви увидел харзу. Куница не сидела, как обычно сидят на деревьях другие древесные животные, хотя бы белки; нельзя было также сказать, что она затаилась в хвое. Пусть представит себе читатель, например, лисью шкурку или даже горжетку, повешенную на ветвь хвойного дерева. Она держится средней своей частью, так сказать, брюшком, а голова, хвост, задние и передние ноги безжизненно свисают вниз. Почти в таком же положении увидел я на кедре харзу. Опираясь на хвою брюшком, она опустила вниз все четыре ноги, хвост и только голова ее была чуть приподнята — глаза зверя напряженно следили за мной и собакой. Затаив дыхание, я медленно поднял ружье и прицелился. Тузик, не сводя глаз с куницы, замер, ожидая выстрела. Все три живых существа — куница, собака и человек — неестественно долго оставались неподвижными.
«Как стрелять на таком близком расстоянии? — напряженно работала моя мысль. — Ведь большой заряд дроби вдребезги разобьет череп, в клочья разорвет шкурку — зачем тогда напрасно губить животное? Но нельзя и упустить харзу, ведь в зоологическом отношении это большая ценность». И я, чтобы увеличить расстояние между мной и куницей, решаю пятиться назад, насколько это возможно. Но увы! Я забыл, что мы с Тузиком связаны крепким ремнем, а его не оттащить от этого места. «Отстегнуть патронташ, — мелькает у меня счастливая мысль, — впрочем, поздно, нельзя больше медлить — собака бросится вперед и спугнет зверя». И я тщательно навожу ружье мимо головы животного; боковые дробины заряда, по моим расчетам, обязательно должны зацепить голову.
И вот мертвая тишина сменяется хаосом звуков. Гремит выстрел, затем раздается треск сломанного дерева, визжит, лает, завывает собака. Одновременно со звуком выстрела я соображаю, что заряд прошел мимо, расчеты не оправдались — я промахнулся. В тот же миг со страшной силой меня тащит вперед могучий Тузик; я хватаюсь, пытаюсь удержаться за довольно толстый ствол молодого дерева, но под бешеным напором собаки подгнивший ствол ломается под самым корнем и вместе со мной летит по откосу, с треском давит сухой валежник. Несмотря на ссадины и ушибы, уже в следующую секунду я вскакиваю на ноги и вскидываю ружье. Гремит второй выстрел, с кедров сыплется хвоя, падают сучья, а перепуганная харза быстро бежит по ветвям деревьев, перескакивает большие пространства, на мгновение повисая в воздухе. А по земле, ломясь сквозь чащу, с воплями за ней гонится мой Тузик. После выстрела я срываюсь с места, бегу за собакой, но, сообразив, что это не поправит дело, прекращаю преследование; ведь в ружье пустые гильзы, а патронташа нет на месте — его сорвал с меня и утащил на ремне Тузик. Игра проиграна — я безоружен.
Еще несколько минут до слуха доносится треск ветвей, лай и визг собаки; постепенно звуки становятся все тише и тише и, наконец, замирают вдали за лесистыми сопками.
И тогда в тайге становится опять так тихо, что я слышу, как напряженно стучит мое сердце, а на дне оврага, то ворчливо и глухо, то нежно и звучно, журчит по камням ручеек. Долго я еще остаюсь на этом злополучном месте, ожидая собаку; должна же она, наконец, бросить куницу, отказаться от бесполезной попытки! Но ее нет и нет Проходит около часа. В стороне за темными кедрами хрусти? сухой валежник, и я поворачиваюсь в том направлении, рассчитывая увидеть Тузика. Однако это опять не он, а маленький олень — кабарга. Не подозревая о близости человека и быстро семеня ножками, он бежит мимо по стволу лежащего на земле дерева. С интересом я слежу за каждым ее движением и, когда она исчезает, направляюсь в обратный путь.
С Тузиком мы встречаемся неподалеку от дома. Возбужденный и веселый, он нагоняет меня на лугу. Длинный сыромятный ремень тянется за ним по траве, но патронташа на его конце нет и следа. Наверное, Тузик разорвал и потерял его во время погони за зверем.
Харза — самая крупная куница нашей страны. Ее длина (от кончика носа до конца хвоста) достигает более метра. Что-то змеиное, гибкое и в то же время сильное и злобное чувствуется в длинном и тонком теле животного. Бурая спина, желтовато-бурое брюшко и яркая золотисто-желтая грудь делают мех харзы довольно красивым. Однако низкий и сравнительно жесткий волос обесценивает шкурку — мех харзы стоит недорого.
Область распространения харзы — Юго-Восточная Азия. Она населяет Гималайские горы, Индию, Китай и Индокитай, острова Малайского архипелага. К нам она проникает на среднее течение Амура и в Уссурийский край.
О жизни харзы на свободе мы знаем, к сожалению, немного.
На реке Большая Уссурка она изредка населяет широколиственные леса речной долины, но значительно чаще встречается в мрачной хвойной тайге сопок. По словам местных охотников, в зимнее время харза явно предпочитает держаться небольшими группами, совместно нападая на сравнительно крупных животных. Звери успешно преследуют кабаргу и косулю, ловят белок, соболей и различных лесных птиц. Поселяясь на берегах лесных речек, харза ловит также и рыбу. Большая часть ее жизни проходит на земле р лесной чаще, однако звери легко взбираются по древесным стволам и, делая большие прыжки, могут быстро бегать по деревьям, не спускаясь на землю.
«Ну какой же это охотник и натуралист, если его постоянно преследуют неудачи?» — справедливо могут упрекнуть меня. Мне хочется убедить читателя, что подобное представление обо мне не совсем верно и что я никогда не был охотником-неудачником. Напротив, мне «везет» на охоте, однако естественно, что наряду с так называемым охотничьим счастьем случаются и неудачи. И если удачные случаи легко забываются и теряют свою привлекательность, то досада, вызванная каким-нибудь неудачным случаем, на всю жизнь ярко сохранится в вашей памяти. Что рассказывать о том, как метким выстрелом вы добыли даже самую ценную дичь. Ведь наряду с кратковременным торжеством где-то глубоко в вашем сознании копошится неприятное чувство — сожаление о загубленной жизни. Зато, например, случай с харзой я буду всегда вспоминать с такой остротой и досадой, как будто он произошел не много лет тому назад, а совсем недавно. Мне кажется, что, прочтя о куницах и вспомнив о моих неудачных охотах за ними, читатели будут иметь о них хотя бы самое общее представление.
ЗАЙЦЫИ ЛОСИ
Как-то осенью, в начале ноября, я решил поискать зайцев. Еще с вечера со спаниелем добрался до своих знакомых в деревеньку, расположенную километрах в четырех от станции Крюково. Переночевав на сеновале, я встал до восхода солнца и, ежась от холода, отправился на охоту.
Выдалось ясное студеное утро. Пожелтевшая трава, комья земли на озимых полях, кочки и осока по краям болота — все покрыто инеем. Выглянуло солнце. Медленно поднялось оно над зубчатой стеной хвойного леса. Под его лучами чуть-чуть отмякла и потемнела озябшая за ночь земля. Но не ожила, продолжает дремать, засыпает на долгую зиму природа. В полях, в лесу, в воздухе грустная тишина, не слышно и не видно ничего живого. Только на лугу у самой деревни гогочут белые гуси, да вдали на краю молодого березняка как-то неумело и неуверенно бормочет молодой петушок-тетерев. А ведь по-своему хороша и поздняя осень!
Надо сказать, что места эти небогаты дичью. Поздней осенью и зимой в ельниках попадается рябчик, в благоприятные годы стаи тетеревов кормятся на березах, а вот зайцев — беляка и особенно русака — и прежде было немного. Издавна в окрестных деревнях держали первоклассных гончих собак и за зиму умудрялись выколотить зайчишек почти полностью. Однако до меня дошли слухи, что в предыдущий сезон заболела одна из лучших местных собак, и заяц кое-где сохранился. Кроме того, ранней весной, еще по снегу, я несколько раз натыкался на белячий и русачий следы. Зная хорошо места под Крюковым, я и решил попытать счастья.
Начал я с поисков русака. Всматриваясь в каждый клочок земли, обошел вспаханную целину, зеленеющую озимь, спустился в лощину, где тщательно осмотрел каждый кустик. Потратив па поиски около двух часов, решил, что искать русака бесполезно: зайца нигде не было. Видно, наученный горьким опытом, он спокойно отсыпался после ночи где-то в другом безопасном месте.
— Ну что ж, Чок, пойдем в лес, может там белячка найдем, — обратился я к спаниелю.
И уже с меньшей надеждой, так сказать на авось, мы направились к темному ельнику. Только зашли мы туда, как впереди с шумом поднялся рябчик. Но он поднялся в такой чаще и так быстро исчез в кроне густой ели, что я не успел выстрелить. Тогда я осторожно стал подходить к дереву в надежде обнаружить сидящую птицу. Однако мой старательный пес бегал небольшими кругами и с азартом обнюхивал лесную подстилку, при этом он так шумел, что подойти к чуткой птице было мало надежды.
— Перестань носиться! — шепотом прикрикнул я на собаку V тут же увидел крупного рогача — лося.
Он стоял среди ельника и с удивлением смотрел на суетливо бегающую собаку. А тем временем Чок, не замечая лося, подкатился почти под самые его ноги.
— Эй, ты! — замахал я ружьем на лося, боясь, что он ударит собаку. Известно, лоси ударом передней ноги способны насмерть повалить не только собаку, но даже крепкого и сильного зверя.
— Эй… ты… убирайся отсюда! — продолжая махать руками, кинулся я к ошеломленному великану.
И только тогда он повернулся и странной, трясущейся рысью побежал в чащу. Под напором мощного тела с треском ломались сухие еловые ветки. Потом треск оборвался: видимо, напуганный лось не хотел уходить дальше. Непослушание собаки меня возмутило.
Мой же глупый четвероногий приятель в своем азарте так и не заметил рогатого великана. Надо сказать, что ни на коров в лесу, ни на лосей он не обращал внимания. Вероятно, по его понятиям, лось, как и корова, не дичь — не случайно в них никогда не стреляет его хозяин! И потому, когда я, улучив удобный момент, вытянул его хворостиной, он на секунду остановился и посмотрел на меня таким удивленным и непонимающим взглядом, что моя досада мигом исчезла — мне стало смешно и немного стыдно. Но ведь хорошо то, что хорошо кончается!
— Зайца лучше ищи! — уже другим тоном прикрикнул я на собаку и зашагал дальше.
Впереди меня, обнюхивая отсыревшую землю, бежал Чок.
Замечательный лес в этом месте: высокий и густой, почти не тронутый топором, тянется на много километров. Иной заберешься в чащу, поглядишь кругом — и как-то поверить но, что ты под Москвой. Старые мохнатые ели поднимают к небу свои вершины, местами встречается дуб, много осин и кудрявых берез. Сквозь лесную глушь протянулся глубокий овраг. Весной в половодье по его дну стремительно течет веселая речка, журчит пенится, несет валежник. Позднее она обмелеет, обсохнет овраг и среди молодых тальников и густого малинника останутся только глубокие бочаги — ямы. Их края зарастут тростником и осокой. Такой глухой овраг — самое место для зайцев. Одна только досада, самого зайца редко здесь удается встретить. Где-то, конечно, лежит белячок, но трудно искать, когда подходящих мест сколько угодно, а зверя мало.