— Т‑ты… ты… и в самом деле собираешься меня и изнасиловать? — заикаясь от ужаса, сдавленным голосом спросила Филиппа.
— Пожалуй, нет… Во всяком случае, не сегодня. — Дайнуолд лениво потянулся. — Я уже позабавился с хорошенькой девкой и не испытываю желания делать это еще раз, особенно с девицей таких внушительных размеров и такого…
— Я не уродина и не такая уж большая и неуклюжая! Моей руки просили три очень знатных рыцаря! Как ты смеешь говорить, что я не стою твоих усилий, или что я тебе не по вкусу, или…
Дайнуолд рассмеялся. Вот это картина — наскакивает на него, как разъяренный котенок, потому что он отказался ее насиловать! Он расхохотался еще громче, заметив, как вытянулось лицо Филиппы, когда до нее наконец‑то дошло, что она сказала.
Филиппа бессильно опустилась на кровать, закрыла лицо руками и заплакала. Увы, это отнюдь не были несколько хрустальных слезинок, скатившихся из томно прикрытых глаз, — именно так представлял себя Дайнуолд изящные женские слезы, — а глубокие, рвущие душу рыдания, от которых содрогалось все ее тело.
— Боже мой! Я же ничего тебе не сделал! Запруди свои ручьи, девка, или я…
Она немного выпрямилась и, всхлипывая, пробормотала:
— Я не девка, я Филиппа де…
— Знаю, знаю. Ты богиня Филиппа, королева Филиппа, только успокойся. У меня аж живот свело от смеха. Больше никаких слез, у тебя нет причин плакать, я же ничем не обидел тебя. Наоборот, я обошелся с тобой исключительно гуманно.
Благодари меня, императрица Филиппа.
— С‑спасибо, — судорожно всхлипывая, тихо проговорила девушка.
Дайнуолд не ожидал этого. Возможно, она все‑таки не такая ведьма, как ему показалось сначала. Он встал из‑за стола, и Филиппа быстро спрыгнула с кровати и отбежала к дальней стене. Он улыбнулся и наклонился, чтобы снять кожаные подвязки, которые крепились крест‑накрест вокруг икр.
— Иди сюда и позволь мне тебя связать. Я не стану сильно затягивать узлы.
— Нет, — прошептала Филиппа.
В ответ Дайнуолд лишь снова улыбнулся и шагнул вперед. Филиппа отпрянула, споткнулась и упала, приземлившись на четвереньки. Дайнуолд поморщился, так как каменный пол его спальни был исключительно твердым и грубым.
Он подхватил Филиппу под мышки и помог встать. Ему определенно нравилось ее тело: тонкая талия, пышная грудь и… Дайнуолду пришлось прервать свои чисто мужские мысли, потому что Филиппа повернулась и завизжала, да так пронзительно, что зазвенело в ушах, и изо всех сил ударила его кулаком в челюсть.
Дайнуолд отпустил ее, и Филиппа упала на спину. Он наклонился, собираясь ее отшлепать, но тут в воздухе мелькнула длинная грязная нога, и Фортенберри получил ощутимый удар в живот, который отбросил его назад на добрых три фута — к счастью, на кровать, а не на пол. Дайнуолд рассвирепел, но заставил себя успокоиться, медленно поднялся и сел. В отличие от этой буйной ведьмы он‑то всегда думает, прежде чем действовать.
Филиппа стояла на коленях, одергивая платье. Ее дыхание было хриплым, грудь тяжело вздымалась.
— Иди сюда!..
— Нет!..
— Иди немедленно, или я прикажу Танкриду, который сейчас наверняка стоит за дверью, прижав ухо к замочной скважине, чтобы он привел троих самых крупных мужиков. Они быстренько справятся с тобой и вдоволь развлекутся — прямо в моем присутствии, а я с удовольствием понаблюдаю за этим.
На сей раз угроза подействовала, и Филиппа молча поднялась на ноги. Она подошла к Дайнуолду, холодея от страха и вместе с тем испытывая сильнейшее желание вновь его ударить. Дайнуолд притянул девушку к себе, и она оказалась между его разведенными в стороны коленями.
— Сложи руки вместе.
Она покачала головой, но под его насмешливым взглядом быстро соединила ладони, с ужасом следя, как Дайнуолд обматывает вокруг запястий длинную кожаную полоску.
— Не хочу больше испытывать судьбу, ожидая, пока ты снова постараешься сбежать. Не сопротивляйся.
Он подхватил ее и опрокинул на кровать. Затем продел конец кожаной полоски сквозь узел на запястьях и притянул его к изголовью кровати. Руки Филиппы оказались заведенными за голову. Девушка не мигая смотрела на него, и Дайнуолд догадался, что она умирает от страха. Он вполне понимал ее: в таком положении человек становится совершенно беспомощным.
Ее платье задралось выше колен, и вид обнажившейся белой кожи весьма чувствительно сказывался на некоторых частях его тела. Дайнуолд торопливо набросил на Филиппу одеяло и укутал ее до подбородка.
— А теперь помолчи.
Это был ненужный приказ — она и так старалась даже не дышать.
Несколько мгновений в комнате царила тишина. Дайнуолд задул свечи, затем разделся и лег рядом с девушкой. Филиппа слышала его дыхание. Пока он не сделал ни одной попытки коснуться ее тела. Она осторожно подергала руками, но узел был надежным. — Будь на моем месте Вильям де Бриджпорт, — внезапно произнес Дайнуолд, — он бы тоже связал тебя. Только с той разницей, что он развел бы твои белые ноги и лапал тебя грязными пальцами, в то время как я, девка, буду гладить твою плоть чистыми руками, языком и…
— Мне надо в уборную! — поспешно выпалила Филиппа.
— Только я устроился поудобнее, как тебе срочно что‑то потребовалось. Не даешь спокойно полежать! Тебе действительно надо облегчиться, или это очередная ложь?
— Я говорю правду. Пожалуйста!
Дайнуолд выругался, встал, вновь зажег свечу и развязал Филиппе руки.
— Горшок возле окна. Я оставлю тебя на пару минут, а ты поторапливайся. — Дайнуолд быстро накинул халат.
Филиппа не шевелилась, пока он не закрыл за собой дверь, затем бросилась к горшку, даже не потрудившись взять с собой свечу…
Несколько минут спустя дверь приоткрылась — в спальню вернулся Дайнуолд.
— Ложись в кровать и вытяни руки за головой, чтобы я мог тебя связать.
Рядом вдруг раздался глубокий вдох, и… Увернуться Фортенберри не успел: на голову ему обрушился увесистый ночной горшок. Дайнуолд упал как подкошенный.
Филиппа растерянно смотрела на потерявшего сознание Дайнуолда. Он походил на мертвеца, и девушку охватили страх и чувство вины. Она опустилась на колени и прижала руку к его груди.
— Не смей умирать, негодяй!
Сердце Дайнуолда билось сильно и ровно. Филиппа облегченно вздохнула и поднялась на ноги. Опять она поторопилась! Что ей теперь делать?
Танкрид… Надо как‑то обмануть оруженосца. Возможно, она возьмет его в заложники. Да, так она и сделает, кроме того, можно воспользоваться его одеждой и обувью, а потом… В голове лихорадочно метались мысли.
Неожиданно ее щиколотку обхватили сильные пальцы и потянули вниз. Ноги Филиппы подогнулись, и она с размаху упала на пол. Дайнуолд навалился на нее и придавил всей своей тяжестью. Несмотря на то что Филиппа превосходила ростом многих женщин, с Дайнуолдом ей было не справиться, она это поняла сразу.
— К сожалению, я недостаточно сильно тебя ударила.
— Да нет, напротив. — У Дайнуолда отчаянно кружилась голова. — Перед моими глазами сейчас целых четыре девки, а мне, уверяю тебя, и одной более чем достаточно.
Дайнуолд почувствовал под собой ее упругую грудь и стройные бедра. Его тело отреагировало мгновенно, и он инстинктивно прижался к Филиппе еще теснее.
Чертова обуза! — свирепо проговорил Дайнуолд, ненавидя себя за желание сорвать с нее платье, а потом так изъездить, чтобы она завопила от наслаждения. — Ты упрямая и безмозглая девчонка, я устал от тебя и твоих глупостей, твоих дурацких и безответственных выходок!
— Что ты собираешься со мной делать?
Дайнуолд промолчал. Он немного успокоился; неистовое желание сменил глухой гнев. Фортенберри встал и, волоча за собой Филиппу, подошел к кровати. Он сел, придерживая девушку одной рукой, другой зажег свечу. Потом опрокинул Филиппу к себе на колени и задрал платье, обнажив при этом весьма соблазнительные ягодицы, к коим и припечатал свою ладонь.
На мгновение Филиппа просто окаменела. Этого не может быть, он не посмеет отшлепать ее, как какую‑то… Дайнуолд ударил второй раз, Филиппа возмущенно закричала и попыталась вырваться.
Он шлепнул ее посильнее, затем удары посыпались градом. Беспомощно лежа лицом вниз, Филиппа рыдала от боли, злости и унижения, сопротивляясь изо всех сил. Неожиданно пальцы Дайнуолда скользнули по ее бедру внутрь, разводя пошире ноги и откровенно касаясь интимного местечка между ними. Филиппа дернулась и испуганно вскрикнула.
Дайнуолд почти швырнул ее на кровать и снова связал руки, на этот раз покрепче.
Филиппа жалобно всхлипнула.
— Только вздумай сказать, что я сделал тебе больно! Эдмунд от души посмеялся бы над тобой, сочтя это не наказанием, а сущей лаской.
Дайнуолд возненавидел себя за это слово, едва оно слетело с его губ, заставив вспомнить мучительное желание, которое он испытывал к этой девушке еще минуту назад.
— У тебя жесткая и мозолистая рука. Мне было больно, — стараясь сдерживать рыдания, проговорила Филиппа.
— Расскажи это кому‑нибудь другому! «Больно»… Скажи спасибо, что тебя не ударили горшком по голове! О Боже… Хорошо еще, что ты сначала не справила туда нужду!
— Разумеется, я не использовала горшок! Я не…
— Заткнись! Ты с ума меня сведешь. Достаточно. Спи!
Ягодицы Филиппы пылали, в глазах стояли слезы, но ей пришлось подчиниться.
Дайнуолд был так раздражен, что не мог успокоиться.
— И что я с тобой цацкаюсь? Почему мне просто не изнасиловать тебя? Почему бы не…
— Если ты это сделаешь, мой отец проследит, чтобы тебя отправили евнухом в Иерусалим.
— Да что ты знаешь о евнухах и Святой Земле?
— Я образованная девушка и много училась. Мне давали уроки с восьми лет.
— И зачем только лорд Генри тратил деньги, чтобы учить такую наглую девицу? Какой в этом смысл?
— Сама не знаю. — Филиппу тоже интересовал этот вопрос. Бернис все дни проводила в заботах об украшениях, модных платьях и туфельках, прическах, румянах… Ну и, само собой, о кавалерах. Ее не заставляли заниматься с отцом Бойзом, да и маловероятно, что Бернис, даже научись она читать, захотела бы взять в руки книгу. — Может, он уже тогда знал, что я ему пригожусь. А ведь так оно и вышло: наш управляющий умер почти два года назад, и я заняла его место.
— Ты, женщина, выполняла обязанности управляющего в замке Бошам?!
— Да. Кроме того, мать настояла, чтобы я вела домашнее хозяйство. Более того: она беспрекословно выполняла мои указания по дому, хотя вряд ли ей это нравилось.
Очень странный вечер, решил Дайнуолд, которого донельзя утомили и весь этот разговор, и ее сопротивление, и желание, которое он испытывал. Он погасил свечу и снова лег.
— Что же мне с тобой делать, девка?
— Я не…
Дайнуолд повернулся к ней спиной и демонстративно захрапел.
— Я Филиппа де Бошам, и я…
Филиппе не удалось закончить, потому что Дайнуолд крепко поцеловал ее. Она ощутила, как его мужская плоть прижалась к ее животу, почувствовала тепло его рук и открыла рот, чтобы высказать свое возмущение. Наградой ей стал его язык, и Филиппа, не раздумывая, стиснула зубы. Дайнуолд вскрикнул:
— Мне следовало догадаться, что ты попытаешься превратить меня в немого! Проклятая строптивая девка, я… Нет, только попробуй что‑нибудь сказать, и я сорву с тебя платье и…
— Ты уже так и сделал! И ты смотрел на меня! И ты меня бил!
Дайнуолд замер, и, хотя в темноте она не могла разглядеть его лица, Филиппа знала, что он насмешливо смотрит на нее.
Дайнуолд отодвинулся и неожиданно резким движением задрал ей платье. Нижняя часть тела Филиппы оказалась обнаженной до пояса; со связанными за головой руками девушка была совершенно беспомощна и ничего не могла сделать.
— Ну что же, — с удовольствием произнес Дайнуолд, — продолжим наш разговор. Так что ты хотела сказать мне, девка?
Филиппа покачала головой, но он не увидел этого и рассвирепел. Этой ночью он только и делал, что зажигал и гасил свечи, защищался от ее выходок, проклинал ее и с трудом боролся с плотским желанием.
Дайнуолд отодвинулся на край кровати и вновь зажег свечу. Приподнявшись на локте, он поднял подсвечник повыше и долго молча разглядывал Филиппу. Черт побери, сегодняшняя ночь должна была стать наказанием для нее, а не для него! Дайнуолд стиснул зубы. Нет, нет, ничего подобного, он вовсе не испытывает никаких чувств, он всего лишь приятно удивлен, не больше. Дайнуолд жадными глазами смотрел на нежную, еле заметную округлость ее живота, затем перевел взгляд на треугольник кудряшек внизу: он был того же цвета, что и волосы на голове, блестяще‑коричневый с вкраплением пепельного и…
—..Песок, темный песок.
Его слова так удивили Филиппу, что она на секунду забыла о своем страхе и возмущении, забыла, что он видит части ее тела, на которые никогда еще не смотрел ни один мужчина.
— Что песок? — недоуменно спросила она.
— Твои волосы. — Дайнуолд положил ладонь на шелковистую полоску и погладил ее пальцами.
Филиппа вскрикнула. Он быстро убрал руку и сел, затем вновь положил ладонь ей на живот, слегка касаясь кончиками пальцев тазовых костей.
— Ты создана, чтобы рожать детей. — Дайнуолд вдруг почувствовал какую‑то странную тоску и, словно обжегшись, резко отдернул руку. — Помни, что я сказал тебе, девка, — посмотрев на Филиппу, грубо произнес он. — Неужели ты так наивна, что я должен подробно объяснять смысл своих слов? Нет? Хорошо. Может, ты хочешь еще что‑нибудь мне сказать? Будут ли какие‑нибудь жалобы? Упреки?
Филиппа покачала головой.
— Наконец‑то ты проявила зачатки мудрости. Спокойной ночи.
Дайнуолд в очередной раз загасил свечу; так как она догорела почти до основания, пламя весьма чувствительно лизнуло ему руку. Он перевернулся на спину. Боль в обожженных пальцах скоро прошла; перед глазами Дайнуолда по‑прежнему стояла доводящая его до исступления картина: лежащая рядом обнаженная до талии девушка с длинными белыми ногами. Он все еще помнил упругость и нежность ее тела под своими ищущими пальцами…
Дайнуолд выругался, схватил одеяло и накинул его на Филиппу.
Уже проваливаясь в сон, он услышал ее шепот:
— Я Филиппа де Бошам, я скоро проснусь, и весь этот ужас окажется всего лишь ночным кошмаром.
Он ухмыльнулся в темноте. Сильная духом девка! В небольших порциях это даже забавно, но при слишком больших дозах может быть болезненным. Дайнуолд осторожно дотронулся до затылка. Хоть бы горшок остался цел — ведь другого у него просто нет…
Еще раз усмехнувшись, Дайнуолд уснул.
Глава 7
На следующее утро Фортенберри уже не улыбался. Его ткач, Принк, свалился с тяжелым приступом лихорадки, а ведь большую часть шерсти уже очистили и спряли! Дайнуолд ходил из угла в угол, ругаясь на чем свет стоит, пока его не ухватила за рукав старая Агнес:
— Хозяин, послушай. Эта хорошенькая молодая леди, которую ты привязал к своей кровати, она что, действительно высокородная дама или одна из твоих шлюх?
Дайнуолд недовольно посмотрел на старуху. Он оставил Филиппу спящей, но перед уходом освободил ей запястья и, злясь на самого себя, осторожно опустил ее руки вниз и как следует растер их, чтобы вернуть чувствительность. Филиппа даже не пошевелилась. А что ей? Ее‑то зад наверняка по‑прежнему мягкий и белый, без единого следа от шлепков, а вот его голова просто раскалывается после удара ночным горшком!
— Ты хочешь сказать, старая карга, что Филиппа умеет ткать и может научить других женщин?
— Да, хозяин, похоже на то, — глубокомысленно кивнула старая Агнес. — Именно это я и имела в виду.
Дайнуолд вспомнил, как Филиппа рассказывала ему, что была управляющим в Бошаме и вела все хозяйство. Он быстро поднялся на второй этаж. Отперев дверь и войдя в спальню, он увидел, что Филиппа стоит посреди комнаты и растерянно озирается.
— В чем дело? — отрывисто спросил Дайнуолд.
— Ночной горшок. Я разбила его вчера о твою голову. Мне надо… — Филиппа поморщилась, затем выпалила:
— Мне надо сходить в уборную! Ты запер меня здесь, и я…
Его единственный ночной горшок — и она его разбила!
— Черт побери! Иди сюда, девка. — Дайнуолд провел ее в соседнюю, меньшую по размеру комнату. — Это спальня Эдмунда. Воспользуйся его горшком. Он, конечно, не произведение искусства, а просто грубая поделка, но вполне сойдет. В будущем станешь ходить в уборные. Они рядом с северной башней, и ты их легко найдешь по запаху. Когда закончишь свои дела, спускайся в зал. Поторопись.
Филиппа стеснялась идти в зал: ведь там полно слуг, которые теперь считают ее любовницей хозяина. Девушке это было неприятно. Когда Дайнуолд ворвался в спальню, она мгновенно вспомнила прошлый вечер — этот человек отшлепал ее, играл с ней, смотрел на нее… Филиппа не понимала его поступков; это пугало ее и в то же время приносило облегчение. Хорошо, что ему не понравилась ее внешность, иначе бы она уже больше не была девственницей и навсегда распростилась с возможностью выйти замуж. Замуж… Перед мысленным взором Филиппы тут же возник мерзкий образ Вильяма де Бриджпорта, и девушка взмолилась про себя, чтобы ее злополучная выходка не привела к свадьбе с этим ужасным стариком Она вышла из спальни Эдмунда и стала спускаться по ступеням. Уши мгновенно заложило от стоящего вокруг гвалта. Казалось, шум был сильнее, чем вчера, однако он почему‑то успокаивал ее натянутые нервы.
— Идите за мной, миледи.
Филиппа обернулась и увидела рядом Страшилу Горкела, самого уродливого мужчину из всех, кого она когда‑либо встречала в жизни. Странно, но сегодня его вид почти не пугал ее.
— Я Горкел, если вы помните, миледи. Идите за мной. Хозяин ждет вас.
Филиппа кивнула, жалея, что на ногах у нее нет обуви, а один рукав оторван. Утром девушка старательно расчесала пальцами волосы и пригладила их, но не знала, стала ли выглядеть от этого хуже или лучше. Если бы Филиппа спросила об этом Горкела, он наверняка бы ответил, что она — лакомый кусочек для любого мужчины. Глядя на Филиппу, Страшила думал о том, как Дайнуолду повезло: вместе с обитателями замка он пережил тяжелую зиму, а сейчас наступило тепло, у них появилась шерсть, и прелестная девушка делит с ним постель…
Горкел оставил ее перед дверью в зал, посчитав свою миссию выполненной.
Дайнуолд сразу же заметил Филиппу, коротко кивнул ей и вернулся к разговору с управляющим. Это был тот самый человек, который вчера бросал на нее столь неприязненные взгляды; он и сейчас враждебно посмотрел в ее сторону.
Филиппа терпеливо ждала, хотя от голода у нее сосало под ложечкой.
Казалось, Дайнуолд прочитал ее мысли.
— Ешь. — Он махнул рукой, указывая на стол. — Марго, принеси ей молока, хлеба и сыра.
Филиппа принялась за еду, гадая, что же происходит между Дайнуолдом и его управляющим. Похоже, они спорят. Поглядывая на хозяина Сент‑Эрта, Филиппа дивилась себе и своему странному поведению. Когда он утром вошел в спальню, она не испытала никакого замешательства. По правде говоря, она даже ждала этой встречи и неизбежной словесной пикировки…
В этот момент кто‑то дернул Филиппу за руку, и, обернувшись, девушка увидела Марго, которая с тревогой смотрела на нее.
Она вопросительно приподняла бровь.
— Надо слушаться хозяина, — как можно тише проговорила Марго.
— Твой хозяин — нахал, — намеренно громко отозвалась Филиппа и откусила большой кусок овечьего сыра.
— Возможно, — дружелюбно согласился Дайнуолд, кивком отпуская Марго, — но я нахал, который может делать с тобой что угодно, девка.
Он был прав, но это уже не пугало Филиппу. Дайнуолд не изнасиловал ее прошлой ночью, а ведь мог бы, так как она была совершенно беспомощна. Филиппа задрала подбородок на добрых два дюйма и приняла самый высокомерный вид, какой только могла.
— Зачем я тебе понадобилась?
Дайнуолд не ответил, дожидаясь, пока она закончит трапезу.
— Ты говорила, что леди Мод учила тебя вести домашнее хозяйство. Это правда?
— Разумеется. Я не лгунья. Ну… по крайней мере я редко говорю не правду, — простодушно добавила она.
Неожиданно Дайнуолд вспомнил еще одну женщину, которая всегда вот так же спокойно и естественно разговаривала с ним. Кассия… Однако какой он глупец: эта девчонка походит на нежную, преданную мужу Кассию де Моретон, как дикое яблоко — на изысканные заморские фрукты.
— Ты умеешь ткать? Филиппа чуть было не подавилась.
— Ты хочешь, чтобы я ткала шерсть, которую ты украл у моего отца?!
— Да. И еще я хочу, чтобы ты поучила других женщин, тем более что некоторые из них, по словам старой Агнес, уже немного знакомы с этой работой. Филиппа хитро сощурилась и улыбнулась, и Дайнуолд, заметив ее гримаску, усмехнулся. Да, он отчаянно нуждался в ее помощи, но ни за что не допустит, чтобы она догадалась об этом.
— Что я получу, если помогу тебе с шерстью? — Филиппа выглядела как заправская торговка на ярмарке в Сент‑Ивесе.
— Первое же платье. Или накидку. Но только что‑нибудь одно.
Филиппа покосилась на изношенное грязное шерстяное платье, которое болталось на ней, как мешок из‑под муки. Сделка казалась справедливой.
— Ты позволишь мне уйти отсюда?
— Уйти? Назад к твоему отцу? Назад в отвратительные объятия Вильяма де Бриджпорта?
Филиппа покачала головой.
— А‑а, значит, к другому человеку, этому таинственному кузену. Как его имя, Филиппа?
Она снова покачала головой.
— Платье или накидка. Это все, что я могу тебе предложить, по крайней мере на данный момент.
— Почему?
— Говори «да» или «нет», девка!
— Я не…
— Отвечай немедленно! Филиппа кивнула:
— Я согласна. — Она взглянула ему прямо в глаза. — А как ты будешь вести себя со мной?
Дайнуолд понял скрытый смысл этого вопроса, но он был упрям. К тому же прошлой ночью Филиппа основательно рассердила его да еще чуть не убила ночным горшком.
— Я буду держать тебя в своей постели, пока не устану. — Он произнес это очень громко, и Алайн с еще большим презрением посмотрел на Филиппу.
— Черт побери, ты произнес это так, будто я уже твоя любовница! — прошипела девушка, схватив Дайнуолда за руку и сильно ущипнув.
— В любом случае ты будешь спать в моей кровати — не стоит выпускать тебя из виду, — даже не поморщившись, спокойно ответил хозяин Сент‑Эрта. — А сейчас для тебя настало время отплатить за мое гостеприимство, — тоном, не допускающим возражений, закончил Дайнуолд и приказал позвать старую Агнес.
Когда она появилась, Дайнуолд отошел в сторону и скрестил руки на груди, подумав про себя, что Агнес кажется старше вековых дубов, растущих к северу от крепости, а назойливостью превосходит навозных мух в конюшне.
Филиппа медленно дожевывала кусочек сыра и разглядывала стоящую перед ней женщину.
К огромному удивлению Дайнуолда, старая Агнес вдруг заволновалась.
Филиппа спокойно допила молоко и сказала:
— После завтрака я посмотрю шерсть. Если она плохо вымыта и спрядена, я буду очень недовольна. Нитки должны быть чистыми. Проследи за этим. Где стоят ткацкие станки?
Старая Агнес слегка подняла голову, но под воинственным взглядом Филиппы снова согнулась в поклоне.
— В пристройке за бараками… хозяйка.
— Отбери по меньшей мере пять женщин с ловкими пальцами, женщин, которые способны думать о чем‑то еще, кроме мужиков, и смогут научиться ткать. Ты, разумеется, станешь моей помощницей. Иди и проследи за качеством ниток. Я скоро приду.
Старая Агнес с восхищением посмотрела на молодую девушку, которая хорошо знала, как себя держать со слугами.
— Слушаюсь, хозяйка.
Она вышла в таком приподнятом и радостном настроении, какого у нее никто не видел уже несколько десятилетий.
Дайнуолд пораженно уставился старой служанке вслед. Проклятая Филиппа! Эта несносная девчонка сотворила чудо — а ведь была с Агнес не очень‑то приветлива, наоборот, вела себя строго, властно и…
Он заметил, что Филиппа смотрит в его сторону и улыбается.
— Агнес нужна сильная рука и, что еще важнее, чувство собственной значимости. Сейчас она получила и то и другое, — спокойно пояснила девушка и принялась насвистывать.
Дайнуолд развернулся на каблуках и быстро вышел из зала. С ума сойти! Ему утерла нос девица, которая несколькими часами раньше столь ловко орудовала ночным горшком, что у Дайнуолда до сих пор в голове гудело! Он в сердцах выругался.
Филиппа мысленно возблагодарила леди Мод, чей язычок, если надо, был острее, чем жало гадюки. Впрочем, — опять же при необходимости — хозяйка Бошама нередко расточала и потоки меда. Сейчас ее наука невольно помогла Филиппе: теперь старая Агнес не только сделает больше, чем все женщины Сент‑Эрта, вместе взятые, но и проследит, чтобы они работали на совесть.
Неожиданно Филиппа заметила, как на стол легла чья‑то тень.
— Филиппа де Бошам, я Алайн, управляющий лорда Дайнуолда.
Девушка не ожидала, что этот человек заговорит с ней. Учитывая, какие злобные взгляды он бросал в ее сторону… Хм, интересно, что же ему надо? Она надменно подняла голову, стараясь придать лицу бесстрастное выражение.
— Сообщите мне имя вашего кузена, и я позабочусь о том, чтобы вы как можно быстрее оказались на пути к нему, подальше от Дайнуолда де Фортенберри, — вкрадчиво улыбаясь, тихо произнес Алайн.
— Зачем? — в упор спросила Филиппа. Его улыбка погасла.
— Ты здесь чужая. — Ответ прозвучал громко и зло, но Алайн быстро взял себя в руки. — Ты невинная юная леди, а Дайнуолд де Фортенберри — негодяй и разбойник, — подчеркнуто доверительным тоном заговорил он. — Это человек, который никому не доверяет и сам не способен хранить верность. Он живет по своим законам, которые не дано изменить остальным. Он ворует, грабит и получает от этого удовольствие. Он будет унижать и использовать тебя, пока не наградит ребенком, а потом выбросит за ворота. У него нет совести, нет принципов, нет уважения к женщинам. Он издевался над своей первой женой, пока она не умерла; он вообще любит издеваться над женщинами, будь то высокородные дамы или служанки — ему плевать. В конце концов от тебя отвернутся все — и он сам, и твоя семья.
Неприкрытая злоба, звучавшая в этой тираде, поразила Филиппу. Прошлым вечером она и сама готова была убить хозяина замка, но в словах управляющего было что‑то другое, что‑то лежащее очень глубоко. Дайнуолд не изнасиловал ее, хотя у него была такая возможность, и не издевался над ней, хотя она довела его до белого каления. Наоборот, это она ударила его.
Внезапно Филиппа вспомнила, как Фортенберри ее отшлепал. А что бы она сделала на его месте, если б ее треснули по голове тяжелым ночным горшком?
Да‑а, ну и дела!.. Управляющий, который поносит своего хозяина, вместо того чтобы хвалить его… Такого она еще не встречала!
— За что ты ненавидишь Дайнуолда де Фортенберри?
Алайн отшатнулся, словно она его ударила:
— Ненавижу хозяина? С чего ты это взяла? Просто я знаю, что он из себя представляет и каковы его мысли. Дикий, безжалостный, потерявший веру в Бога человек! Но, несмотря на все это, у меня нет к нему ненависти. Ведь он мой хозяин. Но вам… Уходите, миледи, уходите, пока живы. Скажите мне имя вашего кузена, и я увезу вас отсюда.
— Хорошо, — медленно произнесла Филиппа, — я скажу тебе.
Лицо Алайна просветлело, в глазах мелькнуло удовлетворение, из груди вырвался облегченный вздох.
— Так как же его зовут?
— Я пока подожду с ответом. Сначала я должна заработать себе новое платье, как мы договорились с твоим хозяином. Не могу же я показаться близкому родственнику в тех лохмотьях, которые на мне сейчас.
— Мне кажется, ты глупая девушка. Еще раз предупреждаю: Дайнуолд будет использовать тебя, пока не оставит с ребенком, а затем выбросит, как ненужную вещь, и ты подохнешь в канаве. — С этими словами Алайн повернулся и, едва сдерживая ярость, быстро вышел.
Филиппа удивленно покачала головой. Странный замок, а еще более странные его хозяин и управляющий… Она встала из‑за стола и отправилась в ткацкую мастерскую.
В длинной и душной комнате, кроме Агнес, были еще шесть женщин; как только Филиппа появилась в дверях, мгновенно воцарилась тишина. В мастерской стояли три старые прялки и три станка, один дряхлее другого. Филиппа оглядела каждую женщину и одобрительно кивнула, затем поговорила со всеми, узнала, как их зовут и что они умеют делать: Оказалось, ничего — за исключением двоих, да и у тех знания практически равнялись нулю. Потом она проверила станки. В одном треснул челнок, в другом ослабла рама, а в третьем нитка выскальзывала из крепления. Филиппа вздохнула и подошла к Агнес:
— Ты говорила, что Горкел поможет нам наладить станки?
— Да. Достаточно этому уроду бросить всего один взгляд на вещь, и он уже знает, как ее чинить; и так с самого детства.
— В таком случае найди Горкела. Дожидаясь Страшилу, Филиппа внимательно осмотрела изготовленные нитки. Если учесть состояние прялок, результат получился вполне сносный. Еще раз вспомнив леди Мод, Филиппа улыбнулась и похвалила мастериц.
Два часа спустя женщины уже сидели за ткацкими станками. Они работали аккуратно, хоть и медленно, но это было и лучше. Как только они наберутся опыта, дело пойдет быстрее. Старая Агнес поминутно заглядывала им через плечо, ругалась и ворчала, а потом поворачивалась к Филиппе и одаривала ее беззубой улыбкой.