«Я видел И.В.Сталина 13 или 14 июня. То была наша последняя встреча перед войной. Доложил ему свежие разведывательные данные, полученные с флотов, сказал о большом учении на Черном море, о том, что немцы фактически прекратили поставки для крейсера «Лютцов».
Кузнецов, в данных воспоминаниях более точен по дате встречи со Сталиным. 13 июня готовилось к выпуску в эфир, то, самое известное заявление ТАСС с разъяснениями относительно советско-германских отношений и Сталин, видимо, давал пояснения высшему командному составу, в чем суть этого дипломатического демарша с нашей стороны.
«Никаких вопросов о готовности флотовс его стороны не последовало. Очень хотелось доложить еще о том, что немецкие транспорты покидают наши порты, выяснить, не следует ли ограничить движение советских торговых судов в водах Германии, но мне показалось, что мое дальнейшее присутствие явно нежелательно. Для меня бесспорно одно: И.В.Сталин не только не исключал возможности войны с гитлеровской Германией, напротив, он такую войну считал весьма вероятной и даже, рано или поздно, неизбежной. Договор 1939 года он рассматривал лишь как отсрочку, но отсрочка оказалась значительно короче, чем он ожидал. У него, конечно, было вполне достаточно оснований считать, что Англия и Америка стремятся столкнуть нас с Германией лбами. Такая политика западных держав не являлась секретом, и на этой почве у Сталина росло недоверие и неприязнь к ним. Все сведения о действиях Гитлера, исходившие от англичан и американцев, он брал под сомнение или даже просто отбрасывал. Так относился он не только к сообщениям из случайных источников, но и к донесениям наших официальных представителей, находившихся в этих странах, к заявлениям государственных деятелей Англии и Америки. «Если англичане заинтересованы в том, чтобы мы воевали с Германией, значит, все, что говорится о возможности близкой войны, сфабриковано ими» — таким приблизительно представляется мне ход рассуждений И.В.Сталина. Он, конечно, понимал, что отрезвить агрессора можно только готовностью дать ему достойный ответ — ударом на удар. Агрессор поднимает кулак, значит, надо показать ему такой же кулак».
По-поводу приведения флотов в боевую готовность № 1, то есть в полную боевую готовность, то 13–14 июня Сталин, разумеется, счел это мероприятие преждевременным. Он же, вроде, дал команду 17–18 июня, как явствует из мемуаров наших флотоводцев, о приведении в повышенную боевую готовность всех вооруженных сил и флота в том числе. Так что, зачем же шпорить коня? Во всем остальном, в адрес Кузнецова можно, прямо, раздавать овации. Четко и толково изложил существо дела. Даже, не верится, что советский адмирал способен на такое.
«В те напряженные дни ко мне зашел заместитель начальника Генерального штаба Н.Ф.Ватутин. Он сказал, что внимательно читает наши оперативные сводки и докладывает их своему начальству. Ватутин обещал немедленно известить нас, если положение станет критическим».
Вот и Ватутин появился с недоброй вестью. Оказывается, Оперативный отдел Генштаба «внимательно читает» бумаги, присланные от моряков. С ума можно сойти от такой новости. Правда, Николай Федорович успокоил Кузнецова. Если, мол, что случиться, сразу крикну, свистну — предупрежу, не волнуйтесь. Однако, Николай Герасимович, что-то засомневался в лучших качествах работника Генштаба. Иначе, с чего бы это так его потянуло на самостоятельность?
«Мы решили однако больше не ждать указаний, начали действовать сами. Балтийский флот 19 июня был переведен на оперативную готовность № 2. Это в какой-то мере оберегало его от всяких неожиданностей. На Северном флоте было спокойнее, чем на Балтике, но и его мы перевели на ту же готовность.
Июня из района учений в Севастополь вернулся Черноморский флоти получил приказ остаться в готовности № 2. Большая часть матросов и командиров кораблей так и не сошли на берег. Многие из них потом еще долгие месяцы не видели своих близких».
Моряки, по суше еще не успели соскучиться, как их, вроде бы, вернули назад. Опять ребусы-кроссворды. Видимо, приказ о полной боевой готовности, поступивший к наркому обороны Тимошенко от Сталина, то есть, из Комитета по обороне СНК, стал волокититься в структурах Генштаба и вскоре был окончательно отменен. Кузнецов, знавший о приказе, потребовал объяснений. С успокоениями и пришел к ним Ватутин, пообещавший, что «как только, так сразу». Иначе, трудно было бы понять Кузнецова, в силу каких же обстоятельств «мы решили однако больше не ждать указаний»? Не от Сталина же? Он их уже дал. Значит, остается Генштаб со служивыми, типа Ватутина или Жукова? Но ведь, не будешь же, писать, что за день до войны на флотах царила беспечность. Даже о боевой готовности № 2, как мы теперь знаем, приходилось мечтать. Была, как обычно, повседневная боевая готовность, с ковырянием в носу. Читатель с этим явлением встретится попозже, и не у Кузнецова. Нарком «оберегал» честь мундира.
Хочу напомнить, что книга «Курсом к победе» заменила собой, выпущенную ранее его же книгу «На флотах боевая тревога», содержание которой, вполне возможно, могли немного подправить. Поэтому и появилась дата 18 июня, когда, дескать, корабли Черноморской эскадры вернулись в Севастополь. В защиту Николая Герасимовича хочу сказать, что он честно написал, когда эскадра вернулась к себе на базу. Это было указано еще в книге «На флотах боевая тревога». Но бдительное око цензуры каким-то образом просмотрело сей момент, и эта информация, чудесным образом перекочевала и в книгу «Курсом к победе». Там она выглядела не броско, по этой причине, видимо, и сохранилась.
Когда дойдем до событий на Черном море, мы к этому утверждению Кузнецова еще вернемся. А пока все оставляем без изменения, предоставляя право властвовать буйной фантазии «добровольных» помощников адмирала.
«Субботний день 21 июня прошел почти так же, как и предыдущие, полный тревожных сигналов с флотов…
Мои размышления прервал заместитель начальника Главного морского штаба В.А. Алафузов. Как всегда, он пришел с вечерним докладом. Обстановка как будто не изменилась: по-прежнему была очень беспокойной на Балтике, на Черном море — спокойнее; на Севере не происходило ничего особенного…».
Как, видите, уже вечер 21 июня, а Ивана Степановича Исакова в штабе нет. Его, и на данный момент, все еще замещает Алафузов. Но ведь Исаков, как уже указывал ранее Кулаков с Черноморского флота, 18 июня убыл с учений. И Кузнецов уверяет нас, что учения закончились 18 июня. Где же Исаков? Он должен, по идее, давно приступить к выполнению обязанностей начальника штаба. Уж, не надоела ли ему штабная служба? А то, получается, как в «Кавказской пленнице»: «Всё кабинет, кабинет…».
Читатель, теперь уже знает, что Германская нота давно вручена. Сталина нет. Военные ушли на сходку в Ставку. Но, Кузнецов же, нам об этом не мог сказать, в то, время.
«Снова оставшись один, я позвонил Наркому обороны.
— Нарком выехал, — сказали мне. Начальника Генерального штаба тоже не оказалось на месте. Решил связаться с флотами. Поговорил сначала с командующим Балтийским флотом В.Ф. Трибуцем, затем с начальником штаба Черноморского флота И.Д.Елисеевым, с командующим на Севере А.Г.Головко. Все были на местах, всё как будто в порядке. Командные пункты развернуты, флоты уже в течение двух дней поддерживают оперативную готовность № 2…».
То есть, как все были на местах? Командующие Северным и Балтийским флотами, действительно, находились на местах. Трибуцу можно было бы, к тому же, переадресовать упрек Галлера, по части, не рассредоточения крупных кораблей, той же «Октябрьской революции». А вот с Черноморским флотом большой вопрос: «Почему командующий Ф.С.Октябрьский, на тот момент, отсутствовал в штабе флота»? Что за причина вынудила Филиппа Сергеевича покинуть командный пункт? В связи, с чем, его замещает начальник штаба? Кузнецов, как видите, не придал этому значение.
«В 20.00 пришел М.А. Воронцов, только что прибывший из Берлина.