Тяжело приходилось нам, истребителям. На наши плечи были возложены три основные задачи: отражение ударов бомбардировочной авиации врага, штурмовые удары по войскам, аэродромам и артиллерии, ведущей обстрел Ленинграда, а также детальная тактическая разведка. В целом наша истребительная авиация в этот период войны оказалась универсальной. Силы врага таяли, но и у нас летчиков и самолетов с каждым днем становилось все меньше. К этому времени в полку оставалось менее сорока процентов боевых машин. Задания приходилось выполнять малочисленными группами, а иногда даже в одиночку...
Наша шестерка И-16 свою специальную боевую задачу узнала только рано утром 17 сентября. Командир 13-го авиаполка капитан Охтень, принявший часть от полковника Романенко, сообщил, что ему поручено срочно подготовить группу из пятнадцати самолетов И-16: шесть от авиации флота и девять от ВВС фронта для перелета на остров Эзель в Балтийском море. Истребителям ставилась задача: прикрыть войска и флот на Моонзундских островах. Лететь с подвесными баками, промежуточная посадка для заправки горючим — аэродром на полуострове Ханко. А пока собирается эта особая группа, нам предстояло воевать в составе этого полка.
Начальник штаба полка майор Ройтберг тут же поставил нам две боевые задачи: провести штурмовку артиллерийской батареи в районе Ропши и прикрыть группу штурмовиков Ил-2, [61] которая будет наносить удары по танкам и мотопехоте врага в районе Тосно.
Выполнение первой задачи взял на себя командир отряда Михаил Никитин, вторая была возложена на мое звено.
Прикрытие штурмовиков при их действиях в тактической глубине обороны противника — задача довольно трудная. Истребитель сопровождения скован в своих действиях, он постоянно должен находиться рядом со штурмовиками, готовый в любой миг отразить атаку «мессеров». На маршруте и над целью он подвергается интенсивному обстрелу зениток, его атакуют истребители противника, но он ни при каких условиях не имеет права бросить Ил-2 и вести активный наступательный бой. Но я был доволен, что мне поручили эту задачу, потому что вновь встретился с боевыми друзьями, прославленными штурмовиками, которых десятки раз прикрывал ранее.
|
|
Боевая слава летчиков-штурмовиков капитанов Карасева и Челнокова, лейтенантов Потапова и Клименко простиралась далеко за пределы Балтики. Все они впоследствии стали Героями Советского Союза, а Челноков это звание получил дважды. Боевую задачу и штурмовики, и мое звено выполнили успешно.
19 сентября мы разогнали «юнкерсов», бомбивших Кронштадт. Вернувшись, я похромал докладывать на командный пункт, расположенный рядом со стоянкой в большом ящике из-под самолета МиГ-3. По дороге меня догнал комиссар 3-й эскадрильи капитан Сербин. Он тоже вылетал сражаться с фашистскими бомбардировщиками, видел ход боя и теперь, приглядевшись, спросил меня:
— Что это вы, товарищ лейтенант, хромаете? Не ранены ли?
— Нет, — ответил я, — сапоги немного великоваты, ногу натерли.
— Ну, это не страшно, — сказал он мне, усмехнувшись. — Сапоги можно заменить. Я распоряжусь, а то ведь наши бережливые интенданты скорее повесятся, чем выдадут сапоги прикомандированным.
— Не надо, товарищ капитан, похожу пока в этих, — ответил я ему, и мы вместе вошли в КП.
|
|
Самым тяжелым для всей истребительной авиации днем стало 23 сентября. Налеты врага начались рано утром и продолжались до вечера. Иногда в небе находилось до 270 фашистских самолетов одновременно.
Гитлеровская авиация несла большие потери под Кронштадтом. Но и нам досталось. Погибли Михаил Никитин и Федя Зотов, был тяжело ранен мой ведомый Хаметов. В других полках [62] погибло также немало прекрасных летчиков. Балтийские моряки тоже понесли потери: были потоплены эсминец «Стерегущий», лидер «Минск», подводная лодка М-74 и повреждены линкоры «Октябрьская революция», «Марат», эсминцы «Сильный» и «Грозящий».
Не выполнив своей задачи — полностью уничтожить боевые корабли, — германское авиационное командование вынуждено было отказаться от дальнейших массированных ударов по Кронштадту.
Немецко-фашистские войска прилагали все силы к тому, чтобы преодолеть несколько километров и через Пулково и Лигово прорваться к Ленинграду. По дорогам, идущим от Тосно, Вырицы, Красногвардейска и Ропши, гитлеровцы спешно подтягивали к переднему краю последние резервы.
С рассвета 24 сентября на уничтожение врага на дорогах были брошены все боеспособные штурмовики и истребители фронта и флота. В этот день мы с младшим лейтенантом Дмитрием Татаренко (это было все, что осталось в боевом строю от нашей шестерки) сделали по восемь боевых вылетов. А 25 сентября мы поставили своеобразный рекорд, выполнив по одиннадцать боевых вылетов: шесть на сопровождение штурмовиков Ил-2 в район Ивановское и Ям-Ижора, где пехота и танки врага пытались прорвать позиции стрелковых батальонов и отрядов ижорских рабочих, и пять — на штурмовку вражеских войск в районе Урицка и Старо-Паново.
|
|
Эти два дня для меня и Татаренко можно считать самыми удачными и счастливыми за все три первых месяца войны. Выполнить девятнадцать боевых вылетов и остаться боеспособными, когда вокруг свистели тысячи пуль, осколков и снарядов, — такое и теперь кажется чудом. В наших истребителях были, конечно, пробоины. Но перед следующим вылетом большие и малые отверстия в крыльях и фюзеляжах заделывались заботливыми и умелыми руками механиков.
25 сентября самым трудным заданием был шестой по счету вылет на прикрытие группы штурмовиков, наносившей удар по подвижным артиллерийским установкам южнее Ивановского.
Группу из двух оставшихся в строю штурмовиков Ил-2 вел один из моих друзей лейтенант Михаил Клименко.
Миша вел свою пару на высоте двадцати метров. Мы же летели справа и слева. И конечно, выше, но не намного: метров на триста — триста пятьдесят.
Еще до подхода к цели нас атаковали четыре Ме-109. Первая пара пошла в атаку на Ил-2, а вторая, разделившись, начала преследовать меня и Татаренко. Атака первой пары оказалась [63] опрометчивой. «Мессеры» попали под наш огонь с двух сторон. И с первой очереди Татаренко сбил ведущего. Остальные гитлеровцы ошибку ведущего поняли. Все их последующие атаки были направлены на нас — на прикрытие. Но вот «илы» обнаружили цель и начали набирать высоту для атаки. Истребители прекратили преследование, а десятки трасс от пулеметов и пушек «эрликонов» начали перекрещиваться перед нами. Белые шапки разрывов покрыли все пространство маневра нашей группы.
На четвертом заходе на цель зенитный снаряд разорвался под самолетом Клименко. От передней нижней части фюзеляжа взрывом вырвало лист брони. Задымил мотор, самолет терял скорость и высоту. Что с Михаилом? Ранен или повреждено управление? Я начал догонять Клименко. Поймет ли Татаренко, что нужно прикрыть второй «ил»? Сомнения мои быстро рассеялись. Дмитрий действовал как надо.
Вижу, как самолет Михаила с очень малым креном начал доворачивать на север. «Молодец! Тяни, милый! Прикрою!» — кричал я, как будто он мог услышать. На самой малой высоте, покачиваясь с крыла на крыло (видимо, он с трудом удерживал самолет), штурмовик тянул к Неве, за которой наше спасение.
Вдруг разом прекратился зенитный обстрел. Значит, где-то «сто девятые». Фашисты всегда прекращают огонь, как только их истребители вступают в бой. Но где гитлеровцы? Вижу голубую ленту реки, до нее не более восьми километров. Как длинны эти километры.
Не зря говорят, что у хорошего летчика-истребителя всегда шея натерта. Он обязан видеть все вокруг. И вот я увидел: на этот раз два «хейнкеля». Пикируют на меня один за другим. Расчет верный: первые очереди по «ишаку», вторые по штурмовику. Мне отворачивать в сторону нельзя, «хейнкели» за мной не пойдут, а ударят по Клименко. Выход один — восходящая двойная «бочка». На этой фигуре высшего пилотажа точного прицеливания не будет, я потеряю скорость, пропущу врага вперед и сам атакую ближайшего из них. А пока они повторяют заход — мы над Невой, там помогут наши зенитчики.
Для летчика в тяжелой обстановке всегда исход боя решают секунды. Самолет мой спиралью завертелся перед носом врагов. Завершив фигуру, я резко свалил самолет на крыло и оказался позади «хейнкелей».
С этими скоростными истребителями у меня вторая встреча. Знаю их уязвимое место: мотор и система охлаждения. Поэтому, как только трассы моих пулеметов мелькнули перед гитлеровцами, [64] оба «хейнкеля» метнулись влево. Фашисты попытались повторить атаку сверху, но мы уже были над спасительным рубежом — над Невой.
Зенитчики оказались бдительны, что не всегда случалось в тот период войны. Трассы счетверенных «максимов» пошли в сторону преследователей и выручили нас.
Мотор на самолете Клименко остановился, но он сумел благополучно посадить тяжелую машину на небольшой луг в пяти километрах от голубой ленты реки. Я сделал два виража над местом посадки. Михаил вылез из кабины, помахал мне снятым с головы шлемом...
В этот день последний боевой вылет на штурмовку артиллерийской батареи, которая вела огонь по нашим кораблям из района южнее Урицка, мы выполнили после захода солнца. Я подрулил к месту стоянки самолетов, выключил мотор, но вылезти уже не было сил. Техник и моторист вытащили меня из кабины, положили на моторный чехол. Кто-то побежал за врачом, но врач не понадобился, я не был ранен, просто вымотался до предела.
Поздно вечером, докладывая командиру полка о выполнении боевых заданий, все в один голос подчеркивали: противник повсюду закапывается в землю, строит укрепления.
Тогда мы, измученные боями, потерявшие лучших своих боевых друзей, не знали, что штаб фашистской группы армий «Север» был вынужден 25 сентября 1941 года сообщить главному командованию сухопутных войск, что с оставшимися в его распоряжении силами он не в состоянии продолжать наступление на Ленинград.
Последующие дни мы продолжали поддерживать с воздуха наши войска, захватившие плацдарм в районе Невской Дубровки. Этот плацдарм получил название «Невского пятачка».
Жители Ленинграда продолжали строить линии обороны, баррикадные заграждения и опорные огневые точки по всему городу. Наши войска закреплялись на позициях, подтягивали резервы.
В смертельной схватке Ленинград выстоял ценой больших жертв и потерь...
В конце сентября и начале октября 1941 года гитлеровцы прекратили попытки взять Ленинград штурмом, линия фронта стабилизировалась. Но ожесточенные бои продолжались. Наши войска часто контратаковали противника с Ораниенбаумского плацдарма и «Невского пятачка».
В срыве планов фашистского командования группы армий «Север» существенную роль сыграли действия немногочисленной группы войск Советской Армии и Балтийского флота на [65] западе Эстонии — на Моонзундских островах. Там сражались стрелковая бригада, два отдельных стрелковых батальона, строительная часть, краснофлотцы и командиры частей береговой обороны. Эти войска поддерживало несколько боевых самолетов и кораблей. Красноармейцы, матросы, командиры отбивали все попытки врага захватить большую часть территории архипелага как раз в период сентябрьского штурма Ленинграда. И гитлеровские генералы вынуждены были две свежие пехотные дивизии — 61-ю и 217-ю, а также десятки частей усиления держать далеко у себя в тылу.
Помощь героическим защитникам Моонзундских островов и была тем «специальным заданием», которое возлагалось на маленькую группу летчиков-истребителей, в которую входил и я.
Но, прежде чем рассказать о действиях этой группы, необходимо вернуться к прошлому (об этом говорилось в начале книги), потому что именно в первых числах октября мне довелось встретиться с лейтенантом Михаилом Васильевым, сражавшимся ранее под Таллином. Вот о чем он рассказал...
На дальних подступах
7 августа враг отрезал Таллин, его войска вышли в районе мыса Кунда на побережье Финского залива, и обстановка на этом участке фронта крайне усложнилась. Через двенадцать дней фашисты, перегруппировав свои силы, начали решительное наступление на Таллин.
Воздушные бои с превосходящими силами врага велись теперь не только на линии фронта, но и над кораблями и прямо над аэродромом.
Летчики истребительного авиационного полка сбивали фашистские самолеты, штурмовали наземные войска. Но в тяжелых боях неизбежны потери. Погибли Сидорин, Ермаков и Калашников. Несколько подбитых в боях самолетов вынужденно приземлялись рядом с линией фронта, а эвакуировать их было невозможно — противник наступал.
Полевые авиаремонтные мастерские не успевали восстанавливать поврежденные самолеты. Не хватало инструментов и запасных частей. Фашисты часто бомбили и штурмовали аэродром.
19 августа, в день начала наступления на Таллин, лейтенант Васильев со своим звеном вылетел на разведку дороги, [66] идущей от Пярну на Таллин. Вся дорога была забита колоннами машин, артиллерии и танков. Противник подтягивал свежие силы.
Генерал Петрухин приказал истребителям 71-го и 13-го полков еще до наступления темноты нанести по колоннам два-три штурмовых удара. К этому времени на всех «чайках» и И-16 (кроме пушечных) были смонтированы установки для пуска реактивных снарядов (РС-82). Это оружие было очень похоже на широко известные «катюши» — принцип действия тот же. Но убойная сила поменьше.
К вечеру удалось подготовить всего восемь исправных самолетов, командир полка Романенко, часто летавший на боевые задания, повел группу на штурмовку самой большой колонны фашистских войск, шедшей на Таллин. Перед вылетом Романенко сказал:
— Нужно нанести удар по голове колонны, где больше техники, чтобы на всю ночь задержать движение противника. С наступлением темноты по колонне нанесут удары бомбардировщики. Реактивные снаряды применять залпом по два или по четыре с дальности не более шестисот метров по автомашинам, бронетранспортерам, артиллерии. Ведомые пулеметно-пушечным огнем атакуют зенитки. Если немецких истребителей не будет, сделаем три захода с разных направлений.
При подлете к Рапла летчики увидели, что первые машины вражеской колонны приближались к мосту через небольшую речку. Первая внезапная атака истребителей вызвала сумятицу и панику у фашистов. Более двадцати РС-82 разорвались, накрыв авангард колонны. А потом летчики из пушек и пулеметов прочесали дорогу на протяжении пяти километров. Много машин горело, что-то взрывалось. Гитлеровские зенитчики открыли огонь. Помня приказ командира полка, ведомые, увеличив скорость, бросились в атаку на зенитные точки, а затем все истребители опять ударили по голове колонны последними реактивными снарядами.
Оценивая результаты двух заходов, Романенко убедился, что дорога закупорена на много часов. Но нужно было еще отрезать противнику путь отхода обратно в Рапла.
Третий заход. Яростный зенитный огонь фашистов. Командир полка с удивлением отметил, что ни один из его самолетов не атаковал зенитки. Но Романенко тут же понял: летчики хотят во что бы то ни стало уничтожить как можно больше техники и закупорить на дороге немцев, как в бутылке. И решили эту трудную задачу. Но после третьей атаки в группе уже не хватало трех самолетов... «Хорошо еще, что не было «мессеров», — подумал Романенко. [67]
После посадки к нему подошел старший инженер Николаев и доложил: у приземлившихся Байсултанова и Васильева самолеты так изрешечены зенитным огнем, что трудно представить, как они держались в воздухе. Байсултанов не смог выпустить шасси и сел на краю аэродрома на фюзеляж. Самолет загорелся, летчик едва успел отбежать, как взорвался бензиновый бак.
Самолет Васильева поврежден меньше. Может быть, его удастся отремонтировать. Третий летчик из группы, Шишацкий, пока не вернулся...
Романенко, помолчав, сказал Николаеву:
— Летать не на чем, а летчики есть. Соберите из трех разбитых самолетов хотя бы один. Он для нас сейчас на вес золота...
Командир полка поблагодарил летчиков за точную стрельбу ракетными снарядами и сделал выговор за то, что не выполнили приказ о подавлении зенитных точек. Романенко потребовал от ведущих групп в дальнейшем обязательно выделять часть самолетов только на борьбу с зенитными средствами противника.
Лейтенант Шишацкий явился на следующее утро. Что с ним произошло? На пушечном И-16 третьим заходом он атаковал группу бензозаправщиков. И тут же — сильный удар в мотор. Самолет начало трясти так, что невозможно было рассмотреть показания приборов.
Вблизи от линии фронта мотор заглох. Самолет прополз на фюзеляже метров сорок и остановился.
Шишацкий выскочил из кабины, осмотрелся. В двух-трех километрах слышались артиллерийская пальба, пулеметные очереди.
Лейтенант забросил парашют за спину и побрел заболоченным кустарником на север. Местность он знал хорошо и на рассвете вышел к железнодорожной станции, а затем на попутных машинах добрался до Лагсберга. А часа через три грузовик ЗИС-5 с группой техников и механиков, возглавляемых инженером эскадрильи Метальниковым, мчался к линии фронта. С ними ехал и летчик к своей покалеченной машине. Ему не терпелось скорей отремонтировать ее и — опять в бой...
Подъехать к самолету днем было невозможно, противник вел по этому месту ружейный и пулеметный огонь, но как только наступила темнота, группа незаметно подобралась к самолету. Но как его погрузить на машину? Находчивый инженер предложил выкопать яму под самолетом. Сделали это быстро. Потом грузовик с опущенными бортами подвели под [68] самолет, закрепили истребитель тросами, увезли из зоны обстрела и доставили на аэродром.
Через два дня Петр Шишацкий на своем самолете опять полетел на боевое задание.
Старший инженер полка Николаев после разговора с командиром обошел самолетную свалку и тщательно обследовал разбитые И-16. Потом вызвал старшего техника Федоровых и предложил ему из этого авиационного утиля собрать боевую машину для летчика Байсултанова.
Федоровых вместе с механиком и двумя мотористами трое суток работали на краю аэродрома. Им помогал и Байсултанов. Позже он говорил, что это была самая лучшая в его жизни школа по изучению материальной части самолета.
И вот самолет готов! Инженер полка придирчиво осмотрел его, опробовал мотор и дал разрешение на облет. Байсултанов, надев парашют, забрался в кабину. Самолет взлетел, и тут техники увидели, что истребитель начал резко валиться на левое крыло. Люди на земле затаили дыхание: катастрофа? Но опытный и к тому же обладающий богатырской силой летчик справился, выровнял самолет и посадил машину благополучно. Отрегулировали управление, пристреляли пулеметы, установили балки для ракетных снарядов, и Байсултанов облетал родившийся из обломков самолет. На этой машине Алим Байсултанов успешно сражался до конца обороны Таллина, затем на полуострове Ханко и над ледовой трассой через Ладожское озеро. После боев над Ладогой ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
25 августа кровопролитные бои шли уже на окраинах Таллина. По аэродрому Лагсберг противник уже вел артиллерийский огонь. Ночью бомбардировщики и часть «безлошадных» летчиков-истребителей на учебных самолетах Ут-2 и У-2 улетели под Ленинград. Истребители 71-го и 13-го полков утром 26 августа вылетели на штурмовку артиллерийских батарей, стрелявших по Таллину. В составе звена Михаила Васильева летел и лейтенант Плешаков — опытный воздушный боец, сбивший под Таллином пять фашистских «юнкерсов». Он часто говорил товарищам: «В самом тяжелом, даже безнадежном положении балтийский летчик должен победить врага!..»
Противник вел по звену Васильева интенсивный зенитный огонь из зенитных пулеметов и малокалиберных пушек. Летчики упорно искали артиллерийские позиции врага. Наконец западнее дороги, идущей от Пярну на Таллин, они обнаружили фашистскую батарею дальнобойных орудий. [69]
Плешаков на пушечном И-16 (на эти самолеты РС-82 не ставились) должен был подавить зенитные средства в момент атаки артпозиций.
Два других самолета звена выпустили восемь «эрэсов». Разрывы накрыли два орудийных дворика, а огонь из пулеметов добил расчеты. Навстречу атакующим протянулось несколько трасс. Плешаков из пушек и пулеметов обстрелял один спаренный 20-миллиметровый «эрликон», затем второй. Зенитный снаряд попал в мотор истребителя. Полетели сорванные куски капота. Перелететь линию фронта невозможно — мала высота. Можно еще выброситься с парашютом, но куда? На занятую врагом территорию, в плен?
Кто знает, о чем в эти мгновения думал Плешаков. Друзья видели, как его истребитель подвернул к артиллерийским позициям гитлеровцев и перешел в крутое пикирование. Машина, управляемая твердой рукой, врезалась в орудие. Снарядные ящики взорвались вместе с самолетом.
Это был первый в полку таран наземной цели.
Васильев с напарниками в Лагсберг не вернулись. Они совершили посадку на «пятачок» — площадку, подготовленную на косе возле Купеческой гавани. Там до войны было тесно даже отдыхающим...
На «пятачок» сел и летчик Потапов, вылетавший на бой с «юнкерсами». У его истребителя заклинило мотор. Техники оттащили самолет под небольшой пляжный навес. Запасных моторов на площадке, конечно, не было. Не существовало и никаких подъемных средств. А без них мотор невозможно ни снять, ни поставить.
Старший техник отряда Михаил Бороздин вспомнил, что на аэродроме Лагсберг в ангаре остались два старых мотора. Один из них в рабочем состоянии, только винт сломан при посадке. Мотор еще может кое-как послужить. Но как поставить его на боевую машину? Единственный выход — снять плоскости с самолета, закрепить хвост на грузовой автомобиль и отбуксировать истребитель через город на аэродром Лагсберг. Под огнем...
С трудом проехали по забаррикадированным улицам Таллина, притащили бескрылый «ишачок» на покинутый утром аэродром. Завели самолет в малый ангар и приступили к замене мотора, а грузовик поставили под северной стенкой ангара, завалив его ветками желтой акации.
Вечером немцы вышли на юго-восточную сторону аэродрома, но подойти к служебным зданиям и ангарам не рискнули, лишь открыли огонь из пулеметов по окнам зданий, а затем обстреляли их из минометов. [70]
Техники же продолжали работать. Они сняли старый мотор и поставили на раму другой. Но дела было еще много. А как без света работать?
И тогда механик Стук, всегда отличавшийся смекалкой, соорудил из хвостовой навигационной лампочки переноску. Теперь один человек подсвечивал, а другой вместе с шофером залегли с карабинами в траву по обеим сторонам ангара — это на случай, если немцы все же двинутся вперед до утра. Остальные техники продолжали работу. Вдруг по ангару хлестнула длинная пулеметная очередь, потом вблизи взорвались мины. Видимо, фашисты заметили отблеск света в окне. Пришлось выключить подсветку. Однако противник продолжал обстреливать ангар.
Мотористы и техники приуныли. Но выход был все же найден проворным, смекалистым мотористом Пырьевым. Он придумал отвлекающий маневр: взял старый аккумулятор, присоединил к его клеммам переносную лампочку, закрыл пилоткой и перетащил это тяжелое устройство в большой ангар.
Видя там свет, гитлеровцы начали обстреливать из пулемета и минометов это здание. Оно находилось в ста пятидесяти метрах от малого ангара. Используя благоприятный момент, бригада быстро побросала в кузов машины и в кабину самолета все детали и инструмент и на малой скорости утянула самолет на северо-западную сторону аэродрома, в парк Кадриорг.
Маневрируя по аллеям, выбрались в горящий город и на рассвете притащили самолет с другим мотором на «пятачок». С помощью механиков отряда Бороздин почти завершил монтаж мотора. Но, как назло, четырех болтов, которыми крепится последняя деталь, не оказалось. Механики схватились за головы, а бедный Стук даже заплакал. Он вспомнил, что положил болты на верстак в ангаре, когда снимали винт.
Достать подобные специальные болты было негде. Значит, вся рискованная работа прошла впустую?
— Нет, — сказал инженер полка Николай Андреевич Николаев, — берите мою машину и марш на аэродром!
Бороздин и Стук отправились в Лагсберг. Но днем пробраться к ангару на глазах у немцев было почти невозможно. И все же Стук решился. Положив в карман комбинезона гранату и поправив на ремне нож, он пополз в густой траве к ангару, а Бороздин затаился за маленьким бугорком.
«Вот тебе, дорогой механик, и передовая», — подумал он, заряжая карабин.
Бороздин внимательно следил за ползущим механиком. Вскоре он увидел Стука, ползущего обратно. Вот он уже совсем близко... Оставалось метров сорок до траншеи, идущей у [71] самого парка. Стук не выдержал, вскочил на ноги и, пригнувшись, побежал. Засвистели пули.
— Ложись! — заорал Бороздин.
Стук перескочил траншею и скрылся в густых зарослях.
Когда они уже неслись в машине по тенистой аллее, Стук достал из-за пазухи комбинезона четыре болта и долго смотрел на них как на редкую драгоценность...
...К исходу дня самолет был исправлен и проверен. На следующий день Потапов благополучно прилетел в Ленинград.
К 27 августа положение наших войск в Таллине стало совсем тяжелым. Они удерживали лишь небольшую часть города и внутренние рейды. Истребители до самого вечера вели тяжелые воздушные бои и штурмовали войска противника, но запас бензина и боеприпасов кончался, и никто не знал, куда улетать оставшимся самолетам. На Ханко? На Эзель? В Ленинград? Команды никто не давал.
Решение принял командующий флотом вице-адмирал Трибуц. По его приказу все самолеты перед наступлением темноты надлежало перегнать в Ленинград, а отход кораблей прикрыть зенитными средствами.
К утру 28 августа армада боевых кораблей и транспортов покинула Минную гавань в Таллине и пустилась в ужасный и для многих последний путь.
В этом походе погибли столько наших товарищей, находившихся на кораблях, что мы даже не поверили, когда спустя десятки лет после окончания войны узнали об их трагической судьбе...
Перелет на запад
6 октября в Москве была принята радиограмма с острова Сааремаа (Эзель): «Радиовахту закрываю, идем в последний и решительный бой». А наша спецгруппа еще не вылетела на помощь тем, кто сражался на Моонзундских островах.
Почему задержали своевременную отправку группы? Этого мы не знали.
На аэродроме появился командующий ВВС флота в сопровождении офицеров штаба и инженерно-технической службы. Он отдал приказ командиру 13-го ИАП: в течение суток укомплектовать группу летчиков и обеспечить ее вылет на аэродром Ханко 7 октября. А у нас к тому времени осталось всего три самолета. К ним подтащили еще три «ишачка», и работа [72] закипела. Десятка четыре техников, мотористов начали срочный ремонт всех самолетов.
Меня вызвали на командный пункт. Там уже сидели знакомые летчики. Начальник штаба полка объявил состав сводной группы, назначенной для усиления авиации, базирующейся на Моонзундских островах. Майор Ройтберг, начштаба полка, читал:
— Лейтенант Васильев — командир первого звена, он же старший группы, лейтенант Денисов — старший летчик первого звена.
Денисов, как уколотый, подскочил и, перебивая начштаба, воскликнул:
— Я же командир звена! Почему вдруг меня понизили?
— Садитесь, товарищ Денисов! Байсултанов тоже командир звена, но и он летит старшим летчиком, — сказал начальник штаба и продолжал чтение приказа: — Младший лейтенант Старухин — летчик первого звена, лейтенант Голубев — командир второго звена, он же заместитель командира группы, лейтенант Байсултанов — старший летчик второго звена, младший лейтенант Татаренко — летчик второго звена.
Потом майор Ройтберг приказал подготовиться к перелету на Ханко, в распоряжение капитана Ильина — старшего ханковской авиагруппы.
До вечера мы изучали маршрут перелета. Он проходил по средней части Финского залива, берега которого на протяжении 400 километров были в руках противника. Приготовили несколько вариантов боя на случай перехвата вражескими истребителями. Много внимания уделили посадке на аэродроме Ханко, который постоянно обстреливала артиллерия финнов.
У нас еще оставалось время до утра, и мы отправились в город, к семьям. Сашенька, к счастью, была дома. Она долго молчала, пристально вглядываясь, как будто я изменился до неузнаваемости.
— Ну, вот и встретились... Как я переживала, места себе не находила! До чего же ты, родной, похудел!
— Ничего, Сашенька. Были бы целы кости, остальное нарастет. Вот слетаю завтра на одно задание и опять приеду к тебе...
После моих слов она низко опустила голову и, не глядя на меня, спросила:
— Скажи, только не обманывай. Правда, что ты с самолетом упал в озеро? Это мне жена одного летчика сказала неделю назад.
— Да ты что, Саша! Это сержант Виктор Голубев нырнул. Путают меня с однофамильцем... [73]
Я солгал, чтобы не расстраивать жену.
Ах, как летит время перед разлукой! Несколько часов промелькнули словно мгновение...
В восемь утра я был уже на аэродроме и, осматривая самолет, обратил внимание на подвесные баки новой формы. Техник сказал, что с этими баками можно летать на скорости до 500 километров в час. Он их заправит после пробного полета. Но я потребовал заправить их немедленно.
Над аэродромом я переключил бензокран на подвесные баки. Прошло всего минут десять, и мотор чихнул. Винт закрутился вхолостую. Ясно — бензин из баков не подается. Переключил кран на основной бак, и мотор заработал.
После моей посадки разгорелся спор. Кто-то из техников проворчал:
— Трусит, вот и чихает у него мотор.
Я же твердо сказал:
— Дозаправьте баки, и пусть на моем самолете летит кто-нибудь другой.
Полетел незнакомый мне капитан-инспектор ВВС. Через четверть часа он сел и чванливо сказал:
— Надо уметь летать и знать самолет.