Итак, Сони Бин был не единственным людоедом, имя которого связывали с Шотландией. Мысль об обитающем сразу за шотландской границей чудовище, казалось, обладала для англичан каким-то странным очарованием. Приняв эстафету от монаха Эндрю из Винтона (1350–1423 гг.), который описал Кристи-Крюка (или Хустена Клика), обретшего дурную славу главаря банды, члены которой часто съедали тех, кого грабили, многие писатели ссылались на некоего Эндрю Кристи, который нападал на английских путешественников вдоль шотландской границы. Годы жизни легендарного бандита указывались разные — как в начале XIV века (конкретнее — около 1320 г., то есть до Сони Бина), гак и вплоть до XVIII века. А еще была действительно историческая фигура Джеймса Дугласа, третьего маркиза Квинсбери (1697–1715 гг.), который был «неистовым безумцем» и которого приходилось держать под замком в Холируде в Эдинбурге, где он успел до своей смерти убить, поджарить и съесть нескольких слуг. Таких вот «пугал» время от времени вытаскивали на свет божий, и размахивали ими перед носом у англичан с целью опозорить шотландцев.
У англичан, разумеется, не было ни малейших оснований, чтобы с такой надменностью и самодовольством обвинять своих соседей-шотландцев. В глухих уголках сельской местности Англии тоже бывали случаи каннибализма, хотя и не снискавшие столь широкой известности, как их шотландские аналоги. В некоторых районах йоркширских пустошей или на болотах Восточной Англии нередко ходили слухи о людоедстве в изолированных общинах во время затяжных зим. Во время эпидемии «черной смерти» в 1350-х гг., например, когда многие деревни были опустошены чумой, появлялись сообщения об их голодающих жителях, решившихся на поедание плоти умерших или умирающих в попытке выжить. Похожее развитие событий вполне могло иметь место в периоды голода или неурожая.
В менее далекие времена отдельные намеки на каннибализм можно было услышать в связи с Ирландией. Во время «великого картофельного голода» (1845–1852 гг.) большая часть населения Ирландии оказалась на грани смерти от истощения. В районах, по которым голод ударил особенно сильно — в графствах Клер и Галлоуэй — урожай картофеля полностью погиб, и людям во множестве разрозненных деревень оказалось нечего есть. Некоторые питались побегами живых изгородей, другие — травой, как дикие животные. Но появились — и порой их еще можно услышать — истории о том, что некоторые люди поедали друг друга. Опять-таки жертвами становились самые старые и немощные — те, кто страдал от «голодной лихорадки» (болезни, часто сопровождавшей голод) и был наименее способен защититься от нападения голодающих соседей. Хотя не сохранилось никаких документальных свидетельств о местных зверствах, не приходится сомневаться в том, что подобные вещи случались в некоторых частях Ирландии — как мы видим, даже в XIX веке.
В Америке, похоже, отдельные индейские племена практиковали каннибализм до прихода белых поселенцев, хотя мнения ученых по этому вопросу резко расходятся. Совершенно точно установлено, что среди некоторых ацтекских племен каннибализм не был запрещен — но нет доказательств того, что он действительно существовал. Действительно, существуют многочисленные отчеты испанских конкистадоров о человеческих жертвоприношениях, бывших частью традиции древних цивилизаций, — но при этом лишь скупые намеки на поедание человеческой плоти. Позже бытовало мнение, что древние мохавки (северная часть штата Нью-Йорк) съедали своих врагов. Утверждение это принадлежало алгонкинам, которые находились с ними в состоянии непрерывной войны; название, данное алгонкинами мохавкам, означало «те, кто едят плоть». Древние анасази (предки индейцев пуэбло с Юго-Запада) предположительно тоже практиковали каннибализм как часть своих ритуалов в доиспанский период — хотя есть антропологи и историки, которые это отрицают, указывая, что для подобных утверждений нет доказательств. В целом же действительно достоверных случаев каннибализма среди коренных американских племен было сравнительно мало.
В рабовладельческом обществе южных штатов ходили слухи и сплетни о людоедстве — хотя, как правило, опять-таки необоснованные. В южной Луизиане, например, как полагали, существовали колонии беглых рабов, обосновавшихся в районах заболоченных речных притоков и съедавших белых, забредавших в их владения. Ходили слухи о группе бывших африканских рабов, называвшей себя «серая свинья», обретавшейся в болотах и практиковавшей каннибализм как часть ритуалов вуду. Однако так и не было найдено никаких свидетельств такого культа, и своим предполагаемым существованием он обязан скорее легенде, чем реальным фактам. Тем не менее, эта легенда оказалась очень живучей в таких местах, как Новый Орлеан, и многие верили, что подобный культ живет и здравствует где-то в глубине прибрежных джунглей и болот, справляя свои кошмарные ритуалы.
Есть также два чуть более заслуживающих доверия свидетельства, касающихся людоедства в разобщенных белых поселениях. Отрывочные сведения из глухих деревень в Аппалачах порой сообщали о случаях каннибализма, когда начинались снегопады и мяса не хватало. Путешественники, пропавшие без вести в некоторых горных районах, по слухам, съедали друг друга, пока искали дорогу обратно к цивилизации. Возможно, самый знаменитый из таких примеров «белого каннибализма» — тот, что произошел в отряде-караване Рида-Доннера зимой 1846 г. Позднейшие отчеты о постигшей его катастрофе не содержат доказательств каннибализма, но рассказы, разошедшиеся «по свежим следам», подразумевают, что поедание человеческой плоти действительно имело место.
ДОННЕРЫ
В 1845–1846 гг. первопроходцы с Востока и Среднего Запада двигались на запад, чтобы застолбить за сбой участки в Калифорнии, которая все еще находилась в основном под контролем Мексики. 12 апреля 1846 г. три фермера из Спрингфилда, что в штате Иллинойс, — Джеймс Рид и братья Джордж и Джейкоб Доннеры — решили пополнить собой ряды переселенцев и сформировали караван из 87 человек — мужчин, женщин и детей, чтобы отправиться в Калифорнию. 12 мая караван прошел через Индепенденс, штат Миссури, следуя маршрутом, проложенным ранее другими переселенцами. Каравану приходилось спешить, поскольку последний этап пути пересекал горы Сьерра Невада, и повозки должны были достичь верхних горных перевалов до того, как начнутся снегопады. В Индепенденс караван Доннера — Рида присоединился к другому, возглавляемому капитаном Уильямом Расселлом, и шел с ним по Калифорнийскому тракту к Литтл-Сэнди-Ривер на территории штата Вайоминг. Там они разбили лагерь вместе с другими переселенцами, направлявшимися на запад, и стали обсуждать кратчайшие пути к достижению своей цели. Одним из них был так называемый Прямик Хастингса, названный именем первопроходца Дэнсфорда Хастингса. На самом деле именно книга Хастингса «Путеводитель для эмигранта по Орегону и Калифорнии» воодушевила Рида и братьев Доннеров двинуться на запад. Они решили воспользоваться этим путем, который, по Хастингсу, сэкономил бы им между 150 и 500 милями дороги (относительно точности расстояния он выражался несколько туманно). Переселенцы избрали Джорджа Доннера своим вожаком; избранный им маршрут шел через горы Вазаш и пустыню Большого Соленого Озера, выйдя на эмигрантский маршрут возле теперешнего Элко, штат Невада.
Путь оказался более трудным, чем они думали: им пришлось пробираться сквозь заросли тополей, потом они задержались в пустыне (часть современной Юты) и достигли Калифорнийского тракта только 26 сентября, на целых три недели позже предполагаемого срока. Дальнейшие трудности поджидали их у реки Гумбольдта в Неваде, которая к этому времени вышла из берегов. Болезни и ограниченный паек косили членов каравана, пока они продвигались к вершинам Сьерры. В результате они опоздали. Когда переселенцы пересекали горы, ударили снегопады, и караван заблудился на верхних перевалах. Изнуренные, испытывающие недостаток провизии люди достигли озера Траки, расположенного высоко в промерзших горах. Здесь три четверти каравана стали лагерем (озеро Траки теперь называется озером Доннера, поскольку Доннеры разбили свой лагерь в находящейся поблизости долине Олдер-Крик (Ольховый Ручей). Когда начались метели, 15 человек (10 мужчин и 5 женщин) решили двинуться в путь и искать помощи в форте Саттера на западных склонах гор, более чем в 100 милях от этих мест. Они отправились в путь через горы пешком, в снегоступах, но, поскольку снова налетели метели, вскоре заблудились и принялись блуждать по горным тропинкам, которым, казалось, конца-краю не было. Один из мужчин отстал и его поглотила буря, но остальные продолжали путь. Со временем у них кончились запасы пищи и, голодая, они набросились друг на друга, убив нескольких человек и приготовив мясо на костре. Затем тронулись дальше, но кое-кому из них понравился вкус человеческой плоти, и по дороге были убиты еще несколько человек. В недолгий период затишья между метелями семеро из отряда (двое мужчин и все пять женщин), бывшие на грани гибели, добрались до порта Саттера 18 января 1847 г.
Спасатели прибыли к озеру Траки и в Олдер-Крик четырьмя партиями: первая — 22 февраля, она забрала 21 переселенца. Когда прибыла следующая партия, то, к своему ужасу, спасатели обнаружили, что выжившие уже начали поедать мертвых и умирающих. Последние из оставшихся в живых пришли в форт Саттера 29 апреля 1847 г. Из отправившихся в путь 87 эмигрантов более половины умерло, причем часть из них была съедена попутчиками. Рассказы о караване Рида — Доннера стали расходиться по Америке, печатались в сенсационных газетных статьях и книгах в ряде городов и городков. Ужасный образ белого каннибала — человека, который может употребить в пищу ближнего своего, — набирал силу в общественном сознании.
* * *
Все эти элементы — мыслящий волк, врожденные уродства как результат греха, каннибализм — смешивались, чтобы сформировать в общественном сознании представление о хищном человеке-животном, скрывающемся где-то совсем рядом. Это сформировало основу образа оборотня-вервольфа, живущего среди людского общества, втайне выжидающего удобного момента, чтобы напасть на себе подобных. Хотя такое представление стало общим для всего Запада, именно во Франции это поверье особенно серьезно затронуло как общество, так и законы, — и в эту страну сейчас ведет наш путь.
Глава 4
Французский след
Они искажали свою природу, эту божественную форму, и превращали себя в нечистых, жестоких и диких зверей.
Бове де Шовинкур, «Трактат о ликантропии»
Анри Буге, генеральный судья города Доле, писал в своем «Трактате против колдунов» в 1610 г.: «Весьма спорным остается вопрос, возможно ли для людей превращение в животных. Некоторые отстаивают такую возможность, другие отрицают, и есть веские основания для обеих точек зрения». И хотя между французскими учеными, теологами и демонологами велись споры о том, случались ли в действительности подобные превращения, пугающий призрак волка и бродящего на свободе человекозверя по-прежнему маячил в глубине сознания французов.
Начало
Представление о вервольфах, тесно переплетенное с представлением о дикой жестокости, возможно, стало навязчивой идеей французов со времен избиения невинных в день св. Варфоломея (1572 г.) и «войны трех Генрихов», или так называемой восьмой религиозной войны (1584–1598 гг.). Первое из этих событий ознаменовалось тем, что французские власти при помощи французских католиков набросились «как волки» на гугенотов (французских же протестантов), которые приехали в Париж на празднование свадьбы гугенота Генриха Наваррского (впоследствии — короля Генриха IV) и Маргариты Валуа. Бойня, как считается, была задумана Екатериной Медичи, главой католического крыла в правительстве и матерью слабовольного французского монарха Карла IX. По некоторым сведениям, она дала карт-бланш армии, приказав убить столько французских протестантов, сколько окажется возможным. Военные, которым помогало преимущественно католическое население Парижа, вели себя как настоящие звери, в неистовом бешенстве разрывая празднующих протестантов на куски. После смерти Карла IX началась война между его младшим братом Генрихом III, главой католической лиги Генрихом де Гизом и протестантом Генрихом Наваррским — еще более кровопролитная бойня, в ходе которой тысячи мертвых тел оставались гнить на полях боев, а по стране победно шествовали голод и мор. Волки, почуяв поживу, выходили из лесов, устраивая настоящие пиршества. Казалось, что они рыщут буквально повсюду. Серый призрак преследовал воображение французов даже после того, как война окончилась.
ПЕТЕР ШТУББЕ
В 1590 г. во многих городах Франции появился памфлет, который еще более сгустил атмосферу страха. Хотя главной его фигурой был вовсе не француз, а немец, изложенные в тексте подробности подлили масла в огонь уже ходивших слухов. Памфлет был озаглавлен «Правдивый трактат о достойной осуждения жизни и смерти некоего Штуббе Петера», публиковался он без указания имени автора. Текст повествовал об одном жителе немецкого города Кельна по имени Петер Штуббе или Штумпф, описывая его как существо «сильное и могучее», с глазами настолько огромными, что по ночам они сверкали подобно горящим головням, со ртом большим и широким, полным острейших и хищных зубов, с мощным телом и огромными лапами. В таком облике он был подобен дикому зверю, в которого превращался с помощью надетого заколдованного пояса, который, по слухам, получил от самого дьявола. Снимая его, он приобретал более нормальные человеческие размеры, «как будто никогда и не менялся». Находясь же в измененном теле — как многие говорили, в теле волка, — Штуббе становился невероятно свиреп и нападал на людей, которым случалось перейти ему дорогу, а затем скрывался в лесах, окружавших город, с легкостью уходя от посланных за ним вдогонку гончих. По некоторым свидетельствам, охотиться он предпочитал на людей, но если такая «добыча» не попадалась, то нападал на крупный и мелкий рогатый скот. Говорили, что он убил не менее 13 маленьких детей и двух беременных женщин, вырвав из их утробы нерожденных младенцев и пожрав их. Нельзя было и представить себе более ужасных и чудовищных преступлений. В дополнение к этому он был еще обвинен и в инцесте — «подобно грубому животному» — с собственными сестрой и дочерью. Также ему было предъявлено обвинение в убийстве сына — причем это убийство Штуббе совершил, когда был в своей «более человеческой» форме, а потом съел его мозг для удовлетворения «зверского аппетита».
Наконец гончим удалось окружить Штуббе, пребывавшего в волчьем облике, на краю поля подле деревни Бедбур. Чтобы обмануть их, он сбросил свой волшебный пояс и предстал перед ними в облике обычного человека, который шел к деревне, опираясь на посох. Однако люди, что следовали за гончими, не отрывали взгляда от волка и видели превращение, которое описывали как «самую черную магию». Штуббе был схвачен и под ужасными пытками дал полный отчет о своей позорной жизни. Волшебный пояс, правда, так и не нашли — Штуббе утверждал, что бросил его «в одной долине», прежде чем его окончательно поймали. Однако тщательный обыск указанного им места не дал никаких результатов, поэтому был сделан вывод, что дьявол (у которого на службе, по общему мнению, Штуббе состоял) забрал назад свою собственность. Дело Штуббе получило такую огласку, что ему предстояло испытать на себе всю строгость закона. Такое нововведение как книгопечатание внесло свою лепту в распространение этой истории, поэтому рассказы о его преступлениях читали как по всей Германии, гак и в других странах, в том числе во Франции. Назначенное ему наказание, в деталях описанное в памфлете, могло заставить некоторые из приписываемых ему преступлений выглядеть чуть ли не по-джентльменски. Штуббе был привязан к большому колесу, на котором его вращали, вырывая куски плоти раскаленными докрасна инструментами; его руки и ноги размозжили деревянным топором, затем отрубили голову, а тело публично сожгли на костре — как и одну из его дочерей и любовницу, которые были обвинены как пособницы его преступлений. После казни в Бедбуре был возведен довольно странный памятник, состоявший из длинного шеста, на котором было укреплено колесо палача с вырезанным на нем изображением волка. На самом верху композиции находилась голова Штуббе — как грозное предупреждение остальным не заключать сделок с дьяволом и не принимать волчьего обличья.
Мог ли Штуббе полностью перевоплощаться в волка или становиться чем-то средним между человеком и волком — неизвестно (хотя литературные источники предполагали первый вариант), но памфлет о нем определенно сумел возбудить страх перед вервольфом или человекозверем по всей Европе. Ужасные подробности мертвой хваткой вцепились в воображение публики и стали питательной почвой для панических историй о по-волчьи жестоких убийствах, которые уже вовсю гуляли по Франции, переходя из уст в уста.
ЖИЛЬ ГАРНЬЕ
Одной из таких историй была легенда о Жиле Гарнье, «отшельнике из Сен-Бонно». В 1570-х гг. он жил со своей женой в хижине в глубине лесистой части Арманжа, неподалеку от города Доль. Он не был уроженцем тех мест, предположительно являясь выходцем из Лиона, и его считали человеком странным и крайне воинственным. Примерно в то же время, как он облюбовал для жительства Арманж, огромный свирепым волк начал охотиться на стада местных пастухов, сея страх и тревогу во всей округе. К тому же он унес в лес нескольких маленьких детей, и некоторые свидетели утверждали, что бедняжки стали жертвой оборотня-вервольфа. Поползли слухи, и страх перед неким сверхъестественным существом, обитающим в лесах, начал неуклонно расти. Естественно, подозрения деревенских жителей пали на жившего в лесу по соседству отшельника, и, хотя эти подозрения неоднократно звучали во всеуслышание, у местных властей все еще не было достаточных доказательств против Гарнье. По мере того как тревога росла, местный парламент (высший судебный орган и областной орган управления) решил предпринять некоторые действия. Он опубликовал воззвание, призывавшее всех дееспособных мужчин, вооружившись пиками, аркебузами, палками и алебардами, собраться и загнать волка. Группа смельчаков принялась за дело, и вскоре они сумели выследить добычу. Маленькую девочку удалось спасти от волчьих челюстей на лугу Ла-Пупе, между Отюном и Шастенуа. Она была сильно искусана страшным животным, но, когда ее спасители отгоняли его прочь, они, по их утверждениям, были поражены жутким сходством между мордой твари и лицом отшельника-мизантропа из Сен-Бонно. Это и послужило недостающим доказательством, и парламент Доля постановил, что Гарнье должен быть арестован и подвергнут допросу в связи с нападением.
Отшельник, похоже, оказался не в своем уме. Он путался в показаниях и объяснениях, но, когда был «подвергнут допросу» (что в те времена означало применение пытки), признался, что на самом деле был вервольфом. Процесс по его делу проходил в самом начале 1573 г., общественным обвинителем был Анри Камю. Гарнье был признан виновным и 18 января казнен.
Гарнье признал себя виновным и дал долгие и изобилующие омерзительными подробностями показания о том времени, которое проводил в шкуре волка. Центральное место в его признании занимало убийство двух маленьких мальчиков, 10 и 12 лет, одного из которых он убил неподалеку от Доля, а второго (в августе 1570 г.) — в грушевом саду рядом с деревней Перруз в приходе Кромани. Когда он принялся поедать тело последнего, его спугнуло приближение поденщиков (он был в своем волчьем облике). В октябре того же года он убил маленькую девочку, игравшую в лесу Ла-Серр, примерно в миле от Доля. Гарнье заявил, что нашел ее мясо «особенно вкусным». Вернувшись в человеческий облик, он прихватил часть тела с собой, чтобы приготовить на ужин.
В отличие от Петера Штуббе, на вопрос о том, как он на самом деле превращался в волка, Гарнье отвечал весьма туманно. У него не было ни волшебного пояса, ни предполагаемого контакта с дьяволом. Вместо этого Гарнье попросту говорил, что становился волком «посредством колдовства», хотя как у него это получалось и какие методы он использовал, так и осталось неясным. По некоторым документам, он утверждал, что встречался с призраком, или «призрачным человеком», глубоко в чаще леса Сен-Бонно, и этот человек обучил его разнообразным магическим умениям, включая превращение. В других отчетах Гарнье заявлял, что просто слышал голос «между деревьями», который указывал ему, что делать. Что интересно, он также говорит, что «удушал» свои жертвы.
Могло ли быть так, что слабоумный, помутившийся рассудком Гарнье попросту воображал себя волком, когда совершал свои подлые убийства? Могло ли его преступление состоять скорее в каннибализме, чем в оборотничестве? Разумеется, такое предположение отбрасывает в сторону свидетельства тех, кто видел его в личине волка, потому что они настаивали на сходстве между ужасным зверем и отшельником. Могли ли они тоже ошибаться? Может быть, необразованный и жалкий Гарнье и его жена поддались неестественным желаниям, пытаясь выжить в чаще леса? А может быть, то был просто общий заговор с целью избавиться от странного и противопоставившего себя обществу отшельника? Такие социальные или психологические тонкости не были приняты в расчет чиновниками Доля, от которых требовалось лишь проведение суда и казни над мрачным мизантропом Гарнье.
После суда они отказали ему в «милости удушения» перед тем, как его тело будет полностью сожжено, — жестокое наказание, которое должно было напомнить о тех ужасных преступлениях, которые он якобы совершил. Тяжесть приговора также была отражением того страха, который испытывали цивилизованные французы перед мерзким чудовищем, прокравшимся в самое сердце их общества.
ТРИ ВЕРВОЛЬФА
Дело Гарнье вновь пробудило в памяти французов отголоски другого суда над оборотнями-вервольфами, случившегося несколько ранее. В тот раз речь шла не об одном монстре, а о нескольких. Около 1520 г. были разоблачены три якобы вервольфа, жившие неподалеку от деревни Полиньи в регионе Юра, в предгорьях Швейцарских Альп. Это была глухая гористая местность, густо заросшая лесом и традиционно богатая дикими слухами о лу-гару, злобном духе, близко ассоциировавшемся с дьяволом, который, творя зло, бродил по округе в образе гигантского пса-мастифа. Первым из этих разоблаченных «людей-волков» был Мишель Вердон (также известный под именем Мишель Удон): он был ранен путешественником, на которого напал. Отправившись в погоню по кровавому следу, несколько местных жителей отыскали хижину Вердона, где увидели женщину, хлопотавшую над его кровоточащими ранами. Дело было изложено главному инквизитору Безансона, который предпринял тщательное расследование, включая «допрос» самого Вердона. Под пыткой тот назвал еще одного человека — Пьера Бурго, известного в округе как Большой Пьер.
Этот человек славился своим скверным характером, гневливостью и странным образом жизни, так что его соседи ничуть не удивились тому, что он мог быть связан с таким сверхъестественным преступлением, как оборотничество. Под пыткой сам Большой Пьер признался, что был вервольфом, и описал, как это с ним случилось. Однажды, когда он разыскивал разбежавшихся после бури овец, к нему приблизились три черных всадника, которым он поведал о своих невзгодах. Один из них пообещал Бурго покой и довольство, если он станет подчиняться им троим как хозяевам и станет исполнять все, чего бы они ни потребовали. Бурго с готовностью согласился и вскоре после этого нашел своих потерявшихся овец. Несколькими днями позже три всадника объявились около его дома, и тот, что говорил с ним, открыл ему, что он — пособник дьявола. Черный всадник заставил Большого Пьера отречься от христианской веры и поклясться в верности князю зла, поцеловав его левую руку. Позже Бурго пожалел о том, что совершил, — ведь теперь он оказался в рабстве у Сатаны, — но как раз в тот момент, когда он собирался пойти к священнику и покаяться в содеянном, у его двери появился Мишель Вердон. Вердон заявил, что он тоже слуга дьявола, и пообещал Большому Пьеру золото и прочее богатство, если он ничего не скажет священнику и повторит свою клятву нечистому. Он заставил Пьера раздеться и намазал его каким-то волшебным зельем, которое превратило его в подобие волка. Тоже обернувшись волком, Вердон сообщил ему, что они могут отправляться на дьявольский шабаш — великое сборище ведьм, на котором будет присутствовать сам дьявол, — а человеческий облик им вернет другое специальное снадобье, которым он, Вердон, обладал.
Находясь в образе волка, Бурго испытывал чудовищные вожделения и желания, которыми не мог управлять, в том числе и желание поедать человеческую плоть — особенно плоть детей. Он, например, пожрал тело четырехлетнего ребенка, которого забил до смерти, и нашел его мясо чрезвычайно сладким и вкусным. Он также свернул шею девятилетней девочке и тоже съел ее. Мишель Вердон также принимал облик волка и сопровождал его в ужасных экспедициях — и не только: они оба спаривались со многими волчицами, встреченными в лесу. Оказавшись лицом к лицу с таким списком ужасов и разврата, власти решили, что у них нет другого выхода, кроме как казнить обоих, а тела сжечь.
По мере того как рассказы о Жиле Гарнье и вервольфах Полиньи начали распространяться по Франции, образ человекозверя все более утверждался в массовом сознании. Люди поддавались панике и начинали видеть вервольфа в каждом встречном. Неспокойное и враждебное настроение того времени способствовало общей атмосфере подозрений и недоверия. Случай Жака Руле — иллюстрация тогдашней общественной напряженности.
ЖАК РУЛЕ
В 1598 г. один солдат шел по полю недалеко от Анжера, что на северо-западе Франции, вместе с несколькими местными крестьянами, когда вдруг заприметил диковатого на вид полуголого нищего, прячущегося в кустах. На руках и лице бродяжки были царапины и кровь, а вытащив его из убежища, они увидели, что под его длинными обломанными ногтями застряли куски чего-то похожего на человеческую плоть. Обыскав подлесок, они нашли тело пятнадцатилетнего подростка.
Имя нищего было Жак Руле, он был умственно отсталым и эпилептиком в придачу. Хотя прямых доказательств, указывающих на его связь с убийством, не было, он был схвачен для допроса и брошен в тюрьму в Анжере. Нет документальных упоминаний о том, был ли он допрошен (хотя пытка вполне могла иметь место), но в какой-то момент от него удалось добиться полного признания: он сознался в оборотничестве. Руле предстал перед местным магистратом[33]— судьей Пьером Эро, которому и признался в том, что у него есть волшебная мазь. Когда он втирал ее в кожу, то становился волком. Судья Эро, который отнесся к этому рассказу несколько скептически, приняв во внимание очевидную невменяемость заключенного, спросил его, не одевался ли он как волк. Руле это отрицал, заявив, что принимал телесный облик настоящего зверя с огромными мощными лапами. Однако относительно формы головы он был не так уверен, полагая, что мог все же сохранять человеческую голову, обретая тело волка. В таком виде он посетил несколько дьявольских шабашей, куда приходили и другие ему подобные.
Нет записей о том, что именно произошло с Жаком Руле после суда, но, вероятно, он был признан виновным, казнен и сожжен.[34]Считается, что суд нашел его признание настолько отвратительным, что приказал сжечь фиксирующие его документы, поэтому до нас дошли лишь фрагменты этого дела.[35]
ПОРТНОЙ ИЗ ШАЛОНА
1598 год, похоже, оказался весьма «урожайным» на оборотней, и человекозвери причиняли особенно много хлопот. Один из самых заметных и получивших наиболее широкое освещение случаев произошел в городе Шалоне в провинции Шампань, где местный портной был обвинен в совершении преступлений, связанных с людоедством. Он якобы совершил несколько нападений на детей, игравших поблизости от его лавки, стоявшей на самой окраине города. Он уносил их тела в окрестные леса и поля, где, по слухам, пожирал их, как дикий волк. Кости он припрятывал в ящиках и бочках на заднем дворе. Когда это случайно обнаружилось и ужасные преступления выплыли наружу, его отволокли в Шалонскую тюрьму, обвинив в оборотничестве.
Дальнейшая его судьба неизвестна, но, вероятно, он был сожжен, так же как и Жак Руле,[36]— хотя это не может быть подтверждено документально, поскольку распоряжения суда по этому случаю были уничтожены. Также не сохранилось записей о том, превращался ли портной в волка (или сам так считал) — или это были преступления, связанные с каннибализмом. Впрочем, какую бы форму такие действия ни принимали — они теперь неизбежно ассоциировались с идеей человекозверя.
Страсти по вервольфам
ГАНДИЙОНЫ
Ликантропы, или зверолюди, стали теперь одним из наиболее занимательных для французов сюжетов, и страсти по оборотням все больше накалялись. В регионе Франш-Конте вблизи Швейцарских Альп, недалеко от Полиньи, где были арестованы Мишель Вердон и Пьер Бурго, обнаружилась целая семья вервольфов. Это была очень глухая и почти недоступная местность, густо покрытая лесами и очень гористая. Летом 1598 г. двое детей собирали фрукты возле деревни Сен-Клод в Бургундии. Шестнадцатилетний Бенуа Бидель ненадолго оставил свою сестру внизу возле дерева и полез на верхние ветви, чтобы достать особенно сочные плоды. Пока он взбирался на дерево, случилась трагедия: бесхвостый волк выскочил из ближнего леса и напал на беззащитную девочку. Бенуа, вооружившись острым ножом, которым срезал фрукты, тут же спрыгнул на землю, чтобы защитить сестру. Однако волк, похоже, совершил превращение прямо у него на глазах, сделавшись чем-то вроде человекозверя — с человеческим лицом, но покрытыми шерстью руками. Он выхватил у мальчика нож и нанес ему смертельный удар в шею. Девочка закричала, чем привлекла внимание работавших на поле крестьян, которые подбежали и отогнали «волка». Бенуа был при смерти, но успел сообщить им о волкоподобном существе — и, вооружившись, они предприняли обыск ближайших окрестностей. В лесу неподалеку они обнаружили девушку по имени Пернетта Гандийон, бродившую среди деревьев. У нее на лице оказались царапины, а на платье — пятна крови, и одержимая страхом и яростью толпа растерзала ее на куски.
Семья Гандийонов жила поблизости, и все местные жители всерьез заинтересовались их жизнью. Гандийонов уже давно подозревали в ведовстве и почитании дьявола, считая это семейство нелюдимым и враждебным обществу, а теперь у властей появился повод для дальнейшего расследования. Остальные члены семьи были арестованы и подвергнуты допросам. Антуанетту, сестру Пернетты, обвинили в том, что она — оборотень, а также в вызове грозы с градом посредством черной магии. Также она была обвинена в посещении ведьмовского шабаша в горах и соитии с дьяволом в обличье огромного человека-козла.
Ее брат, Пьер Гандийон, также был обвинен.
Он был подвержен обморокам и эпилептическим припадкам. Как говорили, его видели лежащим у себя дома в состоянии кататонии (в оцепенении и с одеревеневшими мускулами), в то время как его дух рыскал по окрестностям в теле волка, нападая на каждого встречного. Его тоже обвинили в посещении шабаша, а также огромного сборища вервольфов. Под пыткой он открыл, как Сатана подарил ему и остальным Гандийонам одежды, сделанные из волчьих шкур, и заставлял бегать по округе на четвереньках, нападая на животных и людей, чтобы удовлетворить свой дьявольский аппетит. Сын Пьера, Жорж, также признался в том, что обладает волшебным бальзамом, который превращает его в волка. Вместе с Пернеттой и Антуанеттой он напал на соседского козла и убил его, будучи под действием этого средства.
В дело вервольфов Сен-Клод вмешалась новая, более зловещая фигура. Это был верховный судья региона Франш-Конте, Анри Буге (1550–1619 гг.), юрист с университетским образованием, который специализировался на случаях колдовства и демонологии. Его книга, посвященная этой теме, которая имела успех не только во Франции, но и за ее пределами, называлась «Трактат о колдунах» и представляла собой всестороннее (пусть и крайне пристрастное) исследование, остававшееся главным руководством для французских судей и охотников на ведьм еще долго после смерти автора. Ведьмы и создания тьмы, говорил он, рыщут повсюду, и власти должны быть постоянно настороже. В доказательство он указывал на собственный список дел, включающий суды и казни более чем 600 колдунов только во Франш-Конте и Юре между 1598 и 1616 г. Буге также был особенно искушен в отыскании случаев колдовства и дьяволопоклонства среди местных евреев. Когда стало известно о деле Сен-Клод, его книга по колдовству была уже отправлена в печать, а автор завоевал репутацию ведущего демонолога Франции. Однако, начав расследование дела семьи Гандийон, он решил выпустить второе издание книги, в которой содержалась бы особая и детальная статья по ликантропии. Он заявил, что любой, кто предался дьяволу, может быть превращен в дикое животное, и использовал случай семьи Гандийонов как пример подобной порочной практики. Буге утверждал, что видел, как члены семьи расхаживали по своим камерам на четвереньках, «как звери», — так же, как по полям вокруг своего дома, когда были на свободе. Он также отметил, что Пьер Гандийон был настолько обезображен, что на самом деле напоминал животное. Все перечисленные качества не могли не развить у семейства вкус к человеческой плоти. Слова Буге были восприняты чрезвычайно серьезно как церковниками, так и учеными. Они, несомненно, внесли свой вклад в растущую во Франции истерию по поводу вервольфов, тайно живущих в окружении нормального общества.
После того как Гандийонов сожгли на костре, Буге принялся за поиски других оборотней, которые могли скрываться в регионе Юры. Он удвоил усилия по выявлению лиц, подозреваемых в ликантропии, хотя и осталось неясным, удалось ли ему обнаружить еще кого-нибудь. Однако теперь, когда французы целыми толпами привлекались к суду, уже само по себе обвинение позволяло добиваться признания от людей, подобных Гандийонам. Самая знаменитая книга Буге по этой теме, «Демономания волшебников»[37](переведенная на английский язык под заглавием «О колдовстве»), утверждала, что дьявол принимает множество обличий, с легкостью меняя их, будь то облик человека или животного. Соответственно и те, кто обладает способностями принимать чужие обличья, тайно живут среди детей Божьих — и эта зараза должна быть вырвана с корнем. Так Буге обрисовал главное предназначение охотника на ведьм — и «Демономания волшебников» придала законное обоснование тем ужасам, через которые местные французские судьи-магистраты заставили пройти множество предполагаемых ведьм.
ПЬЕР ДЕ РОСТЕНЬИ
Одним из таких магистратов был Пьер де Ростеньи (больше известный как Пьер де Ланкр, 1553–1631 гг.), судья Бордо, который вел яростное преследование ведьм в области Лабур в Бретани в 1609 г. На этой территории проживали в основном баски, народ, к которому предвзятый судья Ланкр питал крайнее презрение и ненависть, видя в них одновременно людей суеверных и безбожных. Став магистратом, он развязал против них планомерное преследование и сжег более 700 человек только за 1609–1610 гг. Баскских женщин он считал поголовно распутницами, а мужчин-басков — немногим лучше грубых зверей. Как и многие другие судьи, он написал книгу, получившую широкое распространение, под названием «О непостоянстве падших ангелов и демонов» (опубликована в 1613 г.), которая еще более утвердила у читателей представление о ведьмах и других злобных тварях, живущих в самом сердце местных общин, и идею об их способности превращаться в животных.
В изобилии обеспеч<