«У подъезда резиденции Риббентропа в роковое утро 22 июня 1941 г. нас — Деканозова и меня — ожидал «мерседес» рейхсминистра, чтобы доставить обратно в посольство. Повернув с Вильгельмштрассе на Унтер-ден-Линден, мы увидели вдоль фасада посольского здания цепочку эсэсовцев. Фактически мы были отрезаны от внешнего мира. Телефоны бездействовали. Выходить в город запрещено. Ничего не оставалось, как ждать дальнейшего развития событий. Около двух часов дняв канцелярии зазвонил телефон. Работник протокольного отдела германского МИД Эрих Зоммер сообщил, что впредь до выяснения вопроса о том, какая страна возьмет на себя защиту интересов Советского Союза, посольству предлагается назначить дипломата для связи с Вильгельмштрассе. Посол Деканозов поручил эту функцию мне, о чем я и проинформировал протокольный отдел, когда мне вновь позвонили. — Должен вас предупредить, — разъяснили мне, — что представителя посольства при поездках в министерство иностранных дел будет сопровождать начальник охраны, установленной вокруг посольства, хауптштурмфюрер СС Хейнеман. Через него вы можете связаться, если понадобится, с протокольным отделом…»
Все может человек при желании. И через сорок лет, оказывается, помнит какая машина подъехала к нашему посольству? А когда был молодым да неопытным, все «спотыкался», вспоминания.
Обратите внимание на время: «около двух часов дня». По-московски, будет пять часов. Нота уже вручена. В дальнейшем, будет врать, что по приезду от Риббентропа в посольстве будут слушать речь Молотова. Видимо, в записи специально для Бережкова и его друзей. Хотя все это происходило 21-го июня. Снова возвращаемся к советскому изданию мемуаров.
|
|
«В апартаменты министра вел длинный коридор. Вдоль него, вытянувшись, стояли какие-то люди в форме. При нашем появлении они гулко щелкали каблуками, поднимая вверх руку в фашистском приветствии. Наконец мы оказались в кабинете министра. В глубине комнаты стоял письменный стол, за которым сидел Риббентроп в будничной серо-зеленой министерской форме. Когда мы вплотную подошли к письменному столу, Риббентроп встал, молча кивнул головой, подал руку и пригласил пройти за ним в противоположный угол зала за круглый стол. У Риббентропа было опухшее лицо пунцового цвета и мутные, как бы остановившиеся, воспаленные глаза. Он шел впереди нас, опустив голову и немного пошатываясь. «Не пьян ли он?» — промелькнуло у меня в голове. После того как мы уселись и Риббентроп начал говорить, мое предположение подтвердилось. Он, видимо, действительно основательно выпил».
Для чего я привел кабинет Риббентропа и весь антураж происходящего, читатель поймет, чуть ниже.
«Советский посол так и не смог изложить наше заявление, текст которого мы захватили с собой. Риббентроп, повысив голос, сказал, что сейчас речь пойдет совсем о другом. Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он принялся довольно путано объяснять, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе. Игнорируя тот факт, что на протяжении последних недель советское посольство по поручению Москвы неоднократно обращало внимание германской стороны на вопиющие случаи нарушения границы Советского Союза немецкими солдатами и самолетами, Риббентроп заявил, будто советские военнослужащие нарушали германскую границу и вторгались на германскую территорию, хотя таких фактов в действительности не было».
|
|
Здесь речь шла о том, что Деканозов собирался вручить Риббентропу послание от Молотова о многочисленных нарушениях советской границы. На что Риббентроп ответил нотой о разрыве дипломатических отношениях, препроводив свое сообщение, по дипломатическому этикету, что аналогичная нота вручена (или будет вручена) послом Шуленбургом министру иностранных дел Молотову. В данном случае посла страны, с которой расторгают дружеские отношения, вызывают «на ковер» в министерство иностранных дел, где и совершается обряд «экзекуции». В данном случае, при описании Бережковым, все это смикшировано и заведомо искажено. Обратите внимание, что и в этом случае, наш посол, так и «не получил» эту самую ноту протеста. Как и в мемуарах Жукова, Молотов, ведь тоже, вернулся ни с чем от Шуленбурга, только со словами.
«Далее Риббентроп пояснил, что он кратко излагает содержание меморандума Гитлера, текст которого он тут же нам вручил. Затем Риббентроп сказал, что создавшуюся ситуацию германское правительство рассматривает как угрозу для Германии в момент, когда та ведет не на жизнь, а на смерть войну с англосаксами. Все это, заявил Риббентроп, расценивается германским правительством и лично фюрером как намерение Советского Союза нанести удар в спину немецкому народу. Фюрер не мог терпеть такой угрозы и решил принять меры для ограждения жизни и безопасности германской нации. Решение фюрера окончательное. Час тому назад германские войска перешли границу Советского Союза».
|
|
Для нас в данный момент совсем не важно, что нам по обыкновению, фантазирует очередной мемуарист. Нам нужно свидетельство, что будет упомянуто о «меморандуме Гитлера». Обратите внимание, как замысловато названо «Обращение Гитлера к немецкому народу», прозвучавшее по радио. Это чтобы, в то время советский читатель не понял, что к чему? Значит, речь Гитлера состоялась, и Риббентроп вручил ее текст советским представителям (вместо ноты)?
«Затем Риббентроп принялся уверять, что эти действия Германии являются не агрессией, а лишь оборонительными мероприятиями. После этого Риббентроп встал и вытянулся во весь рост, стараясь придать себе торжественный вид. Но его голосу явно недоставало твердости и уверенности, когда он произнес последнюю фразу:
— Фюрер поручил мне официально объявить об этих оборонительных мероприятиях…
Мы тоже встали. Разговор был окончен. Теперь мы знали, что снаряды уже рвутся на нашей земле. После свершившегося разбойничьего нападения война была объявлена официально…»
Понятно, что вместо ноты, по Бережкову, послу Деканозову, якобы, вручили «меморандум», который он принял из рук Риббентропа и направился к выходу. Уж не за это ли его расстрелял Хрущев? Будет знать как «распространять речи Гитлера» на советской земле.
«Тут уже нельзя было ничего изменить. Прежде чем уйти, советский посол сказал:
— Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз. Вы еще за это жестоко поплатитесь…
Мы повернулись и направились к выходу. И тут произошло неожиданное. Риббентроп, семеня, поспешил за нами. Он стал скороговоркой, шепотком уверять, будто лично он был против этого решения фюрера. Он даже якобы отговаривал Гитлера от нападения на Советский Союз. Лично он, Риббентроп, считает это безумием. Но он ничего не мог поделать. Гитлер принял это решение, он никого не хотел слушать…
— Передайте в Москве, что я был против нападения, — услышали мы последние слова рейхсминистра, когда уже выходили в коридор…
Подъехав к посольству, мы заметили, что здание усиленно охраняется. Вместо одного полицейского, обычно стоявшего у ворот, вдоль тротуара выстроилась теперь целая цепочка солдат в эсэсовской форме».
Владимира Михайловича, цензоры явно поторопили отправить в свое посольство, добавив ему в придачу коллег по работе. Обычно процедуры подобных мероприятий проходят, примерно, по такой схеме. В своем кабинете министр иностранных дел, в данном случае, Риббентроп, в конфиденциальной обстановке вручает ноту протеста послу, уже ставшей, недружественной стране, а затем, вместе с ним выходят на пресс-конференцию, где публично министр иностранных дел делает соответствующее заявление дипломатическим представителям стран, с которыми у Германии сохраняются дружественные отношения. Обеим сторонам задаются вопросы, и журналисты, присутствующие на данной конференции, получают ответы. В главе «Москва, 22 июня 1941 года. Кремль без Сталина?» приведена фотография данной пресс-конференции. Обратите внимание на большое скопление народа. Жаль, что Бережков «отказался» присутствовать на данной пресс-конференции, а то, многое, мог бы порассказать в будущем.
«В посольстве нас ждали с нетерпением. Пока там наверняка не знали, зачем нас вызвал Риббентроп, но один признак заставил всех насторожиться: как только мы уехали на Вильгельмштрассе, связь посольства с внешним миром была прервана — ни один телефон не работал…».
Не во всех же головах мелькала подобная мысль о войне, как у Бережкова: поэтому «ждали с нетерпением». Насчет связи, и ежу понятно. Зачем же врагу давать в руки возможность информировать свою сторону. Дальше, как всегда, без тупости не можем. Всё! — время смешалось в кучу. Так уже наступает утро следующего дня, 22 июня, а накануне, посол с переводчиком Бережковым были у Риббентропа. Понятно, что ноту вы «утаили» от читателя, а чего ждете от Москвы? Чтоб Молотов сказал вам, что война началась?
«В 6 часов утра по московскому времени мы включили приемник, ожидая, что скажет Москва. Но все наши станции передали сперва урок гимнастики, затем пионерскую зорьку и, наконец, последние известия, начинавшиеся, как обычно, вестями с полей и сообщениями о достижениях передовиков труда. С тревогой думалось: неужели в Москве не знают, что уже несколько часов как началась война?»
Странный вы человек, Валентин Михайлович, а еще переводчик с немецкого языка. Вам, что Риббентроп сказал в кабинете? А вы взяли, да соврали нам, сказав, что вызывали, чтобы вручить «меморандум» Гитлера. (Это чтобы состыковалось с текстом телеграммы от 21 июня, о которой говорилось ранее). Выходит, что «аналогичное послание», видимо, вручил и Шулебург Молотову? Тогда, чего же вы ждете от Москвы? Вот вам и передают «утреннюю гимнастику » с «пионерской зорькой ». Но, надо как-то исправлять положение и Бережков описывает способы связаться с Москвой и передать важное сообщение. Фашисты-«редиски», Бережкову не сказали, что Шуленбург, в Москве подсуетился и уже передал это важное сообщение Молотову. А из Берлина, нашим посольским, передать сообщение на Родину, было весьма проблематично. Ни у кого не получилось, кроме, как у нашего «героя». Привожу дальнейшее повествование Бережкова, ради чего, собственно и включил данный отрывок.
«…Я сел за руль, ворота распахнулись, и юркий «опель» на полном ходу выскочил на улицу. Быстро оглянувшись, я вздохнул с облегчением: у здания посольства не были ни одной машины, а пешие эсэсовцы растерянно глядели мне вслед.
Телеграмму сразу сдать не удалось. На главном берлинском почтамте все служащие стояли у репродуктора, откуда доносились истерические выкрики Геббельса. Он говорил о том, что большевики готовили немцам удар в спину, а фюрер, решив двинуть войска на Советский Союз, тем самым спас германскую нацию».
Вот Бережков и подтверждает, что выступление Геббельса прозвучало утром 22 июня и, как видите, это не речь Гитлера, а комментарии, если о фюрере говорится в третьем лице. Следовательно, речь Гитлера прозвучала накануне, коли Риббентроп, вручил послу Деканозову отпечатанный «меморандум» и никак не 22 июня, если Геббельс уже давал немцам объяснения по поводу войны.
Кстати, и сам министр пропаганды Йозеф Геббельс может подтвердить сказанное Валентином Бережковым. В его дневниках, оказывается, есть запись от22-го июня. Она сама по себе нейтральная, но как, увидите, оказалось, что очень даже, может о многом рассказать.
«…3 часа 30 минут. Загремели орудия. Господь, благослови наше оружие! За окном на Вильгельмплац все тихо и пусто. Спит Берлин, спит империя. У меня есть полчаса времени, но не могу заснуть. Я хожу беспокойно по комнате. Слышно дыхание истории. Великое, чудесное время рождения новой империи. Преодолевая боли, она увидит свет. Прозвучала новая фанфара. Мощно, звучно, величественно. Я провозглашаю по всем германским станциям воззвание фюрера к германскому народу. Торжественный момент, также, для меня…»
Вот и «продираемся» сквозь «заросли» лжи, чтобы выяснить, где же находился Сталин, если о нападении Германии было известно за сутки! Картина свершившегося события, вырисовывается чудовищная, как по форме, так и по содержанию. Тотальное вранье всего постсталинского верхнего эшелона власти страны и высшего генералитета.
Нет ни каких телефонных звонков на дачу Сталину. Зачем звонить и так ясно, что напали, — еще вчера немцы сами предупредили, вручив ноту. То-то молчали наши военачальники, по поводу того, кто напал на нас 22 июня? Боялись произнести слово «немцы», чтобы, дескать, не раскрыть факт ранее доставленной Молотовым ноты о разрыве дипломатических отношений с Германией. А то, пишут «неизвестные самолеты» налетели на нас и не знаем, кто бы это мог быть? Вроде бы, — не японцы? Далековато, однако.