— Мы с Кузнецовым и уцелели потому, что разгадали его характер… Человек он был знающий, — продолжал адмирал, — мы с ним разговаривали по делу как со специалистом, и он во многом разбирался. Но Сталин и нам не верил. В разговоре вдруг возвращался к беседе, которая произошла три — четыре года назад, задавал те же вопросы. Надо было вспомнить и ответить так же, как тогда. Мы с Кузнецовым вели записи о наших встречах. Прежде, чем идти к Сталину по вызову, мы вызубривали вопросы, которые были заданы нам при последней встрече, при предпоследней…
Однажды он вернулся к разговору, который имел место чуть ли не десять лет тому назад. Я сказал то же самое, что десять лет назад. Сталин улыбнулся в усы: “Слово в слово повторили, ничего не забыли”. Я спросил у адмирала, можно ли посмотреть эти записи. Иван Степанович замешкался с ответом.
— Я их сжег, — сказал он, — в годы Хрущева. Он не очень миловал нас, меня и Кузнецова. Не хотелось, чтобы эти записи попали в его руки».
Что значит, по отношению к Сталину: «верил — не верил»? Верить, просто, как человеку — это одно. Сталин и относился с Исакову хорошо, о чем и подтвердил сам Гурунц. Другое дело, доверять, как специалистам, государственным людям — это другое. Сталин обладал феноменальной памятью, которую развил в процессе длительной работы. Он задал вопрос Исакову, как тот говорит, десятилетней давности, и получил ответ его удовлетворивший. Сталин проверил Ивана Степановича, насколько тот помнит существо дела? Только и всего. Согласитесь, как бы выглядел Исаков в глазах Сталина, если бы дал иной ответ? Человеком, который не твердо знает свое дело. В какой мере можно доверять компетенции такого специалиста? Сомнения такого рода, всегда были присущи Сталину, как руководителю государства. Иного, как говориться, и не дано.
|
|
Да, но не худшей памятью, надо полагать, обладал и сам Исаков, коли помнил, о чем его спрашивал вождь десять лет назад?
Теперь к вопросу о записях. Так кто же больший тиран-деспот? Сталин, при котором Исаков безбоязненно вел записи или Хрущев, при котором эти записи о прошлом пришлось уничтожить? В какое же время Исаков испытывал больший страх за свою жизнь? И кстати, а вел ли он дневниковые записи при Никите Сергеевиче?
«Сталин не был ни профаном, ни дилетантом, — продолжал адмирал Исаков. — О чем бы ни шел разговор на заседаниях, во всем он основательно разбирался и вносил свои дельные коррективы. И не знал усталости! Заседание могло длиться четыре — пять часов! Однажды оно затянулось, и конца не было видно. Сталин хотел начать обсуждение нового вопроса, которое могло занять еще несколько часов, но вдруг, улыбнувшись, сказал мне:
— На сегодня хватит! Вы, наверное, устали. Я лучше покажу вам новый фильм Чарли Чаплина. Я его еще не смотрел, вместе посмотрим.
Присутствующие стали подниматься со своих кресел. Ногу свою я, наверное засидел, она не послушалась меня, и я не мог сразу подняться на костыль. Сталин с удивительным проворством подошел ко мне, помог подняться и, держа меня за руку, направился к заднему выходу из кабинета, за которым начинался длинный — длинный коридор с высокими глухими стенами, залитый обильным светом так, что ничего вокруг нельзя было видеть. Я шел неуверенно, не видя пола, казалось, вот — вот провалюсь в бездну. Коридор этот под прямым углом ломался, по углам едва угадывались застывшие как изваяния силуэты охраны. Коридор ломался несколько раз то вправо, то влево, пока мы не дошли до небольшого зала с экраном. Я первый раз оказался со Сталиным один на один, и пока мы шли по коридору, не знал, о чем с ним говорить. Было мучительно от обильного света, от того, что идешь, как слепой, не видя ничего под ногами. Я спросил, не слишком ли много света. Сталин не сразу ответил…
|
|
— Вы хотели сказать: не слишком ли много охраны?
— Да, пожалуй, и это.
Сталин снова задержался с ответом. Потом медленно, едва слышно, выцедил:
— Не в том беда, что много света или много охраны. Беда в том, что я не знаю, когда и кто из этих негодяев пустит мне в затылок пулю.
— По-моему, — заключил свой рассказ Иван Степанович, — мнительность и подозрительность Сталина к людям были вне всякой меры.
Не трудно было догадаться, что и ослепительный свет в коридоре тоже имел свое назначение, был вызван его подозрительностью.
— Что касается его “особой любви” ко мне или Кузнецову, — продолжал адмирал, — это заблуждение. Любой из нас мог стать жертвой, допусти в обращении с ним хотя бы малейшую оплошность. Мы с Кузнецовым были крайне осторожны и предупредительны. И немного подумав, добавил: — А может быть, обжегшись на многих просчетах, на ощутимых потерях, поредевших рядах военачальников, он берег нас как военных специалистов?»
Чтобы читателю было более понятно, что произошло на заседании в кабинете Сталина, необходимо дать небольшое пояснение. Контр-адмиралу Исакову, бывшему в должности заместителя командующего и члена Военного совета Закавказского фронта (с августа 1942 года) было поручено координировать действия Черноморского флота, Азовской и Каспийской флотилий с операциями фронтов. Исаков стал одним из руководителей битвы за Кавказ. 4 октября 1942 года, когда немецкие войска рвались к Туапсе, Иван Степанович попал под бомбежку на Гойтхском перевале и был тяжело ранен в бедро. В суете боевой обстановке только через двое суток удалось доставить его в госпиталь. Из-за начавшейся гангрены потребовалось ампутировать левую ногу. После тяжелого ранения в 1942–1943 годах адмирал находился на лечении. Есть утверждение, что уже в мае 1943 года он вернулся в Москву, в свой кабинет. Таким образом, его посещение Сталина в Кремле состоялось, чуть позже.
|
|
Может, стоит сравнить осколочное ранение Исакова, который только через двое суток был доставлен в госпиталь и в результате гангрены, ему вынуждены были ампутировать ногу, — с пулевым ранением в ногу генерала Ватутина? Первый, даже в результате начавшейся гангрены остался жив, правда, потеряв ногу, другой же, в более «тепличных» условиях расстался с жизнью от раны, которая, по мнению академика Н.Бурденко, не представляла особой опасности. Видимо, Ивану Степановичу повезло больше от того, что рядом не оказалось Хрущева?
Таким образом, Исаков, кстати, по просьбе самого Сталина, имея инвалидность, продолжал службу в рядах ВМФ. По-поводу физического недостатка Ивана Степановича, Сталин заметил, что некоторые военные и на двух ногах не имеют такой умной головы, какую имеет Исаков, стоя на одной ноге.
Поэтому Сталин с учтивостью, и помог Исакову подняться со своего места и, поддерживая под руку, шел с ним по коридору. И когда же, по мнению читателя, в действительности, произнес Сталин, ту, страшную фразу о кремлевской охране? Неужели, в середине 30-х годов? Судя по характеру поведения вождя, я предполагаю, что встреча состоялась после Курской битвы, так как Сталин был в приподнятом настроении. А если наложить на это событие «дело волчат», то вождю, действительно, имело смысл опасаться за свою жизнь, даже, в Кремле. Как он был прозорлив!
Подошло к завершению еще одно небольшое исследование о действиях советского флота в начальный период войны. Несколько слов о начальствующем составе ВМФ, который получил после войны тюремные сроки. Как и все послевоенные события, эта история окутана плотным туманом. По сведениям в открытой печати известно, что суду были привлечены нарком Кузнецов и ряд высокопоставленных военных из руководства ВМФ: Алафузов, Галлер и Степанов. Есть сведения, что они были осуждены по статье 193-17а. Но есть определенные странности, так как по данной статье и пункту 17-а, наказание определялось сроком не ниже шести месяцев. Почему Военная коллегия Верховного Суда так высоко задрала верхнюю планку наказания, оценив халатное отношение подсудимых сроком в десять лет? Не буду, особо придирчив, к нашим судебным органам, тем более, что по этой же статье, но пункту 17-б, была высшая мера социальной защиты. С другой стороны, по пункту 17-в — вообще требовалось применять к виновным, лишь, дисциплинарный устав РККА. Да, но и состав обвиняемых был разделен по степени наказуемости. Алафузов и Степанов получили по 10 лет, Галлеру определили только 4 года, а Кузнецов отделался только понижением в должности и звании.
Но смотрите, что получается? Иван Степанович Исаков выпал из общего списка репрессированного руководства ВМФ, хотя и после войны, до 1947 года занимал пост начальника Главного штаба, в последующем, связи с болезнью, занимал немалую должность, будучи заместителем Главнокомандующего ВМФ. Видимо, не нашлось грехов, в славной карьере одного из руководителей флота, а может быть, еще и не сказалась непричастность к тем, «темным» делам, по началу войны. Не зря же наградил его Сталин собственной премией за благие дела перед Отечеством.
Часть 2. Нарком ВМФ Кузнецов вспоминает…
Мы уже обращались к воспоминаниям адмирала Кузнецова изложенные в его книге «Курсом к победе», а также, приводили его интервью, данное историку Куманеву. Но у него есть еще книга «Накануне». Она тоже представляет определенный интерес, так как в ней, материал по началу войны, изложен более полно. Если и будут встречаться известные нам сведения, не беда: кашу маслом не испортишь!
«На июнь было запланировано учение на Черном море. Но международная обстановка так накалилась, что у меня возникло сомнение: не лучше ли отказаться от учения? Поскольку проводить его предполагалось совместно с войсками Одесского военного округа, мы запросили мнение Генерального штаба. Оттуда не сообщили ничего, что дало бы основание изменить наш план. В целях предосторожности мы дали флоту указание держать оружие в полной готовности. Руководить учением выехал начальник Главного морского штаба адмирал И. С. Исаков. Перед отъездом мы с ним договорились, что я немедленно поставлю его в известность, если обстановка примет чрезвычайный характер. Он на месте должен был дать указание командующему применять в случае необходимости оружие».
Здесь мы сталкиваемся, один в один, с тревогой Головко о том, как бы поберечь ходовую часть кораблей флота перед нападением немцев. Кузнецов же, ясно пишет: «не лучше ли отказаться от учений»? Это были не чисто морские учения по отработке боевого взаимодействия кораблей и экипажей, а совместное учение, с привлечением ОдВО. Это намечалось провести после Сообщения ТАС от 14 июня. Решили что, немцев «обмануть» своей миролюбивостью, что ли? Кузнецов, естественно, запросил начальство, того же Тимошенко. В силу взаимосвязи с сухопутными войсками из Генштаба, через Жукова, получил приказ выполнять ранее принятое решение. Опять, мы видим, что с высоким начальством, много не поспоришь. Да и был ли, спор-то? Здесь обозначился Исаков. По-русски, читаем, насчет применения оружия на кораблях, в случае военного конфликта. Значит, Кузнецов, как уверяет, даст, мол, знать Исакову о боевой готовности № 1, чтобы враг не застал врасплох корабли флота на море. Тогда снова вопрос: «А зачем же тогда учения, когда со дня на день ожидается военное столкновение с Германией?»
Но, что так сухопутное начальство обеспокоено, именно, морскими учениями Черноморского флота? Даже, вынудили отправить туда начальника Главного морского штаба. Вроде, «Тирпица» с эскадрой на Черном море и близко не видать, а румын за серьезного противника, отродясь, не считали. Турки же, соблюдали нейтралитет, и без нужды, ввязываться в войну с нами планов не строили. Кого же было бояться-то? Если все это было устроено с целью удалить Исакова из Главного морского штаба? Тогда другое дело.
«Я пригласил к себе контр-адмирала В.А.Алафузова — он замещал уехавшего на Черное море адмирала И.С.Исакова. Не прервать ли учение в районе Одессы? Но одно соображение удержало нас: флот, находящийся в море в полной фактической готовности, не будет застигнут событиями врасплох. Это было 16 или 17 июня…».