— Чем же это вызвано? Значит, прекращаются все работы?
— Нам наплевать на работы и на туннель! — послышалось вокруг. — Но мы знаем, что это за штучки! “Лошадиная челюсть” хочет сбавить нам заработок. Через неделю он снова начнет прием, уже на новых условиях.
— Не может быть! — ужаснулась Аня.
— Мы предполагаем, что это так, — пояснил Сэм. — Мы не можем подыскать другое объяснение. К сожалению, я не могу попасть для переговоров к мистеру Кандерблю. Он заперся в кабинете и никого не принимает.
Аня пообещала помочь ему увидеться с Кандерблем, и рабочие пропустили ее в приемную.
Здесь тоже многолюдно, но толпа совсем не та, что на лестнице. Приемную заполняли чистые, опрятные люди в накрахмаленных воротничках и галстуках. Они почтительно расступились перед Аней. Аня узнала многих знакомых инженеров.
Время от времени дверь в кабинет Кандербля открывалась, и из нее высовывалась голова секретаря Мейса, который выкрикивал фамилию какого-нибудь инженера. Через несколько минут этот инженер с озабоченным лицом выходил из кабинета и скрывался в наполнявшей коридор толпе.
Аня попросила доложить о себе. Мейс мрачно взглянул на нее и кивнул головой.
Через минуту он открыл дверь, выпустил очередного инженера, но другого не пригласил, а сам остался в приемной. Аня уже хотела подойти к нему, как вдруг дверь вновь открылась и показалось длинное лицо с тяжелым подбородком.
— Мисс Анна Седых, прошу вас, — послышался голос Кандербля.
Инженеры зашептались. Аня поправила волосы и прошла в кабинет.
Кандербль молча пожал ей руку и стал расхаживать по комнате. Аня села в кресло и пытливо вглядывалась в лицо американца.
— Я пришла, чтобы поговорить с вами о моем отъезде… — начала Аня.
— Это невозможно теперь, — прервал Кандербль. — Вы инженер и должны быть с нами в лагере инженеров.
— Я не понимаю, — подняла Аня брови. — Объясните мне, что происходит?
— Проклятье! — ударил кулаком по столу Кандербль. — Происходит самое скверное. Я уволил всех рабочих строительства и приостановил все работы. Остаются только инженеры, и вы в том числе. Каждый из вас должен занять свое место, чтобы сохранить в целости строительство.
— Послушайте, мистер Кандербль, я отнюдь не хочу выступать на вашей стороне в вашей борьбе с рабочими. Насколько я понимаю, вы преследуете своим локаутом определенные цели…
— Ах, замолчите, леди!.. Что вы знаете? Вы думаете, что я только живодер, мечтающий о том, чтобы содрать с рабочего побольше шкур. Нет… Нет… Анна… — Кандербль остановился, болезненно сморщив лоб. — Именно вам мне хотелось бы сказать, что я весь принадлежу идее строительства подводного туннеля и только ради этой идеи делаю все, что вызывает ненависть всех этих людей, в лучшем случае предназначенных для повиновения.
— Но почему вы объявили локаут?
— Это не локаут, — тихо произнес Кандербль. — Я увольняю рабочих не для того, чтобы наказать их. Я увольняю их не для своей выгоды, а только потому, что мне нечем им платить.
— Нечем платить? — смущенно повторила Аня.
— Да, нечем платить, мисс Анна. — Кандербль сел в кресло против Ани. — В Нью-Йорке произошли неприятные события. Наши враги сыграли с нами плохую штуку. Туннельные акции на бирже в результате развернувшейся в прессе антитуннельной кампании полетели вниз. Пароходчики дали нам бой. За одну неделю, пока я был здесь, концерн потерял много миллионов долларов… Я боюсь назвать цифру… Чтобы спасти положение, чтобы дать концерну оправиться в финансовом отношении, я должен прекратить работы.
Аня смотрела на американца и видела, как болезненные судороги пробегали по его длинному лицу.
— Да, мисс Анна, — сказал Кандербль поднимаясь, — пароходчики выиграли бой. Мистер Элуэлл… Вы знаете этого инженера, пытавшегося стать президентом?.. Этот Элуэлл выдвинул авантюрную идею ледовых аэродромов и всякую подобную чепуху. И, представьте себе, он сумел мобилизовать против нас общественное мнение. Его крики о прогрессе техники и устарелости туннеля воздействовали на легко появляющееся чувство толпы — на страх. Пароходные акции взлетели небывало высоко и… — Кандербль остановился перед ней, сжав кулаки. — Знаете, кто оказался владельцем купленных за бесценок пароходных акций?
— Кто?
— Мистер Медж. Наш недавний директор-распорядитель, бывший прогрессивный деятель, сторонник туннеля и, наконец, его руководитель до тех пор, пока не представился случай стать бизнесменом. Только с его помощью можно было нанести нам такое финансовое поражение. Он хорошо знал, в какое место бить, — и вот… — Кандербль развел руками, — этот бизнесмен Медж стал обладателем огромного капитала, фактическим владельцем Атлантической пароходной компании, а я, инженер, руководитель величайшего строительства в мире, вынужден прекратить работу, потому что завтра мне будет нечем заплатить моему швейцару.
Кандербль прошелся и снова сел.
— Вот почему я ставлю на все необходимые места своих верных инженеров с револьверами в руках. Вот почему и вы должны быть в их числе.
Аня задумалась.
— Я должна снестись по радиотелефону с Мурманском.
— Я и сам предполагал сообщить об этом несчастье Стэппену, — мрачно сказал Кандербль.
Аня встала. Кандербль, пожимая ей руку, как-то устало и в то же время с выражением надежды взглянул на нее. Потом он крикнул в открывшуюся дверь:
— Эй, Мейс! Живо! Позовите этого Дикса. Надо выпроводить отсюда все это грязное сборище…
…Через два дня Аня снова явилась к Кандерблю, но узнала, что он выехал в подводный док. Он просил передать ей, как только она появится, что ей необходимо также выехать в туннель. Он будет ждать ее там.
Мейс услужливо сообщил, что инженер Вандермайер отправляется в туннель через двадцать минут.
Аня вышла на улицу. Толпа праздных людей в меховых одеждах слонялась по мостовой, сидела на ступеньках подъезда, загромождала тротуар. Почему-то все эти люди не хотели уходить от здания офиса.
Кто-то остановил Аню. Это был Сэм Дикс.
— О леди, как я рад, что встретился с вами! “Лошадиная челюсть” удрал от нас в подводный док. Только вы, леди, можете помочь нам. Наши ребята в ужасном положении. Они должны уезжать отсюда, но администрация требует обратно меховую одежду. У ребят же имеются только летние пальто. Их не сажают ни в автомобили, ни в поезда, пока они не сдадут одежды. А ведь сейчас такие морозы… В то же время мы не можем оставаться здесь, так как мистер Кандербль не гарантирует скорого возобновления работ. — Дикс горько усмехнулся. — Ко мне, мисс Седых, приехала невеста… Не правда ли, все это достаточно скверно? Вот у вас, в России, наверное, так не бывает. Ребята очень волнуются. Мы хотим просить вас помочь нам. Нам не проникнуть в туннель. Поговорите с Кандерблем! Есть же в нем что-нибудь человеческое! А? Как по-вашему, мисс Седых?
Аня опустила голову. Она помнила, что вмешиваться во взаимоотношения американской администрации с рабочими строго запрещено. Однако, подумав, Аня решила, что передача просьбы Дикса не является еще вмешательством. Не помочь всем этим людям, с надеждой смотревшим на нее, она не могла.
Простившись с Диксом, Аня подошла к устью туннеля. Путь был перегорожен колючей проволокой. Люди в дохах, с ручными пулеметами в руках прогуливались взад и вперед. Аня узнала в них двух полицейских и одного молодого инженера, заведовавшего раньше проектным бюро правления.
Заиндевевший автомобиль Вандермайера стоял у зияющего отверстия туннеля.
Вандермайера еще не было. Аня поднялась по крутой лестнице из шлюзовой выемки на насыпь, служившую дамбой. Эта дамба, завершавшая подводную стенку, предохраняла шлюзовую выемку от вод замерзшего сейчас океана.
Аня взглянула вдаль. Насколько хватал глаз, перед ней простиралось ровное, занесенное снегом ледяное поле.
На тысячу километров под этими льдами проходил подводный туннель, в котором еще несколько дней назад кипела работа.
Аню окликнул кто-то сзади. Это был маленький Вандермайер.
Через шесть часов автомобиль въехал в тускло освещенный гигантский цилиндрический зал. Мостовые краны недвижными переплетами закрывали полутемный свод.
Вандермайер помог Ане выйти из машины. Они взобрались на металлическую площадку. Каждый их шаг, каждый звук голоса гулко отдавался в гудящей тишине металлического зала.
Они долго шли. Жутко, пустынно было вокруг. Ни одною человека не встретили они, кроме стоявшего у входа с ручным пулеметом в руках бывшего начальника электромонтажных работ. Аню угнетала эта тишина. Она попробовала заговорить с Вандермайером, но тот только вежливо улыбнулся в ответ. Аня поняла, что инженеру тяжело было нарушать торжественную тишину заброшенного строительства.
Вдали показалась высокая фигура. Она то входила в полосу слабого света, то исчезала в темноте.
Аня сразу узнала Кандербля, хотя и не могла разглядеть его.
Медленными, неторопливыми шагами шел человек вдоль дока. Огней там уже не было. Перед ним была полная темнота. Шаги звенящим эхом отдавались в цилиндрических стенах.
Он остановился и, скрестив руки на груди, уставился в сгущавшуюся перед ним темноту.
Кандербля окликнули. Инженер вздрогнул. Эхо еще долго звучало в металлическом стволе дока, то усиливаясь, то утихая.
Вандермайер и Аня подошли к Кандерблю.
— Я остаюсь с вами, сэр, — сказала Аня, протягивая руку.
— Спасибо, — коротко ответил Кандербль.
Аня окинула взглядом пустынное сооружение, где она должна была провести неопределенное время, следя за сохранностью всего оборудования.
Вандермайер отошел. Кандербль пожал узкими плечами и огляделся.
— Вот, — горько сказал он, — состою здесь сторожем!
— Мистер Кандербль, — тихо начала Аня, глядя в пол, — у меня есть просьба, вам…
И она рассказала о положении рабочих, которых видела перед отъездом.
Кандербль устало махнул рукой:
— О’кэй, мисс Седых… Инженер Кандербль в первый раз в жизни пойдет навстречу рабочим! — И он отвернулся.
Аня, не поднимая головы, бросила быстрый взгляд на американца:
— Мистер Кандербль, у меня есть к вам еще одно поручение.
— Я слушаю вас, Анна.
— Мне поручили предложить вам перейти на работу в советский док.
Кандербль поднял голову и долго смотрел в темноту перед собой.
— Мне?.. На службу в русский док? В подчинение к другим инженерам?
Он только пожал плечами и задумался.
Кандербль и Аня тихо пошли вдоль металлической площадки. Вокруг становилось все темнее.
Неприятное чувство вместе с темнотой обволакивало Аню. Она предложила повернуть обратно.
— Каков же будет ваш ответ? — спросила Аня. — Я должна телеграфировать.
— Что? Мой ответ? — словно проснулся Кандербль. — Нет, моя леди, инженер Герберт Кандербль слишком горд, чтобы пойти к кому-нибудь в подчиненные. До сих пор он только распоряжался инженерами. Кроме того, я американец, Анна, и я останусь на американском строительстве.
И Герберт Кандербль, замолчав, оперся на перила.
Глава десятая
ИСКУССТВЕННЫЙ АЙСБЕРГ
Дверь открылась, и в домик, сложенный из грубых бревен, вошел низенький человек с широким лицом, приплюснутым носом и сильно выдающимися скулами. Достав из мехового комбинезона тонкий шелковый платок, он тщательно протер роговые очки и обратился к сидевшему на топчане юноше:
— Итак, дорогой мой Кото, погода оказывает нам благодеяние. Если учесть наступающее полнолуние, то что может быть лучше, извините?
Молодой японец поднял от книги, которую держал в руках, свое юное, холеное лицо с близорукими мечтательными глазами. Он мысленно повторял прочитанные стихи:
Вишни, вишни…
Голубое небо, —
То ли дымка, то ли туман,
Пойдем посмотрим…
Но вокруг были грязные бревенчатые стены, открытая дверь, унылый пейзаж за ней…
— Значит, мы вылетаем в ближайшее время, Муцикава-сан? — очнувшись, спросил Кото.
— Не в ближайшее время, извините, а сегодня… сейчас. Мы устали отвечать на телеграммы Нью-Йорка. Положение акций на нью-йоркской бирже требует нашего немедленного вылета. Сообщение о первой удаче экспедиции нужно для процветания наших почтенных американских патронов.
Кото вздохнул.
— Я осмелюсь просить вас, — продолжал Муцикава, — через полчаса быть готовым к полету, если трудности выполнения нашего задания не заставили еще вас изменить решение, извините.
— Муцикава-сан! Я не давал вам повода сомневаться в себе.
— Как знать… — покачал головой Муцикава. — Быть может, раскаяние посетило вас, извините, и сказанные в запальчивости профессору Усуде слова вы хотели бы вернуть обратно.
— Через полчаса я буду готов, летчик-сударь! Я буду везде, где сможете быть вы! — почти выкрикнул юный Кото.
Муцикава усмехнулся:
— Восхищен вашей готовностью пойти на подвиг. Вы имеете огромное преимущество по сравнению с нашими американскими товарищами по экспедиции, которые работают не для славы, а за деньги. Однако я должен разочаровать вас. Вы, конечно, рассчитываете, что ваше участие в столь героической экспедиции будет широко известно. Извините, это будет не совсем так. Мистер Паттерсон только что сообщил распоряжение шефа из Нью-Йорка о том, чтобы наша первая экспедиция была проведена в строжайшем секрете.
— В секрете? — искренне удивился юноша. — Но ведь смысл нашей экспедиции и всей этой затеи трансполярного воздушного пути заключался в гласности, даже больше- в газетной шумихе!
— Я не могу посвятить вас, извините, в то, что мне самому неизвестно. Мы заключили контракт — и должны повиноваться.
— Вы знаете больше, чем говорите, сударь. Вчера вы имели долгое совещание с господином Паттерсоном.
— В нашем разговоре нет ничего удивительного, извините. Компания назначила меня начальником первой экспедиции, и естественно, что ее представитель желал лично меня инструктировать.
Кото напряженно посмотрел на своего соперника, но промолчал. Он стал раскладывать приготовленные матерью щегольские меховые одежды.
Сильно хлопнув дверью, Муцикава вышел на ровное снежное поле, представлявшее собой временный аэродром на одном из Алеутских островов.
Навстречу ему шел долговязый американец в небрежно повязанном, развевающемся по ветру шарфе.
— Хэлло! — мрачно сказал он. — Все готово к отлету. Ваши помощники уже у машин. Еще раз повторяю вам, что это прекрасные помощники, и если у каждого из них не все в порядке с репутацией, то во всем остальном можете на них положиться.
— Я привык сам создавать репутацию своим подчиненным, — холодно сказал Муцикава.
Паттерсон выразительно взглянул на деревянный домик, где остался Кото.
— Положитесь на меня, — усмехнулся Муцикава. — Кото будет прекрасным радистом. В конце концов, он все-таки японец и сможет доказать, извините, что предан делу.
— О’кэй, — невесело сказал Паттерсон, поправил шарф и переложил резиновую жвачку за другую щеку.
Кото, в полном полярном одеянии, вышел из дверей и почтительно поклонился Паттерсону.
Подошли к самолету. Там их ждали два американца. Один из них носил черную повязку на левом глазу. Кото знал его как борт-механика Скопса, человека необщительного и замкнутого. Второй пилот, Джейн, был подвижный, хвастливый парень, выгнанный за авиалихачество из армии. За ним установилась слава смельчака, ни во что не ставящего свою жизнь и способного на самые рискованные эксперименты в воздухе.
В душе Кото не очень радовался таким спутникам, но он боялся выказать перед начальником экспедиции Муцикавой хоть малейшее замешательство. Гордость руководила всеми его поступками.
Паттерсон открыл дверцу кабины. Оба американца и Кото вошли в самолет, загруженный какими-то металлическими трубами и сложными аппаратами. Паттерсон хлопнул на прощание низенького японца по плечу и сказал:
— О’кэй!
Муцикава вошел в кабину. Дверца закрылась. Паттерсон дал знак.
Взвыли моторы. Самолет, набирая скорость, побежал по бетонной взлетной дорожке. Казалось, он никак не может оторваться. Навстречу с пугающей быстротой мчался забор. Еще несколько секунд — и они в него врежутся.
Но как раз в том месте, где кончалась бетонная дорожка, самолет оторвался от земли и, едва не задев забор, стал набирать высоту.
Скоро внизу, как рассыпанные снежинки, забелели барашки океанских волн.
Впереди несколько часов полета. Солнце зайдет в неурочный час, чтобы не взойти до тех пор, пока Муцикава и Кото не вернутся в свою Японию. Теперь они летят, чтобы соорудить ледовый аэродром, обгоняя время, заставляя солнце быстрее опускаться к горизонту.
Внизу — однообразная равнина моря. Справа в тумане можно различить смутные очертания Аляски. Скоро Берингов пролив…
Кото жадно впитывал впечатления полета, но они омрачались чувством тошноты, с которым он едва мог совладать. Самолет ощутимо качало. Он то и дело проваливался куда-то вниз, и Кото чувствовал, что теряет вес.
Берингов пролив быстро промелькнул внизу. Кото различил землю слева. Чукотка…
Впереди вечные льды Ледовитого океана. Муцикава непрестанно делал наблюдения, устанавливая местонахождение самолета. Солнце исчезло. Самолет влетел в ночь. Яркие полярные звезды разбрызганным светом наполнили холодное черное небо. Полированной платиной отливали залитые лунным сиянием беспредельные снега, испещренные темной сеткой теней от торосов.
Льды, льды, льды…
Муцикава закончил наблюдения и дал указание Джейну немного изменить курс.
— Двадцать галлонов чертей и два пропеллера вам в глотку! Неужели ч отклонился? В жизни не было со мной этакой штуки!
Однако Джейну, несмотря на все его проклятия, пришлось повиноваться.
В унылом однообразии простирался внизу застывший океан, над которым висел самолет. Движения совершенно не ощущалось. Остановилось как будто и время. Кото положительно не знал, как долго летят они над ледяной пустыней.
Кото ждал, что новые впечатления захватят его, но все лишь угнетало.
— Здесь… здесь снижаться, — почему-то хрипло проговорил Муцикава, протирая очки.
Пилот, повинуясь приказанию, положил самолет на правое крыло.
Спустившись ниже, он стал делать круг, выискивая подходящее место для посадки. Ледяное поле, представлявшееся сверху таким гладким, при ближайшем рассмотрении оказалось сплошь усеянным торосами, похожими на гигантские ледяные барашки невидимых волн.
Самолет кружил около получаса. Муцикава снова и снова проверял его местонахождение, заставлял ругающегося Джейна вновь возвращаться к намеченному пункту.
Кото удивился решению Муцикавы опуститься именно здесь.
Джейн, несмотря на свое ухарство, никак не осмеливался снизиться. Лунный свет был обманчив, и там, где Кото видел ровную снежную площадку, опытный глаз пилота подмечал неровности, Муцикава начинал раздражаться. Не полетят же они, в конце концов, обратно, так и не найдя места для посадки!
— Эй! — прокричал он Джейну. — Я вижу, вас прогнали с военной службы не за лихачество, а за трусость!
— Сделай себе галстук из собственной ноги! — пробурчал Джейн, продолжая кружить над торосистыми льдами.
Довольно долго еще бормотал он проклятия по адресу Муцикавы. Вдруг самолет резко пошел книзу: Джейн или обнаружил подходящую площадку, или решился на риск.
Быстро замелькали внизу белые пятна. Помчались бледные, серебристые струи льда и снега, сливаясь в обманчивые слепящие полосы, темными вспышками проносились черные тени…
— Торосы!
Поздно… поздно…
Самолет тряхнуло. Кото полетел вперед и ударился о стенку лбом. Через стекла кабины он видел мчащиеся мимо глыбы с длинными тенями.
Что-то захрустело, заскрежетало. Кото упал на пол кабины. Последнее, что он увидел через разбитое стекло, был неподвижный снег, залитый мертвым, металлическим светом…
Кото очнулся оттого, что ему снегом растирали щеки.
— Я жив? — тихо спросил он.
— Да, извините, пока вы живы, — иронически заметил Муцикава.
Кото попытался встать. Это ему удалось. Кажется, все цело: руки, ноги, голова. Огляделся. Они с Муцикавой стояли на снегу. В нескольких шагах лежал, беспомощно уставив в небо одно крыло, их самолет.
У Кото похолодела спина. Муцикава насмешливо смотрел на него.
— Да, — сказал он, отвечая на немой вопрос Кото, — эта машина уже не поднимется в воздух.
— А где же пилоты?
— Один из них подобен этой машине, извините, другой возится с ним.
— Значит… значит, посадка была неудачной?
— Извините, ничего не могу добавить к сказанному.
— Что же теперь делать? — растерянно спросил юноша.
Муцикава пожал плечами:
— Выполнять задания компании, строить ледовый аэродром. Ведь мы получаем жалованье, а время не ждет.
— Получаем жалованье… — механически повторил Кото.
— И нельзя терять ни минуты! Я только что определил наше местонахождение. Надо спешить.
Кото не понял, почему надо спешить.
— Но надо дать знать по радио, чтобы за нами послали другой самолет.
— Это всегда успеется, дорогой мой. Наше радио в полном порядке, но по некоторым причинам, о которых я говорил вам перед отлетом, радиосвязью не следует злоупотреблять. Нас могут перехватить, обнаружить наше местопребывание, а нашу работу надо рассматривать, извините, как производственный секрет. Вот когда мы закончим, тогда можно будет…
— Да-да, — согласился Кото.
— Итак, немедленно за дело. Сейчас я вызову этого одноглазого Скопса. Что касается пьяницы Джейна, то он нам уже ничем не поможет.
В течение нескольких часов три человека без устали работали, выгружая из самолета части холодильной установки, присланной из Буффало, и легкие алюминиевые трубы. Вконец измученные люди наскоро поужинали и, разморенные теплом отапливаемой кабины, улеглись спать.
Раненый пилот долго стонал, мешая Кото уснуть. Наконец юноша забылся тревожным сном, полным льдов, лунного света и мчащихся черных теней.
Муцикава скоро разбудил Кото.
— Нам некогда спать, извините, — сказал он, бесцеремонно расталкивая юношу.
Кото послушно встал.
Опять работали втроем. Собрали холодильную установку, опробовали двигатель внутреннего сгорания, приводящий в движение компрессор, проверили турбодетандер, в котором происходит сжижение воздуха за счет работы, производимой предварительно сжатым и охлажденным воздухом. Все было в порядке, была даже получена первая порция жидкого воздуха.
Одноглазый мрачный Скопс вылил ее себе на голую ладонь, демонстрируя, что жидкость с температурой минус 195° по Цельсию ему не страшна. Жидкий воздух и в самом деле не сжег ему руки, которая мгновенно покрылась слоем газообразного воздуха, плохо проводящим тепло.
Теперь предстояла самая трудная задача: спуск под лед каркаса, состоявшего из металлических труб, предназначенных для циркуляции жидкого воздуха.
По указанию Муцикавы во льду были вырыты глубокие лунки и заложены толовые шашки.
Молодой Кото закладывал электродетонаторы и протягивал саперные проводники, присоединив их к переносной подрывной машинке. Лежа с ней за грудой торосов, в ожидании сигнала Муцикавы, проверявшего в последний раз толовые заряды, он думал о непонятно выбранном Муцикавой месте для ледового аэродрома.
Казалось странным, что будущий аэродром, под которым возникнет ледяная гора, усеян огромными глыбами; очистить от них аэродром им будет не под силу.
Муцикава и бортмеханик Скопс залегли за дальними торосами. Кото увидел, что Муцикава махнул платком. Юноша дрожащей рукой всунул ключ в отверстие.
Полная тишина всегда царит над полярными льдами в безветрие. Но особенно тягостной казалась она перед взрывом.
Лежа за глыбой, Кото рассматривал гребень торосов. Он досчитал до десяти, потом резко повернул ключ.
По снегу метнулись прозрачные тени, а через мгновение тишина раскололась грохотом.
Все вскочили.
Выброшенные глыбы и куски льда валялись повсюду. Сверху еще сыпались воющие осколки.
Муцикава шел впереди. Кото и бортмеханик двигались за ним.
Осмотрев результат взрыва, они снова принялись рыть лунки. Снова соединял Кото заряды со своей подрывной электрической машинкой.
Для японцев и Скопса не существовало утра, дня или ночи. Муцикава прекращал работу только тогда, когда изнеможение валило людей с ног. Они кое-как добирались до кабины самолета и там отогревались чашкой крепкого кофе, ухаживали за умирающим Джейном.
На третий день, когда часть труб огромного каркаса была спущена под лед, пилота похоронили.
Скопс насыпал над могилой небольшой снежный холмик и воткнул в него помятую алюминиевую часть крыла самолета.
Звезды по-прежнему светили ярко. Словно издеваясь над беспомощным самолетом, все время стояла лётная погода.
Снова принялись за работу. Муцикава почему-то спешил. Казалось, что, если ледовый аэродром в известный одному ему срок не будет закончен, случится что-то непоправимое.
Юный Кото был горд. Он не спрашивал Муцикаву ни с чем, про себя решив, что Муцикава боится сжатия льдов, которое может уничтожить всю их работу. Муцикава регулярно определял положение льдины, с каждым днем становясь все озабоченнее и нетерпеливее.
Кото заметно слабел. Он не привык к такой нечеловеческой работе. Кроме того, он очень страдал от мороза.
Через две недели Муцикава сказал Кото, что боится, как бы не появились тучи, которые помешают ему определяться. Это удивило Кото. Он не понимал, почему так интересует Муцикаву их точное местонахождение, но не потребовал разъяснений, боясь насмешек.
Наконец весь трубчатый каркас был спущен в воду. Он уходил под лед на глубину около двухсот метров, занимая в то же время огромную площадь. Эта большая глубина тоже смущала Кото.
Оставалось только присоединить трубы к холодильной установке и начать сжижение воздуха.
Кото не отходил от машин, готовясь к их пуску. Муцикава и Скопс завинчивали последнюю муфту. Озябшей, негнущейся рукой бросил Муцикава ключ на лед.
— Все, — вздохнул он и, закинув голову, долго смотрел на ущербную луну.
Кото подошел к нему:
— Машины готовы к действию, Муцикава-сударь.
Муцикава не отвечал.
Кото кашлянул. Муцикава выпрямился. Странным, невидящим взглядом посмотрел по сторонам и торжественно произнес:
— Дать жидкий воздух! Приступим к великому делу! — И он ударил по плечу Скопса. — Гарантирую по нескольку тысяч долларов на каждого из нас в случае удачи!
— О’кэй! — буркнул Скопс, поправляя повязку.
Сухо затрещал в морозном воздухе двигатель, застучал компрессор. При слабом лунном свете Муцикава различал два суетящихся у машины силуэта,
Больше суток не переставая работала холодильная установка. Кото не сомкнул глаз ни на минуту. Вместе со Скопсом он следил за правильной работой машин и старался ни о чем не думать. Спущенный по трубам в глубину жидкий воздух смешивался с океанской водой, которая замерзала, всплывала под ледяное поле, утолщая его. Наконец заспанный Муцикава, ежась от холода, вышел из покосившейся кабины.
— Как дела? — обратился он к Скопсу и Кото вместо приветствия.
— О’кэй! — прохрипел Скопс и, указав рукой себе под ноги, добавил: — Готово.
— Проверим? — предложил Муцикава.
Вместе с Кото Скопс стал спускать в прорубь лот, стараясь определить, достанет ли он до новых ледяных образований.
Груз опустился всего лишь на несколько метров.
Муцикава, стоя за спиной Кото, сказал:
— Поздравляю вас! Мы уже на ледяной горе. — И он показал рукой вокруг.
Только теперь заметил Кото, что часть ледяного поля, на котором они находились, как бы выпучилась.
— Что это такое, Муцикава-сударь? — наивно спросил Кото.
— Ледяная гора пытается всплыть. Вы видите, она ломает лед, поднимает ледяное поле…
— Да-да… вижу, — устало согласился Кото. — Нельзя ли мне пойти отдохнуть?
— Пойдемте, — сказал Муцикава. — Мне, извините, надо поговорить с вами, мой друг. А кстати сделать вычисление о нашем местонахождении.
Оставив холодильную установку на попечение неутомимого Скопса, Муцикава и Кото вошли в кабину самолета.
Пока Муцикава делал вычисления, юноша налаживал радио. Муцикава разрешил ему связаться с Алеутскими островами и сообщить наконец о катастрофе, постигшей их самолет.
Сняв наушники, Кото с облегчением вздохнул:
— Готово, Муцикава-сан. Разрешите установить двустороннюю связь и сообщить координаты?
— Наши координаты? — с особым выражением спросил Муцикава.
Кото кивнул головой.
Муцикава долго насмешливо смотрел на молодого японца.
— Я должен вас порадовать, Кото-кун, — презрительно обратился он к нему. — Наши координаты 84°53′ северной широты, 36°10′ восточной долготы, глубина залегания ледяной горы двести метров, то есть, Кото-кун, наша гора находится чуть-чуть восточнее трассы русско-американского подводного туннеля, который должна скомпрометировать наша экспедиция.
Кото удивленно и непонимающе уставился на своего начальника.
— Что вы имеете в виду? — спросил было он и вдруг побледнел.
Муцикава наслаждался, глядя на него. Кото попробовал говорить, но вдруг стал заикаться. Он так и не произнес ни одного слова. Муцикава внутренне торжествовал. Ради этой минуты он готов был еще раз заключить соглашение с мистером Паттерсоном. Он ненавидел слабость, он ненавидел Кото, а сейчас это сливалось для него воедино.
Вдруг Кото крикнул:
— Вы… вы преступник! Вы заставили нас создать искусственный айсберг, чтобы… погубить… чтобы…