Структура и функции гедонистического текста самому журналисту могут быть глубоко несимпатичны. Но профессионалу положено различать, где чушь, которой можно пренебречь, а где суть, которую опасно оставлять без внимания. Совсем не обязательно строить редакционную политику по понятиям шоу-бизнеса. Но и не овладеть техникой включения драйв-мышления были бы непростительной халатностью. Вопрос в том, чтобы с полной ответственностью оперировать выразительными средствами, стимулирующими импульсы индивидуального бессознательного, ясно представляя себе социально-коммуникативные функции гедонистического текста.
Проникающая сила гедонистического текста, бесспорно, велика, но, прибегая к ней, журналисту самому не следует впадать в эйфорию. Драйв-мышление, как всякая стихия, пойдет «куда кривая вывезет». Было время, когда как новое качество спортивного репортажа воспринимались фразы: «Трудно сегодня нашим ребятам... Соперник хочет победить во что бы то ни стало... Сейчас он ударит! Вот сейчас он ударит! А бить они умеют... Нельзя
ГЕДОНИСТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ
Социально-коммунвжатп-вые функция
Базовые психические процессы
Выразительные средства
Информационная компенсация влечений индивида в противовес социальному ригоризму Обеспечение необходимых колебаний жизненной антиномии: природное—духовное; мирское-сакральное; жизнь-смерть
Снятие защитных механизмов в критический период («пир во время чумы»)
Массовизация психической жизни (формирование «публики» и «толпы»)
Унификация паттернов реализации влечений в интересах идейных течений, электоральных кампаний, потребительского рынка или прямого извлечения прибыли
■ Затруднение консолидации в рядах потециаль-ного противника
' Раскачивание и дискре дотация существующей культурно-нравственной парадигмы
• Оформление и продвижение драйвов и т.п.
Актуализация влечений индивидуального бессознательного
Биологически обусловленные эмоции (удовольствие, ужас, паника, вожделение, леность и т.п.) Биосоциально обусловленное самолюбие (об-раз-Я)
Биосоциально обусловленное чувство родства (образ-Мы)
1 Культурно-исторически впитанный «символ веры» (Идеал-Я)
' Гиперэмоциональные переживания превосходства или отверженности
' Состояния стресса, фрустрации, «отвязанное™», остервенения, экстаза, энтузиазма, растерянности и т.п.
■ Риск как сознательно/бессознательный паттерн поведения
• «Реакции перерождения» и т.п.
• Демонстрация предметов и действий, способных вызвать рефлекторное возбуждение
• Провоцирование витальных страхов
• Нарушение табу
• Глум
• Пренебрежение приличиями, ненормативная лексика и инфернальная проблематика
• Абсолютизация теневых сторон явлений и характеров
• Уравнивание, нивелирование высокого и низкого
• Огульное опошление идейного подхода к реальности
• Сюжетосложение по принципу смакования подробностей насилия, физических отправлений, страдания, «потери лица», неправедной удачи и тд.
• Пересыщение ссылками на мнения «звезд» и «гурманов»
• Восторженные или негодующие оценки
• Рваный темпоритм изложения с «выписыванием» пикантных деталей и т.п.
давать ему бить!.. Ничего не оставалось делать, как остановить его, нарушив правила...». И такое говорилось даже тогда, когда транслировались встречи с заведомо слабым соперником, матч «доигрывался», а нарушения совершались машинально. Но что такое нынешний «синдром фаната»? Откуда в цивилизованных странах толпы молодчиков с размалеванными лицами, уличные погромы, поножовщина, десятки затоптанных на стадионах болельщиков? Такой «фанатизм» не возникает без искусственного подогрева эмоций, заражающего примера соседей и внутренних стереотипов драйв-мышления, которые были пробуждены
льсами массовой коммуникации и теперь выводят вовне внутреннее напряжение, порождая зачастую несообразные поступки. Фанат все простит «своим» игрокам, лишь бы они выиграли, и готов на все, лишь бы посрамить соперников. Возникающее при этом удовольствие от чередования нагнетания и разрядки нервного напряжения само по себе становится притягательным переживанием, которому упоенно предаются тысячи людей, не замечая неадекватности своего поведения. И шоу-журналистика транслирует теперь шествия фанатов, драки и погромы даже более детально, чем сами спортивные состязания. Дело в том, что сам журналист тоже подвластен порывам и пароксизмам драйв-мышления. Иногда это проявляется в причудливых формах. К примеру, после победы московского «Спартака» над мадридским «Реалом» тележурналист И.Ш. выразился в том смысле, что общенациональную идею России искать больше не надо, потому что вполне достаточно одного «Спартака». Если учесть, что И.Ш. в это время был пресс-секретарем Правительства РФ и вел брифинг перед телекамерами, такого класса юмор можно диагностировать как проявление неадекватности профессионального самосознания.
Переключение на драйв-мышление самого журналиста не только возможно, но и неизбежно при постоянной разработке гедонистических текстов, напряженном поиске соответствующей информации и погруженности в подобную проблематику. Так что, когда издатели утверждают, будто газеты становятся «желтыми» ради привлечения массового читателя, это тоже не вполне адекватная позиция. За нею — бессознательный страх обнаружить реакции перерождения. Это не всегда безвредно и может ■сказаться не только снижением креативности, депрессией или разочарованием в жизни на излете творческого пути. Все чаще наблюдаются срывы, отклонения и информационные неврозы у совсем молодых журналистов. Показательный пример — история телекорреспондента С, которая широковещательно обсуждалась в программе «Времена» (ОРТ, 12 нояб. 2000). Начинающая журналистка участвовала в подготовке передач о гибели подводной лодки «Курск». Тогда в репортажах много внимания уделяли родственникам погибших моряков. Сцены горя, отчаяния, исступленного поведения и безотчетного обвинения всего и всех заполняли экраны. С. присутствовала при особо нервном объяснении адмиралов и министров с родственниками и в этой обстановке должна была обеспечить реплики и мини-интервью для своей телепрограммы. Она даже не сразу поняла, почему к ней подошел врач-психолог и предложил свою помощь. Подумала, что он хочет дать ей эксклюзивное интервью. А для врача заметно неадекватными были ее собственные поступки. Служебная командиров-
ка привела к тому, что С. понадобилось дважды пройти специальный курс психологической реабилитации.
Гедонистическая коммуникация порождает причудливые метаморфозы личности. «Да что говорить о зрителях, — жалуется корреспондент газеты «Московский комсомолец», — когда даже у культурных людей нет чувства такта и шалят нервишки. Речь идет об уважаемом мною до 28 сентября Артемии Троицком, который в присутствии многочисленных свидетелей и работающей видеокамеры фирмы "Сорек-видео" пытался спровоцировать драку с корреспондентом "МК", автором этих строк. Вместо "здрасьте" и попытки выяснить, что же было на самом деле с Фестивалем свободы, им организуемом, грязные ругательства и рукоприкладство. Когда нет аргументов, в ход идут кулаки. И это со стороны человека, занимающего ответственный пост на Российском телевидении. Но вместо статьи — применение физической силы. Стыдно и глупо...»29
Это не значит, что нужно подавлять в себе любой импульс драйв-мышления. Для человека это невозможно. А для журналиста это еще и неразумно. Массовость коммуникации определяется числом людей, к личным чувствам, желаниям и интересам которых она непосредственно обращена. Но если для журналиста гедонистический текст становится самоценным, приносящим личное удовлетворение или глубокую озабоченность, ему следует подумать о компенсации реакций перерождения, чтобы предотвратить психический срыв или информационный невроз.
Таково шестое правило техники информационной безопасности, которое тоже берет начало и находит свое завершение в психологии журналистского творчества.
29 Шавырин Д. По милицейским сводкам — в книгу Гиннеса // Московский Комсомолец. 1991. 1 окт.
Тллбл седьмая
ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ
МЫШЛЕНИЕ
И СМЫСИОВЫЯВЛЯЮЩИЙ
ТЕКСТ
В 1942 г. Виктор Франкл (1905—1993) заведующий отделением неврологии одного из госпиталей Вены, а в будущем психолог с мировым именем, был арестован нацистами и брошен в концлагерь. Во время ареста была конфискована рукопись уже практически законченной книги. В концлагере он тяжело заболел тифом. Пережив все несчастья, выпавшие ему на долю вместе с другими страдальцами-смертниками, он выстоял и выжил. И осмысление пережитого легло в основу созданной им новой концепции человека, исходным пунктом которой стал отказ от ортодоксального психоанализа 3. Фрейда.
Франкл на собственном опыте убедился, что не витальные побуждения (стремление к самосохранению и т.п.), а нечто совсем другое давало людям и ему самому силу жить и сопротивляться обстоятельствам:
«...Когда меня забрали в концентрационный лагерь Освенцим, моя рукопись, уже готовая к публикации, была конфискована. Конечно же, только глубокое стремление написать эту рукопись заново помогло мне выдержать зверства лагерной жизни. Например, когда я заболел тифом, то, лежа на нарах, я записал на маленьких листочках много разных заметок, важных при переделке рукописи, как будто я уже дожил до освобождения. Я уверен, что эта переработка потерянной рукописи в темных бараках концентрационного лагеря Баварии помогла мне преодолеть опасный коллапс... Есть очень много мудрости в словах Ницше: "Тот, кто имеет ЗАЧЕМ жить, может вынести любое КАК".
Я вижу в этих словах девиз, который справедлив для любой психотерапии. В нацистском концлагере можно было наблюдать, что те, кто знал, что есть некая задача, которая ждет своего решения и осуществления, были более способны выжить... Существуют авторы, которые утверждают, будто смысл и ценности есть "нечто иное, как защитные механизмы, реактивные образования и сублимации". Что касается меня, то я не стал бы жить для того, чтобы спасти свои "защитные механизмы", равно как и умирать ради своих "реактивных образований". Человек же, однако, способен жить и даже умереть ради спасения своих идеалов и ценностей!*1
Франкл не хотел строить иллюзий и рассматривал проблему всесторонне, как врач и естествоиспытатель: «Конечно, могут быть такие случаи, когда отношение человека к ценностям на самом деле является только маскировкой скрытых внутренних конфликтов. Но такие люди являются скорее исключением из правил, чем самим правилом. В таких случаях мы на самом деле имеем дело с псевдоценностями (хорошим примером этого служит фанатизм), и как псевдоценности они должны быть демаскированы. Демаскировка, или развенчание, однако, должны быть сразу же прекращены при встрече с достоверным и подлинным в человеке, в частности, с сильным стремлением к такой жизни, которая была бы настолько значительна, насколько это возможно. Если же развенчание в таком случае не прекращается, то совершающий развенчание просто выдает свою собственную потребность в том, чтобы подавить духовные стремления другого».
Это совсем другой подход. Согласно Франклу, существует достоверное и подлинное стремление человека к осмыслению мира, несводимое к «защитным механизмам Я». Более того, именно «стремление к смыслу» является основной движущей силой человека, а не Фрейдов «принцип удовольствия» и не адлеровское «стремление к власти». Поэтому центральная задача психотерапии состоит не в том, чтобы разблокировать старые душевные травмы, а в том, чтобы помочь человеку обрести смысл дальнейшего существования. И это совсем другая коммуникативная ситуация, потому что решимостью проникается сам клиент, а терапевт всего лишь разворачивает альтернативы. «Поиск каждым человеком смысла является главной силой его жизни, а не вторичной рационализацией инстинктивных влечений. Смысл уникален и специфичен потому, что он должен быть и может быть осуществлен только самим вот этим человеком и только тогда,
1 Здесь и далее высказывания В. Франкла приводятся по: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.
когда он достигнет понимания того, что могло бы удовлетворить его собственную потребность в смысле», — уточняет В. Франкл и называет свой метод «логотерапия» (от греч. logos — слово, мысль, разум; и греч. therapeia — забота, уход, лечение). И если Фрейд говорил о «психопатологии обыденной жизни», то Франкл сделал ставку на оздоровление высоким смыслом обыденности. Тем самым видоизменилось само толкование невроза. Определилось, в частности, понятие «нусогенный невроз» (от греч. nus — ум, дух, смысл) — психический недуг, вызываемый не конфликтом влечений, а невозможностью реализации смысла, экзистенциальной фрустрацией (непреодолимыми препятствиями на пути к осмыслению существования).
При нусогенном неврозе задача психотерапевта заключается в том, чтобы проявить духовное измерение в жизни человека. И если врач не в состоянии отличить духовное измерение от инстинктивного и пытается дискредитировать интеллектуальные искания человека, сводя их, например, к неудовлетворенной сексуальности, он может совершить опасную ошибку и усугубить болезнь. Франкл показал, что ортодоксальный психоанализ с его интерпретацией невроза как следа прошлых конфликтов приводит только «к сохранению экзистенциального отчаяния под грудой утешительных средств». Сама по себе неудовлетворенность житейскими обстоятельствами еще не невроз, а позыв к активности, своего рода предпосылка психического здоровья, ибо «человеку требуется не состояние равновесия, а скорее борьба за какую-то цель, достойную его». И как раз отсутствие такой цели вызывает состояние «экзистенциального вакуума», переживание пустоты и бессмысленности своего существования и в конечном итоге нусогенный невроз. Смысл жизни обретают, совершая дело (подвиг), или переживая ценностные отношения, или путем страдания. Страдание, по Франклу, не только не лишает жизнь смысла, но способствует его осознанию, потому что в максимально жестких условиях актуализируются высшие ценности человека и прежде всего возвышается принцип самодетерминации и свободы человека, его способность встать над любыми условиями и перейти за их пределы. Так вызревает, может быть, самое проникновенное понимание сущности человека и складывается знаковое, если хотите, итоговое для XX в. представление о Душе.
Для определения важнейшего момента человеческого существования Франкл находит слово, в котором соединяется мистическое и научное, которое само означает выход за пределы опыта, переход в иные сферы бытия. Это слово — трансценденция (от лат. transcendo — выхожу за пределы). Термин был введен в научный оборот еще средневековыми схоластами, которые даже при-
вычные, но предельно обобщенные понятия типа «истина», «добро», «сущее» и т.п. называли трансцендентальными, имея в виду их рассогласованность с обыденным опытом. Великий Кант использовал понятие «трансцендентный» для определения предметов, запредельных по отношению к миру явлений и недоступных рациональному познанию, — «бог», «бессмертие», «вещь-в-себе», опирался на принцип трансцендентальной апперцепции, означавшей априорно (вне опыта) возникающее единство самосознания, и разработал теорию трансцендентальной логики и трансцендентальной эстетики. Можно было бы упомянуть и о филосо-фах-трансценденталистах, призывавших к «естественной жизни» человека в общении с природой. И о математических понятиях «трансцендентной функции» (типа «логарифмической» или «круговой») и «трансцендентного числа» (типа «я» или «е»). Постепенно термин стал широко распространенным общекультурным понятием высокого стиля. «Жизнь человека должна служить некоторым трансцендентальным целям», — писал, к примеру, Н.Е. Салтыков-Щедрин в массовом литературном журнале2. И из научных словарей термин перешел в толковые, передающие не терминологические, а общеупотребительные значения слова, сохранив тем не менее некоторый философический оттенок. К примеру, в английских словарях «transcendental» означает — не основанный на опыте или конкретной причине, стоящий выше человеческого знания, то, что невозможно понять посредством практического опыта, a «transcend» — выходить или быть за пределами круга человеческого опыта, реальных причин, веры, возможностей описания и т.п.3
Но для Франкла мало было сказать, что человеческое существование само по себе трансцендентально. Он стремился подчеркнуть, что человек волен совершать переход в ту или иную сторону, что это в его силах и в его власти. Он имел личные основания писать: «Человек, в конечном счете, преодолевает самого себя, человек - это САМОТРАНСЦЕНДИРУЮЩЕЕ СУЩЕСТВО... Вы можете предсказать перемещение машины или автомата, вы можете даже попытаться предсказать механизмы или "динамику" человеческой психики: но человек нечто большее, чем психика». И далее: «Человек не есть еще одна вещь среди вещей, вещи определяют друг друга, но человек, в конце концов, сам себя определяет. То, чем он станет, это наряду с ограничениями, накладываемыми
2 Салтыков-Щедрин Н.Е. Насущные потребности литературы // Собр. соч.: В 20 т. М„ 1970. Т. 9.
3 Hornby A.S. Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English. Oxford University Press, 1987. P. 918.
его способностями и окружением, определяется тем, что он сделает из самого себя. В концентрационном лагере, например, в этой живой лаборатории и в испытаниях на этой земле, мы были свидетелями того, что некоторые из наших товарищей вели себя, как свиньи, в то время как другие были святыми. Человек имеет в себе обе эти возможности, и то, которая из них будет актуализирована, зависит от его решения, а не от условий».
Есть нечто величественное в том, что ученый, прошедший через Освенцим (который был в прямом смысле «фабрикой смерти»), образно называет концлагерь «живой лабораторией», где ему в непосредственном опыте открылся феномен самотрансценден-ции человека. Но дальнейшее теоретическое осмысление им «испытаний на этой земле» не менее существенно. Ведь установленное В. Франклом существование нусогенных неврозов означает, что отказ от самотрасценденции (безразлично, по слабости, глупости, трусости или соблазну) мстит за себя психическими травмами, перерождением и даже гибелью личности. А эффективное лечение нусогенных неврозов методом франкловой логотерапии практически доказывает, что человеку свойственна внутренняя потребность в трансценденции, столь же изначальная и неизбывная, если хотите, инстинктивная, как потребность в самосохранении, самоуважении или продолжении рода.
Самотрансценденция фантастически расширяет возможности человека. В этом отношении личный опыт В. Франкла показателен, но не уникален. 26 июля 1933 г. богослов и искусствовед Павел Александрович Флоренский (1882—1937) был осужден особой тройкой ОПТУ на 10 лет и из тюрьмы уже не вышел. «17 августа 1934 г., — пишут биографы, — Флоренский неожиданно был помещен в изолятор лагеря "Свободный", а 1 сентября отправлен со спецконвоем в Соловецкий лагерь особого назначения. 15 ноября 1934 г. он начал работать на Соловецком лагерном заводе йодной промышленности (Йодпром), где занимался проблемой добычи йода и агар-агара из морских водорослей и сделал более десяти запатентованных научных открытий и изобретений». «Трагическое окончание жизни осознавалось П.А. Флоренским как проявление всеобщего духовного закона», — подчеркивают биографы, приводя строки из последнего письма этого замечательного человека: «Ясно, что свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонениями» (1937). Но тем более убедительно звучит заключительный аккорд биографии: «На самом деле трагична не судьба Флоренского, а трагично время, в которое он жил, трагична культура, которая оказалась неспособной вместить в себя мыс-
, священника и ученого». У летчика Алексея Маресьева и ампутированы ступни обеих ног. Но он вернулся в строй, -гвовал в воздушных боях и сбил еще несколько фашистских ТиаМОлетов. Для подвижничества такого рода одной «сознательно-(*вги* маловато. Нужна глубинная устремленность, на которую от-*)доваются все силы души, каждая клеточка тела. Характерный в ^этом отношении пример — история А.И. Солженицына. После -йЬвобождения он ощутил себя обязанным рассказать миру все, то знал о сталинских лагерях. Но вскоре, еще ничего толком не маписав, он узнает, что болен и что у него рак. Нетрудно предоставить, какого интеллекта, мастерства и мужества потребовал от Писателя опубликованный через много лет «Архипелаг ГУЛАГ». Ifto как объяснить факт, что организм бывшего «ЗК» преодолел.-практически неизлечимый недуг?
' Психологическое открытие В. Франкла, добытое опытным, чтобы не сказать экспериментальным, путем, было теоретически Предсказано, словно бы вычислено Карлом Ясперсом (1883— Щ969) еще в 1931 г. Тогда в Европе ученые-гуманитарии подводили духовные итоги Первой мировой войны. Многие ощущали =себя на развалинах цивилизации. Ни одна из привычных пара-•''дигм мышления не обеспечивала эффективного поведения в ли-i шившемся порядка, антигуманном мире. Книга О. Шпенглера (1880—1936) «Закат Европы», предрекавшая гибель культуры и «наступление нового варварства», стала философским бестселлером 20-х годов прошлого века. Книга К. Ясперса «Духовная ситуация эпохи» была даже реалистичнее в анализе и жестче в 5 прогнозе. Изучая состояние массового сознания, автор пришел к выводу о неизбежности тоталитаризма. Но Ясперс сохранил философский оптимизм. Он понял, что тоталитаризм в конце концов рухнет, встретив неодолимое препятствие в самом феномене личности, потому что человек, даже когда не в силах предотвратить трагические повороты истории, в глубине души верен своим убеждениям, живет и действует так, как будто отстаиваемые им принципы могут восторжествовать в будущем. Такова судьба-призвание человека, его самобытная самость, или экзистенция (от лат. exsistentia — существование), нечто определяющее глубинное переживание субъектом своего открытого миру бытия. В этом человек — каков он есть в отличие от того, что думают о нем другие и чем он кажется себе самому. Это подлинное бытие, в котором человек, по словам Ясперса, «трансцендирует от себя, как эмпирической индивидуальности, к себе, как самобытной са-
4 Андроник (Трубачев), игумен, Флоренский П.В. Павел Александрович Флоренский // Лит. газета. 1988. 30 сент.
мости»5. Экзистенция как существование — конечна. Но сознание собственной смертности и несовершенства вынуждает человека стремиться к вечному, к чему-то имеющему надвременное значение. И потому ощущение неустранимой конечности становится источником подлинной духовности в критические моменты жизни, а «пограничные» или «предельные» ситуации, когда человек оказывается перед трагическим выбором, выступают как время подлинного бытия, когда трансценденция к самобытной самости неизбежна и органична, а способность жить и любить с постоянным сознанием хрупкости того, что любишь, придает особую чистоту и одухотворенность переживаниям и поступкам. Отсюда уверенность философа в экзистенциальной готовности личности к подвигу отказа и самопожертвования. Отсюда его надежда на стоическое сопротивление людей неизбежным историческим обстоятельствам, противоречащим изначальной духовности человека, его стремлению к вечным, безусловным ценностям.
Работы К. Ясперса, М. Хайдеггера (1889—1976), М. Бубера (1878-1965), Н. Бердяева (1874-1948), Л. Шестова (1886-1938) положили основание философии экзистенциализма. Центральным пунктом новой парадигмы стало представление, что это у человека есть потребность в вечном и безусловном, а мир всему такому чужд. Безусловное есть только в самом человеке. Человек стремится трансцендировать за пределы своей конечности. Экзистенции, таким образом, свойственны одновременно и конечность, и стремление выйти за собственные пределы, а человек живет в предчувствии двоякой угрозы. Во-первых, это, по терминологии Хайдеггера, «житейский страх», то есть опасность потерять жизнь или жизненные блага. Во-вторых — «онтологический страх», то есть боязнь не найти своего призвания, того предназначения, которому стоило бы посвятить свою жизнь. Переформулируя описанные выше психоаналитические построения, можно сказать, что человек испытывает два в равной степени безусловных влечения: влечение к жизни и влечение к смыслу. В отличие от человека мир и даже человеческая история лишены какого бы то ни было влечения к смыслу или целеполагания. Мир — это «универсальное не то» (Сартр) или даже «ничто» (Хайдегтер).
Однако бессмысленность внешнего мира делает еще значимее присущую человеку жажду смысла, стремление к трансценди-рованию, которое (согласно экзистенциальной концепции) оказывается важнее и сильнее влечения к жизни. Именно это преобладание духовности обусловливает абсолютную свободу человека безотносительно к внешним обстоятельствам и событиям. В каж-
s Jaspers К. Philosophie. Bd I—III. S. 40.
дый момент своей жизни, осознавая это или нет, человек делает ЭЫбор, исходя из своей экзистенции, ради самоосуществления. Стараясь избежать ответственности и оправдать свое поведение, человек может ссылаться хоть на Божественный промысел, хоть на объективные закономерности, хоть на принуждающие обстоятельства, хоть на инстинкты, хоть вообще впасть в беспамятство, отключая собственное сознание. Однако это лишь уловки, лишь попытки скрыть полную вменяемость и свободу воли, абсолютирую произвольность поведения.
к Экзистенциализм сам был попыткой разрешения предельной Мировоззренческой коллизии: как выжить и не потерять челове-*|еского облика в неантропоморфном и бессмысленном мире, ${огда уже невозможно опереться на прежние парадигмы. Но йфежде всего это был ответ на концепции гедонизма и иррационализма психоаналитического толка.
Если для иррационалиста человек прежде всего биологиче-юе существо, чуждое морали, духовность которого лишь вынужденная мимикрия, обманный маневр под давлением реальности, поведение полностью детерминировано обстоятельствами и ин-шктами, то для экзистенциалиста человек — существо с имма-нтной духовностью и потребностью в трансценденции, а пове-ние его абсолютно свободно и не обусловлено ничем, кроме емления к самоосуществлению и реализации некоего смысла, олучается, что человек ищет смысл не потому, что мир разумно юен, а потому, что иначе жить и выжить невозможно. И тем [ым гуманизм возрождается как апология разумности и спра-(ивости, исходящих от самого человека. Но это не повтор [нципов Ренессанса. Во времена Высокого Возрождения пресным и справедливым представлялся мир Божий, и человек 1ал себя венцом мироустройства. Теперь средоточием гума-'стических ценностей предстает не богоустроенный мир и не раведливый закон, а только сам человек, его специфическая ожденная потребность смысла. И нигде в мире гуманистиче-ie принципы реально не существуют, кроме как в природе саго человека, ищущего смысл своего существования.
Фактически концепция экзистенциализма была недоказуемой
'сиомой, чем-то вроде беспредметной веры. Тем более что мно-
экзистенциалисты отчаянно боролись с любыми попытками
•ективировать трансцендентное в чем-либо внеличностном:
ге, разумности мира, справедливости нации и т.д., рассматри-
это как величайший соблазн человеческого существования,
'темняющий явный трагизм бытия, инспирирующий ослабление
"знания вплоть до потери дееспособности.
И это было все, что гуманистическая культура могла противопоставить иррационализму массовых идеологий, гедонизму драйв-мышления, тотальному террору и тотальной пропаганде середины XX в. Но так ли уж мало это было?
Экзистенциализм не предложил никаких доказательств и никаких гарантий истинности субъективно открываемых смыслов. Но ученые адепты тоталитаризма учуяли смертельную опасность. Даже словарные определения зазвучали как проклятия: «Экзистенциализм — крайне реакционная форма субъективного идеализма в современной буржуазной философии и литературе (в особенности немецкой и французской); стремится подорвать доверие к науке, доказать бесцельность нравственности и бесплодность революционной борьбы; одно из средств отравления общественного сознания идеологами империализма»6. И надо сказать, что предчувствия их не обманули. Тоталитарные идеологии, как коса на камень, наталкивались на подвижническое сопротивление отдельных лиц и целых народов. Расцвет экзистенциализма пришелся на годы Второй мировой войны. Чем неотвратимее становились угрозы человеческим ценностям, тем шире проявлялись необъяснимая стойкость и высокие порывы духа. В оккупированной Франции посреди полной растерянности тех, кто уповал на «исторический разум», «прогресс», «жизнелюбие», экзистенциализм открыл источники мужества и нравственной твердости, стал, по сути, боевой доктриной антифашистского Сопротивления. В момент национального унижения своей страны знаменитый писатель, ставший военным летчиком «Сражающейся Франции», Антуан де Сент-Экзюпери (1900—1944) писал в 1941 г.: «Война для нас означала разгром. Но разве должна была Франция ради того, чтобы избавить себя от поражения, не принимать боя? Не думаю. И Франция интуитивно пришла к тому же решению: никакие увещевания не заставили ее уклониться от боя. Дух в нашей стране взял верх над разумом»7. Этот героический опыт философски осмыслили и ввели в мировую культуру тоже участники движения Сопротивления и теоретики экзистенциализма знаменитый писатель Жан-Поль Сартр (1905—1980) и лауреат Нобелевской премии по литературе Альбер Камю (1913-1960).