Базовые психические процессы 11 глава

Иное дело философы. Им было от чего прийти в замешатель­ство. Новые феномены и концепции непрерывно трансформиро­вались, оборачивались и выворачивались, являя полную несовме­стимость с неколебимыми устоями традиционных теорий. «Прин­цип дополнительности» гениального Нильса Бора другой гений квантовой физики Вернер Гейзенберг (1901—1976) представил как «принцип неопределенности», согласно которому дополни­тельные свойства микрочастицы (координата и импульс, время и энергия) не обладают устойчивым значением, как бы размывают определенность друг друга. И чем определеннее значение коор­динаты микрочастицы, тем более неопределенным является импульс в направлении этой координаты и наоборот. Дополни­тельные свойства, таким образом, выступают как чуть ли не взаи-мопоглощающие, превращая микрообъект в соотношение неоп­ределенностей, которые невозможно измерить одновременно. Неточность неизбежна и безусловна. Хотя соотношение неопре­деленностей как феномен было определено с математической точностью. Согласно знаменитой формуле В. Гейзенберга (1927), оно неизменно. Это константа, та самая точно исчисленная «по­стоянная Планка», которая фиксирует «квант действия», с кото­рой началась квантовая теория и математический значок которой h стал философическим символом. Постоянная Планка представ­ляет собой один из основных масштабов природы, разграничива-

⁷ См., напр.: Frank F. Modern science and its philosophy. Camb., 1961.

⁸ Бор Н. Квантовая физика и философия // Успехи физических наук. 1959. Т. 67. Вып. 1. С.42.

ющий явления, которые можно описывать по законам классиче­ской физики (в этих случаях как бы считается h = 0), от явлений, для правильного истолкования которых необходима квантовая теория. Неопределенность тем самым признается как фундамен­тальное свойство познаваемого объекта, которое связано не с погрешностью вычислений, а с онтологическим статусом самого явления.

Но человеческая психика менее всего приспособлена к ощу­щению неопределенности. Именно неопределенность является одним из самых мощных стрессогенных факторов. Избегание не­определенности и противоречия лежит в основе логического мышления и является его основной функцией. Есть основания считать, что понятие случая и случайности вообще чуждо ес­тественному, «природному» мышлению и является вторичным, «окультуренным» представлением. Магическая парадигма мышле­ния не допускает случайности: все без исключения имеет причи­ну, является продуктом Божественного или человеческого хоте­ния и волеизъявления. В рационалистической парадигме случай­ность тоже исключена, поскольку все связано в единую причинно-следственную цепь объективными, всеобщими и необ­ходимыми законами мироздания. Для прагматического мышле­ния, которое вроде бы отказывалось отвечать на вопрос о тайнах мироздания и причинах явлений, критерием истины был тем не менее объективный успех как следствие целесообразной деятель­ности, а не случая. В гедонистической парадигме сама психика человека жестко и однозначно детерминирована биологическими законами, и потому ничто в жизни не происходит случайно. Лишь экзистенциализм приблизился к понятию свободы, не осознавая, впрочем, в полной мере роль случайности в произво­льном импульсе личности.

В гуманистической парадигме свобода — это стремление к реализации экзистенции, которая предстает как духовное измере­ние бытия: нравственное переживание, совесть, категорический императив, инстинктоидная потребность в трансцендировании. В принципе, это отчаянная попытка «гуманизировать» природу че­ловека, приписав ей иррациональные духовные потребности, как первобытный человек приписывал природе одушевленность и це­ленаправленность. Фигурально говоря, свойственный человеку антропоморфизм по отношению к природе сменился в конце концов чем-то вроде самоантропоморфизма. Однако решитель­ный шаг вперед был сделан: экзистенциальный выбор — понятие двойственное, в нем неразрывны свобода и необходимость, про­извольность и ответственность, правильность и неправильность,

1 «индетерминизм и детерминизм. Это уже не предопределенность закона, хотя еще и не воля случая. А для новейшей парадигмы мышления и современной метафизики свобода — это реализация ^неопределенности, то есть абсолютная беспричинность и абсо-! дютная потенциальность. При таком подходе нет необходимости Предполагать существование духовных потребностей для обосно-! вания непрактичных, нерациональных, противоречащих биологи­ческим инстинктам и прагматическим интересам или даже само­разрушительных поступков человека. Не похож ли человек в этом { отношении на квант? Способность к непредсказуемым действиям — 'элементарное свойство бытия. Это даже не отличительное, ви-доспецифическое качество Homo sapiens. И потому естественно, что большие группы вследствие системных процессов ведут себя вполне предсказуемо, так сказать, по закону больших чисел. Эта удобная и очевидная предсказуемость на уровне общины (сосло­вия, класса, массы...) в политике постоянно используется с тем большим эффектом, чем жестче (в обряде, сословном праве, j партийном энтузиазме, диктаторском режиме...) отбрасывается. (уничтожается, не допускается, пресекается) свобода индивида, подобно тому, как детерминанты классической физики представ- \ ляются неколебимыми, если отбросить постоянную Планка, счи­тая h = 0. Развертывание аналогии следует продолжить, чтобы проследить процесс до того момента, когда абсолютная свобода личности все-таки прорывается через любые законы больших

чисел.

Согласно основным положениям синергетики различные со­стояния динамической системы выступают как более или менее устойчивые. Периоды устойчивости сменяются периодами не­устойчивости. Но рано или поздно система окончательно теряет устойчивость, потому что случайные колебания (флуктуации) вы­водят ее из равновесия. Шумы начинают преобладать ьад инфор­мацией, делая ее неразличимой. Это одно из необходимых усло­вий перехода системы в новое состояние, которое может стать устойчивым, хотя и по-новому. Это так называемый фазовый пе­реход. И если в период относительного покоя система характери­зуется огромным количеством параметров (чем сложнее система, тем их больше), то непосредственно перед фазовым переходом система упрощается, восходя от бесчисленных хаотических пара­метров к немногим параметрам порядка. В этот момент происхо­дит чуть ли не мистическая вещь: система создает новый образ самое себя, самоорганизуются какие-то новые механизмы функ­ционирования и прогнозирования. Подчинение большого числа хаотических параметров малому количеству параметров порядка

по-английски обозначается как slaving principle, буквально «прин­цип порабощения*. По-русски это обозначается помягче — «принцип подчинения». Получается, что необходимость исполь­зования критических объемов информации и согласования ог­ромного количества взаимодополнительных процессов порождает специфические механизмы саморегуляции, благодаря чему спон­танно разворачивается качественное преобразование, сжатие ин­формации.

Если говорить о социальной саморегуляции, то информация, во-первых, сжимается до симультанного образа, во-вторых, поля­ризуется до однозначной оценки, в-третьих, структурируется до жесткости алгоритма, в-четвертых, возводится в непреложную (объективную) закономерность. Простая совокупность информа­ции обо всех параметрах системы отличается от информации вто­рого порядка, как, фигурально говоря, статистическая сводка Генштаба о ходе военных действий от песни «Вставай, страна огромная» или иероглифа «Яшма вдребезги». Развертывание ана­логии привело, таким образом, к обратной метафоре, и оказа­лось, что синергетическая информация второго порядка удиви­тельным образом повторяет свойства «мифемы»: ее симультанную тотальность, категоричность, суггестивность, непреложность и даже мистическую непроницаемость. По-видимому, по мере того как сознание и рационалистическое мышление берут часть регу­лятивных функций на себя, иррациональная власть «мифемы» микшируется, уступая место «идеологеме», затем «конструкту», которые опираются на мощь поднимающегося разума. Затем вследствие массовизации процесса, при резком росте параметров неустойчивости системы самую активную роль начинает играть «инстигат», но это только увеличивает амплитуду флуктуации, и к моменту наступления очередного хаоса и смуты сознания «мифема» благодаря симультанности, непосредственной сугге­стивности и мистической непроницаемости может снова стать основным регулятором поведения.

Похоже, симультанный образ, фиксируемый как визуальное представление, действительно наиболее удобный вариант упоря­дочения информации, которую нужно запомнить или исполь­зовать для управления сложным объектом. Так, для летчиков суперсовременных самолетов инженерные психологи предложи­ли вместо сложной панели с многочисленными приборами ис­пользовать объемную модель-аквариум, наглядно представляю­щую положение самолета в пространстве. Та же идея достаточ­но успешно реализуется теперь в компьютерных трехмерных программах. Приемы визуализации значительно облегчают за­поминание ряда несвязанных между собой слов. Если удается

объединить их в одной картинке, пусть даже нелепой, веро­ятность последующего воспроизведения многократно возраста­ет. Человек получает возможность с одного предъявления за­помнить до 20 слов! При воспроизведении он просто «разгля­дывает» визуальный образ, словно разматывает клубок. Как, например, запомнить слова: собака, шляпа, велосипед, полицей­ский, забор, сигара? Испытуемому предлагается вообразить такую картину: «полицейский с сигарой в зубах останавливает у забора собаку (разумеется, в шляпе), едущую на велосипеде»⁹. В прин­ципе, это простейший пример создания и использования для психической саморегуляции так называемых виртуальных объ­ектов.

Но что значит «виртуальный»? Чем больше появляется фило­софических толкований и теоретических проработок этого волну­ющего понятия, тем труднее его применять в прикладных иссле­дованиях. И потому есть резон возвратиться к исходному, пре­дельно прагматичному, можно сказать, деловому определению, которое дает, например, словарь с выразительным в своей непри­тязательности названием «Business Speak»: «Virtual — being in es­sence or effect, not in name or fact» (виртуальный — активный в осмыслении или в действии, но не представленный в принятых определениях или в реальности)¹⁰. Характерно, что в устном сло­воупотреблении «virtual» значит — «эффективный»¹¹. Виртуаль­ные объекты обеспечивают действительность и мощь мышления, их эффективность обнаруживается в поведении, они проявляются в дальнейших явлениях и событиях, но не существуют de jure и de facto. Можно предположить, что подобные виртуальные объек­ты как раз и представляют собой устойчивые алгоритмы синерге-тической самоорганизации. Они являются эффектами самоорга­низации и сами становятся причиной дальнейших изменений функционирования системы. Но что такое тогда «категорический императив», «табу», «опыт», «принцип удовольствия»? Фрейд утверждал, что многие представления человека, особенно в сфере нравственности, суть «рационализация» (самооправдание) ин­стинктивных желаний. Для него и религиозные верования не бо­лее чем «продукт психического метаболизма». Он полагал, что эти производные психики мешают человеку познать мир и реа­лизовать свои желания. А Джон Дьюи истолковывал опыт как средство для отсроченной, но более правильной реакции чело­веческого организма. Позиции диаметрально противоположные.

9 См.: Клацки Р. Память человека. Структура и процессы. М.,1978.

1° Business Speak. Oxford; Moscow, 1994.

ii Англо-русский словарь / Сост. В.К. Мюллер. М., 1965.

И современные ученые, фиксируя символы на входе и выходе мышления, прослеживают кропотливую и хаотичную работу мыс­ли, аналогичную законам термодинамики и неравновесных про­цессов. Теперь наука должна быть готова рассмотреть духовную (коллективную) и психическую (индивидуальную) активность как форму самоорганизации целостной и необыкновенно сложной системы в свете принципа дополнительности/неопределенности. Все более ясно, что управление (точнее, саморегуляция) по­средством эмоций, убеждений, рефлексии — единственно воз­можный способ синергетической деятельности сверхсложных си­стем типа «человек и социум». Мир виртуальных объектов рас­крывается как важнейший управляющий фактор, необходимый атрибут и условие существования системы. В этом смысле вирту­альный мир столь же действителен, как виртуальные частицы микромира, которые не регистрируются, не оставляют следов, но участвуют во взаимодействии элементарных частиц, изменяя их состояние. В самом деле, можно ли зарегистрировать идеал, архе­тип, идею-фикс, стереотип как реальные объекты? Но они за­ставляют индивидуумов жертвовать жизнью, а огромные массы людей действовать заедино, часто не сознавая ни направления, ни конечной цели, ни самого движения. Более того, ничто другое не могло бы обеспечить функцию синхронизации и интеграции всех индивидуальных воль, желаний и потребностей. Ни лидер, ни герой, ни гений не могут соответствовать такой миссии. Имидж любого деятеля сам является частью виртуального мира и действует до тех пор, пока соответствует назревшей тенденции, а затем харизматическая притягательность может внезапно испари­ться. Героическая личность вдруг превращается в пародию, всеми презираемого монстра, в адрес которого с тем же жаром, что не­когда клики восхищения, несутся проклятия, совсем как в сказ­ке, где несметные сокровища в мгновение ока обращаются в золу, лед и грязь.

В обратном свете представлений синергетики получает до­полнительное объяснение функционирование описанных выше социальных резонаторов, благодаря которым обретают действи­тельность и мощь «мифемы», «идеологемы», «конструкты» и «ин-стигаты», обращающиеся в массовой коммуникации. И «массо­вую обрядность», и «идейное учение», и «общественное мнение», и «шоу-бизнес» можно четко регистрировать, научно анализиро­вать, уверенно прогнозировать, надежно программировать, ко­нечно, с той или иной степенью вероятности. Здесь царствуют стохастические закономерности, и общая тенденция всегда не бо­лее чем вектор сложения множества разнонаправленных воль и действий, подобно тому, как фиксируемая физическим прибором

«траектория» при ближайшем рассмотрении оказывается пучком траекторий, проложенных множеством единичных микрообъек­тов. Свобода воли индивида остается, в принципе, абсолютной. Поэтому вероятность прогнозирования последствий, к примеру, суждений общественного мнения или символики шоу-бизнеса.никогда не равна ни 1, ни 0, но всегда стремится к тому или ино­му значению как к пределу.

И все-таки консолидирующая сила социального резонатора настолько велика, что способна увлечь за собой, направить в об­щее русло, подчинить себе массу колеблющихся воль индивидов.,"Гем самым обеспечивается некое упорядочение виртуального жира, обобществление и систематизация виртуальных объектов и конечном счете саморегуляция духовной сферы социума. Но по эй же самой причине властная элита от жрецов до media-магна-не оставляет попыток взять под контроль спонтанно возника-мцие социальные резонаторы информации, жестко программи-;вать их работу или даже создавать новые средства массовой?ммуникации как орудие непосредственного управления обще-вом. С циничной прямотой такого рода притязания обосновал М. Ленин: «Печать не только коллективный пропагандист и?ллективный агитатор, но так же и коллективный организа-р»¹². Но, как будто в соответствии с принципом неопределен-сти В. Гейзенберга, чем жестче задавалась программа массово-воздействия, тем сокрушительнее оказывались окончательные зультаты. Последовательный крах тоталитарных режимов XX в. "изменно показывал, что только трансцензус-тексты помогали;дям сохранять душу живу, и только они и остались в истории ан и культур как непреходящая ценность и как практический;к на будущее. Однако трансцензус как рече-мыслительная единица гумани-ческого мышления апеллирует непосредственно к абсолютной ободе воли человека и обращается в той сфере виртуальности, торая имеет принципиально индивидуальный характер, не ре-эируема, не исчисляема и не предсказуема, а значит, социа-ные резонаторы имеют здесь принципиально иное значение..о больше не консолидирующая сила, не точка отсчета и не горитетная установка, а только источник дополнительных дан-В массовой коммуникации доминируют теперь хаотические;цессы. Это не означает полного отсутствия системы. Просто 1раметров системы так много и они так сложны, что могут быть саны только в критериях случайности, стохастичности, хао-чности и типичности. В этом смысле хаос — одно из состояний

^t2 Ленин В.И. С чего начать? // Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 5. С. П.

системы, предшествующее ее изменению, так сказать, необходи­мый этап ее становления. И в настоящее время именно хаотиче­ские состояния привлекают наибольшее внимание науки. Для их изучения разработан даже особый категориальный аппарат: гео­метрия фракталов, описывающая «структуры хаоса».

Синхронность процессов развития мышления, социальной реальности и научной практики потрясает. Сегодня стохастиче­ские процессы волнуют исследователей уже не только в связи с закономерностями микромира, но и в связи с закономерностями социума. Феномен, привлекающий всеобщее внимание, отлича­ется глобальностью, самопроизвольностью и стихийностью астро­номического явления, подобного рождению новой звезды. И хотя все разворачивается на наших глазах, люди могут только зачаро­ванно следить за происходящим, ощущая невозможность повли­ять на ход событий. Это явление — мировая сеть Интернет.

Больше всего аналитиков поражает полная стихийность и са­модетерминированность Интернета: «В каком-то смысле разговор о том, что сеть служит для хранения и обработки информации, похож на разговор о том, что океан "нужен" для хранения и об­работки воды — иногда это верно, но не всегда — в океане могут быть и более интересные вещи. Есть подозрение, что "океан"-Интернет никому и ничему не служит, что он сам по себе океан — со своими бурями, течениями и штилями»¹³.

Сеть и в самом деле формируется стихийно, путем подсоеди­нения все новых индивидуальных пользователей, реализующих свои собственные цели и потребности. Вместе с тем Интернет обладает всеми свойствами системы — целостностью и единст­вом. Сложность этой системы определяется самостоятельностью образующих ее элементов — пользователей, каждый из которых обладает свободной волей и стремлением к самореализации и вместе с тем участвует в общем взаимодействии, так или иначе согласовывая свою активность с циклами, фазами и актуальными ресурсами всей системы и отдельных ее подструктур. Это напо­минает функционирование нейронной сети, только функцию нейрона выполняет самостоятельный пользователь с приданным ему компьютером. И количество отдельных пользователей может приблизиться к количеству нейронов мозга. Сложность по типу хаоса вызывает к жизни спонтанные процессы самоорганизации, приводящие к синхронизации внутренних процессов системы, подобно тому, как это происходит на уровне нервной деятельно­сти. В 60-е годы М. Мак-Люэн со свойственной ему смелостью

13 Аршинов В.И., Данилов Ю.А., Тарасенко В.В. Методология сетевого мышле­ния: феномен самоорганизации. 2000. https://www.flogiston.df.ru/projects

предложил рассматривать электронные средства массовой комму­никации как продолжение нервной системы человека, поразив

г воображение научной общественности. Однако он вряд ли пред­полагал, насколько буквально эта волнующая метафора воплотит­ся в жизнь.

Главным условием функционирования и самореализации та­кой системы является отсутствие внешнего управления, единой «направляющей руки». Продукт этой системы — она сама. Сверх­сложная структура типа хаоса, основанная на внешней независи­мости подструктур, множественности параметров регуляции, многомерности и спонтанности, обеспечивает порождающие воз­можности системы. Самоцелью Сети оказывается порождение адекватных интерпсихических (социальных) и интрапсихических (личностных) механизмов адаптации и развития на основе всей циркулирующей информации и всей творческой энергии, которая

¹ имеется в системе. Условием ее функционирования является са­мостоятельная творческая «порождающая» работа всех ячеек и структур системы, действующих синхронно, но не одинаково, эффективно, но непредсказуемо. Тогда и только тогда благодаря

I постоянным флуктуациям (отклонениям) программ, разнообра­зию вариантов поведения, множественности индивидуальных траекторий развития вызревает будущий «генотип» новой культу­ры, наконец, новый дсихотип человека,

Прежде всего обращает на себя внимание то, что благодаря новым возможностям электронных технологий Интернет для каждого своего пользователя:

• расширяет пространство восприятия, открывая одновременный доступ к нерегламентированному числу взаимопоясняющих ка­налов-источников (полиэкранность, система link-ов и т.п.);

• приближает скорость поиска и проработки информации к естественному темпо-ритму мышления;

• позволяет выбирать, когда и с какого пункта прорабатывать информацию, то есть снимает жесткую зависимость от структуры сообщения;

• открывая доступ к мощным базам данных (библиотекам, су­перкомпьютерам мировых научных центров и т.п.), безраз­мерно увеличивает ресурсы и быстродействие памяти;

• обеспечивает личное непосредственное участие в массовой коммуникации в реальном времени: прямое общение (чат), изъявление мнений (рейтинг-опросы) и т.д. вплоть до несанкционированного хакерского воздействия, совершения покупок и финансовых махинаций;

• облегчает самостоятельное решение личных проблем (трудо­устройство, образование, самоутверждение, творчество, со­циальное признание и приятие);

• порождает чувство внутренней свободы, раскрепощенности, неподконтрольности и т.п. вплоть до вседозволенности и неуязвимости.

Можно долго продолжать перечисление преимуществ Интер­нета, которые изменяют психотехнику массовой коммуникации, расширяя психические возможности каждого пользователя. Но не менее существенно, что для всего сетевого сообщества Интернет:

• делает коммуникацию открытой и равной;

• освобождает от наблюдающих и консервирующих механиз­мов социального регулирования;

• создает атмосферу, в которой непредосудительно публичное проявление субъективности;

• обеспечивает связь всех участников в единую сеть, подобную нейронной цепи центральной нервной системы.

Каждый из этих факторов по отдельности и самоочевиден и недостаточен еще для того, чтобы говорить о принципиально но­вом аспекте психической жизни человека. Но все вместе они предстают как новый этап интеллектуальной эволюции, форми­рующей специальные механизмы психической адаптации в стоха­стической информационной среде. Интернет предполагает новую парадигму мышления. Прежде всего потому, что, подобно кол­лективному сознанию, «всемирной паутине» свойственна внеш­няя независимость составляющих подструктур, множественность параметров саморегуляции (типа полимотивированности психи­ки), спонтанная синхронизация, когерентность внутренних про­цессов, многомерность и неоднозначность, характерная для чрез­мерно сложных структур хаоса, словом, системность, находящая­ся в непрерывном становлении и порождении.

Сегодня, вследствие многократной интенсификации и уско­рения информационного метаболизма общества, коллективное сознание, перерабатывающее информацию во все ускоряющемся темпе и в гигантских объемах, зависит от технических средств не меньше, чем индивидуальное сознание, уже породившее себе в помощь персональный компьютер. Сравнение с красивыми обра­зами Станислава Лема из фантастических романов «Солярис», «Непобежденный» или «Возвращение со звезд» здесь до баналь­ности очевидно. Но более эвристично обратиться к сатирическо­му образу академии летающего острова Лапуты из знаменитого романа Джонотана Свифта «Приключения Гулливера». Уж каки-

ми только глупостями не занимались там академики-лапутяне, но ведь все обернулось пророчествами. Первым сказал об этом К.А. Тимирязев (1843—1920). В речи при вручении ему премии за открытие фотосинтеза растений он даже не сравнил, а отождест­вил себя с тем лапутянином, который, по описанию Свифта, проводил дни за диким занятием: рассматривал накрытый стек­лянной банкой огурец, освещенный солнечными лучами. Потом нечто подобное мог бы сказать и основоположник теории порож­дающей грамматики А. Хомский (р. 1928), и «отец кибернетики» Н. Винер (1994—1964), и еще не один великий ученый... Но мож­но и не прибегая к метафорам сказать, что в психике человека изначально наличествовали структуры и механизмы, в потенции соответствовавшие парадигме NET-мышления, и всегда были ге­нии, выходившие в своем творчестве на уровень сетевой прора­ботки информации. Однако теперь это требуется от каждого. А каждый ли к этому способен? Для ответа на этот вопрос нужно обратиться к науке, синхронно осмыслившей новейший этап психической эволюции человека, — к практической психологии середины XX в. и, в частности, к той ее ветви, которая называет­ся гештальт-терапией и связана с именем Фредерика (Фрица) Перлза (1893-1970).

Имя этого знаменитого психотерапевта связано с многочис­ленными байками-притчами, как имя всякого легендарного Учи­теля. Впрочем, это довольно характерно для основоположников психотерапевтических школ послефрейдовской волны — млад­ших современников Фрейда, многие из которых были его учени­ками. В отличие от классиков психоанализа новые корифеи психотерапии, разработавшие блистательные методики — Фриц Перлз (гештальт-терапия), Якоб Морено (психодрама), Милтон Эриксон (эриксоновский гипноз) и ряд других, — не были уче­ными в обычном понимании этого слова. Они мало или даже со­всем ничего не писали о своей работе. Существует мнение, что основополагающие труды Фрица Перлза или Милтона Эриксона написаны от их имени учениками и последователями по материа­лам обучающих семинаров, встреч и бесед. Все они были чудака­ми, харизматическими личностями и экстравагантными людьми, стиль жизни, поступки и высказывания которых немедленно приобретали знаковый смысл как своеобразные «заповеди» ново­го учения. В харизме этих людей было что-то и от Сократа, и от шоу-звезд, чья жизнь совершается на виду и на показ, чьи по­ступки нацелены одновременно и на самовыражение, и на эпа­таж, так что трудно сказать, чего в них больше. Это яростные ин­дивидуалисты, которые не могут существовать без других. Они осознают и утверждают свою уникальность в процессе спонтан-

ного «самовыражения для других», в своей «публичной субъек­тивности», не чувствуя вины за то, что другие называют ошибка­ми и недостатками. Бытует рассказ о том, как Перлз задремал на психотерапевтическом приеме во время рассказа пациента, допу­стив тем самым профессиональный ляпсус. Но когда пациент вы­разил свое неудовольствие: мол, заплатив уйму денег за сеанс, он вправе требовать внимания, — Перлз вынул бумажник, выписал чек на потраченную сумму и снова закрыл глаза, погружаясь в сон¹⁴. Можно по-разному интерпретировать эту историю, но важ­но увидеть в ней иллюстрацию полнейшей спонтанности и аутен­тичности Перлза, всегда остававшегося самим собой.

Жизнь и труд людей, подобных Перлзу, состоит в публичном действии, в конкретном ситуативном поступке. В сущности, это творчество-в-процессе-коммуницирования. Им незачем обоб­щать, писать монографии, ибо цель — привлечение внимания и изменение мнений — достигается путем непосредственной ком­муникации, что называется «в режиме on line», в акте спонтанной самодемонстрации и межличностного взаимодействия. Но вслед­ствие ли усилий последователей Перлза или его собственного та­ланта именно гештальт-терапия дала наиболее полно и последо­вательно разработанную концепцию индивидуальности (здесь она определяется как self— самость). Справедливо было бы отметить здесь заслуги писателя-эссеиста Пола Гудмена, который приво­дил в порядок черновые записи и рукописи Ф. Перлза, поставив на службу этому все свои литературные способности и философ­ские познания.

Фриц Перлз начинал как психоаналитик. Он учился у знаме­нитых психологов и психотерапевтов своего времени. Например, Карен Хорни была его психоаналитиком и супервизором (на­блюдателем-консультантом). Таким образом, фундаментом геш-тальт-терапии послужил психоанализ. Но огромное влияние ока­зали также философия экзистенциализма и гештальт-психология, делавшая упор на исследование целостных структур внутреннего опыта. Центральным пунктом концепции личности у Перлза было понятие психологической зрелости, которое соединяло в себе три подхода: психоаналитический, экзистенциальный и гештальтистский, по принципу дополнительности описывающие важнейшие свойства личности: 1. В терминах психоанализа зрелая личность отличается высо­кой внутрипсихической дифференцированостыо, осознано-стью влечений, способна отличать одно состояние от другого и отделять свои отношения и чувства от внешних объектов.

" См.: Enright J. Enlightening Gestalt. МШ Valley, 1980.

2. С точки зрения экзистенциализма зрелость — это способ­ность к ответственному выбору, свобода от зависимости, са­модостаточность и самодетерминация.

3. В рамках гештальт-психологии зрелость — это ощущение це­лостности и аутентичности личности.

А в целом зрелость — это оптимальное состояние психики, в котором человек не испытывает нужды в поддержке извне, от окружающего мира, а находит достаточные источники энергии и уверенности в самом себе.

Основой и критерием зрелости является способность ясно осознавать (awareness) внутренний опыт и границы личности, четко разделяя: это — мое убеждение; это — реальное знание; это — физическое ощущение; это — давление общественного мнения; это — переживание за близкого человека; это — моя собственная головная боль. По Перлзу, неспособность различать свои и чужие ценности, мнения, чувства означает слабую внутреннюю диффе­ренциацию, размытость границ «Я».