- Pase1, - и жестом пригласила их внутрь.
Внутри стоял кислый запах. Единственная голая лампочка горела в маленькой лампе в углу, и старый электрический вентилятор с металлическими лопастями без сетки, шумно трещал, перемешивая воздух. Лола выглядела лет на шестьдесят пять - шестьдесят восемь, но с хорошей, со здоровым блеском кожей, которая говорила, что, хотя ее жилище и представляло собой свалку, еды у нее было достаточно.
В руках Диаса снова появились деньги, и он предложил их женщине. Она осторожно следила за его протянутой рукой, затем вдруг схватила деньги, как будто боялась, что он передумает.
- У тебя есть брат, - сказал он по-испански. - Лоренцо.
“Интересная техника допроса” - подумала Милла. Он не задавал вопросы, он утверждал факты, как будто уже хорошо знал их. Горькое выражение пересекло лицо женщины.
- Он мертв.
Милла все еще держалась за пояс Диаса, и в этот момент ее рука судорожно сжалась на его ремне.
Ну, вот, еще один след, который никуда не ведет. Она склонила голову, борясь с острым желанием завыть от боли и бессилия. Как будто почувствовав ее боль, Диас протянул руку назад и прижал ее к себе, охватив ее рукой и рассеянно похлопывая по плечу.
- Лоренцо работал с человеком по имени Артуро Павин.
Лола кивнула и плюнула на пол, что еще сильнее ухудшило мнение Миллы о ее манере вести домашнее хозяйство. Лицо Лолы потемнело от ненависти. Поток испанских слов полился слишком быстро для Миллы, но ей, все-таки, удалось разобрать, что Павин то ли убил Лоренцо, то ли как-то оказался причиной его гибели, а также, что Павин представляет собой одно из этих мерзких животных, которые вступают в сексуальные отношения с разнообразными видами других животных, а также со своей матерью.
Лоле Герреро очень не нравился Павин.
Когда набор ее ругательств, наконец, истощился, Диас сказал:
-Десять лет назад Павин украл ребенка этой женщины.
Лола бросила на Миллу внимательный взгляд и сказала мягко:
- Я сожалею, сеньора.
- Gracias.
У Лолы, должно быть, были дети; ее пристальный взгляд создал ту мгновенную, почти универсальную связь между матерями, которая говорила: я понимаю эту боль.
- Она была ранена во время нападения; я думаю, это Лоренцо ударил ее ножом, - продолжал Диас. - Твой брат был известен умелым обращением с ножом. Обычно он бил в почки.
О, мой Бог. Милла задрожала, впервые понимая, что тот человек старался преднамеренно ударить ее именно в почку. Ей захотелось спрятать лицо на плече Диаса, закрыться от окружающего ее уродства.
Диас сделал паузу, его холодный взгляд впился в Лолу.
- Твоей обязанностью было заботиться об украденных младенцах, - сказал он. Милла вся напряглась и подняла голову. Лола была в этой банде? На ее лице отражалось не сочувствие, а вина. Милла услышала низкое рычание, и в шоке поняла, что оно вырвалось из ее собственного горла. Рука Диаса обняла ее сильнее, прижимая сбоку и не давая двигаться.
- Моя спутница выцарапала Павину глаз, когда боролась с ним за своего ребенка. Даже если ты сама не видела его, то Лоренцо, по крайней мере, рассказывал тебе об этом. Ты должна была запомнить этот случай и запомнить ребенка.
Пристальный взгляд Лолы метался между Диасом и Миллой, как если бы она старалась решить, кто из них представляет большую угрозу. Как у всякой крысы, инстинкт самосохранения работал у нее прекрасно — она выбрала Диаса. Ее настороженный взгляд следил за ним, она замерла в тревоге и готовности действовать, которую он прекрасно понимал. Она хотела солгать: Милла видела, что она рассматривает эту возможность, мысли были написаны на ее лице так ясно, как если бы она высказала их вслух. Но Диас был неподвижен как скала, ожидая ответа, и Лола никак не могла сообразить, что ему уже известно, а что нет. Так или иначе, она, должно быть, рассудила, что он все равно увидит любую ложь. Она сглотнула и буркнула:
- Я помню.
- Что вы сделали с ребенком?
Ногти Миллы впились в грудь Диаса, она застыла в ожидании ответа, не в силах даже вздохнуть.
- Их было пятеро, - сказала Лола. - В тот день их перевезли через границу самолетом. Ребенок гринго был последним.
Она осторожно посмотрела на Миллу.
- С ним было много проблем, его искала полиция, мы не могли ждать.
Самолетом. Милла зажмурилась.
- Что, самолет упал? - хрипло спросила она.
Лицо Лолы немного прояснилось: она могла сказать что-то хорошее.
- Нет, нет, это было потом. Другой ребенок.
Не Джастин. Он был жив. Жив! После всех этих лет она, наконец, знала наверняка. Рыдание стиснуло ей горло, и теперь она, действительно, спрятала голову на груди у Диаса, почти падая и рассыпаясь на части, потому что невыразимое, ничем не снимаемое напряжение этих десяти лет, наконец, оставило ее. Диас издал низкий успокаивающий звук и снова перенес внимание на Лолу.
- Кто отвечал за кражу младенцев? Кому принадлежал самолет? Кто платил тебе?
Под градом вопросов она заморгала.
- Лоренцо платил мне. Он давал деньги из своей части.
- Кто был боссом?
Она покачала головой.
- Этого я не знаю. Это был богатый гринго, самолет принадлежал ему. Но я никогда не видела его и не слышала его имени. Лоренцо был очень осторожен, он сказал, что ему бы перерезали горло, если бы он проговорился. Этот гринго говорил Павину, сколько нужно младенцев, и Павин находил их.
- Крал их, - яростно исправила Милла; рубашка Диаса приглушала ее голос.
- Что случилось с Лоренцо? - спросил Диас.
- Ему перерезали горло, сеньор. Павин. Точно, как он и сказал. Он не говорил со мной, но он, должно быть, сказал что-то кому-то еще. Лоренцо, он был всегда глуп. Ему перерезали горло как предупреждение остальным, чтобы молчали.
- Кто еще знал что-нибудь о богатом гринго?
Лола покачала головой.
- Я знала только Лоренцо и Павина. Они говорили, так лучше всего. Но я знаю, что им помогала другая женщина, гринга, но они никогда не называли ее имени. Она что-то делала с документами, в которых говорилось, где родились эти дети.
- Ты знаешь, где она жила? Какой штат?
Лола неопределенно махнула рукой:
- По ту сторону границы. Не Техас.
- Нью-Мехико?
- Возможно. Я не помню. Иногда я старалась не слушать, сеньор.
- Ты знаешь, где живет тот богатый гринго?
Вспышка тревоги прошла по ее лицу:
- Нет, нет. Я ничего не знаю о нем.
- Ты что-то слышала.
- Правда, нет. Лоренцо думал, что он жил в Техасе, возможно, даже Эль-Пасо, но он не знал наверняка. Павин знает, но Лоренцо никогда не знал.
- Где может быть Павин, ты что-нибудь слышала?
Лола снова плюнула.
- Эта свинья мне неинтересна.
- Поинтересуйся, - посоветовал Диас. - Возможно, я буду более дружелюбен, если у тебя будет информация о Павине, когда я вернусь.
Лола выглядела так, как будто мысль о возвращении Диаса ужасала ее. Она дико посмотрела вокруг на свою загроможденную, противную, темную небольшую комнату, словно задавалась вопросом, как быстро сможет собрать свои вещи и исчезнуть.
Диас слегка пожал плечами.
- Можешь сбежать, - сказал он. - Но не стоит хлопот. Если я захочу найти тебя, Лола Герреро, я найду. Рано или поздно. И я никогда не забываю, кто помогает мне, а кто нет.
Лола быстро-быстро закивала.
- Я понимаю, сеньор. Я буду здесь. И я прислушаюсь к новостям.
- Так и сделай.
Рука Диаса, обнимающая Миллу, стала поворачивать ее к двери. Милла тверже встала на ноги, оглядываясь на женщину, которая помогла украсть ее ребенка.
- Как вы могли сделать это? - спросила она, каждое ее слово было пронизано болью. - Как вы могли помочь им красть детей у матерей?
Лола пожала плечами:
- Я - тоже мать, сеньора. Я бедна. Я нуждалась в деньгах, чтобы накормить моих собственных младенцев.
Она лгала. Младенец в ее возрасте! Даже десять лет назад самый младший из ее детей должен был быть, если не взрослым, то уж подростком наверняка. Милла уставилась на нее, парализованная яростью, бурлившей в ней, как лавина. Все, о чем она могла думать - Лола делала это исключительно из-за денег, даже если у нее и были маленькие дети, о которых надо заботиться. Это не было вынужденной жертвой, здесь не было отчаявшейся матери, готовой сделать что угодно, чтобы накормить своих детей. Эта женщина была столь же испорчена, как ее брат Лоренцо или Павин. Она была неотъемлемой частью схемы, добровольным участником ограбления несчастных матерей, горюющих по всей Мексике о своих детях.
- Сука и лгунья, - процедила Милла сквозь зубы и набросилась на Лолу. Должно быть, ее намерения были очевидны, потому что Лола быстро отступила, завернула Милле руку за спину, и приставила к ее горлу нож.
- Дурочка, - прошипела она и надавила сильнее. Милла чувствовала шеей холодное жало.
Лезвие уже надрезало кожу, но послышался слабый шорох, и Лола застыла на месте.
- Кажется, у всех членов твоей семьи склонность к ножу, - очень тихо сказал Диас, его голос был похож на шелест. - У меня, однако, есть склонность к пулям.
Совершенно выведенная из равновесия, Милла повела глазами влево и увидела, что Диас держит пистолет у виска Лолы. Его руки не дрожали, никакой неуверенности не было в его глазах, вместо этого они были сужены в холодном гневе.
- У тебя есть одна секунда, чтобы бросить нож. Раз...
Он даже не дал ей достаточно времени, чтобы отбросить его. Его левая рука метнулась, поймала руку Лолы и крутанула ее вниз и в сторону от Миллы. Послышался странный звук, как будто сломалась ветка, Лола замерла в страшном напряжении, и долгий полузадушенный стон вырвался из ее горла. Нож загремел по грязному полу, и эта быстрая как молния рука схватила его и передала Милле, затем прижала ее к Диасу, держа железной хваткой. Все это время пистолет в его правой руке оставался нацеленным в голову Лоле.
Лола качнулась назад, сжимая и баюкая руку.
- Ты сломал ее, - простонала она, сползая на хрупкий стул.
- Тебе повезло, что я не вырезал тебе глаза твоим же ножом, - сказал он, тем же мягким, мягким тоном. - Ты ранила эту женщину, а она — мой друг. Это рассердило меня. Мы в расчете, как думаешь? Или я должен тебе еще? Возможно, еще одна кость...
- Я узнаю все, что вам нужно знать, - залепетала Лола, качаясь взад и вперед и уставившись на него в ужасе. Она уже смотрела не на пистолет, а в лицо Диасу, и Милла могла понять, почему. Его лицо было ужасающим в своей неподвижности, только глаза были живыми и сверкали гневом. Она чувствовала силу этого гнева в стальной готовности его тела, в тихом до беззвучности голосе. Он не был человеком, который потерял контроль, его гнев придал ему еще больше силы и самоконтроля.
- Вы сделаете это, так или иначе, сеньора. Поэтому я думаю, что должно быть что-то еще.
- Нет, нет, - застонала Лола. - Пожалуйста, сеньор. Я сделаю что угодно, только скажите.
Он наклонил свою голову, как бы раздумывая.
- Пока что я не знаю, чего именно от тебя хочу. Я подумаю и дам тебе знать.
- Все, что угодно, - прошептала она снова сквозь рыдания. - Клянусь.
- Помни это, - сказал Диас, - и помни, что мне не нравится, когда кто-то вредит моим друзьям.
- Да, сеньор! Да!
Диас почти вытащил Миллу из комнаты и подтолкнул ее вниз по переулку. Она снова схватилась за его пояс, крепко цепляясь пальцами, и приложила другую руку к ноющему горлу. Пальцы сразу намокли от теплой крови, капающей сквозь них. Диас обернулся через плечо и пристально посмотрел на ее шею.
- Это надо промыть и перевязать. Рана неглубокая, но пачкает платье. Прижми рукой.
Грузовик был именно там, где они его оставили, с тем же угрюмым мужчиной, стоящим на страже. Увидев, что они подходят, он выпрямился, и на лице появилось выражение тревоги, когда он заметил кровь на шее и платье Миллы, как будто во всем, что бы там ни случилось, могли обвинить именно его. Диас отдал ему сотню долларов, свернутую несколько раз, достал свои ключи и отпер машину. Он подсадил Миллу в кабину, кивнул временному охраннику и пошел вокруг грузовика на сторону водителя.
- Мы зайдем в супермаркет, - сказал он. - Нужно что-нибудь из одежды, антибиотик и бинт.
Супермаркет "Уолл-Март" был на Авеню Эхерсито Насьональ. Милла сидела, прижимая рану пальцами, в то время как Диас выводил машину из района трущоб.
- Что именно вы сделали с ее рукой? - спросила она. В тот момент ее внимание было отвлечено, да и двигался он так быстро, что она была не уверена, что именно видела - неужели он сломал руку, просто быстро и сильно стиснув ее?
Диас поглядел на нее.
- Я сломал ей большой палец на правой руке. Пройдет некоторое время, прежде чем она снова сможет держать нож.
Милла вздрогнула, вдруг снова вспомнив, кто сидит рядом с ней.
- Я должен был, - сказал он кратко, и она поняла. Страх был его самым великим союзником. Страх заставлял людей говорить с ним, когда они не желали говорить с другими. Страх открывал ему двери, страх был оружием сам по себе. И, чтобы страх не исчез, он должен был поддерживать его своими действиями.
- Она сбежит, - сказала Милла.
- Возможно. Но я найду ее, и она знает это.
Они доехали до супермаркета, и Милла осталась в машине с работающим мотором, кондиционером, и запертыми дверями, а Диас пошел купить все необходимое. Он возвратился не больше, чем через десять минут, что доказывало - покупатели в магазине бросили один взгляд на него и сразу поняли, что в очереди к кассе он стоял в самом начале. По крайней мере, он снял кобуру с пистолетом, прежде чем войти - думала Милла, иначе возникла бы массовая паника.
Диас купил бутылку воды, пакет марлевых подушечек, тюбик мази с антибиотиком, бинты, пластырь, дешевую юбку и блузку. Она хотела было сказать, что блузки будет достаточно, чтобы закрыть пятно, но посмотрела вниз и поняла, что юбка тоже закапана кровью.
Диас проехал на стоянку позади магазина, подальше от толпы покупателей, и поставил грузовик так, чтобы, насколько возможно, их не было видно. Милла хотела было открыть пакет с марлей, но он все забрал и сказал:
- Просто сиди смирно.
Диас намочил кусок марли и положил на рану, затем взял ее руку и положил сверху.
- Держи так.
Она так и сделала, нажимая сильнее, чтобы остановить кровотечение, которое замедлилось, но не остановилось полностью. Он намочил марлю и стал вытирать ее шею и грудь, смывая засохшую кровь. Его пальцы отстраненно опустили перед ее платья вниз к краю лифчика.
- Хорошо, теперь дай мне посмотреть, - сказал он, убирая ее руку с пореза, отогнул марлю и буркнул удовлетворенно. - Неплохо. Зашивать не надо, но я купил несколько скрепляющих пластырей на всякий случай.
Он намазал рану антибиотиком и прилепил пару пластырей, чтобы скрепить края разреза. Потом прикрепил лентой марлю, чтобы туда не попала грязь. Закончив, он сказал:
- Используй остальное, чтобы помыть руки перед тем, как переодеваться.
Милла так и сделала, радуясь, что может смыть кровь, но сказала:
- Мне не нужно переодеваться, я могу ехать домой и так.
- Ты хочешь пересечь границу в окровавленной одежде? Не думаю. И мы еще где-нибудь поедим, прежде чем возвращаться.
Милла была настолько измотана, что забыла о переходе границы. Она закончила мыть руки, затем вынула юбку и блузку из сумки и оторвала ценники.
- Отвернитесь.
Диас засмеялся, вышел из машины и встал спиной к окну. Мгновение она не шевелилась, хлопая глазами в удивлении. Он действительно засмеялся? Он говорил, что умеет смеяться, но она, в действительности, не поверила ему - но теперь она услышала это собственными ушами.
Господи. Его рука обнимала ее, его пальцы опускали перед ее платья. Ее голова была на его плече, ее ногти вонзались в его грудь.
Эта близость толкала ее по наклонной плоскости, одно цепляло другое, и сегодня она, незаметно для себя, соскользнула опасно далеко. Его объятия казались таким естественным, его плечо таким успокаивающим и готовым поддержать ее, будто созданным для нее.
Милла поспешно стянула платье через голову, затем надела блузку и влезла в юбку. Обе были маловаты, но сгодятся добраться до дома. Одевшись, она постучала в окно костяшками пальцев, и Диас вернулся в машину.
- Что бы ты хотела съесть?
У нее бурчало в животе, ясно сигнализируя, что необходимо поесть, даже если она не уверена, может ли удержать вилку.
- Все равно. Фаст-фуд сгодится.
Вместо фаст-фуда он остановился около фонды, одного из многих маленьких семейных ресторанов. Снаружи в тенистом дворике стояли три стола, и он повел ее туда. Официант, высокий молодой человек, вежливо отводил взгляд от повязки на шее Миллы. Она заказала блюдо из тунца и воду; Диас выбрал энчиладас и темное пиво.
Пока они ждали, когда принесут еду, она играла салфеткой, сворачивая и разворачивая ее. Блузка нервировала Миллу, она была более облегающей, чем ей хотелось бы. Диас безмолвно наблюдал за ней, и, не в силах игнорировать его, она сказала:
- Вы здесь совсем как дома.
- Я родился в Мексике.
- Но вы сказали, что вы - американский гражданин. Когда вы получили гражданство?
- Я с ним родился. Моя мать была американкой. Просто случилось так, что она была в Мексике, когда я родился.
Значит, у него было двойное гражданство, как у Джастина.
- А Ваш отец?
- Мексиканец.
Она заметила, что он говорил в прошедшем времени о матери и в настоящем - об отце.
- Ваша мать умерла?
- Несколько лет назад. Я не уверен, что они были женаты.
- Вы хорошо знаете своего отца?
- В детстве я жил половину времени с ним. Это было лучше, чем жить с матерью. Как насчет тебя?
Очевидно, это было все, что он был готов рассказать о себе. Тем не менее, откровенность за откровенность, и она рассказала ему о своей семье, и об отчуждении между нею и ее братом и сестрой.
- Это очень расстраивает маму с папой, - сказала она. - Я точно знаю. Но я просто не могу быть рядом с Россом или Джулией без того, чтобы...
Она покачала головой, не в силах найти правильное слово. Она не хотела причинять боль никому из них, все же в то же самое время ей хотелось как следует постучать их головами обо что-нибудь твердое.
- У них есть дети? - спросил он.
- У обоих. У Росса трое, у Джулии двое.
- Тогда они должны быть способны понять, что ты чувствуешь.
- Но не понимают. Возможно, не могут. Может быть, надо действительно потерять своего ребенка, чтобы понять эту боль. Это как будто часть меня отсутствует, как будто есть только огромная дыра, где раньше был он.
Она прикусила свою губу, отказываясь рыдать на людях.
- Я не могу перестать искать его, это все равно, что прекратить дышать.
Диас смотрел на ее своими мрачными глазами, глазами, которые пронизывали насквозь до самого сердца. Потом он наклонился над столом, мягко обхватил пальцами подбородок Милы и поцеловал ее.
_________________________________________
1) Pase – испан. - Войдите.
Глава 16
Это был всего лишь маленький поцелуй, но настолько неожиданный, что Милла ошеломленно застыла. Слишком многое произошло за слишком короткое время: она чувствовала себя ошеломленной, растерянной, потерявшей контроль над собой. Она поймала его запястье обеими руками, не в силах что-либо сделать или сказать, и тогда Диас отпустил ее подбородок и оторвался от ее губ, все еще не размыкая обнимающие ее руки. Эти мрачные губы оказались намного более мягким, чем ожидала Милла, и более нежными, чем она когда-либо могла представить. Поцелуй не был страстным, скорее, он словно хотел утешить ее. Она ненавидела его за это. Она не должна была хотеть этого поцелуя, но если уж так вышло, что Диас поцеловал ее, Милла совершенно точно не хотела, чтобы это был поцелуй из сострадания.
Она впилась в него взглядом.
- Что это значит?
Один угол его рта скривился в подобии усмешки.
- Наверное, - ответил Диас, ты никогда не видела то, что другие люди видят в твоих глазах.
- Нет, и что же это?
Он помолчал, и через минуту Милла раздраженно повторила:
- Что?
Диас пожал плечами, словно обдумывая ответ, подбирая разные слова и не находя подходящих. Наконец он произнес:
- Страдание.
Это слово прозвучало для нее словно удар кулаком. Страдание. Боже, да, она страдала. Только родители, которые потеряли ребенка, способны понять эту боль. И как этот холодный, а временами и жестокий мужчина, редко показывающий хоть какие-нибудь эмоции смог увидеть и откликнуться на ее страдания? Чем больше она узнавала Диаса, тем сильнее менялось ее мнение о нем.
Официант принес их заказ, и Милла была рада переключить свое внимание на empanaditas1, которые были одним из ее любимых мексиканских блюд. Сегодня, начиненные тунцом, они показались ей райской пищей, и она не могла оторваться от еды, пока ее тарелка не опустела. Нож, приставленный к ее горлу, казалось, усилил аппетит. Нет ничего эффективнее, чем столкновение со смертью, чтобы заставить вас ценить пищу.
Диас так же быстро расправился с заказанными им enchiladas2, хотя выпил только половину заказанного пива.
- Вам не нравится? - спросила Милла, показывая на бутылку.
- Оно неплохое. Но я не пью много.
- Курите?
- Никогда не курил.
- Голосуете?
- На каждых выборах, с тех пор как достиг нужного возраста.
“А еще он всегда пристегивает ремень безопасности”, - с раздражением подумала Мила. Нет, вы когда-нибудь встречали убийцу-трезвенника с развитым чувством гражданского долга?
В какой-то момент в течение этого дня, Милла избавилась от страха перед ним. Она не знала точно, когда или почему, но она, возможно, не чувствовала бы себя так спокойно в его объятиях, если бы она все еще боялась его. Он не изменился. А она?
На прошлой неделе она и предположить такого не могла, но сейчас все изменилось, и Милла чувствовала себя неуютно рядом с ним. И это еще мягко сказано: она была в ужасе от того, что ее влечет к такому человеку как Диас.
“По крайней мере, я смогла скрыть то, что почувствовала при его поцелуе” - подумала Милла. Она не ответила на его легкий поцелуй; но на самом деле, ее реакция была прекрасной, хотя незапланированной.
- Ты закончила? – Спросил Диас.
Милла посмотрела на свою пустую тарелку.
- Я - да, если я смогу удержаться и не вылизать тарелку.
Он вновь слегка улыбнулся.
- Может быть, хочешь заказать что-нибудь еще?
- Нет, ничего, спасибо.
Он заплатил за обед, и когда они возвращались к грузовику, Милла подумала о том, сколько денег он потратил сегодня.
- Я возмещу вам все расходы, - сказала Милла. Пусть думает, что платят Искатели, но она собиралась заплатить ему из собственного кармана.
Он ничего не сказал, и она задалась вопросом, не оскорбила ли она его. Он был наполовину мексиканцем, в конце концов, и провел много лет в этой стране. Мачизм, свойственный его национальности, не мог не затронуть его.
- Я хочу, чтобы вы предоставили мне полный счет за свои услуги, - продолжила Мила не собираясь оставлять эту тему.
Он снова не отреагировал на ее слова.
- Как я должен расценивать это? Как взятку?
- Как плату. Мы всегда платим за информацию. Как иначе мы можем получить ее?
- Есть и другие методы. Но иногда взятка действительно может помочь. – Диас достал сотовый и позвонил, по-видимому, тому же парнишке, который встречал их с грузовиком. Но это оказался другой мальчик, несколько моложе, чем первый, с симпатичной плутоватой усмешкой. Диас дал ему ключи и немного денег, мальчишка перепрыгнул колесо и умчался прочь.
- Братья? – Спросила Милла.
- Не мои.
- Я имела в виду этих мальчиков.
- Вероятно. Они живут в одном доме, но могут быть и кузенами.
Милла и Диас шли через мост в Эль-Пасо, где их ждал другой грузовик.
- Куда теперь? – Спросил он. – Обратно в офис или домой?
- Домой. - Милла хотела переодеться, потому что юбка стала неприятно узкой после того, как она поела.
- Потом, если вам не сложно, отвезите меня в офис. - Ей нужно было забрать свой автомобиль. – Но если у вас нет времени, то я вызову такси.
- Никаких проблем.
- Между прочим, как вы попали в мой дом той ночью? Я знаю, что двери, и окна были заперты.
- Были. Я открыл их. Тебе следует подумать о системе безопасности.
Милла не думала об этом прежде: в районе, где она жила был низкий уровень преступности.
- Это остановило бы вас?
- Нет, если бы я захотел залезть к тебе.
Он ждал внизу в гостиной, пока она побежала наверх, чтобы переодеться. Милла не стала терять времени в поисках наряда, который скрыл бы повязку на шее, да и погода была слишком жаркой. Она надела кремовые брюки и белую блузку без рукавов, и сбежала вниз.
Диас рассматривал камни, разложенные по всей комнате - она использовала самые интересные как художественное оформление гостиной. Они были повсюду: большой голубоватый на журнальном столике, два светлых между вазой и огромной стеклянной копилкой в форме свиньи.
- Что ты делаешь со всем этим? – спросил он насмешливо.
- Я собирала их для Джастина, - ответила Мила, подходя к нему. - Думаю, он наверняка любит камни. Разве маленьким мальчикам не нравится кидаться камнями, и носить их повсюду в карманах? Я предполагаю, что он уже вышел из этого возраста, и все же. Иногда когда мне попадается необычный камень, я автоматически поднимаю его. Привычка.
- Мне нравились жуки, - сказал Диас. И черви.
- Ужасно! - Милла сморщила нос и вздрогнула, представив карман, полный червей. Потом она вздохнула.
- Я знаю, что пора избавиться от камней, но пока не могу заставить себя сделать это. Возможно однажды…
- Если не выйдет, ты можешь бросаться ими в любого, кто попробует залезть в твой дом.
- Вы - единственный, кто ворвался.
- В любом случае, ты наверняка бросаешь как девчонка.
Против воли, на лице Миллы появилась улыбка.
- Ну конечно. Как же еще?
Действительно, как? – Размышлял Диас, когда шел обратно через мост в Хуарес. Она была истинно женщиной. Она пыталась быть жесткой, и преуспела в этом, но ее инстинкты были полностью женскими. Ее спальня наводила на мысли о шелесте простыней, которые на ощупь были подобны атласу, горы подушек, мягкие коврики под ногами, и разнообразные безделушки из стекла свисающие с люстры. Ее ванная пахла конфетами и парфюмом.
Ей бы не понравилось, узнай она, что он касался ее простыней и рассматривал ее туалет, но ему было любопытно. Он хотел узнать о ней побольше, изучить ее одежду и ароматы, которые она предпочитает. В ее шкафу были джинсы, штаны и рубашки, но по большей части ее одежда состояла из платьев, юбок, и тонких блузок. Сегодня, когда она спустилась вниз, переодевшись, она выглядела опрятной и холодной в желтом и белом, с браслетом из белых нитей жемчуга на запястье. Ей, так или иначе, удалось заставить повязку на шее больше походить на аксессуар, нежели необходимость.
Поскольку она пыталась быть жесткой, но внутри была совершенно другой, он возвращался к Хуарес без нее. Лола не ожидает его возвращения так скоро, и поэтому сейчас самое подходящее время, чтобы появиться там.
---------------------
Диас был бы удивлен, если бы у Лолы не было, по крайней мере, нескольких детей. Конечно, они давно выросли, но в те годы, когда она участвовала в похищениях младенцев вместе с братом и Павином, могли еще жить с ней. Дети любопытны, и они слышат многое, даже когда вы думаете, что их нет поблизости. Возможно, кто-то из них подслушал беседу между Лоренцо и Павином, что-то, что даст ему другую нить.
Диаса мало что могло напугать в этой жизни: он не боялся боли и смерти, полагая, что очень немногие избежали первого, и никто не избежит второго. Но когда Лола держала нож у горла Миллы, и он видел, как по ее шее сочится кровь, впервые за очень долгое время ему стало по-настоящему страшно. Он, возможно, убил бы Лолу тут же, не задумываясь нажав на спусковой крючок, но его остановила мысль о реакции Миллы, когда на нее брызнут мозги Лолы. Он обуздал порыв, хотя Лола должна была заметить его взгляд, говорящий о том, как близок он к этому. Диас знал, что Лола Гереро известна как холодная как лед сука, с плохой репутацией и пристрастием к наркотикам. Но у нее была информация, которая требовалась Милле, и он знал, что он может получить ее. Идея взять с собой Миллу, тем не менее, была ошибкой, поэтому сейчас он возвращался туда один.
Решение было молниеносным. Если он не убьет Лолу, то окажется в затруднительном положении. Он не может просто уйти, не после того, как старуха порезала его женщину. Он назвал Миллу другом, но никто не поверит этому. Все, кто видел их, все, кто услышит об инциденте, подумают, что она его женщина. Он не может позволить никому порезать ее и уйти безнаказанным. Если он так поступит, люди подумают, что он совсем размяк. Они будут думать, что смогут избежать неприятностей при встрече с ним, избежать неприятностей, промышляя убийствами и распространением наркотиков, которые он помогал остановить. И только из-за того что они подумают так, пострадают невинные. Тогда ему придется убить даже больше людей, чтобы убедить их, что им все еще следует бояться его.
Все это, и многое другое вспыхнуло в голове Диаса за доли секунды. Что он должен сделать о Лоле, если не убить ее? Выбить из нее все дерьмо? Это слишком долго, Милла будет в истерике, и у него самого было отвращение к такой жестокости против женщин, даже таких отбросов как Лола. Выстрелить в нее? С девятимиллиметровой пулей не бывает незначительных ран. Большая пуля врывается в плоть, разрывая вены и кровеносные сосуды. Порезать ее? Раны легко заживут, если конечно он не разрежет ее по кусочкам. Единственное, что остается - сломать кость, которая будет причинять неприятность в течение большого отрезка времени. Он выбрал большой палец из-за ножа, потому что гнев на то, что она порезала Миллу, еще не утих. Со сломанным большим пальцем Лола долго не сможет держать нож. И было что-то символичное в наказании, которое соответствуют преступлению, и это покажет людям, он не стал мягче. Как только Диас подумал об этом, все было решено. Он подумал о нелепости попытки выбрать наказание, которое будет достаточным, чтобы поддержать его репутацию на улицах, но не причинит надолго вреда женщине. Он не хотел бить ее, он только сломал большой палец на руке. Ему и самому приходилось бывать избитым, и не раз, и он знал, как долго длится боль, и насколько тяжело выносить это. Сломанный палец будет причинять Лоле боль и неудобство, но серьезно не повредит ей – за исключением, конечно, того, если она возьмет в руки нож. Диас хотел чтобы она сохранила способность двигаться: она ничего не сможет узнать для него, если будет полумертвой от побоев. Он мог убить бы ее без малейшего приступа раскаяния, но одна лишь мысль о том, что придется сломать Лоле палец вызвала приступ тошноты, даже притом, что он не показал ни малейшей доли сомнения. Если бы он колебался, то Милла была бы уже мертва или, по крайней мере, серьезно ранена.