Таким образом, шанс на примирение был упущен, и это обидно. Ведь две соперницы могли бы прекрасно дополнить друг друга. Если Анна превосходила ЕПБ красотой, богатством и социальным положением, то Блаватская держала под контролем международную организацию. Однако разногласия были чересчур глубоки. Сама Анна определяла их как противостояние восточного оккультизма западной мистике, и в последующие годы этот конфликт породил немало расколов в Теософском Обществе. Если ЕПБ презрительно называла Кингсфорд "медиумом", то в книге Анны ее соперница представлена "оккультисткой" – а оккультисты стояли куда ниже на духовной ступени, соприкасаясь с высшим миром лишь опосредованно.
. Незадолго до своей смерти Анна Кингсфорд заявила, что ей снилась встреча с Блаватской в буддийском раю. Блаватская по‑ прежнему курила отвратительные сигареты, но ей пришлось просить об этом дозволения у покровителя Анны Гермеса (чье присутствие в буддийском раю не совсем понятно). Эта сцена весьма символична. Раскол между западной и восточной верой (прозвучавший интересным отголоском в разделении христианских церквей, которое произошло много веков назад) был первым, но далеко не последним бунтом в среде тех, кто чувствовал, что теософия слишком увлеклась Востоком, отойдя от христианства. Критики теософии считали это не признаком религиозного универсализма, а предательством родной веры ради чуждой.
На этом этапе Теософское Общество было достаточно сильным и собранным, чтобы справиться с кризисом, а ранняя смерть Анны в 1885 г. устранила опасность крупного конфликта. Однако серьезные доктринальные разногласия в Лондоне не шли ни в какое сравнение с трагикомедией, разыгравшейся в Адъяре. где обыкновенная экономка, занимавшаяся в штаб‑квартире хозяйством, внезапно оказалась сильным и куда более страшным врагом, чем блестящая аристократка Анна Кингсфорд.
|
|
Англичанка Эмма Каттинг познакомилась с Блаватской в Каире в 1872 г., когда Блаватская пыталась открыть спиритический центр, укомплектованный местными медиумами. Это предприятие потерпело неудачу, поскольку медиумов обвинили в шарлатанстве, и мисс Каттинг выручила свою новую приятельницу деньгами. Впоследствии Эмма сама попала в затруднительное положение, хотя вышла замуж за француза Алексиса Куломба и предприняла несколько попыток открыть гостиницы в разных странах. Эти попытки не увенчались успехом, и в 1879 г. Куломбы оказались на Цейлоне без гроша в кармане. Прочитав в газете сообщение о приезде Блаватской в Индию, они ухватились за эту соломинку. Мадам Куломб немедленно написала Блаватской, и та пригласила супругов к себе. Билеты до Бомбея им оплатил французский консул, видимо, стремившийся от них поскорее избавиться.
Позднее последователь Блаватской, доктор Франц Гартманн, описывал Эмму Куломб в своем злобном памфлете как "ужасную ведьму с морщинистым лицом, пронзительным взглядом и уродливым телом... Казалось, она считала долгом чести вмешиваться в личные дела других людей"[76], а ее супруга изображал "отвратительным на вид французом, похожим на помойный бак, к которому прицепили бороду. Один его глаз был стеклянным и пялился сквозь собеседника, сбивая его с толку, а второй окидывал вас с вежливым вниманием, окончательно сбивая с толку"[77].
|
|
Куломбы обосновались в штаб‑квартире Теософского Общества. Эмма стала бесплатно работать экономкой, а ее муж сделался подручным работником. Хотя сами супруги не участвовали в управлении Обществом, они были причастны ко многим делам. При этом мадам Куломб чувствовала себя униженной черной работой и покровительственным отношением бывшей подруги. Она была надменной, мстительной и сварливой женщиной, и вдобавок мелкой воровкой, не гнушавшейся красть деньги, выданные на ведение хозяйства. Алексис же был полностью под каблуком у свой злоязычной и тщеславной жены, компенсировавшей униженное положение тем, что на каждом шагу заявляла: если бы не ее преданность Блаватской, она давно уже разоблачила бы кое– какие странности, творившиеся в доме. Она не лгала: оценив ее незаменимую помощь при постановке сложных "феноменов", Блаватская необдуманно сделала Эмму доверенным лицом.
Это могло бы сойти с рук, если бы растущая ненависть Эммы не подогревалась мощными атаками со стороны других врагов. Общества христианских миссионеров в Мадрасе и на Цейлоне были в бешенстве от деятельности теософов и открытой неприязни Блаватской к иезуитам. Хотя христианство и не исключалось из синтеза теософской мудрости, явная склонность полковника к буддизму и равнодушие ЕПБ ко всем религиям, кроме собственного учения, были очевидным выпадом против имперской власти. Официальным вероисповеданием правящей власти в Индии было англиканство, но британское правительство не навязывало свою веру местным жителям. И это еще больше выводило из себя христианских миссионеров. Добившись за целое столетие весьма скромных успехов на субконтиненте (не шедших ни в какое сравнение с достижениями в Африке), они не собирались терпеть такого влиятельного соперника, как Теософское Общество. Ректор Христианского колледжа в Мадрасе, многие студенты которого неожиданно встали на сторону ЕПБ и Олькотта за их позицию по национальному вопросу, был особенно заинтересован в дискредитации теософии.
|
|
И как раз в это время по роковому стечению обстоятельств Лондонское Общество психических Исследований решило изучить теософские феномены в Адьяре. Основанное в 1882 г., оно приобрело авторитет, и в его рядах были Джон Рескин, лорд Теннисон, У.Э.Гладстон и Уильям Джеймс, а также некоторые теософы, в том числе – Эдвард Мэйтленд и Альфред Рассел Уоллес[78]. Эта организация, как и Теософское Общество, посвятило себя "объективному изучению оккультных явлений", однако Общество психических Исследований предпочитало исследовать загадочные феномены, а не производить их.
Перед своим отъездом ЕПБ подлила масла в огонь, поссорившись со своей экономкой. Как обычно, ссора была связана с деньгами. Эмма попыталась вытянуть деньги из многообещающего неофита – принца Ранджитсинджи, и это был далеко не первый подобный случай. Эмме уже давно строго– настрого запретили обращаться к членам Общества за деньгами. Находясь в Лондоне, ЕПБ узнала, что Эмма снова взялась за старое, и вместе с Олькоттом написала ей письмо, пригрозив наказанием. Это письмо лишь усилило ненависть экономки. Она захотела отомстить Блаватской за унижение и одновременно нажиться.
Условия были самые благоприятные: сама ЕПБ отсутствовала. Ситуация в Адьяре уже была к тому времени напряженной. Квартира Теософского Общества оставалась на попечении Совета управителей, в число которых входили Сент‑Джордж Лэйн Фокс (богатый энтузиаст, в прошлом – инженер‑электрик, выходец из богатой английской семьи) и Франц Хартманн – острый на язык врач‑немец, прежде живший в Америке. Хотя в Совет входило и несколько индийцев, европейцев было гораздо больше, и мадам Куломб решила сыграть на расовой неприязни. Владея ключами от комнаты своей хозяйки, она нашла способ шантажировать Гартманна и Лэйна Фокс, смертельно боявшихся скандала.
Сперва она заявила, что имеет в своем распоряжении компрометирующие письма от ЕПБ (многие из них были подписаны еще одним прозвищем Блаватской – "Меланхолическая Луна"). Адресованные Эмме, эти письма свидетельствовали, что ЕПБ намеренно инсценировала феномены, поручив своей экономке устраивать их и в ее отсутствие. Эмма помогала ей и в "мысленной передаче" писем, и в материализации блюдечек, и в организации "видений" Учителей.
Г‑жа Куломб поставила перед Гартманном и Лэйном Фоксом простой ультиматум: либо они дают ей деньги, либо она разоблачает мошенничество Блаватской. Когда теософы стали колебаться, Эмма предоставила новые доказательства. Она показала им, как ЕПБ с ее помощью изготовила куклу по прозвищу Кристофоло, насаженную на длинный бамбуковый шест, чтобы в полумраке выдавать ее за явление Учителя. Затем Эмма вывалила на головы теософов "мысленно переданные" письма из отверстий в потолке и объяснила, что ее супруг сделал раздвижные панели и потайные двери в комнату для демонстраций, чтобы Блаватская могла незаметно входить туда и подменять брошки, блюдца и другие предметы, фигурировавшие в ее материализациях.
Эта комната для демонстраций, где происходило множество теософских "чудес", примыкала к спальне ЕПБ и представляла собой своего рода шкаф с замком, куда имели доступ только сама Блаватская и ее экономка. Эмма утверждала, что из спальни в это "святилище" ведет потайная дверь. Выяснилось, что Блаватская устраивала весьма грубые трюки. В одном из компрометирующих писем рассказывается о том, как она одурачила некоего генерала, который остался в убеждении, что разбитое блюдце само собой восстановилось, находясь внутри шкафа. В действительности Эмма просто‑напросто заменила его целым, убрав осколки.
Совет управляющих поначалу сопротивлялся, угрожая Куломбам немедленным увольнением за клевету и шантаж. Однако их вера в феномены Блаватской разлетелась на тысячу кусков, подобно генеральскому блюдцу, когда они вошли в "святилище" для проверки. Один терсоф постучал по стенке шкафа со словами: "Смотрите – он же сплошной"[79]; и в ту же секунду средняя панель распахнулась, подтвердив слова Эммы. На следующий вечер члены Совета сожгли компрометирующий шкаф и вступили в переговоры с Куломбами.
Поначалу Гартманн предложил им свою долю акций в колорадских серебряных копях, намекнув, что супругам стоило бы лично отправиться в Америку и проконтролировать передачу пая. Куломбы благоразумно отказались от акций в пользу денег, но их обуяла жадность: они потребовали слишком большую сумму. Члены Совета управляющих обвинили их в вымогательстве – в конце концов, против Блаватской и так уже было выдвинуто немало обвинений, и новое уже не играло большой роли. Наконец, летом 1884 г. Эмма и Алексис Куломбы покинули Адьяр с пустыми руками, после того как Лэйн Фокс ударил Эмму кулаком на глазах у полицейского, который оштрафовал его за это на десять фунтов стерлингов.
Тем временем письма от Учителей и их посредников‑людей продолжали поступать. ЕПБ потеряла контроль над корреспонденцией между Братством и миром. Сначале Учитель Кут Хуми прислал Гартманну письмо с приказом не прогонять Куломбов. Затем Учитель Мория потребовал совершенно противоположного. Олькотт получил анонимное письмо, которое сперва было сочтено посланием к Эмме Куломб от Гартманна, обвинявшего Блаватскую в шарлатанстве, а затем оно оказалось подделкой, но кто ее прислал и с какой целью? Сама ЕПБ писала всем подряд (по крайней мере, некоторые ее адресаты были уверены, что письма исходят от нее), стараясь защититься от всех прошлых, настоящих и будущих обвинений. Но казалось, что все ее креатуры, как земные, так и божественные, вышли из‑под контроля.
Однако худшее было впереди, и снова источником неприятностей оказались письма. До поры до времени скандал не выходил за пределы адьярского штаба. Но все изменилось, когда Эмма, изгнанная из этого рая, продала подборку писем от ЕПБ злейшему врагу Блаватской – достопочтенному Паттерсону, ректору Христианского колледжа в Мадрасе и издателю журнала "Христианский колледж". Паттерсон, ненавидевший теософию за ее антихристианскую и антиевропейскую направленность, был готов воспользоваться любыми средствами, чтобы дискредитировать Общество. Удачно рассчитав время, он опубликовал первую порцию писем в сентябре 1884 г., то есть как раз в тот момент, когда Ричард Ходжсон из Лондонского Общества Психических Исследований должен был проверить обвинения, выдвинутые против теософов.
Блаватская и Олькотт все еще были в Лондоне, где улаживали скандал с Кингсфорд. Общество Психических исследований взяло у них интервью. В Адьяр они собирались возвратиться только в декабре 1884 г. Таким образом, у Ходжсона была масса свободного времени, чтобы опросить в Индии всех интересовавших его людей. Проблема Махатм его не интересовала. Его задача сводилась к исследованию феноменов, происходивших в адьярской штаб‑квартире: астральных колокольчиков, музыки сфер, движущихся предметов, "мысленно переданных" писем и т.п. Первоначальный отчет Ходжсона, опубликованный в конце года и в основном опиравшийся на показания супругов Куломб, естественно, оказался обвинительным. Все феномены были признаны в нем фальшивкой: либо сознательным мошенничеством и обманом со стороны ЕПБ, либо галлюцинациями и неправильным пониманием со стороны части очевидцев, в особенности Олькотта, которого Ходжсон назвал (в чуть более мягких выражениях) легковерным старым дураком. Разделяя мнение ЕПБ об Олькотте как о "мешке, полном тщеславия"[80], саму Блаватскую Ходжсон определил так: "Ее нельзя назвать ни глашатаем тайных ясновидцев, ни вульгарной авантюристкой; представляется, что она – самая образованная, остроумная и интересная обманщица, которую только знает история, так что ее имя заслуживает по этой причине быть переданным потомству"[81].
Но не столько это определение вывело Блаватскую из себя, сколько намек на то, что она за плату действовала в Индии в "русских интересах"[82]. Это совпадало с распространенным в британских правящих кругах по ее поводу подозрением, которое только подкреплялось ее умеренной, но все же неблагоразумной критикой колониального режима, откровенной поддержкой индийского национализма и постоянными заявлениями о том, что, несмотря на суровое обращение с политическими противниками, российское правительство значительно более либерально в национальной политике, чем британское. Когда Олькотт уговорил ее недвусмысленно выразить свою позицию, Блаватская написала Синнетгу и прочим письма, протестуя против обвинения в шпионаже и утверждая, что и в мыслях не имела ссориться с британским правительством. Однако подозрения против нее сохранились. Своей чудовищной кульминации они достигли, когда Эмма Куломб, укравшая страницу рукописи ЕПБ, написанную на непонятном языке, продала ее в мадрасский Христианский колледж, откуда этот текст передали в полицию Калькутты как предполагаемую шпионскую шифровку. Полиция изучала эту страницу несколько месяцев, но так ничего и не поняла. Неудивительно! – Ведь текст был написан на "сензаре" – тайном жреческом языке, который Блаватская якобы изучила под руководством Учителей.
Со временем Ходжсон отказался от обвинений ЕПБ в шпионаже, но его "Отчет" вызвал бурю гнева в Теософском Обществе. Все принялись винить друг друга. ЕПБ утверждала, что Эмма Куломб подделала ее письма, а Алексис Куломб изготовил вставные доски в шкафах, когда она была в Лондоне. Кроме того, она обвинила Гартманна во лжи и интриганстве и сообщила Синнетту, что не доверяет Олькотту. Олькотт упрекал свою приятельницу в неосторожности. Лэйн Фокс и Гартманн возложили всю вину за скандал на некомпетентность индийцев, входивших в Совет управляющих, а индийцы укоряли европейцев за недоверие к ним.
Суждение Ходжсона о ЕПБ вызвало неумолкающие споры в теософских кругах. Теософы указывали, что Ходжсон составил свой отчет в одиночку, что его методы сбора доказательств были более чем сомнительны, и говорили о его предвзятости, потому что он предпочел довериться единственному и в высшей степени ненадежному свидетелю (мадам Куломб), проигнорировав мнение всех других. Кроме того, они утверждали, что Общество Психических Исследований было изначально предубеждено против спиритуализма и психических феноменов. Однако во вступлении к своему "Отчету" Ходжсон благоразумно отметил: "Все мои предубеждения – недвусмысленно в пользу оккультизма и мадам Блаватской"[83].
Может быть, и заблуждаясь насчет личной позиции Ходжсона, теософы были правы, говоря об антагонизме между своей организацией и Обществом Психических Исследований. Последнее разделялось на три партии: одна группа симпатизировала спиритуализму, другая относилась к нему враждебно, а третья (самая немногочисленная) была настроена на полностью беспристрастное научное расследование. Лидировала враждебная к спиритуализму партия, состоявшая из кембриджских интеллектуалов. В их числе были президент Общества Психических Исследований – Генри Сиджвик (профессор философии в Кембридже) – и Фрэнк Подмоур, основатель Фабианского общества. Придерживаясь метода научного исследования, Ходжсон тем не менее принадлежал к партии проспиритуалистов и был огорчен разоблачением Блаватской. Позднее под влиянием американского медиума Леноры Пайпер он начал сам принимать духовные послания от возлюбленной своей юности. Он умер рано, в 1905 г., и стал первым исследователем психических явлений, в честь которого была названа университетская организация – Товарищество Психических Исследований имени Ходжсона в Гарварде.
ЕПБ так и не восстановила свою репутацию в англо‑индийских кругах после двойного удара, нанесенного Обществом Психических Исследований и журналом "Христианский колледж". Но этот скандал привлек на ее сторону еще больше индийцев, поскольку он лишний раз подчеркнул антагонизм между индийскими националистами и христианскими миссионерами, что, в свою очередь, было частью более крупного конфликта между колонизаторами и колонизованными. Блаватская твердо придерживалась проиндусской линии в Индии, точно так же, как Олькотт – пробуддистской линии на Цейлоне. Таким образом, любой выпад со стороны миссионерских обществ или западных организаций, наподобие Общества Психических Исследований, в глазах индийских сторонников оказывался клеветническим.
Вернувшись в Мадрас из Англии в декабре 1884 г., ЕПБ была принята местным населением с распростертыми объятиями. Среди ее сторонников оказалось множество студентов Христианского колледжа, взбунтовавшихся против ректора. Воодушевленная теплым приемом, Блаватская решила призвать своих врагов к ответу за клевету, но Олькотт придерживался другого мнения. Он прекрасно сознавал, что любой начатый ею судебный процесс превратится в суд над теософией и верхушкой Теософского Общества, и британское имперское правосудие будет не столь благосклонным, как националистски настроенные толпы. Созвав совет Общества, чтобы высказаться во всеуслышание, полковник подтолкнул их к решению запретить Блаватской подавать судебный иск, и ее общественный триумф обернулся личным поражением. Признав, наконец, что игра проиграна и что скрыть свое мошенничество даже от ближайших соратников невозможно, Блаватская оставила пост секретаря‑корреспондента и в марте 1885 г. уехала в Европу по решительному настоянию Олькотта. Так окончилось их личное тесное сотрудничество.
К этому времени ЕПБ уже сильно болела. В 1882 г. она писала миссис Синнетт: "Боюсь, скоро вам придется пожелать мне счастливого пути – на Небеса или в Ад... На сей раз можно не сомневаться – почечная болезнь Брайта; и вся моя кровь превратилась в воду, и язвы прорываются в самых неожиданных местах; кровь или что бы там ни было образует мешки, как у кенгуру, и прочие милые излишества, и et cetera... Я протяну еще год‑другой... но... могу откинуть копыта в любой момент..."[84]. К 1884 г. она называла себя "старым, морально и физически выжатым лимоном, годным разве для Старого Ника[85]ковыряться под ногтями..."[86]. Она жаловалась: "Я распадаюсь на кусочки; крошусь, как старый бисквит; и все, что я успею еще, – собрать и объединить все мои многословные фрагменты и, склеив их воедино, дотащить эту старую развалину до Парижа..."[87].
Ее болезненное состояние усугублялось гротескной тучностью до такой степени, что по временам ЕПБ вообще не могла передвигаться. На корабль в Мадрасе ее подняли в кресле с помощью веревок и ворота.
Подобно этому последнему индийскому эпизоду, большая часть жизни Блаватской была сплошной великолепной комедией, что зачастую подтверждает тон ее писем; но для тех, кто доверял ЕПБ, эта комедия влекла за собой трагические последствия. В 1886 г., когда Блаватская сравнительно неплохо жила в Германии, Олькотт получил письмо от Кут Хуми об одном из самых преданных теософов – Дамодаре К. Маваланкаре, молодом брамине, оставившем свою жену, чтобы стать рьяным защитником интересов Общества.
Весной 1885 г. Дамодар уехал из Индии на Тибет, чтобы лично разыскать Учителей в высоких горах Сиккима. Последние этапы этого путешествия он проделал в одиночестве. Согласно письму Кут Хуми, Дамодар достиг своей цели, несмотря на множество испытаний и страданий, и ему было позволено пройти инициацию, чтобы стать Адептом. В живых же его больше никто не видел, и даже когда был найден его труп, Олькотт предположил, что это была "майя", иллюзия, предназначенная для того, "чтобы создать впечатление, будто паломник погиб"[88].