Базовые психические процессы 7 глава




Структура и функции гедонистического текста самому жур­налисту могут быть глубоко несимпатичны. Но профессионалу положено различать, где чушь, которой можно пренебречь, а где суть, которую опасно оставлять без внимания. Совсем не обяза­тельно строить редакционную политику по понятиям шоу-бизне­са. Но и не овладеть техникой включения драйв-мышления были бы непростительной халатностью. Вопрос в том, чтобы с пол­ной ответственностью оперировать выразительными средствами, стимулирующими импульсы индивидуального бессознательного, ясно представляя себе социально-коммуникативные функции ге­донистического текста.

Проникающая сила гедонистического текста, бесспорно, ве­лика, но, прибегая к ней, журналисту самому не следует впадать в эйфорию. Драйв-мышление, как всякая стихия, пойдет «куда кривая вывезет». Было время, когда как новое качество спортив­ного репортажа воспринимались фразы: «Трудно сегодня нашим ребятам... Соперник хочет победить во что бы то ни стало... Сей­час он ударит! Вот сейчас он ударит! А бить они умеют... Нельзя

ГЕДОНИСТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ

Социально-коммунвжатп-вые функция

Базовые психические процессы

Выразительные средства

Информационная ком­пенсация влечений инди­вида в противовес социа­льному ригоризму Обеспечение необходи­мых колебаний жизнен­ной антиномии: природ­ное—духовное; мирское-сакральное; жизнь-смерть

Снятие защитных меха­низмов в критический период («пир во время чумы»)

Массовизация психиче­ской жизни (формирова­ние «публики» и «тол­пы»)

Унификация паттернов реализации влечений в интересах идейных тече­ний, электоральных кам­паний, потребительского рынка или прямого изв­лечения прибыли

■ Затруднение консолида­ции в рядах потециаль-ного противника

' Раскачивание и дискре дотация существующей культурно-нравственной парадигмы

• Оформление и продви­жение драйвов и т.п.

Актуализация влечений индивидуального бессоз­нательного

Биологически обуслов­ленные эмоции (удоволь­ствие, ужас, паника, вож­деление, леность и т.п.) Биосоциально обуслов­ленное самолюбие (об-раз-Я)

Биосоциально обуслов­ленное чувство родства (образ-Мы)

1 Культурно-исторически впитанный «символ ве­ры» (Идеал-Я)

' Гиперэмоциональные пе­реживания превосходства или отверженности

' Состояния стресса, фру­страции, «отвязанное™», остервенения, экстаза, энтузиазма, растерянно­сти и т.п.

■ Риск как сознатель­но/бессознательный пат­терн поведения

• «Реакции перерождения» и т.п.

• Демонстрация предметов и действий, способных вызвать рефлекторное воз­буждение

• Провоцирование виталь­ных страхов

• Нарушение табу

• Глум

• Пренебрежение прили­чиями, ненормативная лексика и инфернальная проблематика

• Абсолютизация теневых сторон явлений и харак­теров

• Уравнивание, нивелиро­вание высокого и низко­го

• Огульное опошление идей­ного подхода к реально­сти

• Сюжетосложение по прин­ципу смакования подроб­ностей насилия, физиче­ских отправлений, страда­ния, «потери лица», непра­ведной удачи и тд.

• Пересыщение ссылками на мнения «звезд» и «гур­манов»

• Восторженные или него­дующие оценки

• Рваный темпоритм изло­жения с «выписыванием» пикантных деталей и т.п.

давать ему бить!.. Ничего не оставалось делать, как остано­вить его, нарушив правила...». И такое говорилось даже тогда, когда транслировались встречи с заведомо слабым соперником, матч «доигрывался», а нарушения совершались машинально. Но что такое нынешний «синдром фаната»? Откуда в цивилизован­ных странах толпы молодчиков с размалеванными лицами, улич­ные погромы, поножовщина, десятки затоптанных на стадионах болельщиков? Такой «фанатизм» не возникает без искусственно­го подогрева эмоций, заражающего примера соседей и внутрен­них стереотипов драйв-мышления, которые были пробуждены

льсами массовой коммуникации и теперь выводят вовне внутрен­нее напряжение, порождая зачастую несообразные поступки. Фа­нат все простит «своим» игрокам, лишь бы они выиграли, и готов на все, лишь бы посрамить соперников. Возникающее при этом удовольствие от чередования нагнетания и разрядки нервного на­пряжения само по себе становится притягательным переживани­ем, которому упоенно предаются тысячи людей, не замечая неа­декватности своего поведения. И шоу-журналистика транслирует теперь шествия фанатов, драки и погромы даже более детально, чем сами спортивные состязания. Дело в том, что сам журналист тоже подвластен порывам и пароксизмам драйв-мышления. Ино­гда это проявляется в причудливых формах. К примеру, после победы московского «Спартака» над мадридским «Реалом» теле­журналист И.Ш. выразился в том смысле, что общенациональ­ную идею России искать больше не надо, потому что вполне до­статочно одного «Спартака». Если учесть, что И.Ш. в это время был пресс-секретарем Правительства РФ и вел брифинг перед те­лекамерами, такого класса юмор можно диагностировать как проявление неадекватности профессионального самосознания.

Переключение на драйв-мышление самого журналиста не только возможно, но и неизбежно при постоянной разработке ге­донистических текстов, напряженном поиске соответствующей информации и погруженности в подобную проблематику. Так что, когда издатели утверждают, будто газеты становятся «желты­ми» ради привлечения массового читателя, это тоже не вполне адекватная позиция. За нею — бессознательный страх обнару­жить реакции перерождения. Это не всегда безвредно и может ■сказаться не только снижением креативности, депрессией или ра­зочарованием в жизни на излете творческого пути. Все чаще на­блюдаются срывы, отклонения и информационные неврозы у со­всем молодых журналистов. Показательный пример — история телекорреспондента С, которая широковещательно обсуждалась в программе «Времена» (ОРТ, 12 нояб. 2000). Начинающая жур­налистка участвовала в подготовке передач о гибели подводной лодки «Курск». Тогда в репортажах много внимания уделяли род­ственникам погибших моряков. Сцены горя, отчаяния, исступ­ленного поведения и безотчетного обвинения всего и всех запол­няли экраны. С. присутствовала при особо нервном объяснении адмиралов и министров с родственниками и в этой обстановке должна была обеспечить реплики и мини-интервью для своей те­лепрограммы. Она даже не сразу поняла, почему к ней подошел врач-психолог и предложил свою помощь. Подумала, что он хо­чет дать ей эксклюзивное интервью. А для врача заметно неадек­ватными были ее собственные поступки. Служебная командиров-

ка привела к тому, что С. понадобилось дважды пройти специ­альный курс психологической реабилитации.

Гедонистическая коммуникация порождает причудливые ме­таморфозы личности. «Да что говорить о зрителях, — жалуется корреспондент газеты «Московский комсомолец», — когда даже у культурных людей нет чувства такта и шалят нервишки. Речь идет об уважаемом мною до 28 сентября Артемии Троицком, ко­торый в присутствии многочисленных свидетелей и работающей видеокамеры фирмы "Сорек-видео" пытался спровоцировать драку с корреспондентом "МК", автором этих строк. Вместо "здрасьте" и попытки выяснить, что же было на самом деле с Фестивалем свободы, им организуемом, грязные ругательства и рукоприкладство. Когда нет аргументов, в ход идут кулаки. И это со стороны человека, занимающего ответственный пост на Рос­сийском телевидении. Но вместо статьи — применение физиче­ской силы. Стыдно и глупо...»29

Это не значит, что нужно подавлять в себе любой импульс драйв-мышления. Для человека это невозможно. А для журнали­ста это еще и неразумно. Массовость коммуникации определяет­ся числом людей, к личным чувствам, желаниям и интересам ко­торых она непосредственно обращена. Но если для журналиста гедонистический текст становится самоценным, приносящим личное удовлетворение или глубокую озабоченность, ему следует подумать о компенсации реакций перерождения, чтобы предот­вратить психический срыв или информационный невроз.

Таково шестое правило техники информационной безопасно­сти, которое тоже берет начало и находит свое завершение в пси­хологии журналистского творчества.

29 Шавырин Д. По милицейским сводкам — в книгу Гиннеса // Московский Комсомолец. 1991. 1 окт.

Тллбл седьмая

ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ

МЫШЛЕНИЕ

И СМЫСИОВЫЯВЛЯЮЩИЙ

ТЕКСТ

В 1942 г. Виктор Франкл (1905—1993) заведующий отделени­ем неврологии одного из госпиталей Вены, а в будущем психолог с мировым именем, был арестован нацистами и брошен в конц­лагерь. Во время ареста была конфискована рукопись уже прак­тически законченной книги. В концлагере он тяжело заболел ти­фом. Пережив все несчастья, выпавшие ему на долю вместе с другими страдальцами-смертниками, он выстоял и выжил. И ос­мысление пережитого легло в основу созданной им новой кон­цепции человека, исходным пунктом которой стал отказ от орто­доксального психоанализа 3. Фрейда.

Франкл на собственном опыте убедился, что не витальные побуждения (стремление к самосохранению и т.п.), а нечто со­всем другое давало людям и ему самому силу жить и сопротив­ляться обстоятельствам:

«...Когда меня забрали в концентрационный лагерь Освен­цим, моя рукопись, уже готовая к публикации, была конфискова­на. Конечно же, только глубокое стремление написать эту руко­пись заново помогло мне выдержать зверства лагерной жизни. Например, когда я заболел тифом, то, лежа на нарах, я записал на маленьких листочках много разных заметок, важных при пере­делке рукописи, как будто я уже дожил до освобождения. Я уве­рен, что эта переработка потерянной рукописи в темных бараках концентрационного лагеря Баварии помогла мне преодолеть опасный коллапс... Есть очень много мудрости в словах Ницше: "Тот, кто имеет ЗАЧЕМ жить, может вынести любое КАК".

Я вижу в этих словах девиз, который справедлив для любой психотерапии. В нацистском концлагере можно было наблюдать, что те, кто знал, что есть некая задача, которая ждет своего ре­шения и осуществления, были более способны выжить... Сущест­вуют авторы, которые утверждают, будто смысл и ценности есть "нечто иное, как защитные механизмы, реактивные образования и сублимации". Что касается меня, то я не стал бы жить для того, чтобы спасти свои "защитные механизмы", равно как и умирать ради своих "реактивных образований". Человек же, од­нако, способен жить и даже умереть ради спасения своих идеа­лов и ценностей!*1

Франкл не хотел строить иллюзий и рассматривал проблему всесторонне, как врач и естествоиспытатель: «Конечно, могут быть такие случаи, когда отношение человека к ценностям на са­мом деле является только маскировкой скрытых внутренних кон­фликтов. Но такие люди являются скорее исключением из пра­вил, чем самим правилом. В таких случаях мы на самом деле имеем дело с псевдоценностями (хорошим примером этого слу­жит фанатизм), и как псевдоценности они должны быть демаски­рованы. Демаскировка, или развенчание, однако, должны быть сразу же прекращены при встрече с достоверным и подлинным в человеке, в частности, с сильным стремлением к такой жизни, которая была бы настолько значительна, насколько это возмож­но. Если же развенчание в таком случае не прекращается, то со­вершающий развенчание просто выдает свою собственную по­требность в том, чтобы подавить духовные стремления другого».

Это совсем другой подход. Согласно Франклу, существует до­стоверное и подлинное стремление человека к осмыслению мира, несводимое к «защитным механизмам Я». Более того, именно «стремление к смыслу» является основной движущей силой чело­века, а не Фрейдов «принцип удовольствия» и не адлеровское «стремление к власти». Поэтому центральная задача психотера­пии состоит не в том, чтобы разблокировать старые душевные травмы, а в том, чтобы помочь человеку обрести смысл дальней­шего существования. И это совсем другая коммуникативная ситу­ация, потому что решимостью проникается сам клиент, а тера­певт всего лишь разворачивает альтернативы. «Поиск каждым человеком смысла является главной силой его жизни, а не вто­ричной рационализацией инстинктивных влечений. Смысл уни­кален и специфичен потому, что он должен быть и может быть осуществлен только самим вот этим человеком и только тогда,

1 Здесь и далее высказывания В. Франкла приводятся по: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

когда он достигнет понимания того, что могло бы удовлетворить его собственную потребность в смысле», — уточняет В. Франкл и называет свой метод «логотерапия» (от греч. logos — слово, мысль, разум; и греч. therapeia — забота, уход, лечение). И если Фрейд говорил о «психопатологии обыденной жизни», то Франкл сделал ставку на оздоровление высоким смыслом обыденности. Тем самым видоизменилось само толкование невроза. Определи­лось, в частности, понятие «нусогенный невроз» (от греч. nus — ум, дух, смысл) — психический недуг, вызываемый не конфлик­том влечений, а невозможностью реализации смысла, экзистен­циальной фрустрацией (непреодолимыми препятствиями на пути к осмыслению существования).

При нусогенном неврозе задача психотерапевта заключается в том, чтобы проявить духовное измерение в жизни человека. И если врач не в состоянии отличить духовное измерение от инстинктивного и пытается дискредитировать интеллектуальные искания человека, сводя их, например, к неудовлетворенной сек­суальности, он может совершить опасную ошибку и усугубить бо­лезнь. Франкл показал, что ортодоксальный психоанализ с его интерпретацией невроза как следа прошлых конфликтов приво­дит только «к сохранению экзистенциального отчаяния под гру­дой утешительных средств». Сама по себе неудовлетворенность житейскими обстоятельствами еще не невроз, а позыв к активно­сти, своего рода предпосылка психического здоровья, ибо «чело­веку требуется не состояние равновесия, а скорее борьба за ка­кую-то цель, достойную его». И как раз отсутствие такой цели вызывает состояние «экзистенциального вакуума», переживание пустоты и бессмысленности своего существования и в конечном итоге нусогенный невроз. Смысл жизни обретают, совершая дело (подвиг), или переживая ценностные отношения, или путем стра­дания. Страдание, по Франклу, не только не лишает жизнь смыс­ла, но способствует его осознанию, потому что в максимально жестких условиях актуализируются высшие ценности человека и прежде всего возвышается принцип самодетерминации и свободы человека, его способность встать над любыми условиями и пе­рейти за их пределы. Так вызревает, может быть, самое проник­новенное понимание сущности человека и складывается знако­вое, если хотите, итоговое для XX в. представление о Душе.

Для определения важнейшего момента человеческого сущест­вования Франкл находит слово, в котором соединяется мистиче­ское и научное, которое само означает выход за пределы опыта, переход в иные сферы бытия. Это слово — трансценденция (от лат. transcendo — выхожу за пределы). Термин был введен в науч­ный оборот еще средневековыми схоластами, которые даже при-

вычные, но предельно обобщенные понятия типа «истина», «доб­ро», «сущее» и т.п. называли трансцендентальными, имея в виду их рассогласованность с обыденным опытом. Великий Кант ис­пользовал понятие «трансцендентный» для определения предме­тов, запредельных по отношению к миру явлений и недоступных рациональному познанию, — «бог», «бессмертие», «вещь-в-себе», опирался на принцип трансцендентальной апперцепции, озна­чавшей априорно (вне опыта) возникающее единство самосозна­ния, и разработал теорию трансцендентальной логики и транс­цендентальной эстетики. Можно было бы упомянуть и о филосо-фах-трансценденталистах, призывавших к «естественной жизни» человека в общении с природой. И о математических понятиях «трансцендентной функции» (типа «логарифмической» или «кру­говой») и «трансцендентного числа» (типа «я» или «е»). Посте­пенно термин стал широко распространенным общекультурным понятием высокого стиля. «Жизнь человека должна служить не­которым трансцендентальным целям», — писал, к примеру, Н.Е. Салтыков-Щедрин в массовом литературном журнале2. И из научных словарей термин перешел в толковые, передающие не терминологические, а общеупотребительные значения слова, со­хранив тем не менее некоторый философический оттенок. К примеру, в английских словарях «transcendental» означает — не основанный на опыте или конкретной причине, стоящий выше человеческого знания, то, что невозможно понять посредством практического опыта, a «transcend» — выходить или быть за пре­делами круга человеческого опыта, реальных причин, веры, воз­можностей описания и т.п.3

Но для Франкла мало было сказать, что человеческое суще­ствование само по себе трансцендентально. Он стремился под­черкнуть, что человек волен совершать переход в ту или иную сторону, что это в его силах и в его власти. Он имел личные основания писать: «Человек, в конечном счете, преодолевает само­го себя, человек - это САМОТРАНСЦЕНДИРУЮЩЕЕ СУЩЕСТ­ВО... Вы можете предсказать перемещение машины или автомата, вы можете даже попытаться предсказать механизмы или "динами­ку" человеческой психики: но человек нечто большее, чем психика». И далее: «Человек не есть еще одна вещь среди вещей, вещи опреде­ляют друг друга, но человек, в конце концов, сам себя определяет. То, чем он станет, это наряду с ограничениями, накладываемыми

2 Салтыков-Щедрин Н.Е. Насущные потребности литературы // Собр. соч.: В 20 т. М„ 1970. Т. 9.

3 Hornby A.S. Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English. Oxford University Press, 1987. P. 918.

его способностями и окружением, определяется тем, что он сдела­ет из самого себя. В концентрационном лагере, например, в этой живой лаборатории и в испытаниях на этой земле, мы были свиде­телями того, что некоторые из наших товарищей вели себя, как свиньи, в то время как другие были святыми. Человек имеет в себе обе эти возможности, и то, которая из них будет актуализирова­на, зависит от его решения, а не от условий».

Есть нечто величественное в том, что ученый, прошедший через Освенцим (который был в прямом смысле «фабрикой смер­ти»), образно называет концлагерь «живой лабораторией», где ему в непосредственном опыте открылся феномен самотрансценден-ции человека. Но дальнейшее теоретическое осмысление им «ис­пытаний на этой земле» не менее существенно. Ведь установлен­ное В. Франклом существование нусогенных неврозов означает, что отказ от самотрасценденции (безразлично, по слабости, глу­пости, трусости или соблазну) мстит за себя психическими трав­мами, перерождением и даже гибелью личности. А эффективное лечение нусогенных неврозов методом франкловой логотерапии практически доказывает, что человеку свойственна внутренняя потребность в трансценденции, столь же изначальная и неизбыв­ная, если хотите, инстинктивная, как потребность в самосохране­нии, самоуважении или продолжении рода.

Самотрансценденция фантастически расширяет возможности человека. В этом отношении личный опыт В. Франкла показате­лен, но не уникален. 26 июля 1933 г. богослов и искусствовед Павел Александрович Флоренский (1882—1937) был осужден осо­бой тройкой ОПТУ на 10 лет и из тюрьмы уже не вышел. «17 ав­густа 1934 г., — пишут биографы, — Флоренский неожиданно был помещен в изолятор лагеря "Свободный", а 1 сентября от­правлен со спецконвоем в Соловецкий лагерь особого назначе­ния. 15 ноября 1934 г. он начал работать на Соловецком лагер­ном заводе йодной промышленности (Йодпром), где занимался проблемой добычи йода и агар-агара из морских водорослей и сделал более десяти запатентованных научных открытий и изобретений». «Трагическое окончание жизни осознавалось П.А. Флоренским как проявление всеобщего духовного закона», — подчеркивают биографы, приводя строки из последнего письма этого замечательного человека: «Ясно, что свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страдани­ями и гонениями» (1937). Но тем более убедительно звучит за­ключительный аккорд биографии: «На самом деле трагична не судьба Флоренского, а трагично время, в которое он жил, трагич­на культура, которая оказалась неспособной вместить в себя мыс-

, священника и ученого». У летчика Алексея Маресьева и ампутированы ступни обеих ног. Но он вернулся в строй, -гвовал в воздушных боях и сбил еще несколько фашистских ТиаМОлетов. Для подвижничества такого рода одной «сознательно-(*вги* маловато. Нужна глубинная устремленность, на которую от-*)доваются все силы души, каждая клеточка тела. Характерный в ^этом отношении пример — история А.И. Солженицына. После -йЬвобождения он ощутил себя обязанным рассказать миру все, то знал о сталинских лагерях. Но вскоре, еще ничего толком не маписав, он узнает, что болен и что у него рак. Нетрудно пред­оставить, какого интеллекта, мастерства и мужества потребовал от Писателя опубликованный через много лет «Архипелаг ГУЛАГ». Ifto как объяснить факт, что организм бывшего «ЗК» преодолел.-практически неизлечимый недуг?

' Психологическое открытие В. Франкла, добытое опытным, чтобы не сказать экспериментальным, путем, было теоретически Предсказано, словно бы вычислено Карлом Ясперсом (1883— Щ969) еще в 1931 г. Тогда в Европе ученые-гуманитарии подводи­ли духовные итоги Первой мировой войны. Многие ощущали =себя на развалинах цивилизации. Ни одна из привычных пара-•''дигм мышления не обеспечивала эффективного поведения в ли-i шившемся порядка, антигуманном мире. Книга О. Шпенглера (1880—1936) «Закат Европы», предрекавшая гибель культуры и «наступление нового варварства», стала философским бестселле­ром 20-х годов прошлого века. Книга К. Ясперса «Духовная си­туация эпохи» была даже реалистичнее в анализе и жестче в 5 прогнозе. Изучая состояние массового сознания, автор пришел к выводу о неизбежности тоталитаризма. Но Ясперс сохранил фи­лософский оптимизм. Он понял, что тоталитаризм в конце кон­цов рухнет, встретив неодолимое препятствие в самом феномене личности, потому что человек, даже когда не в силах предотвра­тить трагические повороты истории, в глубине души верен своим убеждениям, живет и действует так, как будто отстаиваемые им принципы могут восторжествовать в будущем. Такова судьба-призвание человека, его самобытная самость, или экзистенция (от лат. exsistentia — существование), нечто определяющее глу­бинное переживание субъектом своего открытого миру бытия. В этом человек — каков он есть в отличие от того, что думают о нем другие и чем он кажется себе самому. Это подлинное бытие, в котором человек, по словам Ясперса, «трансцендирует от себя, как эмпирической индивидуальности, к себе, как самобытной са-

4 Андроник (Трубачев), игумен, Флоренский П.В. Павел Александрович Фло­ренский // Лит. газета. 1988. 30 сент.

мости»5. Экзистенция как существование — конечна. Но созна­ние собственной смертности и несовершенства вынуждает чело­века стремиться к вечному, к чему-то имеющему надвременное значение. И потому ощущение неустранимой конечности стано­вится источником подлинной духовности в критические моменты жизни, а «пограничные» или «предельные» ситуации, когда чело­век оказывается перед трагическим выбором, выступают как время подлинного бытия, когда трансценденция к самобытной самости неизбежна и органична, а способность жить и любить с постоянным сознанием хрупкости того, что любишь, придает особую чистоту и одухотворенность переживаниям и поступкам. Отсюда уверенность философа в экзистенциальной готовности личности к подвигу отказа и самопожертвования. Отсюда его на­дежда на стоическое сопротивление людей неизбежным историче­ским обстоятельствам, противоречащим изначальной духовности человека, его стремлению к вечным, безусловным ценностям.

Работы К. Ясперса, М. Хайдеггера (1889—1976), М. Бубера (1878-1965), Н. Бердяева (1874-1948), Л. Шестова (1886-1938) положили основание философии экзистенциализма. Централь­ным пунктом новой парадигмы стало представление, что это у человека есть потребность в вечном и безусловном, а мир всему такому чужд. Безусловное есть только в самом человеке. Человек стремится трансцендировать за пределы своей конечности. Экзи­стенции, таким образом, свойственны одновременно и конеч­ность, и стремление выйти за собственные пределы, а человек живет в предчувствии двоякой угрозы. Во-первых, это, по терми­нологии Хайдеггера, «житейский страх», то есть опасность поте­рять жизнь или жизненные блага. Во-вторых — «онтологический страх», то есть боязнь не найти своего призвания, того предназ­начения, которому стоило бы посвятить свою жизнь. Переформу­лируя описанные выше психоаналитические построения, можно сказать, что человек испытывает два в равной степени безуслов­ных влечения: влечение к жизни и влечение к смыслу. В отличие от человека мир и даже человеческая история лишены какого бы то ни было влечения к смыслу или целеполагания. Мир — это «универсальное не то» (Сартр) или даже «ничто» (Хайдегтер).

Однако бессмысленность внешнего мира делает еще значи­мее присущую человеку жажду смысла, стремление к трансценди-рованию, которое (согласно экзистенциальной концепции) ока­зывается важнее и сильнее влечения к жизни. Именно это преоб­ладание духовности обусловливает абсолютную свободу человека безотносительно к внешним обстоятельствам и событиям. В каж-

s Jaspers К. Philosophie. Bd I—III. S. 40.

дый момент своей жизни, осознавая это или нет, человек делает ЭЫбор, исходя из своей экзистенции, ради самоосуществления. Стараясь избежать ответственности и оправдать свое поведение, человек может ссылаться хоть на Божественный промысел, хоть на объективные закономерности, хоть на принуждающие обстоя­тельства, хоть на инстинкты, хоть вообще впасть в беспамятство, отключая собственное сознание. Однако это лишь уловки, лишь попытки скрыть полную вменяемость и свободу воли, абсолют­ирую произвольность поведения.

к Экзистенциализм сам был попыткой разрешения предельной Мировоззренческой коллизии: как выжить и не потерять челове-*|еского облика в неантропоморфном и бессмысленном мире, ${огда уже невозможно опереться на прежние парадигмы. Но йфежде всего это был ответ на концепции гедонизма и иррацио­нализма психоаналитического толка.

Если для иррационалиста человек прежде всего биологиче-юе существо, чуждое морали, духовность которого лишь вынуж­денная мимикрия, обманный маневр под давлением реальности, поведение полностью детерминировано обстоятельствами и ин-шктами, то для экзистенциалиста человек — существо с имма-нтной духовностью и потребностью в трансценденции, а пове-ние его абсолютно свободно и не обусловлено ничем, кроме емления к самоосуществлению и реализации некоего смысла, олучается, что человек ищет смысл не потому, что мир разумно юен, а потому, что иначе жить и выжить невозможно. И тем [ым гуманизм возрождается как апология разумности и спра-(ивости, исходящих от самого человека. Но это не повтор [нципов Ренессанса. Во времена Высокого Возрождения пре­сным и справедливым представлялся мир Божий, и человек 1ал себя венцом мироустройства. Теперь средоточием гума-'стических ценностей предстает не богоустроенный мир и не раведливый закон, а только сам человек, его специфическая ожденная потребность смысла. И нигде в мире гуманистиче-ie принципы реально не существуют, кроме как в природе са­го человека, ищущего смысл своего существования.

Фактически концепция экзистенциализма была недоказуемой

'сиомой, чем-то вроде беспредметной веры. Тем более что мно-

экзистенциалисты отчаянно боролись с любыми попытками

•ективировать трансцендентное в чем-либо внеличностном:

ге, разумности мира, справедливости нации и т.д., рассматри-

это как величайший соблазн человеческого существования,

'темняющий явный трагизм бытия, инспирирующий ослабление

"знания вплоть до потери дееспособности.

И это было все, что гуманистическая культура могла про­тивопоставить иррационализму массовых идеологий, гедонизму драйв-мышления, тотальному террору и тотальной пропаганде се­редины XX в. Но так ли уж мало это было?

Экзистенциализм не предложил никаких доказательств и ни­каких гарантий истинности субъективно открываемых смыслов. Но ученые адепты тоталитаризма учуяли смертельную опасность. Даже словарные определения зазвучали как проклятия: «Эк­зистенциализм — крайне реакционная форма субъективного иде­ализма в современной буржуазной философии и литературе (в особенности немецкой и французской); стремится подорвать доверие к науке, доказать бесцельность нравственности и бес­плодность революционной борьбы; одно из средств отравления общественного сознания идеологами империализма»6. И надо сказать, что предчувствия их не обманули. Тоталитарные идеоло­гии, как коса на камень, наталкивались на подвижническое сопротивление отдельных лиц и целых народов. Расцвет экзи­стенциализма пришелся на годы Второй мировой войны. Чем не­отвратимее становились угрозы человеческим ценностям, тем шире проявлялись необъяснимая стойкость и высокие порывы духа. В оккупированной Франции посреди полной растерянности тех, кто уповал на «исторический разум», «прогресс», «жизнелю­бие», экзистенциализм открыл источники мужества и нравствен­ной твердости, стал, по сути, боевой доктриной антифашистского Сопротивления. В момент национального унижения своей стра­ны знаменитый писатель, ставший военным летчиком «Сражаю­щейся Франции», Антуан де Сент-Экзюпери (1900—1944) писал в 1941 г.: «Война для нас означала разгром. Но разве должна была Франция ради того, чтобы избавить себя от поражения, не при­нимать боя? Не думаю. И Франция интуитивно пришла к тому же решению: никакие увещевания не заставили ее уклониться от боя. Дух в нашей стране взял верх над разумом»7. Этот героиче­ский опыт философски осмыслили и ввели в мировую культуру тоже участники движения Сопротивления и теоретики экзистен­циализма знаменитый писатель Жан-Поль Сартр (1905—1980) и лауреат Нобелевской премии по литературе Альбер Камю (1913-1960).



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-02-13 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: