Апокалиптическое христианство Достоевского

Введение

Дос­то­ев­ский об­ра­щен к гря­ду­ще­му. Гря­ду­щее — “ко­нец ве­ков” — в сво­их сро­ках и со­дер­жа­нии за­ви­сит от ду­хов­но­го со­стоя­ния че­ло­ве­ка. Для автора “Братьев Карамазовых” бу­ду­щее эс­ха­то­ло­гич­но. Иде­ей этой про­ник­ну­то все по­ве­ст­во­ва­ние ро­ма­на — не толь­ко “Ле­ген­да о ве­ли­ком ин­кви­зи­то­ре”.

Це­лью дан­ной ра­бо­ты яв­ля­ет­ся по­пыт­ка по­ста­вить про­бле­му: ка­ко­ва об­щая на­прав­лен­ность взгля­дов Ф. М. Дос­то­ев­ско­го на ко­неч­ные судь­бы ми­ра, че­ло­ве­че­ст­ва в романе “Братья Карамазовы”? Раз­ре­ше­ние этой про­бле­мы име­ет важ­ность — был ли дей­ст­ви­тель­но прав К. Ле­он­ть­ев, об­ви­няя Дос­то­ев­ско­го в “ере­си хи­ли­аз­ма” (19, с.186), или не­об­хо­ди­мы иные кри­те­рии в оцен­ке идей пи­са­те­ля. В си­лу раз­лич­ных при­чин взгля­ды Дос­то­ев­ско­го на эс­ха­то­ло­гию не под­вер­га­лись ана­ли­зу в той же ме­ре, как дру­гие зна­чи­тель­ные мыс­ли пи­са­те­ля. По­это­му, за­да­ча этой ра­бо­ты — не столь­ко об­зор су­ще­ст­вую­щих по­зи­ций от­но­си­тель­но кон­цеп­ции эс­ха­то­ло­гии Дос­то­ев­ско­го, сколь­ко вы­яв­ле­ние су­ти дан­ной про­бле­мы на материале, пожалуй, самого спорного, дискуссионного и — что важно — последнего романа писателя.

Со­пос­тав­ляя раз­лич­ные ис­точ­ни­ки (ли­те­ра­ту­ро­вед­че­ские, фи­ло­соф­ские, тео­ло­ги­че­ские) автор данной работы прихо­дит к вы­во­ду, что ро­ман “Бра­тья Ка­ра­ма­зо­вы” вы­ра­жа­ет эво­лю­ци­он­ные взгля­ды на эс­ха­то­ло­гию. Эсхатология — центральная тема работы.

Идея Дос­то­ев­ско­го о “все­че­ло­ве­че­ском брат­ст­ве” то­ж­де­ст­вен­на по­ня­тию “ты­ся­че­лет­не­го цар­ст­ва” — так в От­кро­ве­нии Ио­ан­на на­зван пе­ри­од ис­то­рии, ко­то­ро­му над­ле­жит быть (со­глас­но Но­во­му За­ве­ту) пе­ред кон­цом све­та, пе­ред на­сту­п­ле­ни­ем Цар­ст­ва Бо­жия.

В хо­де ис­сле­до­ва­ния бы­ли ис­поль­зо­ва­ны ра­бо­ты при­знан­ных фи­ло­со­фов — Н. А. Бер­дяе­ва (“Ми­ро­со­зер­ца­ние Дос­то­ев­ско­го”, “От­кро­ве­ния о че­ло­ве­ке в твор­че­ст­ве Дос­то­ев­ско­го”), В. С. Со­ловь­е­ва (“Три ре­чи в па­мять Дос­то­ев­ско­го”), Н. О. Лос­ско­го (“Дос­то­ев­ский и его хри­сти­ан­ское ми­ро­по­ни­ма­ние”), а так­же ста­тьи Вяч. И. Ива­но­ва, Б. П. Вы­ше­слав­це­ва и про­чих. Ос­нов­ной тео­ло­ги­че­ский ис­точ­ник — кни­га проф. Ме­рил­ла Тен­ни “Мир Но­во­го За­ве­та” — на пря­мую не свя­за­на с твор­че­ст­вом Дос­то­ев­ско­го, но важ­на для рас­кры­тия те­мы данной работы.

Что зна­чит эпи­граф?

В эпи­граф ро­ма­на “Бра­тья Ка­ра­ма­зо­вы” Дос­то­ев­ский вы­но­сит сло­ва Хри­ста:

“Ис­тин­но, ис­тин­но го­во­рю вам: ес­ли пше­нич­ное зер­но, пад­ши в зем­лю, не ум­рет, то ос­та­нет­ся од­но; а ес­ли ум­рет, то при­не­сет мно­го пло­да”.

(Ев. От Ио­ан­на, 12:24.)

На­ча­ло ци­та­ты, а имен­но по­вто­ре­ние сло­ва “ис­тин­но”, час­то упот­реб­ля­лось Гос­по­дом, ко­гда Он из­ре­кал ка­кую-ли­бо важ­ную ис­ти­ну, уси­ли­вая под­твер­жде­ние ее.

Введение в эпи­гра­фе мож­но бы­ло опус­тить, но по­че­му-то Дос­то­ев­ский его ос­тав­ля­ет. И, ду­ма­ет­ся, не слу­чай­но. Ис­тин­ность нрав­ст­вен­ных ори­ен­ти­ров и цен­но­стей Цар­ст­ва Бо­жия для ав­то­ра ро­ма­на аб­со­лют­на и не­со­мнен­на. Все же ос­таль­ное “имен­но в наш те­ку­щий мо­мент” при­во­дит его в “не­ко­то­рое не­до­уме­ние” (1, с.7). Для Достоевского важно значение эпиграфа.

Ко­нец ци­та­ты в эпи­гра­фе:”Ес­ли пше­нич­ное зер­но...” — суть ро­ма­на, вы­вод по ре­зуль­та­там ис­сле­до­ва­ния пи­са­те­ля. По край­ней ме­ре, чет­кое ука­за­ние на направление художественного ис­сле­до­ва­ния, проведенного автором.

Мы полагаем, что следует особенно отметить источник эпиграфа: Евангелие от Иоанна. По­че­му Достоевский ссылается на Евангелие от Ио­ан­на, а не от Мат­фея, или Лу­ки?

Кон­текст в Еван­ге­лии от Ио­ан­на — эл­ли­ны при­шли к Ии­су­су. Под­черк­нем, что не иу­деи, а языч­ни­ки, то есть весь ос­таль­ной мир, все че­ло­ве­че­ст­во. Ии­сус го­во­рит:“При­шел час про­сла­вить­ся Сы­ну Че­ло­ве­че­ско­му... лю­бя­щий ду­шу свою по­гу­бит ее; а не­на­ви­дя­щий ду­шу свою в ми­ре сем со­хра­нит ее в жизнь веч­ную”. И да­лее (Иоанн. 12:26): “Кто Мне слу­жит, Мне да по­сле­ду­ет, и где Я, там и слу­га мой бу­дет; и кто мне слу­жит, то­го поч­тит Отец Мой”. Не­сколь­ко ра­нее в этой гла­ве фа­ри­сеи го­во­рят ме­ж­ду со­бой: “Ви­ди­те ли, что не ус­пе­вае­те ни­че­го? Весь мир идет за Ним.”.Клю­че­вые сло­ва у Ио­ан­на: “ду­ша, мир”. Сло­ва эпи­гра­фа вво­дят­ся в Еван­ге­лие сло­ва­ми о ча­се сла­вы Сы­на Че­ло­ве­че­ско­го. Час сла­вы — это и есть Цар­ст­во.

Мат­фей при­во­дит прит­чу пол­но­стью, и кон­текст иной. Ии­сус учит на­род, го­во­ря прит­ча­ми. Прит­ча о сея­те­ле: гла­ва 13, сти­хи 3 — 8. Хри­стос за­клю­ча­ет ее сло­ва­ми: “Кто име­ет уши слы­шать, да слы­шит!” Уче­ни­ки спра­ши­ва­ют, по­че­му Он го­во­рит прит­ча­ми? По­то­му что “вам да­но знать тай­ны Цар­ст­вия Не­бес­но­го, а им не да­но,... по­то­му го­во­рю им прит­ча­ми, что они ви­дя не ви­дят, и слы­ша не слы­шат, и не ра­зу­ме­ют”. Да­лее Он рас­кры­ва­ет зна­че­ние прит­чи о сея­те­ле, го­во­ря, что се­мя — это “сло­во о Цар­ст­ве”.

Итак, Ев. от Мат­фея 13:3 — се­мя есть Цар­ст­во Не­бес­ное, там же 13:31 — Цар­ст­во Не­бес­ное по­доб­но зер­ну. Се­мя же — ве­ра (Матф. 17:20 “...ес­ли вы бу­де­те иметь ве­ру...”). У Лу­ки се­мя при­нес­шее плод, — “это те, ко­то­рые, ус­лы­шав­ши сло­во, хра­нят его в доб­ром и чис­том серд­це и при­но­сят плод в тер­пе­нии”.

В од­ном се­ман­ти­че­ском по­ле ока­зы­ва­ют­ся сло­ва эпи­гра­фа и у Лу­ки: “тер­пе­ние” и “ум­рет” (“скорбь” в Ев. от Мар­ка). Сло­во “ум­рет” в Еван­ге­лии от Ио­ан­на встре­ча­ет­ся еще два­ж­ды в 11 гла­ве, пред­ше­ст­вую­щей ци­та­те из 12 гла­вы. Ио­ан­на 11:25,26: “Я есмь вос­кре­се­ние и жизнь; ве­рую­щий в Ме­ня, ес­ли и ум­рет, ожи­вет; И вся­кий жи­ву­щий и ве­рую­щий в ме­ня не ум­рет во­век”. Ин­те­рес­но то, что в обо­их слу­ча­ях и у Лу­ки, и у Ио­ан­на сло­ва не­га­тив­ной окрас­ки име­ют по­зи­тив­ную кон­но­та­цию. В ци­та­те из Ио­ан­на кон­крет­ное про­ти­во­пос­тав­ле­ние: ес­ли не ум­рет — пло­хо, но ес­ли ум­рет — хо­ро­шо.

“Зем­ля” или “поч­ва” в ко­то­рую по­да­ет се­мя — “серд­це че­ло­ве­че­ское”, ду­ша.

Ри­ск­нем пред­по­ло­жить, что Еван­ге­лие от Ио­ан­на — наи­бо­лее со­от­вет­ст­ву­ет ду­ху Вос­точ­ной церк­ви, по­это­му, са­мое “рус­ское”, об­ра­щен­ное к “та­ин­ст­вен­ной рус­ской ду­ше”, наи­бо­лее от­ве­чаю­щее хри­сти­ан­ским взгля­дам са­мо­го Дос­то­ев­ско­го: “Да­бы вся­кий ве­рую­щий... не по­гиб” (Иоанн. 3:16). Кни­га эта наи­бо­лее свет­ло, воз­вы­шен­но и по­бе­до­нос­но воз­ве­ща­ет о ре­аль­но­сти Цар­ст­вия Бо­жия уже и сей­час, и о нем, еще толь­ко гря­ду­щем. “Хри­сти­ан­ст­во Дос­то­ев­ско­го, — по сло­вам Н. А. Бер­дяе­ва, — не мрач­ное хри­сти­ан­ст­во, это бе­лое, ио­ан­но­во хри­сти­ан­ст­во. Имен­но Дос­то­ев­ский мно­го да­ет для хри­сти­ан­ст­ва бу­ду­ще­го, для тор­же­ст­ва веч­но­го Еван­ге­лия, ре­ли­гии сво­бо­ды и люб­ви”(1, с.149). Не­со­мнен­но то, что Дос­то­ев­ский из­брал эпи­гра­фом к ро­ма­ну ци­та­ту, наи­бо­лее от­ве­чаю­щую сво­ему кре­до, сво­ему “Я ве­рую”.

Та­ким об­ра­зом, са­мим эпи­гра­фом Дос­то­ев­ский оп­ре­де­ля­ет об­щую те­му “Брать­ев Ка­ра­ма­зо­вых”, по­ле сво­его твор­че­ско­го ис­сле­до­ва­ния. Мож­но вы­де­лить по­ня­тия, от­но­ся­щие­ся к это­му по­лю: Цар­ст­во Бо­жие (Цар­ст­во Не­бес­ное) — “не от ми­ра се­го”. В про­ти­во­по­лож­ность ему — мир, не ра­зу­мею­щий, не слы­ша­щий, бес­плод­ный. Ду­ша, по мне­нию Дос­то­ев­ско­го, “не­оп­ре­де­лен­ное, не­вы­яс­нив­шее­ся” (1, с.7). Но при этом иде­ал “поч­вы” для вос­при­ятия сло­ва Бо­жия, для при­ня­тия Цар­ст­ва Бо­жия Дос­то­ев­ско­му впол­не оче­ви­ден — чис­тое, тер­пе­ли­вое серд­це, че­ло­век, “не­на­ви­дя­щий ду­шу свою в ми­ре сем”. Но глав­ное — не эти абстрактные по­ня­тия, а сам про­цесс от­ре­че­ния от плот­ско­го “я” для при­не­се­ния выс­ше­го пло­да. И в этой сис­те­ме ко­ор­ди­нат Дос­то­ев­ский и про­во­дит “изу­че­ние фак­тов дея­тель­но­сти сво­его ге­роя” (1, с.7), Алек­сея Фе­до­ро­ви­ча Ка­ра­ма­зо­ва.

Именно на такое осмысление образа ориентирует читателя эпиграф, взятый из Ев. от Иоанна.

Г л а в а I.

Апокалиптическое христианство Достоевского