В Доме художников в Калльмюнце

А потом в их жизни был Калльмюнц. Этот город художники облюбовали еще в XIX веке, а в на­чале двадцатого сюда уже приезжали живопис­цы со всей Европы. Неудивительно, что местная гостиница, называвшаяся «У красного дрозда», была переименована в «Дом художников». В этой гостинице на улице Фильсграссе и поселились Кандинский с Мюнтер в 1903 году. Они приехали в город порознь, и их встреча произошла 19 июля.

Городок произвел на обоих сильное впе­чатление - они обошли все улочки, поднялись на гору и, потрясенные открывшимся видом, решили запечатлеть эту невероятную красоту на холсте.

Писали они и портреты друг друга. Вот на кар­тине Кандинского его Элла - в средневековом балахоне, который он сам ей придумал, спиной к зрителю. Похоже, ему не очень важно ее душев­ное состояние. Тут главное - решение чисто коло­ристических, композиционных задач. Иногда он обряжал ее в шляпу и платье, которые находил на местном блошином рынке, и она безропотно позировала ему, удивляя своим видом прохожих.

Габриэла же писала его, стараясь передать харак­тер и настроение любимого. В Калльмюице они окончательно решили, что должны быть вместе, Кандинский пообещал раз­вестись, и они обменялись кольцами.

- Я радуюсь тому времени, когда мы вместе занимаемся твор­чеством. По вечерам ты играешь, а я исступленно гравирую и гравирую. Ты со временем уже начина­ешь узнавать радость совместной работы, - го­ворил он Габриэле.

Но развод оказался делом долгим, официально Кандинский оформил его лишь в 1911 году. Габриэле пришлось мириться с не­лепым условием, выдвинутым Кандинским: он не хотел, чтобы его жена Аня и Габриэла хотя бы случайно встретились. Поэтому, когда он с Аней приезжал в Мюнхен, Габриэла по его просьбе уез­жала к своей родне в Бонн.

Родным она сообщила о «помолвке» ~ не могла скрыть свою радость. Но Кандинский, которого она уже называла мужем, совсем не торопился узаконивать их отношения. Из-за этого пребывание в доме родни с каждым разом превращалось во все более мучительную пытку - все чуть ли не хором убеждали ее: «За­будь о существовании этого русского, он только морочит тебе голову!».

Путешествия, встречи, расставания… музыка, танцы и философия

А потом в жизни Кандинского и Габриэлы насту­пили годы странствий. Май-июнь 1904 года они провели в Голландии, откуда Василии вернулся в Мюнхен, а Габриэла отправилась в Бонн, где прожила полгода, ожидая, когда из Мюнхена уе­дет Аня. Потом они путешествовали три месяца по Тунису - экзотические места, старинные го­рода, развалины... Все было интересно и неверо­ятно живописно. Домой они возвращались через Италию, и в Вероне их дороги снова разошлись.

Им было хорошо во время этих путешествий - на поездах, кораблях, в отелях - но каждый раз все заканчивалось расставанием... Когда Кандинского не было рядом, Габриэла не могла работать. Страдал в разлуке и Кандинский. Его мучили угрызения совести - и из-за Ани, ко­торой он регулярно писал и часто навещал, и из-за Габриэлы, которую он делал несчастной, подчиняя себе и не давая взамен ничего, кроме страстных посланий, где называл ее богиней, источником жизни, ангелом-спасителем и божественным пос­ланником.

- Будь со мной, - просил он ее, - умо­ляю тебя, преклоняюсь перед тобой, моя звезда, мое сокровище, моя жизнь...

А потом наступала новая встреча, новый побег из семейного кру­га и - новая разлука... На немногих совместных фотографиях тех лет Габриэла редко улыбается, Кандинский - всегда. На людях он умел быть оба­ятельным, энергичным, легким и жизнерадост­ным, но, оставшись с Габриэлой один на один, не скрывал депрессий - Габриэла умела его успоко­ить, согреть своей любовью.

Зиму 1906 года они провели вместе в Италии, а за­тем поехали в Париж. Ходили на выставки, зна­комились с новыми течениями в искусстве, обсуждали фовистов, о которых тогда все говорили, и странного художника Руссо-Таможенника.

В Париже Кандинского вдруг стали мучить сомне­ния в том, что он делает, он сказал, что ему здесь душно, и решил уехать. Но тут всегда покорная ему Габриэла восстала. Ей в Париже хорошо. Она решила снова учиться. Ее новый преподаватель Теофил Штайнлен очень ее хвалит. Да и Кандин­ский заметил, что у нее сформировался ее непов­торимый стиль, художественный почерк.

Должно быть, ревность все-таки сыграла свою роль: после очередного путешествия, в Швейца­рию, Кандинский предложил ей пожить вместе в Берлине. Им было очень хорошо. Они обнару­жили, что, кроме живописи, их одинаково волнует музыка. Они вместе ходили на концерты, слуша­ли оперы и даже устраивали у себя музыкальные вечера.

В Берлине они посмотрели все постановки выда­ющегося новатора сцены Макса Рейнхарда. Кан­динский так увлекся театром, что сам захотел пос­тавить какой-нибудь спектакль. А Габриэла, попав на выступление Айседоры Дункан, вдруг пожелала учиться танцу. Записалась в балетную студию, но Кандинский ее отговорил.

При этом сам он, вдруг подпав под влияние теософ­ских идей, начал посещать модные лекции антропософа Рудольфа Штайнера, который признался, что Кандинский понял его идеи гораздо лучше других.