«… у меня к Берии давняя неприязнь, перешедшая во вражду. У нас еще при Сталине не раз были стычки. Достаточно сказать, что Абакумов и Берия хотели в свое время меня арестовать. Уже подбирали ключи».
Что это все означает, в переводе с русского на русский? Жуков признается читателю, что его хотели арестовать, но, по каким-то причинам этого сделано не было. Кроме того, не сказал читателям, в какое время происходили эти события? К этому моменту его биографии мы еще вернемся. А насчет «ключей», это надо полагать, что имелся против Жукова компрометирующий материал. Не июньские ли дни 1941 года в Наркомате обороны, послужили основанием для Лаврентия Павловича Берия проявить свою неприязнь к Георгию Константиновичу? По ходу исследовательской работы дойдем и до этого момента. В отношении Абакумова — это послевоенный период. Не всякий военачальник может «похвастаться» таким повышенным вниманием силовиков к своей персоне.
Думается, что Жуков, при Сталине жил, как под «дамокловым мечом», все время в страхе. И Хрущев, очевидно, тоже, жил в страхе за свою жизнь, коли, дорвавшись до власти, устроил кровавую резню. Значит, было что-то такое, что, если откроется вся правда, по их делам, то за это пощады от Сталина, как и от Берия, — не жди. Не за попытку же получения дополнительных привилегий, например, в отношении Жукова, к тому и был проявлен интерес, то Берией — в годы войны, то Абакумовым — в послевоенное время.
Представляется, что такое психологическое состояние наших героев — жизнь в постоянном страхе из-за боязни, что будет раскрыта их тайная жизнедеятельность, и объясняет, и ту их жестокость, и то, их «барственное» хамство, которое проявляли, как Никита Сергеевич, так и Георгий Константинович по отношению к окружающим их людям.
«Ну, это все лирика, — скажут читатели. — Нельзя ли, ближе к делу. За что же «замочил» Хрущев, и Сталина, и, с помощью Жукова — и Берию?»
Я склоняюсь к мысли, что за войну! Именно за боязнь раскрытия того, тайного предательства, которое Хрущев, впрочем, как и Жуков, осуществляли на протяжении всей войны. В начальный период войны — больше, на завершающем этапе войны — меньше, но от этого оно, предательство, ведь, не стало, менее подлым. И Жуков помогал Хрущеву в делах 1953 года, в государственном перевороте, тоже, как «подельник», по предательству на войне, очень большому предательству. Эта «сладкая парочка» учинила не одну кровавую «мясорубку» бойцам и командирам Красной Армии, в 1941-ом и 1942-ом годах. Да, и в последующих победных годах, тоже немало наделала кровавых подлостей. Дело в том, что с конца 1945 года Л.П.Берия уже не занимался вопросами Наркомата внутренних дел — поспособствовали хрущевцы отстранению его с такого важного поста. Со временем, они же, расправятся и с Абакумовым, возглавляющим министерство госбезопасности. Сталин, видя, что министерства внутренних дел и госбезопасности, оказались слишком «засорены» людьми, не сто я щими на страже интересов социалистической законности, это еще мягко сказано, решил дать хрущевцам бой. Но он, не предполагал, что бой окажется для него последним.
Хотя Сталин и добился через Президиум ЦК партии решения об объединении этих ведомств в одно, с возложением функций руководства снова на Л.П.Берию, но это действие оказалось запоздалым. Это было в последних числах февраля 1953 года. Для наших военных заговорщиков решение по Берии означало бы их конец.
Но, к сожалению, надо отдать должное изворотливости Хрущева. Сначала заговорщики хитростью расправляются со Сталиным — отправляя его на погост, а затем, просто напросто убивают Берию, лишая противную сторону своих сильнейших лидеров.
А ведь, после войны (трудно сказать: когда точно?) Сталин поручал соответствующим органам разбираться по поводу трагических событий 1941 года, и не только этого. Были проведены расследования, и ряд генералов были арестованы. По суду одни из них получили сроки, другие были расстреляны. Жуков поясняет, что сам Сталин проводил заседание, где обсуждалось его поведение:
«Всего в деле фигурировали 75 человек, из них 74 ко времени этого заседания были уже арестованы и несколько месяцев находились под следствием. Последним из списка был я».
Георгий Константинович, здесь явно поскромничал, ставя себя в конец списка. Он был первым в этом деле, но по определенным обстоятельствам не был арестован, а был лишь понижен в должности и отправлен в Одесский военный округ. Дело о генералах тоже очень глухо озвучено. Материалов в открытой печати мало, а если встречаются, то в сильно искаженном виде, с уклоном в сторону антисталинизма, что является заведомо ложным путем в исследованиях такого рода. Вспомните, читатели, кто постарше, по возрасту. Во времена Хрущева и Брежнева о генералах-заговорщиках не только не говорили, даже и не заикались.
Так за что же были наказаны эти генералы в послевоенное время? Очевидно, за предательство. Например, Худяков и Ворожейкин — генералы ВВС, эти точно, за предательство, но об этих мы поговорим в другой раз. Их предательство — это не только 1941-й год и битва под Москвой, но и другое. И мне думается, что это были все-таки «караси», а «налимы» ушли. Лаврентия Павловича Берии уже не было в силовых структурах после войны (интересно, по какой причине его убрали?) — говорят, атомным проектом вплотную занимался? Отчасти это так, но, может и посодействовали в убытии, чтобы важный силовой орган страны ушел в другие руки. А то бы этим «налимам» несдобровать! Не дали Берии «разорваться на несколько частей»: к тому, же, атомный проект, видимо, «счетоводы из Политбюро» посчитали, более важной государственной задачей на тот момент. Подумаешь, какие-то заговорщики сорок первого года. Не смог, к сожалению, Лаврентий Павлович заглянуть в свое будущее — в противном случае, бился бы как лев, но не отдал бы НКВД. Тогда, этой «сладкой парочке», Хрущеву и Жукову не поздоровилось бы.
Как видим, тема предательства советского генералитета все-таки возникала после войны и виновные, разумеется, определенная часть, были наказаны. Пусть даже, как в приведенном примере, только в ВВС Красной Армии. Но ведь можно было бы потянуть за ниточку, и весь клубочек размотался бы? Не получилось, да, и не дали.
Глава 11. Была ли помощь Гитлеру от нашей «военной оппозиции»?
Разумеется, была, о чем мы говорили выше. Уже с 1939 года, как видите, вновь начали потихонечку готовить свои подлые делишки. Хотя заговор Тухачевского был раскрыт, и большая часть примкнувших к заговору военных была уничтожена, но не надо думать, что с расстрелом руководителей заговора и части низового звена тайных заговорщиков, исчез сам заговор. Те, которые избежали ареста и затаились, сути-то своей, ведь, не изменили. Они могли прикинуться и верными ленинцами, и стойкими коммунистами, и преданными Родине патриотами. Но тем опаснее они становились! Рассмотрим пример с Д.Павловым — командующим Западным фронтом. Он «открыл» фронт немцам — за что был в начале июля арестован. Ему были предъявлены обвинения в развале управления вверенных ему военных структур, в чем он признался на следствии и, по решению Военного трибунала, был 22 июля 1941 года расстрелян. Давайте зададимся простым вопросом: «Он что не понимал того, что делал?». Судя по протоколам его допросов, очень даже понимал. Он кто? Самоубийца? Что-то не очень подходит на эту роль. Любой офицер, а уж генерал, в ранге Павлова, тем более, знает, что за такие действия, а правильнее сказать, бездействия, в военное время — трибунал с отягчающими обстоятельствами, может быть и расстрел, что и произошло на самом деле. И вот Павлов что, решил дурковать? Посмотрим мол, что, из этих, моих чудачеств выйдет? Конечно же, нет! Все он прекрасно знал, что он делает, — не первый день в Красной Армии. Представим себе, что он состоит в заговоре генералов и некто, из высшего руководства, судя по всему, Мерецков, дает ему указание на противоправные действия при начале военных действий со стороны Германии. Нормальная реакция Павлова в подобной ситуации должна быть такой: «Будет ли успех в данном деле?» и в случае неудачи, — «Какова гарантия личной безопасности?» Ведь Особый отдел фронта не для того создан, чтобы «лапу сосать»! Ну, если не особисты, то все равно найдутся «добры молодцы», которые возьмут его «под белы рученьки» и доставят туда, куда надо. Так ведь все и произошло на самом деле. Но это было потом. А до начала войны, Павлова, по-видимому, убедили, и убедили основательно, что все сойдет ему с рук, иначе, он не совершил бы всего того, из-за чего, в конце концов, попал на скамью подсудимых и его расстреляли. Какие же гарантии ему могла дать верхушка заговора, что его не арестуют «добры молодцы» в первые дни войны? Значит, Павлова убедили, что с началом военных действий в верхах, в Кремле, произойдет что-то такое, что власть будет подконтрольна заговорщикам. Тогда, кто ж его, Павлова, обидит!? Тут тебе и личная безопасность и материальное благополучие в придачу. И Павлов, вполне возможно, встал на путь предательства, или пособничества заговорщикам зная, или, во всяком случае, полагая, что «дело выгорит». В противном случае, он этого делать не стал бы. Что же могло быть, весомой гарантией, чтобы Павлов согласился с данным ему предложением? Не надо забывать, что на карту поставлена его собственная жизнь. Тут должен быть точный расчет, с такими вещами по жизни не шутят.
За примером, обратимся к событиям 1944 года. Июльский заговор против Гитлера. Штауффенбергу (активному заговорщику, организатору взрыва в Ставке фюрера) кажется, что покушение на Гитлера прошло успешно, и он стрелой летит в Берлин и просит командующего Резервной армии генерала Фромма примкнуть к заговору, с тем, чтобы взять под контроль столицу. Командующий Фромм был, как бы, «пассивным» заговорщиком и поэтому потребовал гарантий в том, что Гитлер мертв. В противном случае он занимает нейтральную позицию. Убедившись, в дальнейшем, что попытка убийства Гитлера не удалась — Фромм отказался сотрудничать с руководителями заговора, как те его не уговаривали. Что и спасло ему, в результате таких действий, жизнь, а заговорщики остались при своих интересах. Как видите, положительный результат в покушении на жизнь первого лица государства, играет исключительно важную роль в проведении заговора.
А не стоял ли такой вариант, в нашей истории, с генералом Павловым? То есть, к примеру, его убедили, что первое лицо государства 22 июня будет «нейтрализовано» и Павлов дал «добро». Но у заговорщиков в этом деле «не срослось», как говориться! У читателя есть сомнения, что покушения такого уровня готовят не на первых, а на вторых или третьих лиц государства? У меня, лично, нет! Кто у нас в июне 1941-го был первым лицом в государстве — Сталин! А вторым лицом кто был? — Молотов. Разница, сами понимаете, существенная. И кто у нас, по версии Хрущева «исчез», в первые дни войны, из Кремля? Не Молотов же, а Сталин. Если недоверчивый читатель потребует от автора неопровержимых доказательств, то, к сожалению документов, прямо уличающих заговорщиков, нет, и не предвидится. Вряд ли, документы, такого рода имеются, а, если бы и имелись в наличии, то вряд ли бы сохранились к настоящему времени. После государственного переворота 1953 года хрущевцы — жуковцы, очень сильно почистили архивы, избавляясь от компрометирующих их материалов. Есть надежда, что со временем, все же будет найден архив Берии: его личные бумаги и различного рода секретные документы, которые пригвоздят к позорному столбу предателей. Но, пока, это дело будущего.
Пусть также читатель не строит иллюзий относительно того, что в недрах архивов могут быть какие-то списки заговорщиков? Такие списки существуют только в недрах разведок стран-противников, которые пристально следят за появлением на горизонте политической борьбы страны-конкурента сил оппозиции. Я приведу высказывание бывшего заместителя министра иностранных дел В.С.Семенова, взятое из книги Ф.Чуева «Молотов». Пояснение Владимира Семеновича очень важно, в понимании процесса заговора:
«Я принадлежу к тем людям, которые знают историю нашей партии не только по документам, потому что по документам никакая история не происходит.
А я знаю эту историю по разговорам, по телефонному звонку, по мимолетному замечанию, и эта история, как и всякая иная история, как история Великой французской революции, хотя она была буржуазная, это была история, не записанная на пленку. Это была история мимолетного столкновения, мимолетного обмена мнениями. Если б написать историю партии по этим мимолетным столкновениям и явлениям…»
Понятно, что она сильно бы отличалась от официальной трактовки событий, с чем мы и сталкиваемся в исследованиях, и по сей день. Ну, а что сказал по нашему делу уважаемый дипломат, строго следящий за каждым своим словом?
«Революция (тот же, заговор. — В.М.) делается не на бумаге, а в разговоре, в том, что сказано по телефону, но никогда не будет воспроизведено в каком-то документе. Несколько слов, одно слово решало — туда или сюда».
Не правда ли похоже на ситуацию с Д.Павловым? К дипломату В.С.Семенову мы еще обратимся связи с Нюрнбергским процессом.
Продолжим по теме с Западным округом. Понятно, что с документами, оставшимися от расследования по «делу Павлова» обошлись не вежливо. Поэтому материалов по теме заговорщиков маловато, «истерлись» со временем.
А сейчас, к сожалению, в расследовании приходится использовать только косвенные улики. Но от этого, ведь, данная тема не становится менее острой. Сколько же сотен тысяч бойцов Красной Армии было загублено, для достижения этой подлой цели — свержения Советской власти в 1941 году?
Обратимся к мемуарам И.В.Болдина изданным в далеком 1961 году. В своих воспоминаниях товарищ Болдин рассказывает читателю и о первых часах нападения Германии и о том, как он, заместитель командующего Западным округом, реагировал на происходящие события. Мы еще вернемся к этим мемуарам, но в данном случае нас будет интересовать вот какой факт в изложении Болдина. Оперативный дежурный вызвал нашего героя в штаб округа, где он встретился со всем руководством. Раздался телефонный звонок из Москвы.
«Павлова вызывал нарком обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Командующий доложил обстановку…
Павлов обращается ко мне:
— Голубев (командующий 10 армией Западного округа — В.М.) один раз позвонил, и больше никаких сведений из десятой армии нет. Сейчас полечу туда, а ты оставайся здесь.
— Считаю такое решение неверным. Командующему нельзя бросать управление войсками, — возражаю я.
— Вы, товарищ Болдин, — переходя на официальный тон, говорит Павлов, — первый заместитель командующего. Предлагаю остаться вместо меня в штабе. Иного решения в создавшейся ситуации не вижу.
Я доказываю Павлову, что вернее будет, если в Белосток полечу я. Но он упорствует, нервничает, то и дело выходит из кабинета и возвращается обратно.
Снова звонит маршал С. К. Тимошенко. На сей раз обстановку докладываю я. Одновременно сообщаю:
— Павлов рвется в Белосток. Считаю, что командующему нельзя оставлять управления войсками. Прошу разрешить мне вылететь в десятую армию.
Нарком никому не разрешает вылетать, предлагает остаться в Минске и немедленно наладить связь с армиями».
Помните, известнейший фильм братьев Васильевых «Чапаев», где начдив Василий Иванович объяснял присутствующим в штабе лицам, как должен вести себя командир в зависимости от складывающейся обстановки. Где должен был находиться командир, если противник предпринял наступление на боевые порядки его войска? Правильно, на возвышенности и оттуда наблюдать за картиной боя. Если отойти от действия художественного фильма, то где должен был находиться командующий Западным округом Д.Г.Павлов? Разумеется, в штабе округа, на тот момент уже фронта, и по мере поступления сообщений от командиров низового звена принимать решения. Что же пытается сделать Павлов впервые часы нападения Германии? Он рвется из штаба после первого же телефонного разговора с Тимошенко?! Болдин останавливает командующего, но обратите внимание на мотивировку его возражений, что, дескать, «прошу разрешить мне вылететь в десятую армию ». Происходит, в буквальном смысле перепалка, между Павловым и Болдиным о том, кто должен покинуть штаб. Именно, так надо понимать происходящие диалоги. Чувствуется, что Болдин, хоть и заместитель командующего, но по хватке, более «матерый».
«В моем кабинете один за другим раздаются телефонные звонки. За короткое время в четвертый раз вызывает нарком обороны …
Захожу к Павлову, передаю содержание моего последнего разговора с наркомом обороны. Сообщаю, что С. К. Тимошенко разрешил мне вылететь в Белосток. Прощаюсь и стремглав бегу к машине ».
Читателю, это ничего не подсказывает? Павлов захотел «смыться» из штаба, но Тимошенко ему не разрешил. А вот Болдин взял инициативу в свои руки (в его кабинет, почему-то четыре раза звонил нарком обороны Тимошенко) и получил «добро» на убытие. Очень обрадовался, сам же пишет: «… стремглав бегу к машине ».
Почему Павлов после первого же звонка из Москвы заторопился покинуть штаб округа в Минске и убыть в Белосток? Думается, что он получил сообщение, которое его не обрадовало. По той же, думается, причине, стремился покинуть штаб и Болдин. Не буду долго интриговать читателя, а выскажу свою точку зрения, по поводу неприятного сообщения из Москвы. Мог, например, Павлов, поинтересоваться у наркома обороны о состоянии здоровья первого лица государства? И что Тимошенко ему ответил? По всей видимости, что Сталин, пока жив! Или можно сказать так: на данный момент, остался жив. Представляете, как теперь Павлов должен был отнестись к этому известию? Сразу, небось, мелькнула мысль об аресте: «Сдайте, оружие!» Ведь, всё так и произошло через несколько дней. Обратите, только внимание, кто арестовал Павлова? Не представители контрразведки, а — Мехлис! Человек, которому доверял Сталин.
А хитрый Болдин улизнул, и долго «кантовался » по лесам в тылу у немцев и, удивительное дело, вышел к своим лишь тогда, когда маршал Тимошенко стал Главкомом Западного направления. Тот сразу взял его «под свое крыло», назначив тут же своим заместителем. Скептики возразят, что это все чистое совпадение. Не буду спорить, ибо «такие» совпадения на войне, действительно, имели место.
А по делу Павлова много чего происходило «интересного». Ниже, приведен один эпизод, в котором казалось обыденные факты, приобретают зловещую окраску.
Глава 12. Хрущев проговаривается…
У писателя Ф.Чуева в его книге «Так говорил Каганович» есть глава о том, как, якобы, Лазарь Моисеевич Каганович спасал своего брата Михаила от необоснованных наветов, но дело, все же закончилось трагически. Ф.Чуев ведет с Лазарем Моисеевичем диалог:
«— Говорят, Орджоникидзе не мог вынести репрессий и застрелился.
— Это другой вопрос. У Орджоникидзе брата арестовали. Переживал очень. У меня брат тоже… Обвиняют, что я его не защищал. Вранье! Само по себе обвинение глупое. Представьте себе, что брат был бы врагом. Тогда я бы, конечно, пошел против него! Так что же обвинять, мол, он даже брата не защищал — это по-мещански, это по- обывательски! Брата надо защищать, если ты убежден, что он прав. А я был убежден, что он прав, и я его защищал. Защищал.
Очную ставку требовал. Меня изображают, что так преклонялся перед Сталиным, что брата своего предал! Волкогонов пишет, что Сталин сказал: твой брат с правыми связан, а я ответил: пусть судят, как полагается по закону. При чем тут закон? Если правые, при чем тут закон? Другие пишут, и Бажанов тоже, я дал согласие, согласился. А это все вранье.
Я пришел в Политбюро, и Сталин мне сказал:
— Вот мы получили показания, что ваш брат Михаил состоит в заговоре.
Я говорю:
— Это ложь. Я знаю своего брата. Это большевик с девятьсот пятого года, рабочий, преданный человек, преданный Центральному Комитету партии. Все это ложь.
Сталин говорит:
— Как ложь? Я получил показания.
— Мало ли показаний бывает? Это ложь. Я прошу очную ставку.
Сталин так посмотрел:
— Хорошо.
И Сталин сказал:
— Хорошо. Давайте очную ставку».
Из этого диалога прорисовывается следующая картина. Брат Л.М.Кагановича обвиняется во многих прегрешениях, но все они, почему-то, нечетко сформулированы. Сначала Лазарь Моисеевич говорит, что его брата обвиняют, как «врага», надо полагать, как «врага народа». Затем выясняется, что известный враль по истории Волкогонов утверждает, что Михаил Каганович связан с правым уклоном, что приводит в ярость Кагановича младшего. Обратите внимание на фразу: «Если правые, при чем здесь закон?». Для Лазаря Моисеевича правые уклонисты, это внутрипартийные разборки, если, конечно, тут не замешано политическое дело с уголовным «душком». «Бажанов пишет » — не совсем понятно, какого Бажанова имеет в виду Л.Каганович? Если перебежчика Б.Бажанова, секретаря Сталина — это все же конец двадцатых годов. Может речь идет о прежнем начальнике НИИ ВВС, комбриге Н.Н. Бажанове? Он был в ведомстве М. Кагановиче, когда тот был наркомом авиапрома, но он был расстрелян еще в 1938 году. Мутит воду Лазарь Моисеевич. А читатель думает, что дело происходит в годы «чисток»? Как бы ни так!
«Меня на очную ставку не вызывали, потому что была война, сорок первый год. Я был занят делом. «Нельзя его нервировать, дергать его сейчас, поэтому вы его не вызывайте», — так Сталин сказал. Меня не вызвали. Брат поторопился, конечно. Ванников, который на него наговаривал, он же потом наркомом был, министром. Его освободили, конечно. Ванников был заместителем моего брата.
Когда на Ванникова были показания, Михаил, он горячий был, с пеной у рта его защищал. Этот Ванников у него на даче ночевал, боясь ареста. И брат защитил его. А потом этот же Ванников на него показывал. Тот говорит:
— Ты что, с ума сошел?
Нет, ты был вместе со мной в одной организации.
Что ему скажешь?».
Как видите, события, о которых рассказывает Лазарь Моисеевич происходили в начале войны, в 1941 году. Почему-то, не уточнено, когда именно. Придется уточнить за автора и рассказчика. Ванников был арестован в начале июня. По рассказу Л.Кагановича, чтобы «выкрутиться», Ванников облыжно обвиняет старшего Кагановича, Михаила. В чем и зачем? Сейчас поймем из изложенного ниже. Ф.Чуев задает Лазарю Моисеевичу вопрос:
«— Но вы не видели Михаила перед тем, как он застрелился?
— Нет. Это было в коридоре. Ему сказали: «Ты там подожди, а мы еще раз поговорим с Ванниковым». Берия и Маленков. Ванников тут же сидел. Они говорили: «Мы решили его еще раз допросить, что, он с ума сходит, что ли?»
А брата попросили выйти и подождать. Он, видимо, решил, раз его попросили выйти, так ему не верят, и застрелился.
— Но его не арестовывали, раз у него был с собой пистолет?
— Нет, нет. Он оставался членом ЦК. Было решение Политбюро — снять всякие обвинения с Кагановича Михаила, памятник ему на Новодевичьем поставили и разрешили мне написать — я спрашивал специальное решение Политбюро, — что брат — «член ЦК». Там так и написано: «член ЦК».
Значит, сам Лазарь Моисеевич не присутствовал на очной ставке, ввиду занятости? «Я был занят делом»??? Очень подозрительно, ведь сам же требовал, как уверял Ф.Чуева, у самого Сталина предоставить ее? Не менее странным выглядит и Сталин с напускной заботой о товарище из ЦК: «Нельзя его нервировать, дергать его сейчас, поэтому вы его не вызывайте»??? Но ведь, сам же, лично, как утверждает Лазарь Моисеевич, дал согласие на проведение очной ставки между братьями? Но тогда, о какой очной ставке может идти речь, если Михаил не арестован? Что понимают наши герои под словом «очная ставка»? А не кажется ли странной такая фраза, приписываемая Берии и Маленкову в адрес Михаила Кагановича: «… он с ума сходит, что ли?». О чем это? Берия и Маленков, со слов Лазаря Моисеевича, не понимали, почему М.Каганович защищает Ванникова от обвинения, когда есть, на их взгляд обличительные показания? Отсюда и вышеприведенная фраза: «… он с ума сходит, что ли?». Хорошо. Предложили М.Кагановичу выйти в коридор и подождать, а он возьми, да и застрелись. Я уже отмечал, что у советских историков в Кремле, могут происходить самые невероятные вещи. Например, коридор что? место для сведения счетов с жизнью? Ведь, сам Лазарь Каганович в этот острый момент, почему-то отсутствовал? К тому же, что-то кажется сомнительным, что Михаил Моисеевич на очную ставку с Ванниковым пошел, положив в карман пистолет? Или он сбегал куда-то, пока комиссия решала его вопрос, принес пистолет и назло товарищам из ЦК, пустил себе пулю в висок у дверей данного кабинета? А если предположить, что никакого «самоубийства» в коридоре Кремля не было? Все это могло произойти в другом месте и при других обстоятельствах. Кроме того, в своем рассказе Ф.Чуеву Лазарь Моисеевич из членов комиссии, почему-то пропустил А.Микояна? Почему? А ведь из троицы, допрашивающих М.Кагановича, свои воспоминания по этому делу, разумеется, оставил, именно, один Анастас Иванович Микоян, тоже не отличающийся почему-то, многословием по данному делу:
«Ванников был арестован еще Ежовым и находился в тюрьме, когда началась война. Ванников и Берия вместе учились в Бакинском техническом училище и были друзьями в юношестве. Я тоже знал Ванникова по Баку. Берия при моей поддержке уговорил Сталина освободить Ванникова из тюрьмы и назначить наркомом боеприпасов. Ванников, очень способный организатор, был когда-то директором тульских заводов вооружения, оттуда был выдвинут в наркомат и теперь вновь возвращен на свое место. Его тогда привели в кабинет Сталина, где все мы находились, прямо из тюремной камеры».
Тут Микоян явно перестарался «навести тень на плетень ». Николай Иванович Ежов был отстранен со своего поста наркома внутренних дел в конце 1938 года, более двух с половиной лет до произошедших событий. Анастас Иванович явно «заливает» своим читателям, чтобы сошлись концы с концами. Якобы, Ванникова арестовал плохой Ежов, а хороший, в данном случае Берия, его, якобы выпустил, так как они были друзьями в юности. Кроме того, Микоян делает акцент, что Ванников был арестован, задолго до войны. Чтобы по этому делу об аресте, не привлекать Берию, пришлось арест перенести аж, в 1938 год, во времена «железного» наркома (Тут они поют с Л.Кагановичем в унисон, в два голоса). И чтобы, после почти трех лет тюрьмы — прямо в Кремль, в кабинет к Сталину!? Чего не сочинишь, чтобы скрыть факт ареста, тоже, «друга детства». А зачем? К тому же, о М.Кагановиче, проходившем по этому делу, в воспоминаниях не обмолвился ни единым словом. А ведь Михаил Моисеевич, все же была фигура значимая. Надо же было так запамятовать?
Кстати, что же инкриминировалось М.Кагановичу, со стороны Б.Ванникова? Об этом, даже страшно произносить: «Участие в заговоре!». Это Вам, не какое-нибудь, халатное отношение к своим должностным обязанностям. Это очень серьезное обвинение, если учесть, что началась война именно с Германией, в чью пользу и был направлен заговор. Почему-то об этом, Лазарь Каганович не стал особо распространяться? Или как всегда, редактора подправили?
Между прочим, Лазарь Моисеевич, ранее давал подобное интервью и Г.А.Куманеву. С этим историком, в дальнейшем, у нас еще будут встречи. Рассказ в деталях, примерно, совпадает. Правда, есть отдельные разночтения. Остановимся на них. Помните, что Л.Кагановича не вызвали на очную ставку, так как, якобы Сталин, обеспокоился состоянием тонкой, чувственной души товарища по партии. В данном интервью Куманеву, все выглядит несколько иначе. Снова говорит Л.Каганович:
«Через два дня меня вызвали. (Это я Вам рассказываю документально, я пока этого нигде не рассказывал.) Но это факт, так оно было. Маленков, Берия и Микоян вызвали меня. В один кабинет, где они сидели. Я пришел. Они мне говорят: «Мы вызвали сообщить неприятную вещь. Мы вызывали Михаила Моисеевича на очную ставку». Я говорю: «Почему меня не вызвали? Я рассчитывал, что я на ней буду». Они говорят: «Слушай, там такие раскрыты дела, что решили тебя не волновать». Во время той очной ставки был вызван Ванников, который показывал на него. А Ванников был заместителем Михаила в свое время…»
Здесь еще нет упоминания о Сталине. Каганович, к тому же утверждает, что интервью по данной теме — первое. Видимо рассказ Ф.Чуеву был позже по времени. Здесь, как видите, ранее заботу о здоровье Л.Кагановича взяли на себя перечисленные выше товарищи. Кроме того, опять непонятна их обеспокоенность реакцией Л.Кагановича на обвинение, предъявленное брату, Михаилу. Ведь Лазарь Моисеевич уже знал, что брату предъявлено, довольно серьезное обвинение, но в те времена, когда давалось интервью Г.Куманеву слово «заговор» произносить, как видите, было запрещено. Он, Лазарь Моисеевич, сразу же после этих предъявленных обвинений брату, к Сталину пошел в расстроенных чувствах. От чего же его тогда оберегать? Кроме того, Г.Куманев уверяет Л.Кагановича, ну и нас, читателей заодно, что видел, в Кремлевском архиве документ, где, якобы, говорилось, что М.Кагановича вызывали на Лубянку и он там застрелился в туалете из пистолета. Однако Лазарь Моисеевич категорично возражает, утверждая, что очная ставка происходила в Совнаркоме, т. е. в Кремле. И еще одна тонкость. В рассказе Ф.Чуеву нет упоминания, что Михаил Каганович застрелился в туалете. Вот как этот эпизод самоубийства М.Кагановича выглядит в первом упоминании, у Г.Куманева.