Гудков, стоя рядом, посмеиваясь произведенным на меня эффектом. Прошло столько лет! Совсем не изменился десантник – гусарского склада, энергичный, стремительный. Из разговора с Владимиром я узнал, что он руководил администрацией Центрального района города Гомеля. Удивляться не приходилось: целеустремленность, желание работать на результат у Владимира были всегда. Он избирался депутатом Палаты представителей Национального собрания Республики Беларусь, занимал другие ответственные должности в государственных структурах. Не сомневаюсь, что вскоре мы услышим о нем, как о политике, формирующем внутреннюю и внешнюю деятельность белорусского государства. Успехов и процветания, Володя!..
А пока мы лежали с Дервенковым в пыльной палатке медицинского батальона, отбиваясь от скопления назойливых мух. Он скрипел зубами, сдерживая боль ранения. Мне становилось лучше, я уже передвигался по палатке, выходил наружу подышать вечерней прохладой уходящего дня. После раскаленного зноя было приятно, сидя на лавочке, перечитывать письма жены, родных, друзей. Приходили меня навещать офицеры роты, мой неугомонный личный состав. По всему, дело шло на поправку, хотелось быстрее в роту, к друзьям.
Дивизия вела затяжные боевые действия, в медицинский батальон по нескольку раз в день поступали убитые, раненые. Лежать на кровати не было сил: с я чувствовал себя лучше, уверенней, хотелось быстрее вернуться в строй, к ребятам, дни и ночи проводившим в горах. Через врача я то и дело зондировал обстановку о выписке. Однажды, взвесившись на весах, я не поверил, что похудел на двенадцать килограмм. Получалось, что при моем среднем весе в семьдесят или чуточку больше, я сдал основательно. Но аппетит постепенно восстанавливался, впервые за несколько недель появилось желание кушать. Тем не менее, я понимал – какой из меня вояка в таком состоянии? Генерал Вербицкий, в одной из последних бесед, обмолвился:
|
|
– Ты парень сильный, основное выдержал.
Я с удивлением смотрел на главного терапевта Вооруженных Сил страны.
– Что вы имеете в виду, товарищ генерал?
– То и имею в виду, что выжил и идешь на поправку. Этого мало?
–?
– Тебе, сынок, помогло то, что ты не курил и организм задействовал внутренний резерв. Вот и вытянул…
– Что? Опасно было?
Человек, спасший мне жизнь, улыбнулся.
– Теперь уже нет. Помогли лекарства от лихорадки, которые я прихватил из Москвы. Они сыграли важную роль в твоем лечении.
– Спасибо, товарищ, генерал.
– Ладно, поправляйся, лейтенант, но помни: язвы на легком будут рассасываться долго, каждый месяц делаешь контрольный снимок в медсанбате. После выписки полгода не делать нагрузку на легкие. Понятно?
– Так точно, товарищ генерал, еще раз спасибо.
Генерал, пожав мне руку, попрощался с ранеными и вышел из палатки. Больные, как мы официально назывались, периодически менялись: одни поступали, других отправляли в Союз. Постоянным в раскаленной от солнца палатке оставались только крики, стоны и боль метавшихся на кроватях хирургических больных.
Однажды около полудня к соседней палатке подъехало с аэродрома несколько машин. Началась очередная разгрузка погибших, которых эвакуировали из районов боевых действий на вертолетах. Перегрузив тела убитых в машины, их доставляли в медсанбат для подготовки к отправке в Союз. В этот раз перед палатками в один ряд выложили восемнадцать тел погибших парней. В основном это были десантники в комбинезонах. Особенность покроя наших десантных комбинезонов затрудняла высвобождать тела погибших. Кто-то из медсанбатовских офицеров попросил:
|
|
– Ребята, может быть, кто поможет снять комбинезоны с убитых.
Ближе ко мне лежало тело молодого солдата лет девятнадцати, покрытое грязью и пылью, на груди у него растеклось бурое пятно засохшей крови. Выдернув из ножен штык-нож у стоявшего рядом бойца, я распорол комбинезон погибшего по окружности пояса. Стянув с него нижнюю часть комбеза, как снимают штаны с беспомощного человека, я распорол рукава и освободил его руку. Перевернув тело на бок, освободил другую. Стянул тельняшку, пропитанную кровью, трусы. В средине худенькой груди хорошо было видно входное отверстие пули – небольшое с запекшейся кровью. Выходного отверстия не было – слепое пулевое ранение не совместимое с жизнью. Тело положили на носилки и унесли в палатку для вскрытия.
Я приступил к следующему погибшему… Рядом, тем же самым делом, в рабочем, обыденном порядке занималось несколько офицеров. Шла война. В медсанбат поступали не только больные и раненые, но и погибшие в боях интернационалисты, которых в установленном порядке отправляли в Союз.
После обеда я сидел в тени палатки и ждал доктора, который должен был обследовать меня и сделать заключение о моей дальнейшей судьбе. Слабость, конечно, ощущалась, иногда пошатывало – это было очевидно. И хотя ничего не болело, температура в порядке, но прогулка в пятьдесят, сто метров по территории медсанбата вызывала отдышку, жжение в легких. Пока бойцом я был неважным, если не сказать – никаким, требовалось время для восстановления организма.
|
|
– Ну, что, разведчик, пойдем, поработаем с тобой.
– Пойдемте, доктор.
– Как чувствуешь себя? Только не ерепенься – все вижу и знаю.
– Нормально. Слабость, конечно, есть, а так ничего: аппетит, крепкий сон, гуляю – через недельку стану на ноги.
– Нет, дорогой мой, здесь ты не станешь на ноги. Генерал сказал мне так: за лейтенанта отвечаешь головой. Стало быть, отправляю тебя в Союз по полной программе: лечение, восстановление, отпуск. Иначе, дружище, удачи тебе не видать.
– Выпиши меня, доктор, а там я разберусь.
– Хм, выпиши его. Выписать-то недолго, что дальше? Тебе сейчас нужен длительный период реабилитации, восстановления организма. Много еще, что нужно. Понял? Значит так, в принципе, готовься к выписке, к завтрашнему дню я документы оформлю, но лечение продолжишь в других условиях. Поверь, это очень тебе надо.
– Спасибо, доктор, понимаю, но больше здесь находиться не могу.
– Порядок, дорогой мой, есть порядок.