Сексуальные войны
Когда у него попросили совета, доктор Дж. Герлин подтвердил, что после того, как провалились все прочие попытки лечения, он достиг успеха в лечении маленьких девочек посредством прижигания их клиторов раскаленным железом.... Я прикладывал раскаленное железо три раза к большим половым губам каждой и еще три раза на клитор. После первой операции количество чувственных спазмов уменьшилось с сорока-пятидесяти раз в день до трех-четырех....Теперь мы уверены, что в случаях, аналогичных тем, которые были предложены вашему вниманию, не следует колебаться по поводу применения раскаленного железа в столь раннем возрасте ради искоренения клиторального и вагинального онанизма у маленьких девочек.
Диметриус Замбако
Пришло время подумать о сексе. Некоторым сексуальность, возможно, представляется не слишком важным предметом, чем-то вроде легкомысленного ухода от таких более критических проблем, как бедность, война, болезни, расизм, голод или угроза ядерной войны. Но именно в наши времена, жить в которых означает жить с осознанием вероятной и невообразимой катастрофы, люди, кажется, впали в опасное помешательство на предмете сексуальности. Современные конфликты по поводу сексуальных ценностей и распространения эротики имеют немало общего с религиозными диспутами средневековья. Их символическое значение огромно. Дискуссии о сексуальном поведении зачастую становятся механизмами устранения социальных напряжений и разрядки присущей им эмоциональной интенсивности. Следовательно, с сексуальностью следует работать с особенным уважением к предмету в периоды значительного социального давления.
|
Реальность сексуального также имеет свои собственные внутренние политики, структуры неравенства и модусы подавления. Как и с другими аспектами человеческого поведения, конкретные институциональные формы сексуальности в любое время и в любом месте являются продуктами человеческой активности и насыщены конфликтами интересов и политическим маневрированием, намеренным и случайным. В этом смысле пол всегда политичен.[V1] Но существуют также и периоды в истории, когда сексуальность более яростно оспаривается и более явно политизирована. В такие периоды сфера эротической жизни переопределяется.
Англия и Соединенные Штаты конца девятнадцатого века принадлежали такой эре. В этот период влиятельные социальные движения были сфокусированы на «пороках» всех сортов. Имели место образовательные и политические кампании по внедрению целомудрия, уничтожению проституции и искоренению мастурбации, особенно среди молодежи. Рыцари морали атаковали обсценную литературу, живопись, где присутствует обнаженная натура, мьюзик-холлы, аборты, информацию по контрацепции и публичные танцы. Консолидация викторианской морали и ее механизмы социального, медицинского и правового принуждения стали результатом долгого периода борьбы, чьи результаты с тех пор с горечью оспариваются.
Последствия этих великих моральных пароксизмов девятнадцатого века все еще с нами. Они оказали огромное влияние на формирование нашего отношения к полу, нашей медицинской практики, на воспитание детей, на наши родительские тревоги, на полицейскую систему и сексуальное законодательство.
|
Представление о том, что мастурбация является вредной для здоровья практикой, является частью этого викторианского наследства. В девятнадцатом веке широко распространенной была мысль о том, что «преждевременный» интерес к полу, сексуальному возбуждению и, самое страшное, к сексуальным взаимоотношениям, нанесет ущерб здоровью и процессу взросления ребенка. Теоретики расходились во мнениях на предмет последствий преждевременного сексуального взросления. Некоторые считали, что оно приводит к безумию, в то время как другие ограничивались предсказанием замедленного роста. Чтобы защитить молодежь от «преждевременных» эрекций, их родители привязывали своих детей на ночь к кровати, чтобы они не могли прикасаться к своим гениталиям; медики удаляли клиторы склонных к мастурбации маленьких девочек. Несмотря на то, что со временем наиболее отвратительные техники из описанных выше были оставлены, отношение к сексуальности, которое их продуцировало, осталось. Понятие о том, что секс per se подрывает здоровье молодежи, внедрилось в экстенсивные структуры социальности и закона, призванные изолировать молодежь от сексуального просвещения и от опыта.
Многие из ныне действующих законов о сексе также происходят от крестовых походов морали девятнадцатого века. Первый федеральный закон против непристойности в Соединенных Штатах был принят в 1873 году. Комстокский Акт, названный в честь Энтони Комстока, потомственного активиста антипорнографического движения и основателя Нью-Йоркского Общества Подавления Пороков, относил к федеральным преступлениям изготовление, рекламу, продажу, хранение, рассылку по почте и импорт книг или картин, считающихся непристойными. Закон также распространялся на контрацептивы и абортогенные лекарства, устройства и информацию о них. После принятия федерального статута, большая часть штатов приняла свои собственные законы против непристойности.
|
Верховный Суд начал совершенствовать и федеральные Комстокские законы, и законы отдельных штатов в 50-х. С1975 года запрещение материалов, используемых для контрацепции и абортов, и информации о них было признано неконституционным. Однако, хотя положение о том, что считать непристойным, было модифицировано, его фундаментальная конституциональность по-прежнему поощрялась. По-прежнему считались преступлениями изготовление, продажа, рассылка по почте или импорт материалов, чьей единственной целью является стимуляция сексуального возбуждения.
Хотя законы о содомии восходят к старейшим пластам законодательства, когда элементы канонического права были адаптированы к гражданским кодексам, большинство законов, предписывающих арестовывать гомосексуалистов и проституток, восходят к викторианским кампаниям против «белого рабства». Эти кампании породили целые констелляции запретов, касающихся сексуальных домогательств, распутного поведения, тунеядства с аморальными целями, совращения несовершеннолетних, борделей и домов терпимости.
В своем обсуждении паники по поводу британских «белых рабов» историк Джудит Волковиц отмечает, что «последние исследования показывают огромное несходство между трагическими сетованиями журналистики и реальностью проституции. Доказательства широко распространенного насильственного вовлечения британских девушек в проституцию в Лондоне и за рубежом скудны и незначительны. Однако страх масс перед этой мнимой проблемой «привел к появлению Поправки к Криминальному Закону 1885 года, к наиболее гадкому и вредному разделу общего законодательства. Акт 1885 года поднял необходимый возраст для девушек-проституток с 13 до 16 лет и в то же время дал полиции гораздо более широкие карательные права в отношении малоимущих женщин и детей из рабочего класса... он содержал статьи, признающие неподобающие отношения между взрослыми мужчинами преступлениями, и сформировал базис для судебного преследования мужчин-гомосексуалистов в Британии вплоть до 1967 года... статьи нового закона были направлены преимущественно против женщин из рабочего класса и регулировали сексуальное поведение взрослых в большей степени, нежели поведение молодежи».
В Соединенных Штатах закон Манна, также известный как Закон о Торговле Белыми Рабами, был принят в 1910 году. Естественно, каждый штат не замедлил принять собственное законодательство, направленное на борьбу с проституцией.
В 1950-х в Соединенных Штатах произошли наиболее важные изменения в организации сексуальности. Вместо проституции или мастурбации, страхи 1950-х наиболее специфически сконденсировались вокруг представления о «гомосексуальной угрозе» и на подозрительном образе «сексуального преступника». И до и после Второй мировой войны «сексуальный преступник» стал объектом, на котором были сфокусированы общественный страх и пристальное внимание.
Многие штаты и города, включая Массачусетс, Нью-Гемпшир, Нью-Джерси, штат Нью-Йорк и Мичиган, инициировали расследования, направленные на сбор информации об этой угрозе общественной безопасности. Термин «сексуальный преступник» иногда служил для обозначения насильников, иногда — для растлителей детей и всегда функционировал как средство кодификации гомосексуалистов. В своей бюрократической, медицинской и популярной версиях дискурс «сексуального преступника» был направлен на размывание различий между насильственной сексуальной агрессией и нелегальными, но добровольными действиями, такими, как содомия. Система уголовного права включала эти концепты, когда эпидемия законов о сексуальных психопатологиях свирепствовала в системе законодательства. Эти законы способствовали тому, что профессиональные психологи усилили мощь полиции в борьбе с гомосексуалистами и другими сексуальными «девиантами».
С конца 40-х и до начала 60-х сексуальные меньшинства, чей стандарт поведения не слишком хорошо согласовывался с послевоенной «американской мечтой», подвергались активному преследованию. Гомосексуалисты так же, как и коммунисты, стали объектами федеральной охоты на ведьм. Расследования Конгресса, аресты и сенсационные разоблачения в средствах массовой информации были направлены на то, чтобы вырвать с корнем гомосексуализм с благословения правительства. Тысячи людей потеряли работу и, между тем, ограничения на федеральный найм гомосексуалистов действуют до сих пор. ФБР развязало систематическую травлю и преследование гомосексуалистов, которые продолжались по меньшей мере до 70-х.
Многие штаты и большие города заказывали свои собственные расследования, и таким образом федеральная охота на ведьм находила свое отражение во множестве локальных скандалов. В городе Буас (штат Айдахо) в 1955 году школьный учитель сел завтракать с утренней газетой и прочел в ней о том, что вице-президент Первого Национального Банка Айдахо был арестован по обвинению в содомии. Судья отметил, что намерен уничтожить гомосексуализм в своем городе. Учитель так и не окончил свой завтрак. «Он спрыгнул со своего стула, вытащил чемоданы, собрал вещи настолько быстро, насколько смог, сел в свою машину и поехал прямо в Сан-Франциско.... Холодные яйца, кофе и тосты лежали на его столе целых два дня, пока один из его коллег не оказался там, чтобы выяснить, что произошло».
Но и в Сан-Франциско 50-х полиция и масс-медиа развязали войну против гомосексуалистов. Полиция устраивала рейды по барам, патрулировала места тусовок, проводила очистку улиц и повсюду трубила о своем намерении выгнать извращенцев из Сан-Франциско. Травля геев, уничтожение «голубых» баров и социальных образований, созданных геями, прокатились по всей стране. Хотя крестовый поход против гомосексуалистов является одним из наиболее хорошо задокументированных примеров эротических репрессий 50-х годов, будущим исследованиям еще предстоит открыть сходные паттерны в нарастающих преследованиях порнографии, проституции и эротических девиаций всех остальных видов. Необходимо еще исследовать и квалифицировать во всей их полноте и полицейские преследования, и регуляторную реформу.15
Рассматриваемый период демонстрирует также ряд не слишком приятных черт сходства между 80-ми годами девятнадцатого века и 50-ми годами двадцатого.
Кампания 1977-го года за отмену постановления о правах геев в Дэйд Каунти, Флорида,16 стала причиной новой вспышки насилия, государственных преследований и законодательных инициатив, направленных против сексуальных меньшинств и коммерческой секс-индустрии. В последовавшие за этим шесть лет Соединенные Штаты Америки и Канада проводили активные сексуальные репрессии, в политическом, а не в психологическом смысле этого слова. Весной 1977 года за несколько недель до вотума в Дэйд Каунти, новости масс-медиа были переполнены сообщениями о рейдах по местам тусовок геев, об арестах за проституцию и следствиях по делам об изготовлении и распространении порнографических материалов.
Коль скоро так, активность полиции в отношении содружеств геев возросла экспоненциально. Гей-пресса задокументировала сотни арестов, которые происходили и в библиотеках Бостона, и на улицах Хьюстона, и на пляжах Сан-Франциско. Даже хорошо организованные и сравнительно могущественные городские гей-общины не могли противостоять этим процессам. Гей-бары и бани подвергались аресту с пугающей частотой, и полиция становилась все наглее. Во время одного особенно драматического инцидента полиция Торонто проводила рейд по четырем «голубым» баням города. Полиция ворвалась в купальни с ломами в руках и выгнала на зимнюю улицу более трехсот мужчин, чью одежду составляли лишь полотенца, намотанные на бедра. Даже «либеральный» Сан-Франциско не остался в стороне. Там начались процессы против целого ряда баров, бесчисленные аресты в парках, а осенью 1981 года полиция арестовала более 400 человек во время уличных рейдов на Полк-Стрит, злачном месте геев Сан-Франциско. «Чистка пидоров» вошла в число излюбленных видов структурирования досуга молодых горожан-мужчин. Они приходили в районы, где жили гомосексуалисты, вооруженные бейсбольными битами, в поисках приключений, будучи уверены в том, что взрослые либо одобрят их поведение, либо посмотрят на подобные «проступки» сквозь пальцы.
Полицейские «чистки» не ограничивались гомосексуалистами. С 1977 года возросло количество законов против проституции и непристойности. Более того, правительства штатов и муниципалитеты принимали все новые и более строгие регулятивные акты, касающиеся коммерческого секса. Входили в силу все новые ограничения, изменялись законы о «зонах терпимости», лицензирование и контроль над безопасностью ужесточались, а требования возрастали, в то время как условия для обвинения в преступлении становились все более расплывчатыми, а значит, работали на государство. Такая расплывчатая кодификация, как и сам факт контроля над сексуальным поведением взрослых людей, прошли почти незамеченными на фоне травли геев.
На протяжении целого века общество не знало лучшего средства стимуляции эротической истерии, чем апелляция к защите детей. Рассматриваемая нами волна эротического террора преуспела в этом больше остальных, хотя, возможно, и в более символическом ключе. Девизом кампании за отмену в Дэйд Каунти стала фраза «Спасём наших детей!». Разумеется, имелось в виду «спасение» от пополнения рядов гомосексуалистов. В феврале 1977 года, незадолго до вотума в Дэйд Каунти, национальные медиа были весьма обеспокоены проблемой «детской порнографии». В мае «Чикаго Трибьюн» разразилась впечатляющей серией из четырех материалов, чьи внушительные заголовки в три дюйма высотой призывали искоренить национальный порочный круг, созданный специально для того, чтобы вовлекать молодых парней в проституцию и порнографию. Газеты по стране рассказывали очень похожие истории, большая часть которых достойна разве что страниц «Нэйшнл Инквайэрер». К концу мая расследование Конгресса было в самом разгаре. В течение нескольких недель федеральное правительство приняло билль против «детской порнографии» и многие из штатов скопировали этот билль в своих законодательствах. Эти законы восстановили ограничения на материалы сексуального характера, которые некогда были отменены важными решения Верховного Суда. К примеру, Верховный Суд постановил, что ни нагота, ни изображение сексуальной активности per se не являются непристойными. Но законы о детской порнографии снова определяли как непристойные изображения несовершеннолетних, где они обнажены или вовлечены в некую сексуальную активность. Это означало, что фотографии обнаженных детей в учебниках по антропологии и целый ряд этнографических фильмов, которые показывают на учебных занятиях в колледжах, являются «технически нелегальными» во многих штатах. Фактически, преподавателям может быть предъявлено обвинение в оскорблении нравственности в случае, если они демонстрируют такие фильмы студентам, возраст которых не превышает 18 лет. Хотя Верховный Суд и закрепил за человеком конституциональное право хранить непристойные материалы для частного использования, законы о детской порнографии запрещали даже хранение материалов сексуального характера с участием несовершеннолетних.
Законы, чье появление было обусловлено паникой по поводу детской порнографии, были необдуманными и неверно направленными. Они репрезентировали далеко идущие изменения в регуляции сексуального поведения и попирали важные гражданские свободы, связанные с сексуальностью. Но вряд ли кто-то обратил внимание на то, каким образом эти законы прошли через Конгресс и государственную законодательную систему. За исключением Американской Ассоциации Любви Мужчин и Юношей и Американского Союза Гражданских Свобод никто даже и не пискнул против.
Новый, и даже более жестокий билль о детской порнографии успел достичь Сенатской конференции. Он отменял любые пункты, которые должны быть доказаны для обвинения кого-либо в распространении детской порнографии на коммерческой основе. В случае, если бы этот билль стал законом, некто, простодушно хранящий дома картинку с изображением своего 17-летнего любовника, пошел бы в тюрьму на пятнадцать лет и был бы оштрафован на 100 тысяч американских долларов. Этот билль прошел через сенат при 400 голосах «за» и 1 голосе «против».
История мастера художественной фотографии Жаклин Ливингстон является хорошей иллюстрацией того морального климата, создание которого было обусловлено паникой по поводу детской порнографии. Ассистирующий профессор фотографии в Корнельском Университете, Ливингстон была уволена с работы в 1978 году после того, как представила на своей персональной выставке работы, изображающие обнаженных мужчин, среди которых было фото, на котором был запечатлен мастурбирующий семилетний сын фотохудожницы. Компания «Кодак» конфисковала некоторые из ее пленок и на протяжении нескольких месяцев Ливингстон подвергалась преследованиям по статьям о детской порнографии. Департамент Социальной Службы Томпкинс Каунти проводил расследование на предмет состоятельности Ливингстон как родителя. Работы Ливингстон были в коллекции Музея Современного Искусства и в музее Метрополитен, как и в других крупнейших музеях страны. Но даже она заплатила очень высокую цену за свое желание поймать камерой подцензурное мужское тело различных возрастов, претерпевая домогательства властей и испытывая страх преследования.
Легко найти и других, таких же, как и Ливингстон, жертв войн на почве детской порнографии. Но гораздо труднее для большинства людей испытывать симпатию к гомосексуалистам, предпочитающим любовь к мальчикам. Как коммунисты, как и гомосексуалисты в 50-х, такие гомосексуалисты были затравлены обществом, но найти защитников их гражданских свобод было гораздо сложнее, и они были оставлены один на один с системой из-за своей сексуальной ориентации. Не удивительно, что полиция взялась и за них. Полиция на местах, ФБР и даже инспекторы со служебными собаками были привлечены к созданию огромного карательного аппарата, чьей целью было стереть с лица земли мужчин, чья любовь распространяется на несовершеннолетних. Через двадцать лет без малого, когда туман над этой травлей рассеялся, стало довольно легко показать, что все эти мужчины стали жертвами дикости, жертвами охоты на ведьм. Многие люди запятнали себя сотрудничеством с этой системой преследования, но теперь уже слишком поздно искать виноватых, да и едва ли это значительно облегчит участь тех, кто провел свою жизнь в тюрьмах.
Если трагедия мужчин-гомосексуалистов, ориентированных на несовершеннолетних мальчиков, задевала очень немногих, то другие долгосрочные законодательные следствия процесса в Дэйд Каунти затронули буквально каждого. Успех кампании против гомосексуалистов привел к стагнации американского права и вдохновил движение по сужению границ приемлемого сексуального поведения.
Идеология правого крыла, связывающая секс вне семьи с коммунизмом и политической несостоятельностью, не была новшеством. Во времена маккартизма Альфред Кинси и возглавляемый им Институт по исследованию сексуальности обвиняли в расшатывании моральных устоев американцев и в растлении их в целях понижения сопротивляемости коммунистическому влиянию. После расследования Конгресса и нападок прессы в 1954 году действие гранта, выделенного Кинси фондом Рокфеллера, было приостановлено.
В 1969 году крайне правые открыли для себя Совет Соединенных Штатов по Информации и Образованию в Сексуальной Сфере (SIECUS). В книгах и памфлетах («Шантаж в сексуальном образовании», «Порнография в школах и SIECUS», «Растление юношества») правые атаковали систему сексуального просвещения, обвиняя ее в том, что она является частью коммунистического плана уничтожения семьи и подрыва воли нации. В другом памфлете, «Дети Павлова (они могли бы быть твоими)», утверждалось, что ЮНЕСКО в сговоре с SIECUS в деле отмены религиозных табу, что обе эти организации поддерживают принятие ненормальных сексуальных взаимоотношений, способствуют понижению моральных стандартов и «разрушению правильных расовых взаимоотношений» посредством демонстрации белых людей (в особенности белых женщин) в контексте более «низких» сексуальных стандартов черных.
Нео-правая и нео-консервативная идеологии несколько усовершенствовали эти темы и налегли на связывание «аморального» сексуального поведения с мнимым «падением» американской системы власти. В 1977 году Норман Подхорец стал автором эссе, возлагающего вину на гомосексуалистов за определенную неспособность Соединенных Штатов противостоять русским. Он аккуратно сопоставил «анти-гомосексуальную кампанию на внутренней арене с антикоммунистической битвой во внешней политике».
Оппозиция правого крыла в отношении сексуального просвещения, гомосексуальности, порнографии, абортов и добрачного секса выдвинулась из статуса экстремизма в центр политической арены также именно после 1977 года, когда стратеги правого крыла и рыцари религиозного фундаментализма обнаружили, что такие акции имеют большой отклик масс. Самоопределение по «сексуальному вопросу» играло значительную роль в успехе на выборах в 80-х. Такие организации, как «Моральное Большинство» или «Граждане за Благопристойность», имели множество сочувствующих, наслаждались небывалым финансированием и неожиданной сплоченностью. Поправку о равных правах отстояли, но вместе с тем были приняты законы, налагающие ограничения на аборты, финансирование таких программ, как «Планирование семьи» и сексуальное образование, было приостановлено. Были введены законы, которые делали все более трудным для девушки-подростка получить доступ к контрацептивам или сделать аборт. Эта тенденция нашла свое отражение и в Успешном наступлении на программы женских исследований в Калифорнийском государственном университете в Лонг Бич.
Наиболее одиозными законотворческими инициативами правого крыла стал Закон по защите семьи (FPA), вынесенный на рассмотрение Конгресса в 1979 году. Этот Закон представлял собой агрессивный выпад против феминисток, гомосексуалистов, нетрадиционных семей и приватности сексуальной жизни подростков. Закон по защите семьи не прошел и, вероятно, не мог бы пройти, но и сейчас некоторые консервативно настроенные конгрессмены продолжают внедрять аналогичную повестку дня в более миролюбивой и мягкой форме.
Возможно, наиболее кричащим знаком тех времен является Жизненная Программа Юной Семьи, которая также известна как Программа Юношеского Целомудрия. Эта программа получает что-то около 15 миллионов федеральных долларов на то, чтобы призывать подростков к сексуальному воздержанию, на то, чтобы удерживать их от использования контрацептивов в случае, если они все же занимаются сексом, а также от абортов в случае беременности. В последние годы эта программа вступает в активную конфронтацию с правами гомосексуалистов, с сексуальным просвещением, с репродуктивным правом, с магазинами «взрослой» продукции, а также и с учебными программами вузов. Не похоже, чтобы гонения на сексуальность закончились, и маловероятно, что они окончатся когда-либо. Хотя многие обстоятельства претерпели коренные изменения, весьма вероятно, что ближайшие несколько лет принесут нам те же самые проблемы.
Такие периоды, как 80-е годы девятнадцатого века или 50-е двадцатого, рекодифицировали сексуальные отношения. Борьба, которая велась, оставила следы в законодательстве, социальных практиках и в идеологиях, которые задали тот контекст, в котором сексуальность будет восприниматься еще долгое время после того, как сами конфликты канули в Лету. Все эти знаки свидетельствуют, что наша эра все-таки отличается от этих «пограничных» периодов в том, что касается сексуальных политик. Но горькие последствия установок, заданных в 80-х девятнадцатого века, будут давать о себе знать еще долго. Вот почему крайне необходимо понять, что происходит сейчас и что необходимо сделать, чтобы принимать разумные решения, чтобы определять, какие политики поддерживать, а против каких протестовать.
Такие решения сложно принимать в отсутствие согласованного и грамотного корпуса радикальной мысли о сексуальности. К сожалению, прогрессивный политический анализ сексуальности можно назвать развитым лишь с большой долей условности. Многое из того, что может быть почерпнуто из феминистского движения, лишь затемняет предмет исследования. В свете этого безотлагательной необходимостью является теоретическое развитие радикальных перспектив сексуальности.
Парадоксальным образом настоящий взрыв научных исследований и политических штудий сексуальности пришелся именно на эти черные годы. В 50-х зародившееся тогда движение в защиту прав геев ширилось и процветало несмотря на барьеры, которые устанавливались, и невзирая на законодательство, направленное против геев. В последние шесть лет, также невзирая на репрессии, образовались новые эротические содружества и политические альянсы, был сделан анализ этой проблематики. В этом эссе я предлагаю описательный и концептуальный контекст для размышлений о сексе и сексуальных политиках. Надеюсь, мне удастся внести свой вклад в разработку этой темы путем создания толерантного, гуманного и по-настоящему либерального контекста для рассуждений о сексуальности.
Сексуальные мысли
«Видишь ли, Тим,— вдруг сказал Филипп, — твои аргументы не убедительны. Возможно, я согласился бы с первым твоим утверждением, что гомосексуализм в некоторых случаях можно оправдать и что в каком-то смысле он подконтролен. Но тогда мы попадаем в ловушку: где кончаются оправдания и начинается дегенерация? Социум обречен на то, чтобы защищать. Дай даже интеллектуалу-гомосексуалисту чуточку уважения, и первый барьер разрушен! Так, от одного барьера к другому, и до садизма, до мазохизма! Преступные безумцы обретут свои ниши, и тогда общество перестанет существовать. Вот почему я снова спрашиваю — проведена ли черта? Где начинается дегенерация, если не на обретении индивидуальной свободы в таких вещах?»
Фрагмент, спора двух геев-мужчин, пытающихся решить, могут ли они любить друг друга. Из романа, опубликованного в 1950-м году.28
Радикальная теория сексуальности должна идентифицировать, описывать, объяснять и денонсировать эротическую несправедливость и сексуальное подавление. Такая теория нуждается в концептуальных инструментах, при помощи которых можно определить предмет исследования и держать его в поле зрения. Она должна построить различные описательные модели тех форм сексуальности, которые существуют в обществе и существовали в истории. Она требует такого убедительного критического языка, который смог бы передавать варварство сексуальных преследований.
Некоторые существующие типы размышлений о сексе стимулируют развитие такой теории. Такие посылки настолько глубоко укоренены в западной культуре, что их редко подвергают сомнению. Однако существует тенденция к их возрождению в различных политических контекстах, и хотя они порождают новые риторические выражения, они все же репродуцируют фундаментальные аксиомы.
Одной из таких аксиом является сексуальный эссенциализм — представление о том, что пол является естественной силой, чье существование более первично, чем существование социальной жизни и, стало быть, именно он формирует социальные институции. Сексуальный эссенциализм укоренен в народной мудрости западных обществ, которые рассматривали пол как нечто неизменное, асоциальное и трансисторическое. Доминировавшее на протяжении более века в медицине, психиатрии и психологии академическое изучение пола воспроизводило эссенциализм. В этих областях знания пол традиционно рассматривался как свойство индивидуумов. Он может быть обусловлен человеческими гормонами или человеческими душами. Он может быть сконструирован как психологический или физиологический. И все равно описанная в таких этносциентистских категориях сексуальность не имеет ни истории, ни значительных социальных детерминант.
В последние пять лет ученые, размышляющие исторично, подвергли явной и скрытой критике сексуальный эссенциализм. История геев, в особенности представленная в работе Джеффри Викса, повела наступление на эссенциализм путем демонстрации того, что гомосексуализм, в тех формах, в каких мы его знаем, является сравнительно недавним институциональным образованием. Многие историки обнаружили, что современные институциональные формы гетеросексуальности имеют еще более позднее происхождение. Важный вклад в новые научные представления об этом предмете внесла Джудит Волковиц, чьи исследования продемонстрировали, насколько сильно изменилась проституция всего лишь за век. Ей принадлежит замечательное описание того, как взаимодействие социальных сил, таких, как идеология, страх, политическая агитация, законодательные реформы и медицинская практика могут изменить структуру сексуального поведения и изменить ее следствия.
История сексуальности Мишеля Фуко стала наиболее влиятельным и эмблематичным текстом новой науки о поле. Фуко критикует традиционное понимание сексуальности как естественного либидо, которое стремится освободиться от социальных ограничений. Он подчеркивал, что желания — не есть предсуществующие биологические данности, но, скорее, они конституируются в ходе исторически-специфичных социальных практик. Фуко акцентировал генеративные аспекты социальной организации пола в большей степени, нежели его репрессивные элементы, утверждая, что сексуальность постоянно продуцируется. Фуко обращался к огромным разрывам между системами сексуальности, основанными на родовом принципе, и более современными образованиями.
Новая теория сексуального поведения наделила пол историей и создала конструктивистскую альтернативу сексуальному эссенциализму. Основным утверждением этой части данной работы является следующее: сексуальность конституируется в обществе и в истории, а не является биологически заданной. Это, однако, не означает, что биологическими способностями можно пренебречь, говоря о человеческой сексуальности. Это означает лишь, что человеческая сексуальность не может быть постигнута в чисто биологических терминах. Человеческие организмы с человеческим мозгом необходимы для человеческой культуры, но ни исследование тела, ни исследование какой-либо из его частей не способно объяснить природу и многообразие человеческих социальных систем. Биологический голод не дает нам подсказки для понимания сложностей человеческой кухни. Тело, мозг, гениталии и способность говорить — все они необходимы для существования человеческой сексуальности. Но они не определяют ее содержания, ее опытов или ее институциональных форм. Более того, мы не можем рассматривать тело в отрыве от тех значений, которыми его наделяет культура. Парафразируя Леви-Стросса, моя позиция по поводу отношений между биологией и сексуальностью — это «кантианство без трансцендентального либидо».
Невозможно размышлять хоть сколько-нибудь ясно о расовых или гендерных политиках до тех пор, пока они мыслятся как биологические данности в большей степени, нежели как социальные конструкты. Сходным образом и сексуальность недоступна политическому анализу, пока она рассматривается преимущественно как биологический феномен или как аспект индивидуальной психологии. Сексуальность в той же значительной степени продукт человека, что и диеты, транспортные средства, системы этикета, формы труда, типы развлечений, производственные процессы или модусы подавления. Когда же пол рассматривается в терминах социального анализа или исторического понимания, становится возможной более реалистическая сексуальная политика. В этом случае можно рассматривать сексуальные политики в терминах таких феноменов, как популяции, окружение, заданные паттерны, миграция, городской конфликт, эпидемиология и полицейские технологии. Это более плодотворные категории мысли, чем традиционные, такие, как грех, болезнь, невроз, патология, декаданс, скверна, упадок или закат империй.
Детализируя отношения между репрессированными эротическими группами и социальными силами, которые их регулируют, работы Алана Берубе, Джона Д'Эмилио, Джеффри Викса и Джудит Волковиц содержат скрытые категории политического анализа и критики. Однако, такая конструктивистская перспектива обнаружила и некоторую политическую слабость. Это особенно наглядно демонстрирует неконструктивность позиции Фуко.
Акцентируя пути, посредством которых продуцируется сексуальность, Фуко приходил к интерпретациям, которые склонны отрицать или минимизировать реальность сексуальных репрессий в политическом срезе. Анализ работ Фуко делает очевидным факт, что он не столько отрицал существование сексуальных репрессий, сколько вписывал их в более широкую динамическую модель. Сексуальность в западных обществах была вписана в крайне унизительный социальный контекст и была подчинена весьма реальному формальному и неформальному контролю. Необходимо осознать феномен репрессии без апелляции к эссенциалистским посылкам, отсылающим к языку либидо. Достаточно важно держать репрессивные сексуальные практики в поле зрения, даже располагая их в контексте различных систем и более утонченной терминологии.
Наиболее радикальная научная мысль о сексуальности сформировалась внутри модели инстинктов и их обуздания. В ее рамках концепции сексуального подавления были помещены в контекст биологического понимания сексуальности. Зачастую гораздо легче снова впасть в соблазн использовать понятие естественного либидо, ответственного также и за негуманные репрессии, чем переформулировать концепции сексуальной несправедливости внутри более конструктивистского контекста. Но важно, что мы делаем именно это. Мы нуждаемся и в радикальной критике сексуальных классификаций, которые имеют место и в элегантных концепциях Фуко, и в апелляциях к естественной страсти и страстности, имеющим место в концепции Райха.