Получается, что нахождение Сталина в Кремле по первым дням войны опять зависает в воздухе.
Глава 14. Болезнь Сталина. Правда или ложь?
А вот новая трактовка этих событий. На сцену выходит военный историк генерал-писатель Владимир Михайлович Марков, с литературным псевдонимом В.Жухрай и плюс ко всему заявляющий о себе, как о «внебрачном сыне вождя». Новоявленный «сын лейтенанта Шмидта » в современной аранжировке, предлагает новую версию отсутствия Сталина в Кремле — болезнь. Давайте рассмотрим и этот предложенный материал. Он изложен в ряде книг В.Жухрая под разными названиями. У меня под рукой книга «Роковой просчет Гитлера. Крах блицкрига». Смотрим главу вторую: «21 июня 1941 года. Первые месяцы войны». Некий профессор Преображенский Борис Сергеевич (тоже с литературной фамилией, но реальное лицо), как выясняется чуть позже, лечащий врач самого Сталина, и это действительно, вроде так, находится около часу ночи, один (разумеется, чтобы не было свидетелей), в своей московской квартире. Раздается звонок в дверь. Открыв, Борис Сергеевич, увидел на пороге сотрудников НКВД. Ему показали удостоверение (хорошо, что не ордер на арест) и приказали собираться. У профессора от страха «отяжелели ноги» и он подумал, что это арест, так его напугало «удостоверение» капитана госбезопасности. Кстати, данное звание было приравнено к армейскому званию полковника. Но, к его удивлению ему предложили взять не вещи, а врачебные инструменты (как сельскому фельдшеру). На «бешеной скорости» машина привезла профессора на дачу Сталина.
Ну, как детектив на Кремлевскую тему? И это еще не все перипетии данного жанра. Профессор много лет лечил Сталина и вдруг испугался работников личной охраны вождя. Кстати, они, наверное, сменились, по всей видимости, коли он их не признал? Да и ребята, тоже, хороши, «гуси лапчатые ». Прежде надо было позвонить по телефону на квартиру и выяснить: дома ли хозяин? Если нет дома — узнать, где находится? А не врываться ночью в квартиру и тыкать под нос хозяину свое удостоверение. Все это описание — литературный прием призванный создать определенную атмосферу страха в данном художественном произведении. Дальше — больше.
|
|
Профессора провели в комнату, где лежал на диване Сталин. Он осмотрел больного и поставил диагноз: флегмонозная ангина. Заодно померил и температуру. Термометр показывал за сорок (!).
«Не могу вам не сказать, товарищ Сталин, — вы серьезно больны. Вас надо немедленно госпитализировать и вскрывать нарыв в горле. Иначе может быть совсем плохо.
Сталин устремил на Преображенского горящий пристальный взгляд:
— Сейчас это невозможно.
— Тогда, быть может, я побуду возле вас? Может потребоваться экстренная помощь.
Преображенский проговорил это как можно мягче, но профессиональная требовательность все же проявилась в его тоне. И Сталин почувствовал это. Взгляд его сделался жестким.
— Я, как-нибудь, обойдусь. Не впервой. Поезжайте домой. Будет нужно — позвоню.
Борис Сергеевич еще с минуту стоял, растерянно глядя на Сталина.
— Поезжайте, профессор, — уже мягче произнес Сталин. Но едва Преображенский сделал несколько шагов к выходу, как Сталин окликнул его. Голос его был тихим, но твердым: — Профессор!
Борис Сергеевич замер на мгновенье, затем, обернувшись, быстрыми легкими щагами приблизился к больному.
|
|
— Профессор, о моей болезни — никому ни слова. О ней знаете только вы и я.
— Да, да, — так же тихо проговорил Преображенский, невольно цепенея под устремленным на него пронизывающим взглядом Сталина. — Я понял, товарищ Сталин. Я буду наготове. Если что — сразу приеду. Спокойной вам ночи, товарищ Сталин.
Та же машина, с той же бешеной скоростью, оглушая спящий город сиреной спецсигнала, доставила профессора Преображенского домой».
Что сказать по поводу приведенного отрывка? Как всегда глава государства Сталин — тупой! Не догадаться, что серьезно болен, может только умственно неполноценный человек. Правда, Сталину это не грозило, так как у него была охрана, которая определила, что, есть что? — и все равно привезла бы профессора. Но тот, оказался не лучше вождя, по части умственной деятельности. Такое ощущение, что в Преображенском Жухрай отобразил себя. У Сталина, как явствует из текста, температура под 40 градусов, его немедленно надо госпитализировать, а наш профессор желает ему «спокойной ночи». Кстати, несколько слов по поводу, этой самой, «флегмонозной ангины». Медицинская энциклопедия характеризует флегмонозную ангину, как болезнь Людвига. Происходит сильный отек подчелюстной области. Требуемое хирургическое вмешательство состоит в рассечении подчелюстной области от подбородка до подъязычной кости для проведения последующих медицинских процедур. Но, это так сказать, вдогонку «профессору Преображенскому». Лечение это длительное и к 25 июня, если болезнь, как таковая, по версии Жухрая, существовала бы, то Сталин, вряд ли бы смог быть в Кремле. А шрамы, которые должны были остаться после операции? Не рассосались же они за 3 дня? Кроме того, где же по мысли автора должна была происходить операция, если таковая могла бы произойти?
|
|
Можно добавить следующее. Болезнь Людвига заразное заболевание! Инкубационный период длится 3–4 дня, затем появляются симптомы болезни. Нельзя конечно, сбрасывать со счетом и то обстоятельство, что Сталин мог, просто, банально заболеть. Разве, такое не возможно. Вполне, так как он живой человек. Но уж очень странное совпадение: начало войны и вдруг, болезнь первого лица государства. В пору, внимательно присмотреться к данным обстоятельствам. Я, лично, склоняюсь к выводу, что там «наверху» — случайность, явление редкостное, и ее надо рассматривать обязательно через увеличительное стекло.
Разумеется, насчет секретности визита, «Сталин» сказал для красного словца: «Профессор, о моей болезни — никому ни слова. О ней знаете только вы и я». А начальник охраны Власик и те ребята, которые приехали за профессором? Неужели не поняли, зачем понадобился врач? А товарищи по Политбюро, тот же Никита Сергеевич Хрущев, должны были знать о «болезни» Сталина? Или Сталин и от них скрыл факт своей болезни? То-то, Хрущев на XX съезде все недоумевал, зачем Сталин скрылся на своей даче? А вот если бы Иосиф Виссарионович не запретил бы Борису Сергеевичу скрытничать, — глядишь, и Никита Сергеевич с трибуны съезда, правдиво бы рассказал всю историю с вождем.
А как вам «Сталинская» фраза — «как-нибудь, обойдусь »? Что с него взять, коммунист, однако. Помните, стихи Н.Тихонова — «гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей!» А по стилистике все это очень напоминает Жуковские мемуары. Помните, эпизод с отправкой Жукова в первый день войны на Юго-западный фронт? «Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся». Все это, думается, есть неуклюжая попытку В. Жухрая, как-то, обосновать отсутствие Сталина в Кремле, в первые дни войны, т. е. прикрыть что-то, более важное. Ведь, согласитесь, есть же, что-то такое, подозрительное, в этой «болезни».
Неужели, В. Жухрай — историк, не понимает, что приведенные факты ему надо как-то прокомментировать? А так, все это очень странно, не более? Как видите, В. Жухрай склоняет нас, все же, к версии отсутствия Сталина в Кремле, правда, из-за болезни и, только во второй половине первого дня войны, чтобы, видимо, не поломать версию Жукова. Не будем этому противиться, в смысле отсутствия, тем более у нас тоже, стоит задача, постараться доказать, именно, отсутствие Сталина в Кремле, в том числе и 22 июня.
А что если действительно Преображенский был вызван на дачу Сталина, но не по поводу болезни, а по другой причине, и не один? И не в ночь с 21 на 22 июня, а чуть раньше? И действительно, дал ли профессор подписку о неразглашении цели данного визита, которая могла составлять государственную тайну? Видимо, В.Жухрай, все же «знает» что-то такое, «о болезни» Сталина, о чем предпочел написать в такой вот незатейливой форме?
Давайте ознакомимся вот с таким документом из фонда А.Н.Яковлева. Из названия документа, ясно, о чем идет речь. Виноградов Владимир Николаевич — лечащий врач Иосифа Виссарионовича.
«Из протокола допроса В.Н. Виноградова о лечении В.И. Сталина
Г.
Допрос начат в 21 час. 30 мин.
ВОПРОС: Вы привлекались, как известно, к лечению Василия Иосифовича и наносили своими преступными действиями вред его здоровью. Станете ли вы отрицать это?
ОТВЕТ: Верно то, что я имел отношение к лечению Василия Иосифовича начиная с 1930-х годов и вплоть до последнего времени. Однако его здоровью я не вредил.
Примерно в 1938 году у него была так называемая моноцитарная ангина, и я лечил его вместе с профессором ПРЕОБРАЖEHCKИM Б.С. После этого его здоровье улучшилось, болезнь прошла. В послевоенные годы у Василия Иосифовича наблюдалось психическое заболевание. Несмотря на то, что он неоднократно находился на излечении в санатории «Барвиха», его здоровье все же ухудшилось, и в последнее время заболевание обострилось, наблюдалось сильное психическое расстройство…».
Понятно, что это отредактированные допросы профессора Владимира Николаевича Виноградова. С ним мы еще столкнемся по «делу врачей», которому посвятим несколько страниц. Ясно, что это заготовка хрущевцев и их последователей по обработке общественного сознания, что сын Сталина — Василий, психически больной человек, которому только и место, как нахождение в психиатрической больнице. Как видите, не рискнули привести весь протокол целиком. Я тоже сократил немного, так как последующий кусочек текста для меня, в данном случае, не представлял интереса. Не думаю, что в январе 1953 года (?) при аресте московских врачей следователей в большей степени интересовала судьба, именно сына Сталина? Там речь шла о другом, но что занимательного в данном моменте? Не отсюда ли «растут ноги» у версии В.Жухрая, с которой мы только что ознакомились? Здесь вам и профессор Преображенский Б.С., собственной персоной, — здесь вам и ангина. Правда, другой разновидности, но это чтобы, явно не бросалось в глаза. А то еще подумают, что наследственное? Осталось только поменять сына на отца и сюжет для книги готов, не так ли? Литературная фантазия тесно переплетается с реальными лицами и вот, пожалуйста, — «исторический факт» готов к употреблению!
К теме о врачах, как я уже сказал выше, мы еще вернемся попозже, и узнаем, кто же именно, мог приехать на дачу к Сталину, и что же у него могло «болеть»?
Глава 15. Когда же началась война и с кем?
Снова обращаемся к «мемуарам» Жукова, где он пишет о начале войны. Эта часть его воспоминаний всегда представляла для исследователей особый интерес. Еще бы! Сам начальник Генштаба рассказывает, как началась война с Германией. Но ряд историков довольно скептически относятся ко всему тому, что написано Георгием Константиновичем или теми лицами, кто «редактировал» данные «мемуары». Конечно, многое из написанного, просто напросто придумано из конъюнктурных соображений и ничего, общего, с реальными событиями, не имело место. Но для нас это и будет, как раз, представлять особый интерес. Поясню, почему? Если Жуков искажает какой-либо эпизод, значит за этим событием стоит, что-то очень важное, реальное, но, которое Жуков пытается скрыть от читателя и замаскировать, более, нейтральным действием. Рассмотрим более позднее издание Жуковских мемуаров. Почему, будет ясно из пояснений, приведенных ниже.
Итак, опять начнем с ночного звонка Сталину. Почему Сталину позвонил Жуков, а не Тимошенко? Почему нарком обороны сообщение главе государства Сталину о начале военного конфликта не сделал сам, а перепоручил это сделать своему подчиненному, начальнику Генштаба? Или это была всё же, личная инициатива Георгия Константиновича? А может, его телефонное сообщение было лишь предлогом, чтобы позвонить на дачу Сталина? Во-первых, откуда Жуков узнал о начале войны? Уж не немцы ли сообщили ему об этом? Во-вторых, как быстро Жуков сориентировался, что приграничный конфликт, есть начало полномасштабных военных действий Германии против Советского Союза — т. е., война. Давайте, прикинем, приблизительно, сколько прошло времени с начала боевых действий на границе, в тот день 22 июня?
Видимо, был дан общий сигнал о начале военных действий Германских вооруженных сил. Авиация поднялась в воздух, артиллерия стала «гвоздить» по нашим приграничным районам сосредоточения войск, а танки, сминая проволочные ограждения, ринулись расчищать дорогу пехоте, ну и т. д. и т. п. Сколько нужно времени бомбардировочной авиации дальнего действия, чтобы, к примеру, нанести бомбовый удар по городу, расположенному в глубине нашей территории? Пусть даже посты наземного обнаружения зафиксировали вторжение большого количества самолетов со стороны немецкой территории, они, ведь, только сообщат об этом по инстанции более высокому командованию. А те, в свою очередь, еще выше. Довольно длинная цепочка связи и на все нужно время. Надо же командованию на каждой ступени, осмыслить принятое сообщение, принять по нему решение, сообщить о нем по двум каналам связи: вниз и наверх, по подчиненности.
Давайте зададимся вопросом «Откуда Жуков так быстро узнал, что началась именно война?» Это в воспоминаниях, задним числом, понятно, что есть что? А в то время, 22 июня, да около четырех утра, очень маловероятно, чтобы за столь короткое время оценить сообщение и сделать вывод, именно о начале «войны». Не успела, наверное, еще телефонная трубка остыть от сообщений командующих округами об интенсивном обстреле приграничных районов, как Жуков сразу, как в колокол бухнул — война! В первом издании мемуаров Жукова фразы о войне не было. Думается, ее редактора изъяли, в свое время, и правильно сделали. (А может, все же был определенный умысел? Но в чем он тогда состоял?). Не Жуковский это уровень решать: началась война или нет. В то время, в смысле написания мемуаров, конца 60-тых годов, не глупые же редактора сидели. Понимали, что к чему, да и главное, что еще живы были участники происходивших событий. А в более позднее, Горбачевское время, уже поредели ряды бывших защитников Отечества и когда стали славить «гениального полководца всех времен и народов», то, думается, достали рукописи мемуаров Жукова, и убрали былые редакторские правки, чтобы придать, видимо, б о льшую значимость этим «Воспоминаниям».
Итак, как начиналась война? Немного, чуть, повторимся. Немецкие войска были стянуты к границе и ждали приказа о начале военных действий. Но, верховное немецкое командование чего-то, выжидало, и имелся, даже, запасной вариант, по переносу даты нападения? А чего ждали? Говорят, что лётной погоды. А может, ждали, откуда-то, какого-то своего, только им, понятного сигнала. Наконец, приказ о начале военных действий с Советским Союзом в войска был доставлен (помните, сигнал «Дортмунд» был получен войсками 21 июня) и 22 июня в 3часа 30 минут (есть и уточнения, что в 3.15) начались приграничные военные действия, а немецкая авиация дальнего действия нанесла, говорят даже, бомбовые удары по нашим крупным городам. Ни какой значимости, с военной точки зрения, эти бомбардировки не имели, а преследовали лишь две, на мой взгляд, важные цели. Первая — постараться сделать необратимость военного конфликта, т. е. лишить Советскую сторону возможности мирного урегулирования военных действий на границе и вторая — бомбардировка, есть самый эффективный и действенный сигнал для наших заговорщиков о начале войны.
Фашистская авиация обрушила свой смертоносный груз на советские города и села. 22 июня 1941 года.
Давайте, почитаем в мемуарах Жукова, о том, как он узнал о войне.
«Под утро 22 июня Н.Ф.Ватутин и я находились у наркома обороны С.К.Тимошенко в его служебном кабинете.
В 3 часа 07 минут мне (?) позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С.Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний».
Я спросил адмирала:
— Ваше решение?
— Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота.
Переговорив с С.К.Тимошенко, я ответил адмиралу Ф.С.Октябрьскому:
— Действуйте и доложите своему наркому.
(Опускаем изложение других событий — В.М.)
… В 4 часа я вновь разговаривал с Ф.С. Октябрьским. Он спокойным тоном доложил:
— Вражеский налет отбит. Попытка удара по нашим кораблям сорвана, Но в городе есть разрушения.
Я хотел бы отметить, что Черноморский флот во главе с адмиралом Ф.С.Октябрьским был одним из первых наших объединений, организованно встретивших вражеское нападение ».
Можно ли из всего приведенного выше текста, сделать вывод, что на нас напала Германия? Очень затруднительно, даже Октябрьский не решился сделать такой вывод? Как, по Жукову, тот сообщает об инциденте? Сначала, «неизвестные самолеты », а затем — «вражеский налет отбит » и, о немцах, ни слова. Рассмотрим еще раз, внимательно, приведенный отрывок. По Жукову, он вместе со своим заместителем Ватутиным, находится в кабинете у наркома обороны Тимошенко. А что своего кабинета нет? Или же собрались вместе и ждали сообщения? И вдруг раздается нужный телефонный звонок. Жуков же, не хозяин кабинета, а берет телефонную трубку (сам же говорит: «мне позвонил») и ведет разговор с абонентом. Странно, не правда ли? В реальной жизни, можете ли вы, придя в кабинет к своему начальнику и в его присутствии, брать телефонную трубку и отвечать на раздающиеся звонки? В нашем же случае, такое, как видите, возможно. Но, это при условии, что присутствующие в кабинете люди, есть определенное сообщество, где действующие роли, начальника и подчиненного, распределены не так, как в реальной жизни. Например, в любом тайном обществе, его руководитель, не есть, обязательно человек, занимающий высокий пост или чин в реальной жизни, так как тайное общество живет и подчиняется своим, отличным от действительной жизни, законам и правилам. Жуков, по всей видимости, являлся, «активным» заговорщиком и поэтому, вполне мог чувствовать себя хозяином, даже, в кабинете наркома. Это, один из вероятных мотивов, объясняющих эту «странность». Далее о звонке командующего Черноморским флотом. В чьем же оперативном подчинении находился данный флот, что его командующий, сначала позвонил, не наркому ВМФ, в чьем прямом подчинении находился, а самому наркому обороны, да к тому же телефонную трубку в его кабинете, почему-то взял, лично, начальник Генштаба Георгий Константинович?
Не с этой ли целью Одесский военный округ находился в подвешенном состоянии, чтобы вывести Черноморский флот из конкретного оперативного подчинения? Как видите, оказалось, что командующему Черноморским флотом стало очень удобно напрямую звонить в Москву? Это все связано, с неожиданными подвижками в Московском военном округе, о котором речь пойдет чуть попозже. По началу войны, скорее всего, именно, Одесский военный округ должен был преобразовываться в Южный фронт. Поэтому Черноморский флот автоматически должен был входить в оперативное подчинение командованию Южного фронта, как ранее, до войны — Одесскому военному округу. То есть по жизни, Октябрьский должен был звонить Я.Т.Черевиченко. Но командование Московского округа, с определенной целью выбросили из Москвы. И вдруг получается, что вместо звонка командованию Одесского военного округа, надо звонить новому руководству, а так как на этот период оно было еще по пути из Москвы в Винницу, то Октябрьскому ничего другого не оставалось, как звонить в Москву. И именно, тем, людям, которые и отдали такой приказ о переподчинении Черноморского флота. Вроде бы, такая получается раскладка? Да, но в таком случае выходит, что Москва напрямую привязывала руководство флота не к руководству ВМФ или к руководству сухопутными войсками, а к Ставке? Отчасти это так, но, как-то хитро все запутано. С какой целью Черноморский флот вывели из оперативного подчинения Одесскому округу, читатель узнает из главы посвященной данным событиям. А сейчас продолжим о телефонном звонке Жукову.
Для чего позвонил Октябрьский? Думаете, для того, чтобы получить разрешение на открытие зенитного огня по самолетам? Скорее, целью звонка могло быть сообщение о начале акции со стороны немцев, сигнал «наверх», не более, того. Ведь никакого существенного противодействия «неизвестным самолетам» сделано же не было. А ведь это были не просто «неизвестные самолеты». Любой гражданский человек, только по звуку моторов, определит, что это летят бомбардировщики. И ведь не пришла же, в голову командующего флотом мысль, чтобы поднять в воздух самолеты истребительной авиации Черноморского флота, которые смогли бы, наверное, определить не только опознавательные знаки этих «неизвестных» самолетов. Возможно, и не допустили бы бомбежки города Севастополя и разбрасывания плавучих мин в акватории военно-морской базы. А если бы не было бомбежки Севастополя, то какая же без этого война? Кроме того, командующий флотом спрашивает об указаниях у вышестоящего начальства, что в переводе с языка военных надо понимать так: можно ли открывать огонь по этим «неизвестным» самолетам? Других-то, судя по всему, видимо и не было. И что ему ответил Жуков? Если вы, например, не желаете войны, в данном случае с Германией, чтобы вы сделали на месте начальника Генштаба Жукова? Не удивлюсь, если читатель сам предложит, к примеру, что, неплохо было бы установить, для начала, чьи это самолеты? И, во-вторых, выполнить командующему Черноморским флотом то, что мы предложили выше. Но, это при условии, что вы, не желаете, войны с Германией и, лишь, пресекаете попытки спровоцировать ее. Удивительно, что Жуков все время ругает Сталина за чрезмерную осторожность в отношении недопущения попытки попасться на провокацию на границе, а тут сам впадает в другую крайность. Чрезмерная агрессивность, особенно в отношении к «неизвестному» противнику. Так и рвется в бой. Да, но о немцах пока не произнесено ни слова. Не румынская же авиация налетела на нас? Смотрите, как поступает наш «уважаемый» военачальник. «Переговорив с Тимошенко », Георгий Константинович изрек вполне убедительно для Октябрьского: «Действуйте …». Это звучит, если и не как, явный приказ, то уж, во всяком случае, как одобрение предполагаемых действий подчиненного лица. Умеет, кстати, Жуков выкрутиться из сложной ситуации снимая с себя ответственность. Но, ведь есть, же и приказная форма в его ответе: «… доложите своему наркому ». О чем? О том, что тот уже доложил наркому обороны, через переводчика, в лице Жукова. Очень спешил, однако. Зачем? Получается, какая-то глупость? Однако, через какое-то, время у Жукова, как он вспоминает, снова состоялся разговор с адмиралом Октябрьским. Видимо, приятно разговаривать с хорошим человеком. Непонятно, только, кто кому первый позвонил? «… Спокойным тоном доложил », так резюмирует Жуков свой второй разговор с командующим Черноморским флотом. А чего, тому волноваться-то? Подумаешь, налетели «неизвестные самолеты », побомбили немножко базу и город Севастополь, всего дел-то?
Хотя бы, поинтересовались оба: Жуков, и, конечно же, Октябрьский, чьи же, все-таки, самолеты бомбили вверенные ему для обороны объекты, и по каким самолетам вела огонь корабельная артиллерия и подразделения ПВО?
Вот, собственно и всё, что сообщил нам Георгий Константинович, восхищаясь Октябрьским, как одним из первых «организованно встретивших вражеское нападение ». А был ли сбит хотя бы один «неизвестный» самолет? А если и сбит, то чей же это, все-таки, был самолет? Такие вопросы, судя по всему, в головах наших военных даже и не возникали. Жуков-то, наверное, сразу «догадался», чьи это были «неизвестные» самолеты? Точно, что это были не турецкие. Не зря же сидел в кабинете наркома обороны. Вот такие, у нас «миротворцы» были в военных верхах, ни чета Сталину.
А вот задайтесь вопросами: «Почему Жуков был уверен, что началась война, но не сказал, что с Германией? Почему он не потребовал у Октябрьского выяснить, по чьим же самолетам, тот собирается открывать зенитный огонь, хотя одобрил его действия? Жуков что, действительно не знал, чьи это самолеты?» Вы, читатель, можете в это поверить? Ну, если Вы едва научились читать и впервые услышали о Великой Отечественной войне, то вполне возможно. Грамотный же, читатель вправе задуматься.
Но ведь это противоречит, его же высказываниям, что, дескать, Сталин запретил поддаваться на провокации против немцев. Однако сам же готовил Директиву вместе с Тимошенко, где предупреждал, чтоб наши самолеты далеко не залетали и мы сами, без нужды огня по вражеским самолетам не открывали.
«Интересный» случай произошел в это время в Западном военном округе. Когда «неизвестные» самолеты-бомбардировщики утром 22 июня пересекли нашу границу, то командующий ВВС Западного округа генерал-майор авиации И.И. Копец, в отличие от Ф.С. Октябрьского, поднял в воздух истребительную авиацию, чтобы препятствовать проникновению «вражеских» самолетов вглубь Советской территории. Последовал категорический приказ из Москвы: «Отставить!» Самолеты вернулись на исходные позиции, чтобы затем попасть под удар бомбардировочной авиации врага. А командующий ВВС И.И. Копец, через несколько часов после отдачи приказа, почему-то покончил жизнь «самоубийством». Очень, все это подозрительно.
Далее, в своих мемуарах, Жуков сообщает о звонках командующих округами, где те докладывали о нарушениях государственной границы. Отсюда, видно, и следует Жуковский вывод о начале войны. Тем не менее, все же интересно: «Почему же, именно, Георгию Константиновичу Жукову позвонил командующий Черноморским флотом, а не наркому обороны Тимошенко, пусть, даже, и Председателю Ставки?»
Глава 16. Как же начинаются войны?
Жуков, думается, не хуже нашего понимал, как начинается война. Получив все сведения через Генеральный штаб о событиях в приграничных районах, а они носили характер массовых сообщений о подготовке врага к нападению, он обязан был обо всем этом доложить наркому обороны. Тот, оценив обстановку на западных границах должен был, в свою очередь, доложить главе правительства Сталину — с целью приведения войск западных округов, а их было всего четыре: Ленинградский, Прибалтийский, Западный, Киевский и Одесский, в состояние полной боевой готовности. Думается, именно, в этом случае вскрываются мобилизационные пакеты, в которых предписаны действия командованию. В дальнейшем, им придется ожидать «пикового» состояния на границе. Оно наступит, когда немецкие части станут выдвигаться в районы сосредоточения у самой границы, а наша разведка доложит об этом. При приведении войск в полную боевую готовность у нас, ведь, тоже происходит движение войск. Те части, которые находились вблизи границы, занимают укрепрайоны, а другие, находящиеся во второй полосе обороны, тоже, скрытно, начинают выдвижение в предписываемые им районы прикрытия.
Разумеется, что существовал сигнал о вскрытии мобилизационных пакетов. Это же не Жуковская глупость на трех листах лживой Директивы о приведение войск, в неизвестно, какое состояние. Получалось, что от обычной, повседневной боевой готовности — сразу, хватай винтовку и бегом к границе. Да и это, ко всему прочему, должно было происходить не тогда, когда на голову бойцов падают бомбы и снаряды, а заблаговременно, предопределив обстановку на границе. Иначе, что же это за командование? Кучка ротозеев, не более того.
А затем все ожидают сигнала боевой тревоги, по которой воинские части берут, условно говоря, оружие наизготовку в ожидание нападение врага.
Вообще-то, всё это мы должны были бы вычитать у нашего несравненного маршала Жукова, который на момент нападения Германии представлял Генеральный штаб. Это он, облаченный в военную форму с большим количеством звезд в петлицах, должен был нам рассказать, по какому сигналу войска и флот приводились в состояние повышенной и полной боевой готовности накануне войны с Германией? Как осуществлялся вывод войск в районы прикрытия? Кто конкретно на местах поднимал войска по боевой тревоге? Ничего подобного в «Воспоминаниях» у Жукова нет, так как в ранних главах данной работы уже было сказано, к какой категории лиц был отнесен данный «полководец». Поэтому, что он мог написать в своей книге? То, что положено было осуществиться — не произошло, а это и есть предательство, в замаскированном виде. А то, что произошло — потребует ответа, кто допустил такое? Не скажешь же, читателям, что это было сделано преднамеренно. Выкрутилась хитро-мудрая Хрущевская шайка-лейка, свалив вину на Сталина. Дескать, таким нехорошим человеком оказался, что запретил стрелять по немцам.
А давайте, зададимся вопросом: «Что было бы в действительности, если бы Сталин возьми, да и умри, например, 20 июня 1941 года, то есть, накануне войны?» Что, так и не знали бы что делать в таком случае? Кто же им бумагу подписал бы о Ставке? Или наоборот, руки были бы развязаны. Погнали бы врага до самого Берлина? Уж, в таком случае Жуков, наверное, написал бы в своих мемуарах, как он, во всеоружии, подготовился встретить врага!
А целые полчища военачальников в высоких чинах, которые выжили после войны и оставили о ней свои воспоминания. Отчего все промолчали о том, что должно было быть? и почему этого не случилось на границе? Кто и почему заставил их замолчать и преднамеренно лгать советским гражданам о начальном периоде войны в своих бесчисленных опусах под названием «военные мемуары»? Говорят, что Хрущев. А почему это сделал Хрущев и примкнувшая к нему, компания партийцев? Видимо, по тем же самым причинам, по которым это сделал и Жуков. Все они были замешены в одном «грязном» деле.