После публикации полного отчета Общества Психических Исследований в декабре 1885 г. в адьярскую штаб‑квартиру посыпались письма с отказами от членства в Теософском Обществе, а пресса принялась поносить Блаватскую на все лады. Скандал следовал за ней по пятам и во время путешествия по Европе в поисках места, где можно было бы спокойно обосноваться. В Германии ЕПБ остановилась в Эльберфельде в доме фрау Гебхардт – бывшей ученицы Элифаса Леви; но затем разразился новый скандал – один из ее спутников сошел с ума и принялся грозить, что разорвет Блаватскую на куски[89]. Некоторое время она жила в Остенде (Бельгия) со своей сестрой Верой Желиховской и графиней Констанцией Вахтмайстер. Когда ЕПБ серьезно заболела, ее посетили с неудавшейся целью примирения Анна Кингсфорд и Эдвард Мэйтленд; кроме того, к ней явился Учитель Мория, предложивший Блаватской выбирать между покоем смерти и жизнью, полной борьбы. Насчет борьбы он оказался прав. Избрав жизнь, ЕПБ принялась сражаться с новой объемной книгой и с хронической нехваткой денег.
Постоянные требования денег, с которыми Блаватская обращалась в адьярский штаб, тщательно контролировал Олькотт, знавший, что его соратница способна растранжирить всю казну общества, если дать ей волю. Он посоветовал Блаватской "хранить деньги на хлеб"[90], объяснив, что Общество не может допустить расточительность. Кроме того, Олькотт прямо заявил своим коллегам, что необходимо принять "суровое решение" – не иметь больше ничего общего с феноменами и с нападками на личности (плохо завуалированный намек на привычку ЕПБ ссориться с каждым, кто ее обидит). Понимая, что это – "все равно что отказаться дышать", полковник тем не менее просил "не поднимать шума и спокойно продолжать работать", опасаясь, что новые скандалы могут безвозвратно уничтожить Теософское Общество.
|
|
Блаватскую было нелегко выносить в качестве гостя, и нередко ее визиты оканчивались печально. Не помогала и свита, с которой она путешествовала. В эту свиту входила недалекая ирландская девушка, которую ежедневно посещали видения Учителей, и маленький индус, в конце концов сошедший с ума в Германии. Но больше всего неприятностей принес третий спутник ЕПБ – красавец брамин по имени Мохини Мохандас Чаттерджи (1858‑1936). Он вступил в связь с некой мисс Леонард, воспылавшей к нему страстью.
Мисс Леонард была не единственной женщиной, подпавшей под чары Мохини. Блаватская, не жаловавшая секс, писала миссис Синнетт: "В группе есть и другие; и не одна, а целых четыре, проявивших скандальную, звериную страсть к Мохини – с той жаждой старых гурманов, любителей неестественной пищи, прогнившего лимбургского сыра с червяками, чтобы пощекотать пресыщенное нёбо, – или любопытных стариков, ищущих запретный плод десятилетних девственниц! О грязные животные! святотатственные, лицемерные блудницы"[91].
Индийцы оказались сексуально привлекательными для многих европеек, увлеченных теософией. Одна девица даже послала Мохини письма якобы от Учителя, предлагая ему пользоваться ее телом по своему усмотрению. ЕПБ также принялась рассылать глупые письма, обзывая мисс Леонард Мессалиной и женой Потифара, пока адвокаты мисс не пригрозили ей судом за клевету. Выяснилось, что и сам Мохини писал мисс Леонард любовные послания, и ЕПБ пришлось извиниться под страхом судебного преследования. Возмущаясь английскими законами и глупостью своих спутников, Блаватская жаловалась Синнетту: "Похотливая старая дева влюбляется в индуса с воловьими глазами, и в результате... третью сторону, совершенно неповинную во всем этом вздоре от начала до конца, – я имею в виду себя, – насильно втягивают в скандал"[92].
|
|
В конце концов Мохини принес не меньше беспокойства, чем столь же привлекательная Анна Кингсфорд, а ЕПБ так хотелось бы свести их друг с другом, как Хуана де ла Крус и святую Терезу. Она наверняка была лучше осведомлена о его похождениях, чем сообщала своим корреспондентам. Узнав о письме ЕПБ к мисс Леонард и о грозящем судебном процессе, Олькотт написал своей старой приятельнице: "Я знаю о скандале с Мохини... Ваша теория о "миссис Потифар" грандиозна! Если, конечно, Мохини не свалял дурака в самом деле..."[93]. Впрочем, когда скандал действительно разразился, полковник переменил тон: "Я еще никогда не видел такого количества обнародованной частной переписки, которую следовало бы держать в секрете! Мои письма к Хаббу и Гебхардтам, к Гофману и прочим; мое письмо к Л.Л., отправленное с целью объединить усилия в критический момент и пересланное миссис Кавелл в нью‑йоркскую газету! Письма Ледбитера к Синнетту или к мисс А.; а теперь еще и ваше письмо к мадам де Морсье..."[94].
Мохини вышел сухим из воды, но его отношения с мадам Блаватской были безнадежно испорчены. Мохини порвал с Теософским Обществом и начал собственную карьеру духовного учителя. Проведя несколько лет в Лондоне, он вернулся в Индию, где окончил свои дни на посту попечителя приюта для падших женщин.
|
|
Испытывая определенную неприязнь вообще к мужчинам, ЕПБ тем не менее представляла существенный интерес для представительниц своего пола: ее влияние пробуждало в женщинах скрытые психические силы. Одну ее ученицу, в течение часа с лишним разглядывавшую портрет Учителя Мории, на следующую ночь Мория посетил во сне. Некоторые женщины в присутствии Блаватской слышали астральные колокольчики. Некоторые даже получали личные послания от Учителей. Констанция Вахтмайстер, англо‑итальянка, вдова шведского графа Карла Вахтмайстера, отличалась особенной восприимчивостью к потустороннему миру и была не только ясновидящей, но и яснослышащей. Когда она увидела, как от принадлежавших ЕПБ часов с кукушкой исходят потоки астрального света, Блаватская объяснила ей, что это – "духовный телеграф", с помощью которого Учителя снабжают ее энергией для работы над книгами. Производительность труда над новой огромной книгой – "Тайной Доктриной"[95]– ничуть не снижалась из‑за неладов со здоровьем.
Другие знакомые ЕПБ были настроены более скептично. Русский писатель Вс.С.Соловьев, яростный ее противник, утверждал, что поймал ее за производством "феномена" со звоном астральных колокольчиков. Он также писал, что обнаружил в ящике ее стола стопку неиспользованных конвертов, в которых Учителя присылали письма[96]. Само по себе это не доказывало ее шарлатанства, поскольку предполагалось, что "мысленно передается" не бумага, а только текст письма. Но других улик не понадобилось: Блаватская со свойственной ей потребностью в хвастовстве и с неблагоразумной доверительностью якобы призналась Соловьеву, что феномены были поддельными, добавив, что людей нужно обманывать, чтобы иметь возможность управлять ими. Соловьев не смог восхититься ее макиавеллиевской позицией. ЕПБ в ответ назвала его "Яго от теософии"[97]. Такие разоблачения едва ли могли нанести ущерб ее безнадежно испорченной репутации, и нельзя винить ее за желание немного поразвлечься. Жилось Блаватской тяжело: помимо других недомоганий, она страдала одышкой, и подниматься вверх по лестницам было для нее настоящей пыткой. Но она не сдавалась.
После странствий по Европе весной 1877 г. она наконец обосновалась в Лондоне, где ее поддерживали богатые друзья‑ аристократы – леди Кэйтнесс, графиня Вахтмайстер, мисс Франческа Арундейл и дядя и племянник Кейтли. Они помогли ей открыть журнал "Люцифер" и специальное отделение Теософского Общества в Лондоне – Ложу Блаватской. ЕПБ наслаждалась вниманием новых поклонников, но только лишь удовлетворенного тщеславия ей было мало. Поэтому она решила организовать мощную базу в Европе в противовес адьярской.
Ехать в Лондон ей не хотелось. "Что толку звать меня в Лондон? писала она своей британской последовательнице. – Что я сделаю, что я смогу сделать среди ваших бесконечных туманов и эманации высокой цивилизации?"[98]. И, будучи благодарной мисс Арундейл за предложение гостеприимства, Блаватская тем не менее предсказывала: "...через семь с четвертью минут я стану невыносима, если приму его и осчастливлю Англию своей громоздкой персоной"[99]. Предсказание, похоже, было вполне оправданным, поскольку вскоре ЕПБ называла мисс Арундейл и двух ее приятелей "теософско‑этической урной с двумя ручками– чела"[100].
Поначалу она поселилась в южном пригороде Лондона вместе с популярной писательницей‑теософкой Мэйбл Коллинз, и продолжила работу над своей новой книгой. Рукопись была в полном хаосе. Секретарь Лондонской Ложи Бертрам Кейтли и его дядя Арчибальд (две "ручки‑чела") взялись редактировать ее, но пришли в отчаяние, увидев груду исписанных бумаг в три фута высотой и без всякого разумного порядка. Они начали решение задачи с того, что перевезли Блаватскую в свой дом в Холланд‑Парк по Лэнсдаун‑роуд, 17, где могли наблюдать за ее работой.
Здесь ЕПБ посещало множество выдающихся гостей, в том числе У.Б.Йитс, который позднее сравнивал Блаватскую со старой ирландской крестьянкой, одновременно набожной, печальной и лукавой. Йитс очень серьезно относился к возрождению восточной мудрости и занимался разнообразными эзотерическими дисциплинами: хирософией (пальмистрией), небесной динамикой (астрологией), хромопатией (целительством при помощи цвета) и полиграфикой (формой автоматического письма). Заинтересовавшись теософией после прочтения "Эзотерического буддизма" Синнетта, однако сомневаясь в существовании Учителей, он вступил в Теософское Общество при содействии Мохини Чаттерджи, который приехал в Дублин в 1885 г. "с маленькой сумкой в руках с "Марием‑эпикурейцем" в кармане"[101]. На следующий год Мохини еще раз приехал в Ирландию, чтобы связаться с недавно основанным Йитсом Герметическим обществом[102]. Он сказал поэту, что "жители Востока" имеют совершенно иное представление об истине, чем европейцы[103]. Йитс не услышал в этом заявлении иронии – видимо, потому, что нашел "юного брамина" очаровательным.
Позднее Йитс рассказывал, как трудно было освободиться от чар, которые Мохини распространял на всех, с кем встречался. Поклонявшийся красоте поэт предпочитал Мохини и Анну Кингсфорд Блаватской, которую он считал менее интуитивной, хотя и более добродушной. Впрочем, ЕПБ послужила прототипом миссис Аллингем в его романе "Пестрая птица", в котором также фигурирует и Анна Кингсфорд. Анна тоже была очарована Мохини. Человек, которому с такой легкостью удалось покорить Йитса, Кингсфорд и вульгарную мисс Леонард, явно представлял силу, с которой трудно было не считаться.
Хотя Йитс, видимо, никогда особенно не доверял Блаватской, она восхитила его после личного знакомства: поэт почувствовал, что наконец встретил человека, способного преодолеть скучную расплывчатость большинства оккультных писаний и предоставить убедительные свидетельства психических феноменов[104]. В поисках таких свидетельств в декабре 1888 г. он вступил в недавно открытую Эзотерическую школу. Кроме того, он вместе со своими друзьями поставил ряд оккультных опытов. Поначалу они пытались возродить из пепла дух сожженного цветка. Затем каждый член группы положил немного пепла себе под подушку и записал приснившийся сон. Хотя результаты получились жалкие, Йитс не был разочарован. Однако продолжать свои эксперименты ему пришлось за пределами Эзотерической школы, откуда в 1890 г. Блаватская изгнала его по неизвестным причинам[105]. Обратившись к Ордену Золотой Зари – магическому братству, основанному на заповедях розенкрейцеров, – Йитс почувствовал, что это его больше устраивает. Он начал понимать разницу между рациональными научными организациями вроде Общества Психических Исследований и тайными магическими орденами, члены которых составляют уникальное мистическое целое. По его мнению, Теософское Общество серьезно заблуждалось, пытаясь совместить в себе и то, и другое[106].
Пока Йитс наносил визиты ЕПБ на Лэнсдаун‑роуд, ее гостеприимные хозяева сражались с новой книгой. Дядя и племянник Кейтли разделили беспорядочную рукопись на четыре части и осенью 1888 г. издали за свой счет первые две из них – "Космогенезис" и "Антропогенезис". Читать "Тайную доктрину" нелегко. Предположительно основанный на страницах из "Книги Дзиан", написанных на "сензаре" (языке, не известном ни одному лингвисту), текст Блаватской содержит эти страницы и комментарии к ним. В "Космогенезисе" объясняется происхождение Вселенной. "Антропогенезис" повествует об истории Человека. ЕПБ с такой же уверенностью, как и Дарвин, утверждает, что предки людей не были людьми. По сути, весь второй том представляет собой спор с Дарвином. В нем говорится, что человечество произошло от духовных существ с другой планеты (Луны), которые постепенно приобрели физическую форму, пройдя через ряд "коренных рас". Человеческая история – лишь одна из стадий в длинной цепи перерождений духа, движущегося через космос от планеты к планете.
Первая из этих коренных рас представляла собой что‑то вроде размножающихся клеток – бесполых, эфирных и бессмертных созданий. Очень медленно и постепенно эти клетки обрели материальную форму. Затем с Венеры прибыли некие Сыны Мудрости или Владыки Пламени, помогшие примитивным земным созданиям перейти на более высокую стадию развития. В этот период возникли, а затем были разрушены катаклизмами различные континенты и цивилизации: Лемурия, где обитали Адам и Ева, и Атлантида, воспоминания о которой сохранились в коллективной памяти человечества как Золотой Век. Каждый этап космической эволюции проходил отдельный цикл развития по образцу смены ночи и дня. В настоящем, к примеру, мы живем в период Кали‑Юги (темного века) пятой коренной расы, начавшейся со смертью Кришны, который был убит стрелой 16 февраля 3120 г. до н.э.
Хотя "Тайная доктрина" хорошо распродавалась, ученые критики были настроены к ней враждебно и презрительно, считая труд ЕПБ очередной, ничем не примечательной мешаниной буддизма и оккультизма.
Впрочем, была и хвалебная статья – в журнале "Обозрение обозрений", который выпускал У.Т.Стед[107]. Этот популярный журналист, выступавший на стороне различных движений (в том числе социалистических и социальных реформ), был энергичным и эмоциональным человеком, видимо, болезненно одержимым идеей греховности. Он увлекался автоматическим письмом и фотографированием духов. После смерти юной американки, с которой Стед познакомился в Швейцарии, его вначале поверхностный интерес к оккультизму превратился в настоящую страсть. Когда дух этой умершей девушки, Джулии Эймс, стал отвечать на послания своего иллинойского друга, тот сразу же связался со Стедом, и Стед сам вступил в контакт с Джулией. В результате явились "Письма от Джулии", опубликованные в 1897 г. Сын Стеда, скончавшийся в 1908 г., тоже начал общаться со своим отцом; а потом и сам Стед, погибший при крушении "Титаника" в 1912 г., стал посылать весточки своей дочери‑ спиритуалистке Эстелле.
В кружке интеллектуалов и реформаторов, собравшихся вокруг Стеда, были Герберт Уэллс, Джордж Бернад Шоу и большинство ранних фабианцев, а также Анни Безант, которой он поручил сделать для "Обозрения обозрений" рецензию на "Тайную доктрину". Результат оказался поразительным. Описав книгу Блаватской в восхищенном тоне, миссис Безант решила встретиться с ее автором – и в итоге вступила в Теософское Общество.
Будучи достаточно известной фигурой даже за пределами радикальных кругов, миссис Безант[108]казалась новым слепком другой "теософской Анни" – Анны Кингсфорд. Как и Кингсфорд, Анни Безант (урожденная Вуд) была полукровкой: ирландской крови в ней было больше, чем английской. Идеалистическая, привлекательная и волевая Анни Вуд родилась в 1847 г. в довольно известной семье из Сити; отец ее принадлежал к младшей, обедневшей ветви рода. Мистер Вуд умер рано, оставив семью в стесненных обстоятельствах, и Анни недоставало в жизни руководства сильного мужчины. Впрочем, ей повезло: ее взяла на воспитание богатая и образованная старая дева – подруга ее матери. Эта дама убедила миссис Вуд отпустить Анни жить к ней, и в результате девочка получила блестящее, хотя и эклектическое воспитание.
В ранние годы Анни, подобно Анне Кингсфорд, мечтала служить человечеству и пострадать за веру. Она была глубоко религиозным ребенком, но после неудачного брака с суровым англиканским священником мистером Безантом растущие религиозные сомнения и семейные неурядицы оттолкнули миссис Безант от веры. В возрасте двадцати семи лет она оставила дом своего супруга в Линкольншире.
Получая от мистера Безанта ежегодное содержание в 110 фунтов стерлингов (сравнительно неплохая сумма для покинувшей дом жены в XIX веке!), Анни попала в лондонские радикальные круги и вскоре стала близкой подругой и сотрудницей Чарльза Брэдлоу – председателя Национального Секулярного Общества[109]. Брэдлоу успел прославиться участием в самых разнообразных кампаниях, и вскоре все стали считать, что Анни Безант – его любовница (на том основании, что вольнодумцы должны вести свободный образ жизни). Но, по‑видимому, публика заблуждалась. Будучи с интеллектуальной точки зрения радикалом, республиканцем и атеистом, Брэдлоу тем не менее придерживался строгих моральных принципов – вплоть до ханжества. Он принимал социальные условности своего времени и старался приспособиться к стандартам среднего класса. Он твердо верил в парламентские принципы и с презрением относился к идее революционного насилия. В личной жизни Брэдлоу был вежливым и мягким человеком и безропотно заботился о своей жене‑алкоголичке, а затем и о ее брате– алкоголике (который, очевидно, назло Брэдлоу, обратился к евангелической церкви).
Брэдлоу был блестящим, безжалостным и неутомимым оратором, способным обуздать любую аудиторию. Даже оппоненты единодушно признавали его выдающиеся полемические способности. Под его руководством Анни Безант тоже развила дар красноречия и научилась справляться с огромными толпами слушателей. Брэдлоу и Безант рука об руку провели несколько реформаторских кампаний, и цели, за которые они боролись (свобода печати, устранение цензуры, права женщин и свободомыслие), приковали к себе внимание викторианской Англии. В 1876 г. одного бристольского книготорговца арестовали за распространение "непристойной литературы" "Плоды философии" представляли собой трактат о контроле над рождаемостью, замаскированный невинным названием. Со времени первого ее появления в 1833 г. эту книгу несколько раз переиздавали в Британии и в Америке, но упомянутый книготорговец вставил в нее несколько вспомогательных диаграмм, превративших и без того сомнительный текст в переходящий все пределы дозволенного. Издателя книги оштрафовали.
Брэдлоу и Безант вступили в игру, опубликовав "Плоды философии" после суда над издателем. Вскоре они также предстали перед судом, и блестящие оправдательные речи не помогли. Хотя исполнение приговора отложили, поскольку оба подсудимых прекрасно разбирались в судебном крючкотворстве и подали апелляцию, сам факт судимости дал мистеру Безанту возможность получить, наконец, долгожданную опеку над двумя детьми и перестать выплачивать Анни содержание.
В последующие годы Анни двинулась от свободомыслия к социализму и от Брэдлоу – к Шоу и Эдварду Эвелингу. Анни была весьма привлекательной и женственной особой; и ее обаяние и мягкость в личном общении повергали в недоумение всех, кто слышал ее зажигательные речи на публике. При этом Анни была чрезвычайно подвержена мужскому влиянию, и эволюцию ее убеждений невозможно отделить от смены привязанностей. Эвелинг был эгоистичным и жестоким типом; к счастью для миссис Безант, он переключил свое внимание на дочь Карла Маркса Элеонору, которая позднее покончила жизнь самоубийством – несомненно, по его вине. Шоу был добрее, но отличался большой осторожностью. Вопрос о браке с Анни сперва повис в воздухе, а затем и вовсе растаял. В Стеда Анни тоже, по‑видимому, влюбилась.
Бернард Шоу описывает жизнь Анни в юмористическом тоне[110], полагая, что она представляла себя в новой восхитительной роли, как только ей надоедала старая. Это звучит жестоко, но точно, хотя следует добавить, что сам Шоу постоянно ей подыгрывал. Ему принадлежит яркий и трогательный портрет Анни, изображенной в пьесе "Оружие и человек" (Раина). То обезоруживающе откровенная, то абсурдно драматичная, Раина сознается, что сомневается в своих романтических идеалах даже в то время, когда провозглашает их; такое признание едва ли можно было услышать от Анни. Но зато у Анни несомненно взят "взволнованный голос", которым говорит Раина: миссис Безант, будучи достаточно скромной в домашней обстановке, на трибуне принимала роль куда более уверенной в себе особы. При этом Шоу считал Анни искренней, страстной и сердечной женщиной.
Впрочем, между Анни и ее вымышленным двойником есть существенное различие. Если Раина в реалистические моменты может провести грань между полетом романтической фантазии и своей настоящей личностью, то Анни, судя по всему, этого не могла. Каждая новая роль поглощала ее без остатка – и поэтому она с такой легкостью меняла их, несмотря на кажущуюся противоположность некоторых ее образов.
Идеалы теософии и фабианского социализма не так уж сильно отличаются друг от друга. Мы уже говорили о том, как часто тогда радикальные политики шли рука об руку с религиозными. Роберт Оуэн и его сын совмещали в себе политический радикализм и спиритуализм. Вторая жена Лоуренса Олифанта, Розамунда Дэйл Оуэн, основала группу, положившую начало Фабианскому движению. В старости Шоу также любил поговорить о своей религиозности. Разумеется, у него не было времени и желания соблюдать все условности христианства, которые он считал примитивными варварскими суевериями. Но при этом, с точки зрения Шоу, человек не может жить без цели и смысла. Он был убежден, что "существование религии – вопрос жизни и смерти для цивилизации"[111]. Он был согласен с Блаватской в том, что ощущение цели, некогда обеспечивавшееся верой в Бога, оказалось уничтоженным по вине материализма и дарвинизма. Однако, по его мнению, это уничтожение – лишь прелюдия к возникновению новой разумной веры.
Утверждая, что эта новая религия должна быть одновременно наукой "метабиологии" и называя ее "Творческой Эволюцией" – религией XX века, Шоу описывал ее до удивления похожим на теософию образом.
Он не требовал от людей, чтобы они поклонялись жизненной силе, обеспечивающей Творческую Эволюцию, и Бессмертным Существам, порождавшим эту жизненную силу; однако он хотел, чтобы люди стремились понять эти Существа. Иными словами, он стремился к "возрождению религии на научной основе". Испытание догмы, говорит он в предисловии к "Назад, к Мафусаилу", это ее универсальность. Люди должны собрать воедино религиозные легенды всего мира, чтобы образовать цельный корпус художественной мудрости. Наука, искусство и религия – не враги друг другу, а различные формы выражения одного и того же. Религия должна быть одновременно серьезной и общедоступной. Шоу даже признает научную возможность ясновидения. Фактически, если отбросить "феномены" Блаватской и фокусы с восстанавливающимися блюдечками, в теософской доктрине остается очень мало, против чего Шоу мог бы протестовать. Возможно, именно это позволило ему отнестись к обращению Анни Безант в теософию довольно снисходительно.
Чтобы объяснить, казалось бы, невероятное преображение Анни Безант из атеистки, республиканки и социалистки в сторонницу теократического, иерархического, элитарного мира теософии, один комментатор воспользовался даже юнговским понятием энантиодромии – перехода явлений в свою противоположность; впрочем, есть и менее экзотические объяснения[112]. По собственному ее признанию, миссис Безант созрела для теософии к 1889 г. Она уже знала к этому времени труды Синнетта и других теософов, а позднее заявляла, что убедилась в реальности спиритизма, ясновидения и яснослышания еще до того, как прочла "Тайную Доктрину", лишь утвердившую ее растущую веру в духовный мир и снабдившую ее разумной основой.
Нельзя отрицать, что Анни Безант всегда нуждалась в чем‑то (или в ком‑то), чему можно верить. Ей было необходимо дело, за которое следует сражаться с миром, но не меньше нужна была и моральная и эмоциональная поддержка. Мадам Блаватская обеспечила ей эту поддержку. Анни потеряла отца в возрасте пяти лет, а вскоре была разлучена и с обожаемой матерью. Миссис Вуд умерла вскоре после ухода ее дочери от мистера Безанта, а несколько лет спустя Анни лишилась и детей, попавших под полную опеку отца. Затем последовал ряд трудных, несчастливых связей с мужчинами. И вот, наконец, в лице мадам Блаватской Анни нашла старшую подругу, обладавшую одновременно чертами борца за великое дело и заботливой матери; женщину, которая, подобно самой Анни, пожертвовала всем ради Истины; которая смогла заменить ей в эмоциональном отношении мать и отца, мужа и детей.
Встретившись с ЕПБ на Лэнсдаун‑роуд весной 1889 г., Анни испытала глубокое потрясение. Она пришла в гости к Блаватской со своим другом Гербертом Берроузом, некоторое время оказывавшим на Анни сильное влияние. Прежде сотрудничавший с Безант и Брэдлоу в ходе кампаний за различные социальные реформы, Берроуз, как и многие его современники, обратился к религии. Это произошло с ним после смерти горячо любимой жены. В 1888 г. он вступил в Теософское Общество, побудив Анни последовать за ним. Возможно, он сыграл значительно большую роль в ее обращении к теософии, чем "Эзотерический буддизм".
В "Автобиографии" миссис Безант вспоминает, что хотя мадам Блаватская говорила с ними энергично и увлеченно, она не сказала "ни слова об оккультизме, ничего мистического" до того момента, пока гости не поднялись, чтобы распрощаться с ней. В этот момент ЕПБ пристально взглянула Анни в глаза и произнесла с "особой" интонацией: "О, моя дорогая миссис Безант, если бы вы только стали одной из нас!.."[113]. Это был мастерский психологический ход.
Когда Блаватская показала Анни отчет Ходжсона и попросила высказаться на его счет, Анни не только восхитилась откровенностью ЕПБ, но и с негодованием оттолкнула этот отчет[114], – настолько она была убеждена в честности своей новой знакомой. И все же обращение в теософию потребовало от нее огромной храбрости. Пресса, давно уже подметившая, с какой легкостью Анни переключается с одного дела на другое, просто возликовала. Кроме того, новая вера Анни требовала публичного отречения от самой знаменитой из ее прошлых кампаний – борьбы за контрацепцию. Кут Хуми был против контроля за рождаемостью, и официальная точка зрения Теософского Общества на этот вопрос гласила, что контрацепция способствует животным страстям, препятствующим человеку подняться к высшему "я".
Еще более досадной была реакция друзей Анни, особенно Брэдлоу и Шоу[115]. Поначалу миссис Безант оставалась членом исполнительного комитета Фабианского общества и даже приняла участие в Международном конгрессе рабочих, состоявшемся в Париже в 1889 г., пропустив, впрочем, несколько собраний, чтобы навестить Блаватскую, отдыхавшую неподалеку, в Фонтенбло. Шоу, как обычно, отреагировал двойственно, посмеявшись над Анни и в то же время посочувствов ей. Эта двойственность вполне объяснима, учитывая духовные взгляды, развившиеся у него позднее. Однако непонятно, почему позднее Шоу настаивал, что экземпляр "Тайной доктрины", так резко изменивший жизнь Анни, послал ей именно он, а не Стед. Некоторое время Шоу также посещал лекции по теософии, проводившиеся в доме миссис Безант. Возможно, он был собственником в большей степени, чем сам хотел думать; а может быть, его привлекала идея изменения будущего Теософского Общества одним случайным поступком. Брэдлоу оказался менее снисходительным. Он был потрясен теософским обращением Анни, и хотя после его смерти в 1891 г. его старая подруга писала о нем с симпатией, эта симпатия относилась к прошлому.
Если Брэдлоу было неприятно, что Анни поддалась ЕПБ, то ученики Блаватской, напротив, возмущались влиянием миссис Безант на свою учительницу, которая стала регулярно обращаться к Анни за советами и поддержкой[116]. Знаменитая неофитка вскоре стала ежедневно посещать дом на Лэнсдаун‑роуд и превратилась в ближайшую сподвижницу ЕПБ. Слухи о лесбийской любви между ними совершенно необоснованны (обе они с недоверием относились к сексу), но отношения Блаватской и Безант были очень тесными. Анни обратилась к теософской работе со всей присущей ей энергией и энтузиазмом. Вскоре она стала вторым редактором "Люцифера" и президентом Ложи Блаватской. Незадолго до этого, в гостях у Блаватской в Фонтенбло, ее посетило видение Учителя, хотя, как и Йитс, на этом этапе своего теософского служения миссис Безант была склонна считать Учителей порождениями индивидуальной психической силы, а не реальными существами. Кроме того, Анни сделала свой дом в Сент‑Джонс‑Вуд филиалом лондонского штаба Теософского Общества, распорядившись пристроить к нему просторную и соответственно обставленную "Оккультную комнату". В июле 1890 г. ЕПБ покинула квартиру по Лэнсдаун– роуд и поселилась вместе с Анни в доме 19 по Эвенью‑роуд, который вскоре стал теософским центром деятельности в Лондоне.
Тем временем Блаватская активизировала свою деятельность на Западе. Она вознамерилась взять в свои руки полный контроль над теософией на Западе, и к этой цели было два пути. Прежде всего, в 1889 г. ЕПБ убедила полковника согласиться на открытие Эзотерической школы, которая стала закрытой группой внутри Теософского Общества, доступ в которую получали только продвинутые ученики, находившиеся под непосредственным руководством ЕПБ. Олькотт спокойно смирился с существованием Эзотерической школы, не представлявшей угрозы его административной власти. Однако, когда в июле 1890 г. Британский филиал Общества назначил ЕПБ президентом над европейскими ложами, Олькотт наложил вето на решение Британского филиала. В ответ Блаватская пригрозила уйти в отставку и выйти из Общества. Олькотт отреагировал предложением о своей отставке. ЕПБ прекрасно понимала, что такой шаг расколет все Общество на две враждебные партии. Рискованная стратегия Олькотта до поры до времени оказалась успешной. Бывшие друзья пошли на компромисс: Олькотт остался на своем месте со всеми полномочиями, однако предоставил большую автономию национальным филиалам и Эзотерической школе. Но мир продлился недолго. Через несколько месяцев, 8 мая 1891 г., когда Анни ездила с лекциями по Америке, ЕПБ умерла в Лондоне. И после ее смерти началась жестокая борьба за власть между Олькоттом и его бывшим помощником Уильямом Куаном Джаджем[117].
Джадж был одним из "отцов‑основателей" Теософского Общества. Он остался в Америке, когда Блаватская и Олькотт отправились в Индию. Он организовал Американский филиал, посвятив ему множество времени и усилий. Численность членов его филиала постоянно росла (к моменту его смерти в 1896 г. в Американском филиале насчитывалось около шести тысяч человек), и в конце концов Джадж устал от подчиненной роли и решился объявить войну Олькотту. Как мы уже видели, принципы организации Общества не препятствовали возникновению подобных конфликтов: как только Олькотт доверил национальным филиалам большие полномочия, конфликты стали неизбежны. Теоретически Теософское Общество до сих управлялось президентским советом во главе с Олькоттом. Но фактически власть все очевидней переходила в руки национальных отделений, влиятельность которых зависела от численности и соответственно от величины взносов. Олькотт был полновластным хозяином в Адьяре, но Британский, Американский и Азиатский филиалы шли своими путями. Президент Теософского Общества правил в Индии и на Цейлоне, Блаватская – в Лондоне, а Джадж – в Америке. Кроме того, позиции Олькотта ослабились в 1888 г. после назначения Джаджа вице‑президентом всего Общества. Если бы с полковником что‑нибудь случилось, Джадж автоматически занял бы его место.
После смерти Блаватской Джадж располагал сильной финансовой и политической властью. Американский филиал был самым богатым среди всех; кроме того, журнал этого филиала "Путь" пользовался самой большой популярностью из всех теософских изданий. Джадж представлял себя "хранителем духа Блаватской" в противоположность педантичному полковнику, отдававшему все силы организации и администрированию. Джадж намекал на то, что сама Блаватская бунтовала против подобного корпоратизма, удушавшего духовную миссию Теософского Общества и уводившего в сторону от изначальных целей теософии. Тем самым Джадж проводил грань между ролью ЕПБ как "духа– водителя" Общества и низменной административной функцией Олькотта. Это сравнение, недооценивающее решающую роль Олькотта в ранние дни существования Общества, было частью процесса канонизации Блаватской, начавшегося после ее смерти. На него будут ссылаться в последующие годы лидеры различных разрозненных групп. Все малоприятные черты ЕПБ вскоре будут забыты и заменены образом Великой матери и вдохновенного Учителя, сам образ которой придает смысл Теософскому Обществу. Наследие ЕПБ станет основой Общества.
Кроме того, Джадж завоевал поддержку Анни Безант: во время ее путешествия по Америке они стали большими друзьями. Вернувшись в Лондон в конце мая 1891 г. и узнав, что ЕПБ завещала ей возглавить Эзотерическую школу, Анни с готовностью прислушалась к критике, которую Джадж обрушил на голову Олькотта. Незадолго до того Блаватская создала своего рода внутренний кабинет из числа членов Совета Эзотерической школы, Внешней Главой которого была сама ЕПБ, а Внутренними Главами – Махатмы. Выбранный Блаватской Совет Эзотерической школы состоял из самых влиятельных фигур Общества. Он часто конфликтовал с национальными советами и Верховным Советом Теософского Общества. Джадж предложил Анни распустить Совет Эзотерической школы и объявить себя и его Внешними Главами, сосредоточив всю власть в своих руках (с расчетом на то, что в конечном счете он останется один во главе Общества).
Олькотт, которому все это, естественно, не понравилось, тоже принял достаточно остроумное решение. Несколькими годами ранее Синнетт и Хьюм убедили Блаватскую в минуту слабости подписать ордер, назначающий президента. Олькотт, вскоре вернувшийся в Адьяр из своих путешествий, заставил ее аннулировать этот ордер. Возможно, это сомнительное происшествие и послужило основной причиной, по которой ЕПБ пришлось уехать из Индии. И теперь, после ее смерти, полковник не собирался слагать полномочия (а тем более передавать их Джаджу), несмотря на то что Учителя, по– видимому, были против него, поскольку стали появляться письма от Старших Братьев в поддержку Джаджа, который претендовал на прямой доступ к ним. Одна записка такого рода, скрепленная личной печатью Учителя Мории, даже появилась среди личных бумаг Анни. Б ней говорилось: "План Джаджа верен". Поначалу Анни приняла сторону Джаджа. Ее так впечатлили эти послания, что она совсем потеряла голову. 30 августа 1891 г., во время своей прощальной речи в Национальном Секулярном Обществе, миссис Безант в присутствии Олькотта объявила, что ЕПБ до сих пор передает письма с того света.