Водитель грузовика заметил меня. Не доезжая сорока ярдов, он переключает фары на дальний свет. В их лучах струи дождя стелются почти горизонтально. Я поднимаю руку, чтобы помахать, и вдруг замираю на месте.
Грузовик не собирается останавливаться.
Волосы у меня на голове встают дыбом. И тут, совершенно не к месту, я вспоминаю, что говорил по этому поводу Шон: «Волосы, встающие дыбом, – это пришедшее из глубины двух сотен миллионов лет эволюции предостережение, что надо убираться к чертям собачьим из того места, где ты сейчас находишься…»
Двигатель яростно ревет, разгоняя тяжелую машину, и в то же мгновение я прыгаю в кювет с левой стороны дороги. С трудом устояв на ногах, я слышу, как под колесами грузовика скрежещет раздавленный велосипед Луизы, и машина устремляется следом за мной через канаву. Моя единственная надежда – укрыться среди деревьев, но я не могу состязаться с грузовиком в скорости, пусть даже на короткой дистанции в тридцать ярдов.
Скрежет коробки передач вселяет в меня надежду. Должно быть, обломки велосипеда заблокировали механизм рулевого управления. Пока водитель дергает машину взад и вперед, пытаясь освободиться, я добегаю до первой гигантской ивы и прячусь за нее.
Оглянувшись, я вижу, как лучи света от фар грузовика прыгают вверх и вниз. Потом двигатель неожиданно умолкает. Но фары не гаснут, и в кабине вспыхивает освещение. Я вижу за рулем фигуру, это мужчина, но дождь и расстояние не позволяют разглядеть его. Он лезет под сиденье. Я прищуриваюсь, пытаясь рассмотреть его лицо, но вдруг мои глаза обжигает ослепительная вспышка света, а в щеку больно впиваются щепки дерева. И только потом до меня доносится грохот выстрела.
Я поворачиваюсь и бегу.
Глава двадцать девятая
Паника толкает меня в спину, заставляя бездумно мчаться вперед. Одна-единственная мысль пробивается сквозь поток эндорфинов: как можно дальше убежать от мужчины из грузовика. За первым выстрелом следует второй, а взгляд через плечо говорит, что стрелок последовал за мною в лес. Время от времени он включает фонарик, освещая себе путь. Судя по его продвижению, я догадываюсь, что он заставляет меня отступать в южном направлении, в сторону сужающейся полоски земли. И теперь только вопрос времени, когда он загонит меня на узкую полоску песка и за спиной окажется водная гладь шириной в милю.
Я должна найти способ ускользнуть от него, но сейчас, здесь это практически невозможно. Остров напоминает тропические джунгли. Ветви ив и тополей сплетаются, образуя надежную защиту, но внизу, под деревьями, растительность слишком густая, чтобы можно было передвигаться тихо, даже в дождь. Мне остается один-единственный выход.
Лодочный причал, выходя на главный фарватер реки, располагается на западной стороне острова. Если бы стрелок отставал, может быть, мне хватило бы времени запустить мотор лодки до того, как он меня настигнет. Но он следует за мной по пятам. Я должна что-то сделать, чтобы задержать его. Но как? У меня нет оружия. И пока я продираюсь сквозь поросль под деревьями, в памяти всплывает: бычья крапива. Она представляет собой вьющуюся зеленую лозу высотой примерно в четыре фута, усеянную тысячами острых иголок. Эти иглы впрыскивают болезненный токсин под кожу любому, кому вздумается потереться о них или прикоснуться к ним. Попав в заросли бычьей крапивы, лошади просто ложатся на землю, чтобы избежать соприкосновения с ней. У человека уколы вызывают зуд и жжение, причем яд действует мгновенно. Южная оконечность острова ДеСалль представляет собой сплошные заросли этой крапивы.
Я снова сворачиваю к югу. Ветки деревьев хлещут меня по лицу, а побеги дикого винограда цепляются за джинсы. Местность здесь то повышается, то понижается, перепады достигают трех футов, и, когда приходится пробираться по заболоченным местам, я молю Бога, чтобы не наступить на водяного щитомордника. Мне приходилось видеть, как в высыхающих водоемах кишело до пятидесяти мокасиновых змей одновременно.
Дождь льет, не переставая, и треск, с которым мой преследователь продирается сквозь кусты, становится ближе. Сердце бешено бьется у меня в груди, по спине ручьями течет пот. Занятия свободным погружением без акваланга позволяют мне поддерживать хорошую физическую форму, но ужас затрудняет дыхание, да и похмелье вкупе с воздержанием от алкоголя тоже не способствуют быстрому бегу.
Когда я останавливаюсь, чтобы сориентироваться, раздается очередной выстрел, и ивовые щепки впиваются в мою левую руку. Я приседаю, протискиваюсь между тополями, опускаюсь на четвереньки и ползу в темноту, пока руки не начинает жечь огнем. Бычья крапива! Я оказалась в самой гуще, она повсюду вокруг меня. Никогда бы не подумала, что смогу радоваться этой боли, но в данную минуту я просто в восторге.
Преодолев еще тридцать ярдов зарослей крапивы, я сворачиваю направо, к лодочной пристани, но не успеваю проползти и двадцати шагов, как воздух взрывается страшной руганью. Губы мои кривятся в злобной, но довольной улыбке. Я выпрямляюсь и во весь дух бегу к западному берегу острова. Луч света пронзает темноту рядом со мной, за ним следует новая вспышка ругательств. Я не могу разобрать слов, слышу только вопли моего преследователя.
Сердце мое наполняется надеждой, когда я выскакиваю на полоску песка. Как вдруг я замечаю леску, натянутую поперек дороги. Это старая рыболовная леска, унизанная ржавыми крючками, и хотя я отчаянно изгибаюсь, стараясь не зацепить ее, но не в состоянии остановить стремительное движение вперед. Я проглатываю крик, когда крючки впиваются в тело. Леска обрывается, и я валюсь на песок. Тройные крючки намертво впились в мое правое бедро.
Ружье грохочет снова, и звук выстрела эхом прокатывается над песчаными дюнами. Преследователь услышал крик, и он позволил ему сориентироваться относительно моего местонахождения. Я молю Бога в надежде, что он не знает о лодочном причале, но шансы на это слишком ничтожны. Я почти уверена, что позади меня Джесси Биллапс. Кто еще знал, что я здесь, на острове?
Вскарабкавшись на дюну, я спохватываюсь и останавливаюсь. Передо мной открывается главный фарватер Миссисипи. До другого берега добрая миля, он тонет в пелене дождя и темноте.
Пригнись! – вопит голос у меня в голове. – Тебя видно на фоне облаков!
Соскользнув с дюны, я мчусь вдоль берега на юг, огибая кипарисы и завалы плавника. Вон он, лодочный пандус, впереди, в сорока ярдах дальше по берегу. Бетонные плиты под острым углом уходят в воду. Сверкающая полированным деревом прогулочная лодка прикреплена к прицепу, который стоит на песке, возвышаясь над водой примерно на пять футов. Вся проблема в том, что и прицеп, и лодка открыты со всех сторон. Чтобы быстро спустить лодку на воду, мне придется отвязать ее от прицепа и столкнуть их по причалу прямо в воду. Если мне это удастся, лодка останется на воде, а прицеп пойдет ко дну. Мне придется плыть следом, чтобы догнать лодку на открытой воде, забраться в нее, но это у меня получится, я уверена. Я скорее попытаюсь переплыть эту проклятую реку даже с парализованной рукой, чем решусь пересечь остров пешком.
Причал выглядит пустынным и заброшенным, но это ничего не значит. Если я просто поднимусь на него, даже десятилетний ребенок снимет меня оттуда из ружья. Я опускаюсь на корточки у края воды. Нервы у меня напряжены. Я жду хоть какого-то звука или движения.
Что-то не так. Я больше не слышу своего преследователя. Разумеется, на открытом берегу вой ветра стал громче, но я должна была бы слышать хоть что-нибудь. Струи дождя, полосующие воды реки, издают тот же звук, что и капли, стучащие по оцинкованной крыше, только он на несколько порядков выше и напоминает шипение. Южный ветер, который дует против течения, поднимает волны высотой в три фута и срывает с них белые шапки пены. Прогулочной лодке предстоит нелегкое плавание.
Мне нужно оружие. Ветка дерева? Ерунда против ружья. Камень? То же самое. Что у меня есть с собой?
Сотовый телефон. Если я смогу подобраться к преследователю достаточно близко, чтобы опознать его до того, как он застрелит меня, то смогу сообщить его имя полиции – и показать ему, что делаю это. Тогда убить меня может только идиот. Или лунатик, возражает внутренний голос.
Вынув из кармана «Зиплок», я вижу блеск серебристого металла, но подсветки не заметно. Неужели пакет каким-то образом умудрился замкнуть его накоротко? Я нажимаю на кнопку прямо через пластик, и экранчик озаряется светом. Но радость моя преждевременна. На дисплее появляется надпись: «Поиск Сети».
Проклятье! Мне надо перебраться куда-нибудь повыше. Собственно говоря, по-настоящему высоких мест на острове нет, зато есть более-менее подходящие для связи.
Над головой проходит голубой луч света, и сердце у меня готово остановиться. Это снова прожектор буксира, который тянет за собой против течения вереницу барж. Может быть, стоит попытаться? Замахав руками, я могу подать сигнал члену экипажа, который стоит у прожектора, но это будет чистой воды самоубийство. Я могу попробовать доплыть до буксира, но при этом меня, скорее всего, затянет под баржи, а потом и под винты корабля.
Я раздумываю над тем, не двинуться ли вдоль берега на север, подальше от лодочного причала, когда в зарослях позади вспыхивает луч фонаря, который начинает уверенно приближаться ко мне. Через несколько мгновений он высветит мою фигуру, скорчившуюся на песке.
Не раздумывая, я сую пакет в передний карман джинсов, подползаю к краю воды и бросаюсь в реку, как крыса, покидающая тонущий корабль. Вода прохладная, но не холодная, слава богу, и она приглушает жжение, вызванное бычьей крапивой. Но волны доставляют мне изрядные неприятности. Когда я переплывала Миссисипи в шестнадцать лет, ее поверхность была гладкая и ровная, как стекло. А сейчас волны швыряют меня, как на качелях, а голову, которую я стараюсь держать над водой, поливает проливной дождь.
Луч фонаря снова описывает широкий полукруг, задерживаясь на том месте, где я была мгновение назад. Но меня там больше нет. Я отдалась на волю волн и плыву вдоль берега со скоростью бегущего трусцой человека, а гигантская рука течения старается утащить меня на стремнину.
Я не чувствую дна, потому что глубина начинается сразу от берега. Эта часть острова выдается в реку и, принимая на себя весь удар течения, отклоняет его к западу. Сила массы воды просто поразительная. В том месте, где Миссисипи ударяет в берег, обычно появляется канал глубиной до ста футов. Эффект усиливается тем, что Миссисипи в этом месте сужается, образуя нечто вроде водосброса, который вполне способен свалить небоскреб, окажись он на его пути.
Мне нужно сбросить туфли. И джинсы тоже. В воде они представляют для меня бо́льшую опасность, чем ружье Джесси. Я изгибаюсь, чтобы снять левую туфлю, и в это мгновение луч фонаря пришпиливает меня к гребню волны. Я не слышу удара пули о воду, но противного визга над ухом достаточно, чтобы у меня душа ушла в пятки. Кто бы ни стрелял из этого проклятого ружья, он знает, что делает. Я вспоминаю, как Джесси, рассказывая о моем отце, хвастался, что он прекрасный стрелок.
Я срываю туфлю с ноги и ныряю на выдохе, уменьшая плавучесть и вытягивая руки и ноги, как паруса, чтобы поймать течение и как можно быстрее миновать остров.
Когда я выныриваю, луча фонаря нигде не видно.
Расстегнув «молнию» на джинсах, я пытаюсь стянуть их, но они облегают меня, как вторая кожа, даже когда сухие. Проклиная собственное тщеславие, я камнем иду ко дну, пытаясь стащить с ног промокшую хлопчатобумажную ткань. Левая нога наконец освобождается, но правая никак не хочет. Вынырнув, я понимаю, почему. Рыболовный крючок крепко-накрепко пристегнул джинсы к моему бедру. Два зубца глубоко впились в тело. Я готова порвать джинсы, лишь бы освободиться, но даже если удастся разорвать мокрую ткань, я не могу себе этого позволить – учитывая то, что я задумала.
Я осторожно тяну за центральный хвостик крючка, и чувствую, как по ноге потекла струйка крови. Освободить из тела застрявший крючок не так-то легко. Я много раз видела, как это проделывал дедушка. Иногда он просто откусывал хвостик, а потом вытаскивал оставшийся в теле зубец, прокалывая кожу в другом месте. Бывало и так, что он расширял рану скальпелем, после чего вынимал крючок через разрез. Оба способа требуют инструментов, которых у меня нет.
Я не могу ухватиться за свободный конец достаточно крепко, чтобы освободить два других зубца, но у моих швейцарских часов стальной браслет. Зацепив браслетом свободный зубец крючка так, что он застрял между пластинками, я поворачиваю руку, готовясь рвануть с максимальной силой. После этого, если только я выдержу боль, крючок должен освободиться.
Глубоко вздохнув, я сворачиваюсь клубком, а потом резко распрямляюсь, дергая руку вверх и одновременно опуская ногу вниз. Кожа на бедре приподнимается, как натянутая палатка, а с губ срывается крик. От боли у меня темнеет в глазах, желудок подкатывает к горлу. Мозг подает отчаянные сигналы, требуя остановиться, но я вновь взмахиваю рукой и чувствую, как что-то рвется.
Опасаясь, что это не выдержал браслет, я переворачиваюсь на живот и смотрю на свое бедро. Там, где раньше крючок впивался в тело, теперь видна лишь дымящаяся кровью рваная дыра. Она выглядит так, как если бы в этом месте в меня вцепилось небольшое, но злобное и сильное животное. Выплюнув речную воду, я осторожно стаскиваю с ноги джинсы, стараясь снова не насадить себя на крючок. Меня одолевает искушение отшвырнуть их от себя, но я подавляю дурацкий порыв. Эта пара «бананов» еще спасет меня.
Удерживаясь вертикально только за счет работающих ног, я завязываю каждую штанину узлом. Затем забрасываю джинсы за голову, обеими руками берусь за них в районе пояса и, размахнувшись, посылаю их через голову вперед: стараюсь набрать как можно больше воздуха в этот импровизированный спасательный жилет, который отныне способен удерживать меня на поверхности в течение добрых десяти минут. Затем я опираюсь подбородком на джинсы в районе застежки, в то время как завязанные узлом штанины торчат в стороны подобно рукам надувных фигур, которые можно встретить развевающимися над входом в автосалон. Меня научили этому фокусу в сборной по плаванию, и сейчас он оказывается весьма кстати. Теперь в моем распоряжении есть некоторое время, чтобы попытаться определить, где, черт возьми, я нахожусь относительно человека, который хочет меня убить.
Итак, я удалилась от острова на пятьдесят ярдов. Теперь мне видна лишь узкая полоска песчаного пляжа, но вскоре и она скрывается из виду. Пятьдесят ярдов. Осталось проплыть всего полторы тысячи. Может, тысячу семьсот…
Самое благоразумное и безопасное – это позволить течению унести меня вдоль берега еще на милю или около того, а потом постараться выбраться на сушу. Проблема заключается в том, что мне придется выбираться на берег в месте, известном под названием Айова Пойнт. Это не город, это даже не перекресток дорог, просто точка на карте. Ближайший телефон находится на расстоянии пяти миль, добираться до него нужно через непроходимые и необитаемые болота. Необитаемые в том смысле, что там не живут люди, зато найдется масса аллигаторов и змей, которые с радостью составят мне компанию. И очень мало шансов, что поблизости найдется передающая башня сотовой связи. А вот если я переплыву реку, то окажусь менее чем в миле от шоссе номер один штата Луизиана, неподалеку от водослива Морганца Спиллуэй. Там я смогу остановить попутную машину – поскольку я осталась в одном белье, это будет нетрудно – или же пешком прогуляться до того места, где заработает сотовая связь.
Интересно, я что, сумасшедшая, раз серьезно обдумываю такой план? Большинство ответили бы на этот вопрос утвердительно. Но я уже переплывала реку пятнадцать лет назад, и если смогла сделать это первый раз, то смогу и сейчас. О том, что тогда я едва не погибла, хотя условия были идеальными, сейчас лучше не думать. Весь фокус, как я потом объясняла, заключается в том, чтобы не пытаться бороться с течением или даже просто переплыть реку. Вся соль в том, что нужно отдаться на волю течения, после чего постепенно отклоняться в сторону тальвега, самой глубоководной части русла. И если это удастся, то остальное сделает сама река, благополучно доставив вас к другому берегу на следующей излучине.
В самом лучшем случае на это уйдет, как минимум, час. Но сегодня не лучший случай, сегодня случились осложнения. Темнота. Дождь. Волны, грозящие захлестнуть меня с головой. Цепочка барж, которых я не вижу, но которые способны раздавить меня с той же легкостью, с какой автопоезд давит комара. Любой нормальный человек, оказавшийся в таком положении, утонет через десять минут. Но я не нормальный человек. Еще один плюс заключается в том, что сумасшедший с ружьем изъят из уравнения.
Мой импровизированный спасательный жилет постепенно теряет плавучесть. Очень скоро я должна буду снова наполнить джинсы воздухом. Высокие волны вынуждают меня держать правую руку прижатой к карману джинсов, в котором лежит сотовый телефон в пакете. Каждый раз, поднимаясь на гребень волны, я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что немедленная опасность мне не грозит. Когда вода в реке поднимается так высоко, она смывает с берегов всякий мусор. Самая большая опасность исходит от бревен. Некоторые скользят по поверхности, другие наполовину погружаются в воду, подобно аллигаторам, срывая винты с прогулочных лодок и разбивая клепку на баржах. С моста в Натчесе я не раз наблюдала, как стофутовые деревья играли и подпрыгивали, словно соломинки, в грязном потоке внизу.
Десять минут упорной работы ногами приводят меня в основное русло реки, и за это время я проплыла не меньше полумили вниз по течению. Теперь больше всего меня беспокоят баржи. Хотя последний караван уже прошел, за ним неминуемо последуют другие, увидеть которые мне помешают волны. На передней барже в караване-цепочке горят только два фонаря: зеленый с правого борта, и красный – с левого. Сам же буксир может находиться в тысяче футов позади этих огней, и его лоцман может пребывать в полном неведении относительно того, что происходит под носом его плавучего грузового поезда-товарняка. И если меня раздавит баржей, то никто не заметит этого, включая человека с ружьем.
Сквозь шипение дождя доносится шум работающего мотора, и у меня все холодеет внутри. Звук слишком высок для того, чтобы принадлежать двигателю буксира. Он взвывает, подобно цепной пиле, вспарывающей поверхность реки. При дневном свете я, пожалуй, могла бы решить, что это и в самом деле пила – над водой звуки разносятся на поразительно большие расстояния, – но в такой час никто не станет валить деревья.
Рев работающего на высоких оборотах двигателя означает подвесной мотор на лодке. Скорее всего, это та самая прогулочная лодка, которую я оставила на острове.
Джесси решил найти меня во что бы то ни стало.
Глава тридцатая
Поднявшись на гребень волны, примерно в тридцати футах от себя я вижу пляшущий свет фонаря. Невозможно поверить, что преследователь сумел подобраться так близко, но, наверное, ему помог мой крик. Если это действительно Джесси Биллапс, то он должен хорошо знать нрав реки. Я пытаюсь успокоиться, говоря себе, что для него шанс увидеть меня в этом водовороте невелик. При условии, что я не буду поднимать голову над водой.
Просунув почти спустившие воздух штанины джинсов себе под мышки, я ложусь на воду и перестаю работать ногами. Рев мотора становится громче, потом замирает, но только для того, чтобы спустя некоторое время стать еще ближе. Джесси, должно быть, не по себе, как и мне. Полузатопленное бревно способно сорвать винт или ударить в борт его лодки, и тогда он окажется в воде, как и я. И ружье уже ничем не сможет ему помочь. Интересно, умеет ли он плавать? Его родственник Генри признался что не умеет. Но Джесси служил в армии. В сто первой воздушно-десантной дивизии. Там солдат учат прыгать с парашютом. А вот учат ли их плавать? Может быть. На самом деле это не имеет значения. Если он окажется в воде, я смогу убить его.
Все, что мне потребуется, это подобраться достаточно близко чтобы оплести его руками и ногами. Подобно тому, как кальмар топит кашалота. И даже если он будет душить меня, я смогу утащить его под воду и оставаться там столько, что его мозг выключится, как перегоревшая лампочка. Странные мысли приходят мне в голову. Единственным человеком, которого я раньше подумывала убить, была я сама.
Внезапно мотор снова яростно взвывает, на это раз не дальше чем в двадцати ярдах от моего правого уха. Набрав в легкие воздуха, я опускаю голову и погружаюсь на три фута под воду, вцепившись в карман джинсов, чтобы не потерять сотовый. Я даже слышу, как винт лодки, вращаясь с высоким воем, напоминающим звук блендера, режет воду. Однако лодка, похоже, не движется, а пытается удержаться на одном месте. Неужели Джесси сумел разглядеть меня в волнах?
В течение двух минут я, вслушиваясь в вой винта, плаваю в воде, подобно плоду в моем животе. Преследователь должен был увидеть меня. Иначе почему бы он оставался на месте? Вынырнув, я приподнимаю голову над водой. На этот раз столб белого света, вспарывающего дождь, похож на глаз Бога. На мгновение мне кажется что это буксир, но источник света находится слишком уж низко над водой. Нет… это поисковый прожектор, установленный на прогулочной лодке. Кто бы ни управлял этой лодкой, он или только что вспомнил о прожекторе, или только сейчас наткнулся на него. Может быть, стрелок – это все-таки не Джесси Биллапс. Он бы включил прожектор сразу, едва только поднялся на борт.
Луч прожектора освещает волны, как это бывает в приключенческих фильмах о побегах из тюрьмы. Сначала в одну сторону, потом в другую, время от времени возвращаясь круговыми движениями к какому-то месту. Когда луч устремляется вверх по течению, я замечаю в его свете массивное дерево с торчащими в разные стороны ветвями. Половина его корней вздымается над водой, и, судя по их размеру, дерево должно быть никак не меньше восьмидесяти футов в длину.
Вой мотора становится выше, и прожектор приближается к дереву. Его луч обшаривает спутанные корни и ветки, явно выискивая, где я могла бы спрятаться на этом импровизированном природном суденышке. Затем луч снова движется в мою сторону. Снова уйдя под воду, я чувствую, как джинсы тянут меня на дно.
Воздуха в них не осталось.
Мне нужно снова наполнить джинсы, но поднять их над головой сейчас – то же самое, что взмахнуть флагом. Подобно большинству моих решений, следующее принимает за меня инстинкт самосохранения. Вытащив из кармана пакет с телефоном, я отпускаю джинсы и плыву к прогулочной лодке, используя прожектор в качестве ориентира. Целью моей является не сама лодка или мужчина в ней, а дерево, которое к ней приближается.
Проведя тридцать секунд под водой, я выныриваю, чтобы проверить свое местонахождение. Лодка в пятнадцати футах от меня, но я не вижу рулевого – мешает прожектор. Набрав в легкие воздуха, я скрываюсь под водой и проплываю мимо лодки.
Когда я выныриваю в десяти метрах позади нее, дерево прибывает ко мне, как автобус, строго по расписанию. Я протягиваю правую руку и хватаюсь за болтающийся в воде корень, что примерно так же сложно, как поймать трос для катания на водных лыжах, когда катер протаскивает его мимо. Верхушка корня представляет собой нос моего импровизированного корабля, а ветви далеко позади меня – корму. Ствол достигает четырех футов в диаметре. Это подсказывает мне, что я, скорее всего, наткнулась на иву, вырванную на берегу высокой водой. Исполинский ствол плывет по течению, а я перебираюсь с корней, утопленных в воде, на сухое место. И сразу волны, которые швыряли меня, как щепку, превращаются в незначительную деталь пейзажа. Я мчусь на восьмидесятифутовой иве, подобно Клеопатре на царской галере. Стрелок в лодке остался далеко позади, и хотя он может вернуться, чтобы еще раз обыскать дерево, переплетение ветвей, корней и грязи легко скроет меня.
Отсюда, сверху, мне видно намного больше. Берег слева от меня, восточный, погружен в темноту. Но с правой стороны от нижнего края облаков отражается светло-голубое сияние. Это сияние означает федеральную магистраль Луизианы номер один. Это сияние означает цивилизацию. А река, следуя своим руслом, несет дерево прямо к дальнему берегу, изгибающемуся под этим сиянием углом. Так что примерно через три минуты я смогу спрыгнуть со своего корабля, и мне останется проплыть каких-нибудь три сотни ярдов, чтобы достичь берега.
Даже дождь уже не так досаждает мне – переплетение ветвей над головой защищает меня. Я со страхом исследую водонепроницаемый пакет «зиплок», и вижу, как в темноте зеленым светом загорается экран телефона. Под значком антенны светятся три продолговатых полоски.
Снова есть связь.
У меня возникает ощущение нереальности происходящего. Сидя на корнях ивы, я плыву по Миссисипи и могу позвонить кому угодно. Кто-то в таком положении вызвал бы береговую охрану, у которой имеются станции на всем протяжении реки. Но главная моя цель – уже не просто добраться до другого берега. Теперь она заключается в том, чтобы уехать оттуда на попутной машине. Кроме того, ближайшая станция береговой охраны находится милях в тридцати отсюда, в Нью-Роудз. И как я им объясню, что нужно искать? Плывущую по реку в ураган иву? Прогулочную лодку с включенным прожектором? Первую они не найдут никогда, а прогулочная лодка, выключив прожектор, погрузится в темноту и скроется задолго до того, как до нее доберется патрульный катер.
Пока я решаю, кому позвонить, телефон показывает четыре пропущенных вызова. Пролистав их, я узнаю, что один раз мне звонил Шон, затем – доктор Гольдман, после – Майкл Уэллс, а четвертый звонок поступил от неизвестного абонента. Сначала я проверяю состояние батареи, чтобы убедиться, что она достаточно заряжена, а потом начинаю прослушивать сообщения.
Шон: «Привет, это я. Прости, что не ответил сразу. Я с Карен. Мы обсуждаем процедуру развода и тебя. Все так сложно. Послушай, ты должна знать кое-что еще. Натан Малик вышел их тюрьмы. Он заплатил залог в миллион долларов. ФБР взяло его под наблюдение, но Малик поехал прямиком на улицу Лейксайд-Молл и выкинул какой-то трюк в магазине Дилларда. Они его потеряли. Им нужно было всего лишь попросить нас проследить за ним. Во всяком случае, тебе придется постоянно оглядываться по сторонам. Малик еще не объявлен в розыск, но если он покинет пределы штата, то это непременно случится. На него объявлена негласная охота по всему штату, а потом и в Миссисипи будет то же самое. Данные о нем уже поступили во все полицейские участки страны. Ты должна знать об этом, потому что его явно одолевает какая-то навязчивая идея относительно тебя. Не возвращайся в Новый Орлеан, Кэт. И даже пока ты в Натчесе, тебе следует быть… Черт, Карен идет».
Щелчок, сообщение заканчивается.
Итак, Малик снова на свободе. «Интересно, где он сейчас?» – думаю я. Мог он быть тем мужчиной, который преследовал меня на лодке? Сообщение от Шона поступило в шесть часов одиннадцать минут вечера. Вполне возможно, что за это время Малик сумел доехать из Нового Орлеана до острова ДеСалль, но как он вообще узнал о его существовании? Или о том, что я поеду туда?
Следующее сообщение оставила доктор Гольдман. Чересчур спокойным голосом Хана говорит: «Кэтрин, меня очень обеспокоило то, что ты рассказала в ходе нашей последней беседы. Позвони мне в любое время дня или ночи. Я считаю, что наступил кризис и тебе нужно находиться под моим непосредственным наблюдением. Время для разговоров по телефону прошло. Это самый опасный и в то же время многообещающий момент в твоей жизни. Пожалуйста, позвони мне».
Предпоследнее сообщение начинается со слов: «Кэт, это Майкл Уэллс. Номер сотового дала мне твоя мать. На сегодня с работой покончено, и я хотел бы серьезно поговорить с тобой. У тебя был такой странный голос, когда ты звонила последний раз. Все эти разговоры о подавленных воспоминаниях, вытесненных в подсознание… Я не совсем понимаю, с чем тебе приходится иметь дело, и сейчас, возможно, уже все в порядке. Я просто хочу сказать, что ты можешь смело обращаться ко мне, если понадобится. Как к другу, как к врачу, как к кому угодно. Мой домашний номер четыре-четыре-пять-восемь-шесть-шесть-три. Позвони мне, ладно? В любое время».
Господи, как приятно иногда слышать такие слова! В любое время.
Последнее сообщение не содержало никаких слов, только шипение, треск статических помех, потом щелчок. Вот и все, что я получила от неизвестного абонента. Я принялась было размышлять, не был ли это доктор Малик, но потом решила, что это маловероятно. Скорее всего, кто-то просто ошибся номером.
В любое время, сказал Майкл. Мысль позвонить Шону кажется мне неудачной. И доктору Гольдман тоже… может быть, завтра. Прямо сейчас мне требуется несколько иная помощь. Сориентировавшись в темноте относительно берега – у меня есть еще примерно минута до того, как нужно будет оставить дерево, я набираю номер Майкла. Он отвечает после третьего звонка.
– Доктор Уэллс, – отвечает он, и голос его звучит так, словно он готов ко всему – от простуды у малыша, едва начавшего ходить, до спинального менингита у достаточно большого ребенка.
На глаза у меня наворачиваются слезы, и мне вдруг становится понятно, в чем разница между нами. Он лечит живых пациентов, тогда как мне достаются только мертвые.
– Это Кэт Ферри, Майкл.
– Кэт! С тобой все в порядке?
– И да, и нет. Собственно, у меня неприятности.
– Какого рода?
– Мне нужно, чтобы меня встретили и подвезли на машине.