Базовые психические процессы 4 глава

Это был, возможно, самый жесткий отказ от картезианских надежд на силу разума и честность «общественного договора» и один из самых ярких манифестов иррационализма (от лат. irratio-nalis — неразумный, бессознательный), ставящего во главу угла внерациональные аспекты духовной жизни человека: волю (во­люнтаризм), интуицию (интуитивизм), инстинкт (инстинкта -визм) и т.п., — ограничивая тем самым возможности разумного освоения мира. Строго говоря, прагматизм тоже мог бы считаться ветвью иррационализма, поскольку им отвергалась концепция мирового порядка и абстрактной морали. Любопытно, что обна­руживается даже формальное и содержательное сходство централь­ного понятия интуитивиста А. Бергсона (1859—1941) «длитель-

ность» (duree), в котором «акт познания совпадает с актом, по­рождающим действительность», и ключевой категории инстру-центалиста Д. Дьюи «опыт», где главное — непрерывность (conti­nuity), поскольку «познаваемые вещи всегда и везде неотделимы от познающих субъектов». Но (принципиальная разница) для я, Дьюи «функциональная сила» научной категории заключалась ^ее практической полезности, а для А. Бергсона — в освобожде­нии от «утилитарных целей». И если прагматизм просто отказал­ся от анализа внутреннего мира человека, усомнившись, «сущест­вует ли сознание» (Д. Джеймс), то иррационализм, отвергнув со­знание как самообман, все внимание сосредоточил на имманент­ных свойствах психики: инстинктивных порывах, интуитивных |фозрениях, экстатических состояниях души. Эдуард Гартман (4842—1906) опубликовал даже специальное исследование «Фило- &вфия бессознательного» (1869), которое выдержало 12 переиз­даний.

gr Все философы-иррационалисты говорили об антагонизме ин-<)вресов личности и социума. И все они (на этом следует задер­жать внимание) так или иначе отдавали приоритет индивидуаль­ности перед обществом. И не всегда это были пессимистические Цвссуждения о «неотвратимости страдания», «воли к смерти» Шьт.п. Согласно А. Бергсону, человек — творческое существо, че-^*9 него проходит путь жизненного порыва космической силы, ёвремящейся к непрерывному воспроизводству себя в новых фор-'Itttx. И выходит, что личность и творчество выше интересов со­хранения социума и традиционной морали. А в трудах Фридриха Ницше (1844-1900) личность вообще возносится над социумом, Люралью и правом. Но это уже особая личность. «Человек, — пи-Нют мыслитель, — это то, что еще должно будет преодолеть». Путь преодоления — «воля к власти», сменившая в концепции Ф. Ницше шопенгауэровскую «волю к жизни». «Воля к власти» — это и страсть, и инстинкт, и интуиция, и жизненная энергия, Словом, само бытие. Воплощение «воли к власти» — «сверхчело- Ык*. Слово не было абсолютно новым. В средневековой теологи­ческой литературе так называли примерного христианина. Но и Шя Ф. Ницше это, по сути, богословский термин, только с пря-Йо противоположным значением. Философ-иррационалист был Особого толка атеистом. Он утверждал, что «Бог умер». И новое Илсшее существо Ф. Ницше видел в грядущем «сверхчеловеке», который отринет пошлую современность с ее ложью, прикрывае-*Р>й христианскими заповедями и заблуждениями рационализма, * сделает это с полным презрением к «посредственности», вне всяких моральных норм, с бесстрастным жестокосердием, руко­водствуясь только собственными «первично-жизненными», ин-

стинктивными желаниями. По мысли философа, только «сверх­человек» в силе и власти «воплощать счастье, красоту, добро», а остальным самой природой предназначено быть «общественной пользой, колесом, функцией». И он находит высокие категории, чтобы представить своего героя в самом сверкающем виде. Го­ворит не об имморализме, а о пребывании «по ту сторону добра и зла». Не о поругании, а о «преодолении». Это, в сущности, воспевание человекобога. Но это одновременно апология ин­стинктивных, «первично-жизненных», в конечном счете биологи­ческих оснований человеческой натуры. И потому потенциаль­ным «сверхчеловеком» представлялась мыслителю любая сильная личность, одержимая «волей к власти»⁸.

Концепции философов-иррационалистов в большей степени были поэтическими прозрениями искусства, нежели строгими теориями науки. Анри Бергсон даже стал лауреатом Нобелевской премии по литературе (1928). Вообще это был сложный период для любомудрия. Философия не могла уже претендовать на роль «науки наук». Она постепенно превращалась в идеологию. Ее принимали на вооружение политические течения. Кошмарные формы придавала некоторым философическим образам револю­ционная практика ультрарадикалов. Не только ницшеанскую идею «сверхчеловека», но и концепцию «управляющей элиты» А. Бергсона усматривают исследователи в квазирелигии гитлеров­ского фашизма. Однако в истории науки иррационализм открыл новые горизонты.

Можно считать знамением времени, что главным предметом исследования стал отдельный человек, индивидуум, личность, «Единственный», по терминологии младогегельянца Макса Штирнера (1845). Многие философские школы и крупные обще­ственные деятели в это время проникаются идеей решающего влияния личности в развитии исторического процесса. Иррацио­налисты не соблазнились ни пострационалистическими концеп­циями «разумного эгоизма», ни утопическими планами сознате­льного переустройства общества. Как это ни парадоксально, их заслуга состояла в том, что они прямо-таки зациклились на не­прозрачных сферах психики индивида как средоточии жизненной энергии человека, в конечном счете биологическом ресурсе лич­ности. Последнее особенно важно. Каковы бы ни были частные отличия различных концепций иррационализма, их объединяет в итоге скрытая биологическая метафора, обосновывающая естест­венные права личности и оправдывающая яростную борьбу инди­вида с путами и оковами моральных норм и социальных табу.

⁸ Сн..Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М, 1996.

щ

И если для позитивистов-бихевиористов было достаточно просто обозначить психику как «черный ящик», чтобы спокойно заняться изучением поведения, то иррационалисты не оставляли попыток проникнуть в тайны творчества, освещая свой путь вспышками коротких замыканий собственной интуиции. Этот путь не приносил покоя и счастья ни творцам, ни адептам. Все они в полной мере переживали боль от разрыва пуповины, свя­зывающей индивида с социумом, так или иначе проходили через \; одиночество и отчаяние, отчуждение и тоску, пессимизм и разо-> дарование. Но не всем стало наградой пьянящее чувство осво­бождения от запретов, радость открытого ослушания типа подро-:ового негативизма. Некоторые закончили тяжкой душевной езнью, многие становились жертвой невротических расстройств. Духовные муки начавшейся эмансипации личности от социу-индивидуального сознания от коллективного бессознательно-дали мощный толчок развитию психологии. Только теперь на-осмелилась рассмотреть динамику психической жизни в це-И характерно, что первым сделал это врач: невропатолог и ихотерапевт Зигмунд Фрейд.

Как многие гении, совершавшие эпохальный переворот в

уке, 3. Фрейд начинал не на голом месте. Многое было сдела-

названо до него. Уже были предложены термины «бес-

ательное» (Э. Гартман, 1889) и «вытеснение» (А. Шопен-

ip, 1819), уже гремела слава «Наполеона неврозов» Ж. Шар-

1825—1893), под руководством которого 3. Фрейд учился

ать болезненные симптомы истерии с помощью гипноза.

'Дьбе будущей знаменитости сыграли заметную роль тогдаш-

светила психиатрии Лебель и Бернгейм. Свою первую рабо-

психических механизмах истерии, которая демонстрировала

ность психических сил изменять биологические структуры

му вышла по своему значению за рамки психотерапии,

ейд написал в соавторстве с Й. Брейером. Но он не только

едовал и учился, а преодолевал и переосмыслял, чтобы вы-

ить новую модель психики.

Со школьных лет 3. Фрейд увлекался естествознанием и

лет проработал в лаборатории физиологии животных, где

•ненные явления рассматривались на основе физико-химиче-

понятий. Руководитель лаборатории был последователем

(ьмгольца (1821—1894), который первым измерил скорость

!ространения возбуждения в нервном волокне (1850) и тем

м поставил во главу угла «время реакции», развеяв преду-

Ние, будто нервно-психические акты как явления особого

совершаются мгновенно. И позднее 3. Фрейд, распро-

Нив энергетические положения Г. Гельмгольца на область

психологии, обрел фундаментальную основу для своего учения о психодинамике. И если раньше «бессознательное» было образ­ным определением недоступных для разума, необъяснимых и мгновенных интуитивных прозрений или божественных озаре­ний, то теперь оно стало предметом естественно-научного иссле­дования, то есть в нем предполагались некие скрытые, но реаль­но функционирующие психические механизмы повседневного мышления, общения и поведения. Это был новый подход, рав­ный открытию. Как мыслитель 3. Фрейд совершил прорыв в предметном поле науки, выделив в качестве важнейшего направ­ления изучение индивидуальной психологии, конкретной лично­сти, отдельного человека. А как врач он, образно говоря, приот­крыл «черный ящик» психики, нашел способ проникновения в механизмы бессознательного.

В лечебной практике 3. Фрейд решительно отказался от гип­ноза, чтобы сделать пациента сознательным участником борьбы с неврозом. Это повышало прежде всего непосредственно терапев­тический эффект. Больной, поддерживаемый опытом и авторите­том врача, без смущения всматривался в пугающие симптомы и, если находил в себе мужество в полной ясности понять собствен­ные внутренние конфликты, изживал мучительные аффекты и вновь обретал контроль над своим поведением. Но при этом до­стигался еще и эффект исследовательский, весьма значительный и принципиально важный. Внимание человека, направляемое диагностической изощренностью ученого, подмечало мельчайшие движения души, адекватное толкование которым давал специа­лист, постепенно выстраивая стратегию лечения и накапливая материал для познания глубинных психических механизмов. Раз­решающая сила нового метода оказалась огромной. Для понима­ния внутреннего конфликта пациента и скрытых аффективных процессов 3. Фрейд сумел использовать свободно всплывающие ассоциации, оговорки, ошибки, сновидения, бесконтрольные же­сты и другие, непроизвольно вырывающиеся из тьмы бессозна­тельного побочные эффекты работы глубинных механизмов пси­хики. И перед психотерапевтом постепенно раскрывалась карти­на того, каким образом психика самонастраивается для оптими­зации поведения и поддержания хорошего самочувствия.

Как лечащий врач 3. Фрейд искал внутренние ресурсы само­защиты психики пациентов от невротических состояний и реак­ций. И прежде всего он обнаруживал процессы регулирования взаимоисключающих импульсов, смягчения напряжения, предо­хранения от срыва, от проникновения в сознание нестерпимого знания или постыдных влечений. Он видел, как те же самые ме­ханизмы, что оберегали душевный покой пациента, коснея, пре-

врашались в оковы, порождающие неврозы и фобии, освободить ffi которых могло только ясное осознание заболевшим своих внутренних проблем. Он словно воочию увидел спонтанно вы-дтраивающиеся в психике между желаниями индивида и требова­ниями социума своего рода трансформаторы, которые, действуя независимо от сознания, повышают напряжение, если оно слабо, понижают и даже видоизменяют, если импульс становится чрез­мерным, и назвал их «защитными механизмами».

Теория защитных механизмов с тех пор непрерывно развива­ется, и в настоящее время различными авторами указывается уже более сотни названий. Важно остановиться на тех, которые были

'дифференцированы самим Фрейдом и достаточны для понима­ния психодинамики личности.

*." Одним из первых был описан механизм вытеснения, то есть

удаления из сознания мыслей, чувств, намерений, влечений, вы-

! зывающих внутренний дискомфорт, когда человек забывает, не

учитывает, игнорирует важные моменты внешних обстоятельств и

внутренних обязанностей. По Фрейду, суть вытеснения состоит в

■ том, что «нечто просто удаляется из сознания и удерживается на

. дистанции от него»⁹. Но, как оказалось, вытесненные в бессозна­тельное влечения и намерения продолжают влиять на психиче­ское и физическое состояние человека, порождая недомогания и

jфобии, недоступные физиотерапевтическому лечению.

Генетически близок ему механизм сопротивления, под влия­нием которого человек спонтанно противодействует всему, что

«кожет привести к осознанию вытесненного, установлению под­линного содержания внутренних конфликтов и влечений. Имен­но этот механизм осложняет взаимодействие психотерапевта и пациента, препятствует формированию доверительного контакта и терапевтического альянса между ними, сводит на нет все по­пытки психотерапевта раскрыть существо внутреннего конфлик­та. В повседневной жизни сопротивление приводит к консерва­ции привычных механизмов адаптации, препятствует проникно­вению в сознание опыта, противоречащего доминирующей уста­новке.

Проекция — неосознаваемое приписывание собственных не­приемлемых качеств, влечений и намерений другим людям. Про­ецируя, человек освобождается от чувства вины за то, что испы­тывает низменные желания, и направляет возникающее негодова­ние на других, которые якобы имеют подобные душевные качест-]ва. Активно обвиняя окружающих в эгоизме и черствости, субъект скорее всего скрывает от себя собственную враждебность

9 Цит. по: Мак-Вилышс Н. Психоаналитическая диагностика. М., 1998.

или зависть, которые в противном случае пришли бы в противо­речие с его потребностью чувствовать себя добрым человеком.

Рационализация — непроизвольное стремление с позиций ра­зума или высокой морали обосновать и объяснить собственные нравственно неприемлемые замыслы и действия, вид бессозна­тельного самооправдания. Иногда, увольняя недостаточно льсти­вого сотрудника, начальник может быть искренне уверен, что данный сотрудник не подходит ему по профессиональным каче­ствам.

Замещение — непроизвольное перенесение внимания, чувст­ва, потребности на какой-либо иной объект вместо ранее желан­ного, но недоступного или опасного. Например, после грубого выговора со стороны начальника «срывают злость» на своих под­чиненных. Или заботятся о домашних животных при отсутствии близких и любимых людей.

Идентификация — воображаемое отождествление себя с дру­гой личностью, вызывающей восхищение или страх. Проявляется как подражание, внешнее и внутреннее уподобление, доходящее до ощущения полного слияния духа, интересов, личностей. Сам 3. Фрейд считал, что идентификация возникает в раннем детстве как уподобление родителям в процессе преодоления «эдипова комплекса» в результате последовательной смены всепоглощаю­щих чувств восхищения — страха — преданности — соперничест­ва — противоборства по отношению к грозному родителю-сопер­нику, стоящему на пути реализации влечений. Он связывал с этим фундаментальным психическим механизмом формирование внутренней морали личности и даже основные закономерности социальной жизни и культурного развития человечества. Харак­терно, что психиатр легко находил в творчестве самых популяр­ных художников изначальные конфликты «эдипова комплекса» («Эдип-царь» Софокла, «Братья Карамазовы» Ф.М.Достоевско­го). Но аналогичный механизм легко просматривается и в житей­ских ситуациях, к примеру в подражании подростков своим ку­мирам. Люди духовно уподобляются тем, на чьем месте хотели бы оказаться или чьим образом хотели бы укрепиться. Говорят: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом», а бывает, что генерал с гордостью произносит: «Я — старый солдат!» Одна­ко идентификация может приобрести и разрушительный харак­тер, ведь и жертва способна бессознательно уподобляться агрес­сору, что наблюдалось нередко в концлагерях, где некоторые за­ключенные вели себя по отношению к сотоварищам, как эсэсов­цы, подражая надсмотрщикам настолько, что даже делали себе фашистские татуировки.

 

Регрессия — непреднамеренный возврат на более примитив­ный уровень психического реагирования, когда обычные способы удовлетворения потребности запрещены или небезопасны. Не­вольная инфантилизация поведения довольно часто встречается в повседневном, в том числе служебном, общении. И окружающие нередко благосклонно к этому относятся. В тоталитарных сооб­ществах на этом защитном механизме надстраивается «радостное повиновение» начальству или авторитету, или «старшому». Дело в том, что регрессия одновременно означает сползание личности к более ранней фазе развития, уводит от личной ответственности за результат выбора и т.п., что снимает ощущение внутренней на­пряженности и вызывает особого рода удовольствие. Парадок­сальным образом это выражено в песне Булата Окуджавы:

А что не так... Какое наше дело?! Как говорится, Родина велела... Как славно быть ни в чем не виноватым Совсем простым солдатом... солдатом.

Наиболее адаптивным и конструктивным механизмом защи­ты 3. Фрейд считал сублимацию, то есть спонтаннный перевод Энергии влечений в социально приемлемое русло, в обществен­но полезную деятельность и, наконец, в творческую активность. В частности, примером сублимации он считал гений Наполеона, рассуждая в духе Фрейда, в качестве модельного прецедента, раскрывающего феномен сублимации, можно представить знаме­нитую Боддинскую осень А.С. Пушкина (1830). Тогда поэт, отре­занный холерным карантином от любимой невесты, пережил не­обыкновенный прилив творческого вдохновения и за три непол­ных месяца создал четыре «маленьких трагедии», поэму, сборник Прозаических повестей, стихотворную сказку, завершил работу «ад «Евгением Онегиным» и написал много лирических стихо­творений.

Все эти защитные механизмы действуют бессознательно и ав­томатически и становятся заметны только когда «не срабатыва­ют»: не справляются с перегрузками или не соответствуют ситуа-^и. Неврозы раскрыли 3. Фрейду психодинамику бессознатель­ного. Для него даже сновидения были как бы «неврозами здоро­вой психики». А одну из своих основополагающих работ он с прямотой гения назвал: «Психопатология обыденной жизни» (1904). Это позволяло острословам высмеять фрейдизм как «пси­хологию невротика», подобно тому, как в пору рационализма го­ворили о «психологии профессоров психологии», а позднее бихе-*иоризм называли «психологией белой крысы». Но какая бы доля

правды ни содержалась в этой шутке, 3. Фрейду удалось выстро­ить универсальную модель человеческой психики, которая сразу стала достоянием публики, вызывая горячее негодование одних и восхищение других. Для своего нового метода 3. Фрейд предло­жил термин «психоанализ» (1896), который стал обозначением нового направления в медицине, в психологии и в гуманитарной науке вообще. Учениками Фрейда были самые талантливые пси­хологи своего времени, впоследствии прославившиеся не мень­ше, чем их учитель, основавшие собственные психологические школы: Карл-Густав Юнг (аналитическая психология), Альфред Адлер (индивидуальная психология), Вильгельм Райх (телес­но-ориентированная терапия), Фриц Перлз (гештальт-терапия), Якоб Морено (психодрама). И было еще больше тех, кто, лично не зная Фрейда, испытал огромное влияние его концепции, и среди них всемирно известные Эрих Фромм, Карен Хорни, Эрик Эриксон. То, что все они, кто раньше, кто позже, в принципе ра­зошлись с учителем, предложив собственные модели человече­ской психики, только подтверждает, насколько плодотворной оказалась исходная концепция. Нет нужды, да и не получится это, преуменьшать объяснительные возможности и психотерапев­тическую силу позднейших концепций психоанализа. Но все они сохраняют точку отсчета, подобную понятию «уровень моря»: «Так говорил Фрейд».

Отталкиваясь от уже известного в то время, но еще не всеми признанного факта, что существуют процессы, которые не попа­дают в сферу сознания, но оказывают влияние на поведение и самочувствие человека, 3. Фрейд определил «бессознательное» как особый предмет исследования. Соотношение сознания и бес­сознательного раскрывается в центральной метафоре итоговой работы «Я и ОНО», специально посвященной структуре личности (1923). Многозначительно называя бессознательное безличным местоимением «ОНО» (лат. Id), а средоточие сознания «Я» (лат. Ego), Фрейд говорил: «По отношению к "ОНО" "Я" подобно всаднику, который должен обуздать превосходящую силу лошади, с той только разницей, что всадник пытается совершить это соб­ственными силами, "Я" же силами заимствованными. Это срав­нение может быть продолжено. Как всаднику, если он не хочет расстаться с лошадью, часто остается только вести ее туда, куда ей хочется, так и "Я" превращает обыкновенно волю "ОНО" в действие, как будто бы это было его собственной волей»¹⁰.

1° Здесь и далее высказывания 3. Фрейда приводятся по: Фрейд 3. Як Оно. Л., 1924.

В сущности, это парафраз знаменитой метафоры Платона, сравнившего разум с возницей, который правит впряженными в колесницу конями, один из которых благородные страсти челове­ка, другой — грубые вожделения. Но Фрейд полностью переос­мысляет философский образ. Его всадник не управляет, а уно­сится неукрощенной лошадью. Правит инстинкт, необузданное влечение, а разум лишь приспосабливается, выбирая по возмож­ности более безопасный путь. Идти против воли «ОНО», напра­виться в противоположную сторону для «Я» — невозможная зада­ча. Всадник будет выброшен из седла. Человека в таком случае ожидают душевные и физические страдания и, возможно, даже смерть.

Согласно Фрейду и в полном соответствии с иррационализ­мом типа «Философии жизни», основное содержание бессозна­тельного составляют инстинкты, обусловленные биологической.природой человека. Причем Фрейд сумел интегрировать разнооб­разные биологические потребности и свести их к двум инстинк­тивным влечениям — сексуальному (влечение к жизни) и агрес­сивному (влечение к смерти вплоть до саморазрушения), которые метафорически связал с именами древнегреческих богов любви и смерти (Эрос и Танатос).

«Я полагаю, — говорил 3. Фрейд, — что нужно различать два рода влечений, причем первый род — сексуальные влечения, или Эрос, — значительно заметнее и более доступен изучению. Он охватывает не только подлинное незадержанное половое влече­ние и производные от него целесообразно подавленные, субли­мированные влечения, но также и инстинкт самосохранения, ко­торый мы должны приписать "Я"... Основываясь на теоретиче­ских, подкрепляемых биологией соображениях, выставим гипоте­зу о влечении к смерти, задачей которого является возвращение всех живых организмов в безжизненное состояние, в то время как Эрос все шире охватывает раздробленную на части жизнен­ную субстанцию, стремится усложнить жизнь и при этом, конеч­но, сохранить ее... Каждый из этих двух родов влечений сопро­вождается особым физиологическим процессом (созидание и рас­пад), в каждом кусочке живой субстанции действуют оба рода •Влечений, но они смешаны в неравных дозах, так что живая суб-¹<станция является по преимуществу представительницей Эроса».

3. Фрейд, таким образом, подчеркивал, что нет особых раз­личий между человеком и остальными живыми существами: <всеми правят биологические законы. Именно эти природосооб-разные инстинкты составляют, по его мнению, суть и конечную Цель всех человеческих устремлений. Сексуальная энергия, или либидо (от лат. libido — стремление, желание), составляет основу

жизненной энергии вообще и психической энергии в частности. В основе всех внутрипсихических конфликтов и неврозов, как считал Фрейд, лежат сексуальные проблемы, нереализованная энергия либидо.

Однако движущей силой развития психики является не столько сила влечений, сколько противоречие этих влечений реа­льным возможностям и требованиям социума. «ОНО» как средо­точие инстинктов не признает препятствий, руководствуясь толь­ко стремлением к удовольствию. А удовольствие возникает от разрядки нервного напряжения, вызванного обострением потреб­ности. Незамедлительное и безудержное удовлетворение потреб­ности — основной принцип действия «ОНО». Но очевидно, что потребность не всегда можно удовлетворить немедленно и бес­контрольно. Приходится считаться с реальностью, ждать подхо­дящего момента, искать другие способы достижения желаемого и т.п. Вот почему в лоне «ОНО» постепенно дифференцируется «Я» как такая внутрипсихическая инстанция, которая, исходя из реальных возможностей, способна приспосабливать требования «ОНО» к объективным обстоятельствам.

«"Я" старается также, — говорил 3. Фрейд, — содействовать влиянию внешнего мира на "ОНО" и осуществлению тенденций этого мира. "Я" стремится заменить принцип удовольствия, ко­торый безраздельно властвует в "ОНО", принципом реальности... "Я" олицетворяет то, что можно назвать разумом и рассудитель­ностью в противоположность "ОНО", содержащему страсти».

Первоначально в теории 3. Фрейда основное место отводи­лось именно «принципу удовольствия», как бы подкрепляя изве­стный тезис Ф. Ницше: «По ту сторону добра и зла». Впоследст­вии, однако, Фрейд убедился в недостаточности такой модели и даже написал специальную работу «По ту сторону принципа удо­вольствия» (1920). Он признал существование принципов регуля­ции морального плана и обосновал существование третьей психи­ческой инстанции — «Сверх-Я» (лат. Super-Ego). Но и здесь 3. Фрейд не изменил своему принципу искать естественно-науч­ное объяснение психических процессов и механизмов. С его точ­ки зрения моральные нормативы интериоризуются, переносятся внутрь личности постепенно под влиянием социальных запретов и суровых наказаний. Из страха наказания ребенок преодолевает первые сексуальные влечения, «эдипов комплекс» (любовь к ро­дителю противоположного пола). Из чувства самосохранения он идентифицируется с родителем, от которого исходит угроза нака­зания, и тем самым присваивает его качества, в том числе мо­ральные требования и запреты по отношению к себе. Сформиро-

вавшийся таким образом идеал — «Сверх-Я» — становится внут­ренним судьей и цензором мыслей и поступков человека.

«Легко показать, — говорил 3. Фрейд, — что идеальное "Я" соответствует всем требованиям, предъявляемым к высшему на­чалу в человеке. В качестве заместителя страстного влечения к отцу оно содержит в себе зерно, из которого выросли все рели­гии. Суждение о собственной недостаточности при сравнении "Я" со своим идеалом вызывает то смиренное религиозное ощу­щение, на которое опирается страстно верующий. В дальнейшем в ходе развития роль отца переходит к учителям и авторитетам; их заповеди и запреты сохраняют свою силу в идеальном "Я",.осуществляя в качестве совести моральную цензуру. Несогласие |Между требованиями совести и действиями "Я" ощущается как «Чувство вины».

, Во многих работах 3. Фрейд повторял мысль, что мораль — (Всего лишь специальный внутрипсихический заслон против вле­чений «ОНО», что в основе ее лежит древний страх кастрации за ^слушание родителей и старейшин племени. Склонность челове­ка подчиняться нравственным требованиям Фрейд считал насле-дием этого страха. Таким образом, жесткость «Сверх-Я» пред­оставлялась ученому даже более грозной, нежели противодействие {внешнего мира.

с> Таким образом, 3. Фрейд не только повторил, что человеком 1р1равляют инстинкты. Он показал внутреннюю динамику психи­ческой жизни, обусловленную инстинктами и влечениями. И, не­смотря на явное умаление роли сознания в структуре психики, #ак врач он считал основой излечения неврозов именно осозна­ние и ясное понимание внутренних конфликтов. В этом Фрейд кажется даже большим рационалистом, чем сам Декарт с его зна­менитым «мыслю, следовательно, существую». Хотя сегодня эта вера Фрейда в терапевтическое всесилие разума кажется не менее наивной, чем убежденность Декарта в познаваемости абсолютной истины. Но сам Фрейд и не пытался приукрасить функции со­знания в психической жизни человека:

«..."Я" является несчастным существом, которое служит трем господам и вследствие этого подвержено троякой угрозе: со сто­роны внешнего мира, со стороны вожделений "ОНО" и со сторо­ны строгости "Сверх-Я"... Как пограничное существо "Я" хочет быть посредником между миром и "ОНО", сделать "ОНО" при­емлемым для мира и посредством своих мышечных действий *4>ивести мир в соответствие с желаниями "ОНО"... "Я" не толь­ко помощник "ОНО", но также его верный слуга, старающийся Услужить расположение своего господина. "Я" стремится, где "только возможно, пребывать в согласии с "ОНО", окутывает бес-

сознательные веления последнего своими предсказательными ра-ционализациями, создает иллюзию послушания "ОНО" требова­ниям реальности даже там, где "ОНО" осталось непреклонным и неподатливым, затушевывает конфликты "ОНО" с реальностью и, где возможно, также и со "Сверх-Я". Будучи расположено по­середине между "ОНО" и реальностью, "Я" слишком часто под­вергается соблазну стать льстецом, оппортунистом и лжецом, по­добно государственному деятелю, который, обладая здравым по­ниманием действительности, желает в то же время снискать себе благосклонность общественного мнения... "Я" подвергается опас­ности третирования и смерти. Когда "Я" страдает или даже поги­бает от агрессивности "Сверх-Я", то судьба его подобна судьбе протистов, которые погибают от своих собственных продуктов разложения».

Фрейд излечивал душевные болезни, но существования души он не признавал. Биологизация мотивов и побуждений позволяла отвергнуть власть верований, без пиетета говорить о святых поня­тиях и сакральных запретах. Дело не в том, что были свергнуты боги. Это и раньше случалось в истории цивилизации. Но на смену старым богам приходили новые. «Неистинные» религии уступали место «истинным». Психоанализ же взглянул на рели­гию как на производное самой психики, «продукт ее разложе­ния», по выражению Фрейда. Это придавало психоаналитикам гордость и пафос богоборцев. Неприятие Фрейдом любого рода религии отличалось чисто богословской истовостью и бескомпро­миссностью. Это был его собственный «символ веры», мировоз­зренческая основа и стержень концепции. Психоанализ, собст­венно, и был богоборчеством. Только теперь это была борьба с «Богом внутри человека».