— Санек, что за дела?
— Ты о чем?
— О толпе страждущих под окнами твоей квартиры.
— Володь, ну понимаешь, такое дело... Я только одному важному человеку вчера сказал, что видел тебя и что ты здорово похудел, ну он и пристал... А у меня от него много чего зависит...
— А ты не мог вначале позвонить мне?
— Я пытался, но ты не подходил к телефону. Я даже думать не хочу о том, чем вы с Эльгой занимались...
— Не волнуйся, квартиру не разнесли. Но внизу твой приятель не один, их целая банда.
— Ой, этого я не знаю... Наверное, он растрепал... Кроме него я только приятелю брякнул, что ты теперь Никола‑чудотворец. Я же теперь как указку проглотил, гвардеец, впервые за двадцать лет прямой, высокий и спина не болит! А все с одной фразы...
— Понятно, что меня ждет, — апостол Соловьев начинает прием страждущих.
— Володь, ты их в квартиру не пускай, а то заорут...
— Могут! Будет тебе урок!
— Не серчай!
Эльга поставила чай и успела отыскать в Сашкином холодильнике подобие еды.
— Яичницу будешь?
— Нет, обойдусь по‑ленински, кипяточком... Впрочем, в последнее время в лучших домах Москвы принято полоскать в горячей воде пакетики туалетной бумаги и считать такой напиток чаем...
— Не дождешься, я заварила свежий рассыпной.
Молодец! Итак, на повестке дня вопрос, что будем делать со страждущими, где и как вести прием. О деньгах не говорю. У нас, у святых, принято все делать бесплатно и принимать благодарность подножным кормом.
Звонок в дверь.
Я не без достоинства, думая, какие слова сказать первому посетителю, ведь они останутся в легенде, подошел к кучке одежды, выудил брюки и рубашку.
Посетитель вел себя терпеливо и больше не трезвонил.
Придав себе подобающий вид, все еще думая над историческими словами, я открыл дверь. И увидел невысокого человечка в теплой куртке и кепке с логотипом «Майкрософта». Шмыгнув носом, он протянул желтый пакет.
|
|
— Владимир Рудольфович, извините за беспокойство, вам просили срочно передать из центрального офиса. Простите за вторжение, но вы к телефону не подходили.
— А как вы узнали, где я? — В голове зазвучал довольный смешок братца Билла.
— Адрес был на имейле от Билла Гейтса.
— Спасибо. Я вам что‑нибудь должен?
— Ой, что вы, нет, конечно! Если можно, автограф. Я вас каждое утро по радио слушал, а теперь вас почему‑то нет. Вы в отпуске?
— Скорее в командировке. На чем писать? Парень достал ручку и блокнот — конечно, все причиндалы были в летающих окнах.
— Как тебя зовут?
— Автандил.
— Грузин?
— Грек, из Абхазии, давно в Москве, лет двадцать... Не помню, когда дома был. Да и где теперь дом? Во время войны растащили...
Мне захотелось сделать для парня что‑нибудь хорошее, просто так — в его словах сквозило настоящее чувство.
— У тебя есть заветное желание?
— У меня есть боль. У дочки с рождения полиомиелит. Но здесь только чудо поможет...
Я закрыл глаза и представил, себе их маленькую съемную квартиру, статную, повыше ростом, чем Автандил, грузинку и маленькую девочку, скрюченную недугом. Я поднял руки вверх, хотя этого и не требовалось, достаточно подумать о ней и захотеть помочь.
Девочка улыбнулась и от непривычности мышечных ощущений неловко опустилась на пол. Мать не спеша повернулась к ней и увидела происшедшие изменения. Суставы не выпирали неестественными гранями, девочка сама встала на ноги и неуверенно, но вполне нормально пошла. Мать радостно вскрикнула и бросилась к ней, обняла, поцеловала и стала ощупывать, не веря глазам.
|
|
— Автандил, у вас все будет хорошо.
Я взял ручку и именно эту фразу написал в блокноте. Подписался.
Автандил поблагодарил и собрался уже уходить, когда зазвенел его мобильный. Он взял трубку и некоторое время слушал. Потом молча упал на колени и, схватив мою руку, поцеловал.
Я положил руку на голову Автандила и повторил:
— Все будет хорошо, береги их.
Когда Автандил ушел, я вернулся на кухню, где меня ждала Эльга.
— Кто это был?
— Посыльный. — Я положил пакет на стол.
— Не открывай, если можешь. Хотя нет, что будет, то и будет. Это твоя судьба, и ты должен следовать ей. А я стану тебя ждать и думать о нас.
Чего лукавить, я мог и не открывать пакет. Не было сомнения, что я подзадержался. В последнее время больше двух ночей на одном месте проводить не удавалось.
Не умею вскрывать здоровые заклеенные хранилища бумажных листков. Не получается поддевать ногтем соответствующую полоску или особо хитрым образом вжикать чем‑нибудь твердым по краю конверта, предварительно плотно прижав его к плоской поверхности...
Признаюсь — и в супермаркетах не могу разобраться с пластиковыми пакетиками. Весь магазин стекается смотреть шоу одинокого идиота, дующего, мнущего, теребящего пластиковые ловушки со всех сторон. Должно быть, не хватает гена, отвечающего за подобные действия. И среди пластиковых пакетиков я известен как Вовка Потрошитель. Если бы Эльга увидела меня за такими упражнениями до нашей ночи, боюсь, у меня не осталось бы шансов с ней познакомиться.
|
|
Да и шнурки я завязываю... Но этой тайной я поделюсь не сейчас...
Итак. Намучавшись с конвертом, я невероятным образом заставил‑таки его разжать уголок губ. Моментально погрузил палец в образовавшуюся щель и не без злорадства разухабисто завершил дело.
Внутри оказалась распечатка имейла от Билла.
«Дорогой Владимир, рад, что ты прекрасно проводишь время. У нас назначена аудиенция у Теда Тернера в его лондонском офисе в три утра, постарайся не опаздывать. Если вдруг захочешь воспользоваться корпоративным самолетом, он будет ждать тебя с 13.00 по Москве в „Шереметьево“. Контактный телефон ответственного за перелет 7772352, Вагиз. И подходи к своему телефону.
С братской любовью,
Билл».
Делать нечего. Я включил звонок.
Эльга была права, ей предстоит ждать. Только ждать чего? Ответа нет. Некоторые ждали, ждали, следом ходили... И в награду получили возможность снять с креста, омыть и оплакать. Правда, им же досталась честь и обнаружить пустую пещеру. Но у апостолов вознесение в списке подвигов не обозначено. Так что моим поклонницам на пустую пещерку рассчитывать не приходится. Это, конечно, в случае неудачного сценария, скажем так, экстраполяции по прецеденту. А если верить Даниилу, то все будет в полном порядке. Только детали этого порядка мне неведомы.
— Эльга, мне надо лететь в Лондон.
— Сейчас?
— Да, встреча сегодня вечером, точнее, ночью.
— Когда вернешься?
— Не знаю. Совсем. Но к телефону подходить буду.
— Прости, с языка сорвалось. Дурацкий вопрос. Конечно не знаешь. Я буду ждать звонка, запиши мой номер — 2349867.
Пора. Дорога долгая, утро длинное, и сборы надо начинать с душа.
Побрился, расфуфырился, приоделся. Красавец. Надежда России готова к выполнению исторической миссии. Точнее, готов, но уж тогда не надежда, а надежд.
Не умею прощаться. Никогда не умел. Хочется сказать что‑то очень важное, чтобы оставить о себе память на века. Но если не сумел до этого, то почему решил, что справишься напоследок? Чушь, наследие дурных романов и старых советских фильмов.
— Присядем на дорожку.
— Давай.
Закрыли глаза. Помолчали.
— С ключами разберешься?
— Разберусь.
Дверь, лифт, прихожая, улица.
Глава тридцать первая
Попал...
Очередь страждущих, образовавшаяся после Сашкиных вербальных ляпов, никуда не делась. Она прибывала и грозила осложнениями в перемещении транспортных средств, следующих по Чистому переулку в обоих направлениях. Вот молодец, хорошо сказал, могу устраиваться в пресс‑службу ГАИ.
Увидев меня, граждане прекратили воркование и насторожились. Я остановился, многие лица показались знакомыми. Чему удивляться, московская публика тусуется в одних местах.
— Ну‑с, — практически как доктор Чехов начал я, — чем могу помочь?
Первый стоявший в очереди, толстяк, откашлялся и виновато посмотрел на меня:
— Может быть, мы где‑нибудь побеседуем? Я ответил и ему, и всем:
— У меня кабинета нет, я ведь частной практикой не занимаюсь. Давайте поднимемся вверх по Пречистенке. В скверике у ресторана я присяду на лавочку, а вы будете по очереди подсаживаться. Должен сразу извиниться — времени немного.
Во главе небольшой демонстрации я устремился вверх, чувствуя себя Данко. Но в вытянутой руке у меня было не собственное сердце, а зажатый мобильник, который, воспользовавшись случаем, принялся надрывно звенеть.
— Да.
— Владимир, здравствуйте, это Коля Пивненко. У нас через минуту прямое включение, расскажите о пашем визите к президенту, а то сегодня это во всех газетах. Наша звезда, и на родном радио об этом не сказать было бы неправильно. Так что давайте хоть по телефону.
— Готов.
— Вы в эфире.
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Вчера состоялась моя встреча с президентом Российской Федерации, в ходе которой мы доверительно говорили на многие темы, касающиеся внутренней политики и планов развития страны. Встреча инициирована президентом и продолжалась около двух часов. Специально для «Серебряного дождя» Владимир Соловьев.
Я решил, что не надо цитировать президента, особенно в той части, где речь шла о спасении России. Не всем может понравиться упование на чудо как вектор государственной политики.
Пришли. Скверик, расчищенные дорожки, пара скамеечек, изумленные лица охранников ближайшего ресторана. Нечасто им приходится наблюдать толпу, в параллель с которой движется эскорт машин с флажками на номерах. Поинтересоваться, что происходит, ни у кого из них желания не оказалось.
Толстяк протянул газету. Поблагодарив, я уселся на нее и приготовился слушать.
— Излагайте.
— Мне надо похудеть.
— Зачем?
— Ну это очень личное. Я полюбил одну женщину, она ждет от меня ребенка. Я с таким весом не жилец, а мне вдруг страшно захотелось увидеть, как ребенок будет расти! Надеюсь, вы меня понимаете?
— Понимаю. А почему именно я? Есть диеты, лекарства, клиники...
— Я перепробовал все. Могу сам написать книгу. Ничего не помогает.
Я задумался и затих. Мне было жалко толстяка, но в то же время я четко осознал, что помочь всем вокруг не смогу. Единой мыслью не обойдешься. Не хватает какого‑то непреложного условия. Давайте посчитаем...
Думать необходимо в высшей степени конкретно. Попытаться увидеть или почувствовать человека, которому хочешь помочь, проникнуться им — это требует времени. Ну, скажем, минуту на человека. С учетом входа‑выхода, скажем, две. Умножаем пять миллиардов на две минуты, получаем десять миллиардов минут. Ну, не будем выходить за рамки собственной юрисдикции и займемся только Россией. Сто пятьдесят миллионов — да на две минуты... Триста миллионов минут, или пять миллионов часов, или двести восемь тысяч триста тридцать три и тридцать три сотых дня, или почти пятьсот семьдесят один год. И ведь при этом россияне будут размножаться. Конечно, естественная убыль населения...
Хорошо... Допустим, помощь каждому займет две минуты. А сколько времени продлится судебное разбирательство прегрешений? Может, время остановится?.. Или что‑нибудь еще, столь же трогательно ненаучное... Но даже если предположить, что я смогу нереально ускориться, если начну мыслить со сверхсветовыми скоростями — забудем ограничения Эйнштейна, — то гражданам предстоит выстраиваться в очередь еще лет пятьсот... Поневоле задумаешься о справедливости соображений кремлевских деятелей относительно длительности процедуры Страшного суда.
Повезло найти работенку на пару тысячелетий! Оно и неплохо. Сколько же прекрасных ночей с Эльгой!..
— Владимир, если надо заплатить, вы скажите! Мое молчание было воспринято толстяком по‑своему. Я не обиделся, а огорчился.
Посмотрел толстяку прямо в глаза и спросил:
— Вы в Бога верите?
— Да, наверное, хотя в церковь хожу нечасто. Вернее, редко.
— Я вас не для галочки спрашиваю. Загляните в себя, вы в Бога верите? Если да, то я вам смогу помочь, а если нет, вы не по адресу.
Толстяк задумался, тяжело вздохнул и ответил:
— Не знаю... Врать не могу... Но я очень люблю ее и ребенка, которого она скоро родит, и очень хочу поверить...
— Похудеете. Все будет хорошо. Идите к ним. Толстяк побрел в сторону водителя, было видно,
что он сконфужен. Продолжая идти, он принялся поддергивать спускавшиеся брюки. Потом почувствовал, как обвисла одежда. Под дубленкой образовалось слишком много пространства.
К машине он подошел совсем другим человеком, щеки уплотнились, второй подбородок исчез, появились скулы и даже намек на шею.
Он повернулся в мою сторону и крикнул:
— Спасибо!
Продолжать в таком темпе невозможно: скорость сотворения чудес ни за что не превзойдет скорости роста толпы страждущих. А я превращусь в действующий мемориал себе — «Владимир, творящий чудеса». Пройдохи начнут торговать местами в очереди, а проживающие рядом москвичи завалят мэрию требованиями освободить скверик от сектантов. А мне еще и в Лондоне не мешало бы оказаться. Куда позвонить?
Я набрал телефон, указанный Биллом в имейле, и попросил приятного юношу на том конце провода (впрочем, провода‑то нет, у обоих сотовые) прислать за мной машину и подготовить самолет. Он пообещал, что меня подберут минут через двадцать.
— Где именно на Пречистенке вы находитесь?
— В скверике, не доезжая Чистого переулка. Там увидите толпу страждущих, все будут смотреть в одном направлении. Посмотрите туда же и увидите меня.
Ну а теперь, товарищ апостол, извольте творить чудеса во имя Его. Тот факт, что после ночи, проведенной с Эльгой, я не потерял дарованных способностей, грел душу. Может, все и не так плохо.
Я посмотрел на перстень, и он отозвался мерцающим светом, проступила сияющая надпись «Приидет царствие Мое». Подумал о Данииле, и сердце наполнилось миром. Почувствовал, что мне Его не хватает. Я по Нему соскучился, как скучают по очень близкому и любимому родственнику. Я не ощущал себя нашкодившим ребенком. Наоборот, хотелось поделиться с Даниилом радостью от встречи с Эльгой.
Он поймет. Я вспомнил ощущение абсолютной любви, которое заполнило меня при первой встрече в Детройте, и успокоился.
Я обратился к Нему, к Альфе и Омеге, и Он был и есть здесь и сейчас со мной и для меня.
Толпа притихла и ожидала своей участи. Удивительно, как среди себе подобных добропорядочные граждане превращаются в частицы целого, отличного I по свойствам от каждого из них. Дыхание толпы ближе к звериному. Невозможно предсказать изменение ее настроения. Не милые добрые обыватели кричали «РАСПНИ ЕГО!», и не они же пели ЕМУ ОСАННУ при въезде в Иерусалим... Всё толпа, причем та же толпа. Я почувствовал, как пульсирует ее настроение, не ведая, где ее прорвет в крик. Подняв руки, повернулся к ней лицом и сказал киношным низким голосом с гулом басов, заставляющим танцевать канализационные люки. Голосом, которого ждут от фильмов про чертовщину и который привлекает внимание и парализует волю. (Дети, не пробуйте повторить самостоятельно дома. А впрочем, попробуйте, все равно не получится, а сорванные связки— прекрасное оправдание внеочередных каникул.)
Я обратился к страждущим:
— Расступитесь! Образуйте коридор! Повернитесь лицом ко мне, чтобы я мог видеть каждого! Поднимите руки вверх! Раскройте ладони и направьте их на меня! Подумайте о вашей просьбе! Но учтите, что зло, замышляемое вами, обратится на вас! Думайте о том, чего желаете!
Несколько граждан отошли в сторонку.
Для красоты сцены не хватало природных катаклизмов. Оползни, землетрясения, извержения вулканов пришлись бы в самый раз, но скромность не позволяла использовать столь яркие краски. Ладно, ограничимся порывами ветра и круговертью свинцовых туч.
Над Пречистенкой вопреки зиме раскинулся грозовой фронт и устроил игру в салочки между небесными дельфинами, чьи черные спины изгибались причудливыми мазками Эль Греко, загораясь всполохами зарниц при смене водящего.
Граждане, оторопев, вытянулись в две шеренги, подняли руки вверх и неотрывно смотрели на меня.
Я закрыл глаза и обратился к просящим в нижнем регистре органа Домского собора:
— Имеющий уши да услышит! Идет царствие Его! Только в вере обрящете спасение! Думайте о Нем и Его просите помочь вам! Просите истово, с чистым сердцем, как дети! Откройтесь Ему!
Мои ладони стали покалывать иголочки, и я услышал просьбы людей. Услышал — это не точно. Я увидел их мольбы в разных цветах и с разной четкостью. Они напоминали стрелы разноцветного стекла, каждая в своем цвете и чистоте. Искренние светились прозрачностью и вызывали в душе сострадание. Я чувствовал, с каким трудом дается многим душевное усилие, но в результате стрелы из их просьб очищались от мутных вкраплений и начинали звенеть чистотой, так что не заметить их и оставить без внимания не представлялось возможным.
Не скажу, что смог разобрать каждую просьбу, да от меня этого и не требовалось... Вдруг ощутил, как поток хрустальных разноцветных стрел отразился от моих раскрытых ладоней и устремился вверх, разорван круговерть свинцовых дельфинов. Показался лоскуток ярко‑голубого неба. Он разрастался с неимоверной скоростью. Через мгновение ничто не напоминало о локальном природном катаклизме.
Я опустил руки. Притихшая толпа смотрела на меня с испугом.
— Ступайте с Богом.
Завороженные, не спеша, они стали расходиться, лишенные сил, но ощущающие причастность к чуду, к чему‑то, что абсолютно не вписывается в традиционные и понятные схемы.
— Простите, Владимир, пора бы ехать, а то опоздаем в Лондон.
Я обернулся и увидел парня, явно водителя, в куртке с летящими окнами на груди.
— Легко нашли?
— Да уж, было сложно заблудиться. Еще и маяк на подъезде к цели... Здорово у вас получилось, прямо Копперфилд!
— Нет, дружочек, Копперфилд отдыхает. Поехали, Лондон подождет, а вот Тед с Биллом обидятся.
Глава тридцать вторая
Положение обязывает, апостол — так и слова пророческие.
Тед действительно обиделся. Мы опоздали всего минут на двадцать, и то из‑за пробок в Лондоне и невыносимо долгой процедуры оформления гостей в офисе Си‑эн‑эн, где нам назначили встречу.
— Почти вовремя.
Хозяин офиса не встал из‑за стола и не вышел навстречу. Он как сидел, так и продолжал сидеть в мягком кресле с высокой спинкой, демонстративно задрав на стол ноги в дорогих ковбойских сапогах. Как в телепостановке таллинской студии советских времен о жизни в капиталистическом аду. Не хватало стетсона и пары кольтов.
Моветон. Тед знал, что мы задерживаемся, — позвонили из аэропорта и предупредили.
А все, что происходило в офисе Си‑эн‑эн... Тоже спектакль — сверка фотографий с оригиналом и долгое изучение удостоверений личности, бесконечное путешествие по закоулкам и лесенкам, наконец допуск в святая святых — кабинет отца‑основателя, и то через боковую дверь, минуя секретарей.
— Тед, брось свои штучки! — завелся Билл. — Мы летели с разных концов света, чтобы встретить та кой прием? Извини, лучше сразу уйдем и не будем тратить твое драгоценное время. Пошли, Владимир! Хорошо, что ты назначил встречу в Лондоне: зайдем к ребятам на Би‑би‑си и в «Скай Ньюс»... Это же «Скай» в прошлом году надрал тебе задницу, обогнав как новостной канал твой дряхлеющий либерально милитаристский отстойник?
Не пой мне песен, что ты уже ничего не решаешь и канал живет своей жизнью... Во‑первых, это не жизнь, а во‑вторых, ты все еще кое‑что можешь. Например, устроить дегенеративный прием, считая, что поставишь нас в положение виноватых и сможешь диктовать условия.
Очнись, ковбой, — это тебе не Дикси и на календаре уже давно другое столетие! И ноги со стола убери! В России да и у нас это считается невежливым.
— Билл, что с тобой, успокойся! Может, я и погорячился! Но ты не прав! Посмотри на цифры! Все в порядке! И что ты сразу угрожаешь, разве так можно вести дела? Мы ведь оба патриоты‑американцы...
Теперь Тед сидел по‑человечески и выглядел весьма настороженным.
— Тед!
— Ну хорошо, скажем так, мы на пути к оздоровлению. Ты ведь знаешь, наше кредо — эксклюзивный материал, первые с места события. Будет еще один конфликт, и мы опять поднимемся. А нынешние политики не умеют поднимать рейтинги мирными способами.
— Нет, дорогой друг, не подниметесь. Конфликт если и будет, то в арабском мире, а с «Аль‑Джазирой» вам не тягаться. Они не коллекционируют политкорректных либеральных уродов со всего мира в роли ведущих и не считают фаном делать ставки на то, когда Ларри Кинг опять забудет, кто у него в гостях.
— Ну вот, опять руки выкручиваешь... И чего ты к старику привязался? Зачем ему помнить, все напишут на телесуфлере...
— Успокоил!
— Стоп! В общих чертах твое отношение к нам понятно. Так зачем вы здесь?
Настроение Теда вновь поменялось. Прищуренный глаз зажегся злобным огоньком, и на дубленом лице шкипера знаменитые седые усики вытянулись в линию.
— Сначала извинись за прием, потом скажи секретарю, чтобы сварили кофе, и угости нас с приятелем настоящей гаваной. За это я в третий раз за последние дни повторю, что мы дадим тебе эксклюзив на такой материал, что до конца света его никто и никогда не переплюнет. К тому же материал с потенциальным развитием в сериал, от которого не сможет оторваться весь мир. Но если ты не готов и теперь сказать «да», то мы, пожалуй, пойдем по заранее объявленным адресам, где нам не будут демонстрировать подметки игуановых сапог и давить на патриотические чувства.
Что‑то Билл разошелся, как‑то он совсем Теда зачморил. Не передавить бы. Хотя, видно, там своя история отношений и борьба с личными тараканами. И что ему Ларри Кинг? Наверное, в интервью прижал? И правильно сделал. Разве можно такого сноба, да еще и самого богатого в мире, — и не укусить?
— Хм, сноба, дорогой брат, но не жеребца, — мыс ленно ответил мне Билл и хитро подмигнул.
Забыл, что мы оба умеем читать мысли. А насчет жеребца, Билл... Не завидуй чужому счастью. У тебя и со своим все в порядке.
Как там сейчас Эльга?..
Тед нажал кнопку на столе, и в кабинет, напоминающий размерами футбольное поле, вошла секретарша, неотличимая от Джейн Фонды в молодые годы.
— Хелен, два кофе. — Тед посмотрел на меня.
— Владимир, — сказал я. — Пока вы миловались, у меня не было возможности представиться. Я буду капуччино на декафе. Диета.
Билл расхохотался, наблюдая ошалелое выражение на лице Теда.
— А мне эспрессо.
Тед встал и, не спуская с нас глаз, дошел до хью‑мидора размером с книжный шкаф. Достал коробку сигар и вернулся на место.
— Дожил! Молодые нахалы в моем кабинете раскручивают на сигары, подаренные мне Фиделем в 1960 году. О времена, о нравы!
Мы с Биллом совершили священнодействие с сигарами, отрубив гильотиной торпедный кончик, размяли табачные листья, ощущая их упругость, и, разогрев на огне длинной спички безупречную табачную плоть, воскурили древним индийским богам фимиам, облагороженный усердием испанских монахов, подаривших миру традицию сигарокурения.
— Хороши!
— Ну‑с к делу, молодые вымогатели.
— Господин Тернер, вы в Бога верите? — начал я. — Перед тем как вы дадите политически корректный либеральный ответ, я хотел бы заметить, что он не играет никакой роли. Спрашиваю исключительно с целью оценки времени, которое нам надо потратить на объяснение наших позиций.
— В воскресную школу ходил и библейскую чушь читал. Если хотите раскрутить какого‑нибудь очередного проповедника, вы точно ошиблись дверью и вам нужны мои конкуренты.
Понятно. То есть в общих чертах вы знакомы с проблематикой. К делу. Вы не верите, а мы с господином Гейтсом на другой стороне баррикад. Предположим, мы в прямом эфире проводим некое действо, одинаково важное как для таких, как вы, так и для таких, как мы. Причем мы сперва разогреваем, ставим задачу, проводим подготовительные мероприятия, ну а после в прямом эфире подводим итог, раз и навсегда дающий точный ответ на поставленный вопрос.
— Интересно, хотя и не вполне понятно. Зрителю нужны манки, тело Христово, Туринская плащаница... Все то, о чем мы с Биллом говорили.
— Вот это я вам обещаю.
— Вы, русские, начитаетесь Толстого с Достоевским и ни слова в простоте сказать не можете! Излагай! Что там за кролик в цилиндре?..
Глава тридцать третья
Я начал историю с Детройта и изложил до последнего момента, стыдливо не упоминая личных деталей, но подробно останавливаясь на чудесах. По мере рассказа я ощущал, как менялось настроение Теда— от скептически‑раздраженного до крайне заинтересованного.
В голове Теда вертелись обрывки мыслей, от откровенно подростковых — как‑то: «Знают ли они о нас с Хелен?» — до таких же подростковых: «А я его сейчас проверю...»
Мне не хотелось прерываться на детские фокусы, по это имело смысл для пущей убедительности.
— Дорогой господин Тернер, отвечу по порядку. Я знаю, что у вас служебный роман. Мне не составит труда угадать, какое число вы задумали. Отныне вам виагра не понадобится, У вас в кошельке двести сорок шесть фунтов и четыре кредитные карты. Ну и, конечно, приз за глупость получает идиотический вопрос о моей интимной связи с Биллом, который я отношу на счет ваших подсознательных комплексов...
Билл ухмыльнулся и добавил:
— Все же одна мысль правильная — рейтинг будет сумасшедшим и стоимость рекламной минуты побьет мыслимые рекорды. И ты снова попадешь в историю.
Тед засмущался. Но ненадолго.
— Предположим, такие мелочи умели проделывать и до вас. Но отрицать не буду, деньгами пахнет. Так что давайте начистоту. Сколько вы хотите за историю? Учтите, мне нужен эксклюзив: проверка ДНК этого парня и образцов с плащаницы — только у меня в прямом эфире с авторитетным заключением нобелевских лауреатов в этой области, драка попов — у меня, появление вашего парня — у меня в шоу Ларри Кинга, и освещение событий — тоже мой эксклюзив. Много денег даже не просите. Как у вас сказано — Богу Богово, а Теду Тедово.
И он радостно засмеялся собственной шутке, на мой взгляд примитивной. Билл проговорил:
— Денег попрошу ровно десятину. Ты сам сказал — Богу Богово.
— Стоп, Билл. Вот этого я понять не могу. Мы же говорили и в Атланте... Ладно если бы это сказал русский, они все немного не в себе, но ты‑то серьезный предприниматель. Какую десятину, чего десятину — прибыли, рекламных поступлений? Что за детский лепет? Может, русский тебя шантажирует? Или ты попал в секту? Или Сиэтл стал слишком близок к Калифорнии, там у каждого второго охламона своя религия...
Очнись! Хочешь, вызову охрану и психиатра? Может, ты вовсе не Гейтс, а его имперсонификатор?! А, понял! Это какой‑то дурацкий розыгрыш, нас покажут в «Самых смешных людях Америки»!
— Прекрати истерику! Ты прекрасно знаешь, что на нас нет камер. Твоя охрана изучала даже подошвы ботинок. В одном ты прав, я не тот, каким ты меня знал. Чего ты с нами торгуешься?
Понимаю, поверить в услышанное тяжело. Но раскинь ковбоистыми мозгами, как я могу зарабатывать деньги на Благой Вести о Его приходе? Апостол Павел, торгующий щепками от креста распятия, Мария, предлагающая по разумной цене плащаницу... Согласись, даже для такого циника, как ты, это было бы слишком...
— Так вот в чем дело! Вы — апостолы! Ну конечно, ты всегда был немного не в себе... Сначала книги с претензией на пророчества — легкая форма мании величия... Теперь диагноз тот же, зато стадия сложнее.
Дружище, большие деньги всегда ищут оправдание в мессианской идее. Иначе очень сложно жить — с осознанием, что много миллионов маленьких человечков оказались отделены от собственных денег в результате не очень праведных действий. Можем сколь угодно долго объяснять, что взамен они получили гениальный продукт, открывающий окно (прости за каламбур) в новую эру, или что это плата за свободу и спасение национальной экономики, как это придумали русские мальчики...
Мы‑то знаем — это чушь. Цена совсем другая. И ту же свободу, как и твое прогрессивное будущее, можно было получить за совсем другие деньги. Но благодаря продажности и глупости ключевых игроков вечные схемы работают. Дай им немного — и ты единственный поставщик программного продукта.
А почему, собственно, все компьютеры должны поставляться только с твоей операционной системой? Это примерно как заставить все автомобильные компании ставить двигатели только от одного производителя. Нет, это неточное сравнение... Лучше по‑другому. Пусть все заправляются исключительно бензином «Шелл» и пользуются исключительно его маслами...
Здорово, заметь, не сформулировать правила и позволить в их рамках свободно конкурировать производителям, а взять — и задавить их всех на корню. Билл, ты придумал схему, по которой пошли русские парни. Только они усовершенствовали ее, придумали еще смешнее — подмазать чиновника или взять его в долю, если он не понимает намеков, то застрелить... И заграбастать российские недра. Дальше — и новый рынок, и полное отсутствие конкуренции.