Глава десятая
Подкоп под короля
Его новое жизненное пространство было весьма ограниченным, но все‑таки не настолько, чтобы вызвать клаустрофобию.
«Жаль только, что окна маленькие – не вылезешь», – подумал Нико, приоткрывая крохотные форточки на те несколько сантиметров, что позволяли им жесткие петли.
Впрочем, как с вентиляцией, так и с обеспечением сарая дневным светом эти небольшие окна вполне справлялись.
Нико внимательно осмотрел свое новое обиталище. По стенам были прикреплены садовые инструменты. Рядом с ними с потолка свисала большая связка чеснока. В углу стояла лейка, у двери – газонокосилка, рядом с нею – какая‑то корзина.
Нико стал искать что‑нибудь поинтереснее – то, чем можно убить время. Он перебрал банки с засохшими кистями, торчавшие на полках стеллажа, подрамники с холстами, приготовленные Кораль, и наконец добрался до целого склада всяких игр, предназначенных для того, чтобы скрасить семейное времяпрепровождение в саду.
Тут были петанк, мини‑гольф и крокет. Никто в них никогда в жизни не играл. Карлос заказывал их по каталогу, все подряд, но приобретенные игры прямо в коробках перекочевывали в сарай, где и проводили остаток своей жизни. Главным для отца семейства был сам факт покупки, ощущение обладания очередной материальной ценностью.
В старом пластиковом пакете Николас обнаружил карнавальный костюм пирата, когда‑то приготовленный для него: высокие сапоги, деревянная шпага, черная шляпа, накладная борода и повязка на глаз. Разумеется, сапоги давно были ему малы, но широкополую шляпу с черепом и костями, повязку и накладную бороду вполне можно было использовать по назначению.
|
|
Затем Нико вдруг вспомнил про телескоп, купленный давным‑давно. Большую коробку с этим астрономическим прибором он отыскал за грудой старых игрушек. Чтобы дотянуться до коробки, Николасу даже пришлось встать на какой‑то ящик. Кроме того, ему стоило немалых трудов аккуратно спустить тяжелый инструмент на пол сарая.
Члены семьи развлекались этой игрушкой лишь иногда, в основном в те дни, когда по телевизору объявляли, что к Земле приближается очередной поток метеоров. Впрочем, сейчас Нико интересовал не столько даже сам телескоп, сколько подзорная труба, прилагавшаяся к нему в качестве инструмента для наведения.
Николас прицепил себе бороду, надел шляпу, подтащил к окну ящик, вскарабкался на него и навел подзорную трубу на стеклянную дверь, отделявшую террасу от гостиной. Он заметил какое‑то движение в доме.
– Пять градусов на правый борт! – подчеркнуто морским хриплым голосом скомандовал мальчишка сам себе, наводя фокус.
В узком секторе обзора трубы появились чуть смазанные силуэты отца и матери. По энергичным движениям родителей можно было догадаться, что они о чем‑то спорят, если даже не ссорятся. Нико удалось навести фокус на лысину отца, с которой тот как раз в этот момент стирал пот носовым платком. Жесты Карлоса были просительными и убеждающими, в то время как Кораль, судя по ее движениям, была рассержена и настроена любой ценой отстаивать свое мнение.
Хлопнула калитка. Нико с готовностью и явным интересом перевел подзорную трубу на подход к дому.
– Клянусь своей бородой! Враг прямо по курсу!
|
|
Нико не мог не порадоваться тому, что увидел. Этот человек явно был наделен особым даром приходить в самый подходящий момент!
«Это облом, папа Карлос, полный облом!»
Психолог подошел к крыльцу и поднялся по ступенькам. Его неуверенная, чуть неловкая походка была уже хорошо знакома Николасу. Ему казалось, что университетский преподаватель только так и должен был ходить, да и одеваться именно в джинсы и замшевый пиджак. Навстречу Хулио вышла Кораль. Прямо в дверях она стала о чем‑то рассказывать гостю и при этом взволнованно жестикулировала. Омедас слушал ее и согласно кивал. Его явно заинтересовало самочувствие Кораль и порезы на ее лице, которые она к этому времени успела заклеить полосками пластыря.
Хулио придержал ладонью подбородок Кораль и стал рассматривать эти мелкие царапины. Судя по выражению лица матери, эта процедура ей нравилась. При этом она настороженно поглядывала в сторону гостиной, явно опасаясь, что Карлос выйдет навстречу гостю и увидит ее и Хулио в подозрительной близости друг к другу. Наконец гость убрал руку, и в этот момент Николас заметил что‑то большее. Мать и психолог, явно приехавший по ее звонку, обменялись такими ласковыми и нежными взглядами, что даже ребенку многое стало понятно. Их объединяло нечто большее, чем эти несколько встреч, состоявшиеся по поводу психотерапии для непослушного мальчика.
Затем психолог‑шахматист сделал шаг назад, и Кораль снова о чем‑то заговорила. Она махнула рукой в сторону сарая, Хулио посмотрел туда же. На мгновение Нико показалось, что они увидели его, но он прекрасно понимал, что это невозможно, так как и он сам, и его подзорная труба находились внутри темной постройки, которую к тому же уже окутали предвечерние сумерки. Вскоре Кораль и Хулио вошли в дом, и Николас потерял их из виду.
|
|
Всякий раз, подъезжая к этому дому, он задавал себе один и тот же вопрос: «Правильно ли я поступаю, приходя сюда?» Кроме того, на этот раз ему не понравилось, что его вызвали срочно, как спасательную команду или пожарного, пусть при этом голос Кораль и звучал умоляюще. Хулио вовсе не хотел, чтобы в этой семье его воспринимали как ходячую жилетку, в которую всегда можно поплакаться. Впрочем, в глубине души он понимал, что одно дело – казаться гордым и неприступным, а другое – отозваться на крик Кораль, умоляющий его о помощи.
Он вошел в гостиную, где явно повисла напряженная тишина, готовая в любой момент разразиться бурей скандала. Карлос приветственно махнул ему рукой, но было видно, что на самом деле муж предпочел бы продолжать разговор с женой без посторонних. С первых же слов Карлоса психологу стало ясно, что Кораль позвонила ему сама. Она не посоветовалась с мужем, что, естественно, не могло не задеть его самолюбие, и без того уязвленное. В ответ Кораль напомнила супругу, что он сам запер Николаса в сарае, не посоветовавшись ни с нею, ни с кем бы то ни было. Впрочем, она тотчас же дипломатично добавила, что в такой ситуации, когда все идет из рук вон плохо, крайне важно действовать всем заодно, в единой связке, а не тянуть одеяло в свою сторону.
Карлос довольно быстро капитулировал, отказался убеждать жену в своей правоте. Во‑первых, он здорово устал, во‑вторых, действительно плохо себя чувствовал, в‑третьих, прекрасно понимал, что сам привел Хулио в их дом и в какой‑то мере несет ответственность за то, что тот теперь появляется здесь достаточно регулярно. Он предложил Хулио что‑нибудь выпить, словно хотел этим извиниться за свое поведение, не слишком гостеприимное в первые минуты встречи.
Хулио Омедас взял предложенный ему бокал и постарался занять место, удобное для наблюдения, притом так, чтобы не оказаться на линии огня между супругами. По правде говоря, он не совсем отчетливо понимал, что именно ему нужно теперь делать, но был абсолютно уверен в том, что уходить сейчас не следует.
«Если все пойдет так, как я предполагаю, то мне наконец станут известны причины и суть тайных конфликтов, судя по всему скрыто тлеющих в этой семье уже долгое время, но подсознательно тщательно скрывавшихся и Кораль, и Карлосом не только от посторонних, но и от самих себя. Вполне вероятно, что наружу вылезут все тайные подозрения и замалчивавшиеся обвинения, которые были следствием претензий, копившихся обоими родителями долгие годы. Все это вместе может дать мне неоценимую пищу для размышлений о том, почему же в этой, казалось бы, образцовой семье растет такой странный, необъяснимо жестокий ребенок».
Никогда раньше Хулио не присутствовал при ссорах, происходящих в этой семье. Его даже несколько удивило, как привычно и легко обменивались обвинениями эти два человека. По всему выходило, что конфликты и споры между ними – дело куда более обычное, чем можно было бы предположить, глядя на них со стороны. Заметным был сам тот факт, что Кораль Арсе позвонила ему, не посоветовавшись с Карлосом и даже не предупредив его о том, что психолог вот‑вот приедет. Вскоре Кораль и Карлос уже увлеченно спорили и ругались, почти забыв о том, что в гостиной они не одни.
Хулио понял, что не ошибся с выбором стратегии, решив остаться здесь и понаблюдать, что будет происходить дальше. Да и тактика его оказалась верной. Он занял место в углу помещения и до поры до времени не вступал в семейную дискуссию.
Карлос вел разговор, сидя в кресле. Кораль осталась стоять спиной к окну и, казалось, не собиралась давать мужу спуску ни при каких обстоятельствах.
– Между прочим, сначала ты заявил, что я поторопилась позвонить Хулио и, более того, назвал меня истеричкой, – напомнила она мужу.
– Ничего подобного. Я вовсе не называл тебя так, – попытался успокоить ее Карлос. – Только сказал, что твоя реакция на случившееся оказалась несколько… преувеличенно эмоциональной.
– Ты сказал, что она была истеричной.
Карлос Альберт поцокал языком.
– Не нужно выдергивать мои слова из контекста ситуации. Я описывал лишь то, что происходит, и вовсе не хотел оскорбить тебя лично.
– Так вот, я позвонила психологу только по одной причине. Я призналась сама себе в том, что не знаю, как вести себя дальше с Николасом, чем отвечать на его выходки типа сегодняшней. Если мы теперь еще и с тобой переругаемся относительно того, как дальше воспитывать сына, то нам останется только гадать, что именно он нам устроит в следующий раз. Уверяю, обоим мало не покажется.
– Между прочим, ты совсем перестала доверять мне в вопросах воспитания ребенка. Ты на меня не рассчитываешь, не ждешь от меня помощи, совсем выводишь за скобки.
– Давай кое в чем признаемся сами себе, – сказала она. – Ни ты, ни я не понимаем, как нам реагировать на то, что происходит. Разница между нами в том, что я при этом готова думать и просить помощи у профессионала, а ты склонен прибегать к жестким методам воспитания с непредсказуемыми последствиями.
– Но чего ты хочешь? Думаешь, будет лучше, если я так и останусь сидеть сложа руки, не реагируя на его маленькие шалости? – Карлос даже повысил голос. – Я не позволю ему растоптать нас. Мы и так слишком долго это терпели. Пора положить конец хамству и наглости этого мальчишки.
– В любом случае ты не имеешь права угрожать ему, что мы отдадим его в спецшколу или вообще, как ты выразился, отправим в колонию для несовершеннолетних.
Омедас чуть было не подпрыгнул на месте, услышав эти слова.
«Неужели Карлос действительно собирался заявить на собственного сына в полицейскую комиссию по делам несовершеннолетних? Это уже что‑то новенькое!»
– Я вовсе не это имел в виду! – возразил Карлос. – Забудь ты, в конце концов, о том, что я наговорил сгоряча. Какая, к черту, колония для малолетних преступников! Я имею в виду, что его стоит отправить в интернат, причем в такой, где ему сумеют привить уважение к дисциплине. Он будет находиться там, например, с понедельника по пятницу, а по выходным приезжать домой. Я уверен, так будет лучше и для тебя, и для меня.
– А о том, будет ли это хорошо для ребенка, ты подумал? Ты вообще когда‑нибудь о нем задумываешься? О том, что с ним происходит, что творится у него в душе? Мне кажется, что ты просто хочешь отделаться от него как можно скорее.
Супруги перебрасывались обвинениями и упреками, совершенно забыв о том, что в комнате присутствует посторонний человек. Хулио же, как опытный разведчик, занявший выгодный наблюдательный пункт, жадно впитывал важную для него информацию об участниках конфликта. Он ловил каждый жест, каждое слово, пытался понять, о чем собеседники умалчивают, фиксировал в памяти интонации и мимику каждого из них. Эта роскошная гостиная высотой в два этажа была прекрасной декорацией для эффектной семейной сцены в спектакле по какой‑нибудь пьесе Теннесси Уильямса.
– Между прочим, никто, кроме нас, по‑настоящему не позаботится о наших детях. Мы должны – слышишь, должны! – этим заниматься.
Кораль перешла практически на крик. Карлос обхватил голову руками и отвернулся, явно не желая смотреть на жену и слушать то, что она говорит.
– Я так понимаю, что ты просто не хочешь признавать наличие проблемы и тем более задумываться над тем, как ее решить, – прокомментировала супруга.
– Да неужели? – явно обиженным голосом воскликнул Карлос. – Интересно, а чем мы сейчас здесь с тобой занимаемся? Ты можешь мне это объяснить?
С этими словами он закатил глаза и запрокинул голову, словно обращаясь к какому‑то глухому и подслеповатому богу, фреской с изображением которого должен был быть украшен потолок гостиной.
– Я не собираюсь отправлять своего сына в интернат, – твердо заявила мужу Кораль, явно не желающая слышать никаких возражений на этот счет. – Воспитывать его должны мы – ты и я, пусть нам это даже будет дорого стоить.
– Но ведь мы… – Карлос стал размахивать руками перед лицом Кораль. – Я только попросил бы обойтись без советов на тему о том, каким должен быть настоящий отец. Впрочем, нет, не отец, а добренький папочка. Хватит, я устал от твоего шантажа.
Они старались не смотреть друг другу в глаза. Карлос вскочил с кресла и заходил по гостиной, огибая столы и стулья. При этом он пытался не смотреть по сторонам и уперся взглядом прямо себе под ноги. Кораль тем временем постаралась успокоиться, но не слишком преуспела в этом.
Когда она заговорила, ее голос звучал по‑прежнему жестко, с явным вызовом:
– Слушай, Карлос, давай постараемся обойтись без слишком жестких мер. Мы ведь на самом деле толком не понимаем, что происходит с сыном.
– А ты никогда и не додумаешься досуги. Я, например, уже все уразумел. Все странности поведения и милые шалости нашего Николаса давно описаны в медицинской литературе. Знаешь, как называется такая модель поведения слишком избалованного ребенка? Нет? А я знаю. Все очень просто и емко. Налицо синдром маленького императора.
– Конечно, прочитал какую‑нибудь первую попавшуюся книгу и решил, что ему теперь все ясно, – сказала Кораль, обращаясь не столько к мужу, сколько к Хулио и всячески стараясь выказать свое презрительное отношение ко всякого рода самодеятельной, непрофессиональной психологии.
Карлос отреагировал на это достаточно неожиданно. Его поступок чем‑то был похож на цирковой номер. Он, как фокусник, подошел к книжному шкафу и взял с полки толстую книгу, заложенную примерно на середине яркой закладкой.
– Вот здесь все отлично описано. Смотри. – Карлос говорил так, словно сам факт обладания этой книгой являлся неопровержимым доказательством его правоты.
Взгляд Хулио скользнул по обложке: «Маленький тиран». Он достаточно невежливо отодвинул том, протянутый ему.
– Спасибо, я читал эту работу.
На Карлоса эти слова не произвели никакого впечатления. Он стал размахивать книгой и заговорил с интонациями не то пророка, не то колдуна‑прорицателя, на которого только что снизошло озарение, вот ему и захотелось поделиться мыслями о будущем со всеми окружающими:
– Да таких случаев, как наш, полным‑полно. При этом речь чаще всего идет о детях из хороших семей. Этот феномен стал особенно активно наблюдаться в последнее время. Его и описали‑то совсем недавно.
– В чем‑то ты прав. В наше время каждый день описываются все новые и новые болезни и психические отклонения, которых нам следует опасаться. В результате мы и не можем жить спокойно, – сказал Омедас.
На какое‑то время в гостиной повисла тишина. Хулио показалось, что спорившие супруги были готовы выслушать его комментарии и, быть может, даже воспринять его советы.
– Вы сами посмотрите. В восьмидесятые годы говорили только о стрессе. Эта болезнь, как считается, свойственна людям, живущим напряженной и активной жизнью. Она может проявляться по‑разному, но практически у любого работающего человека. В праве на столь модное заболевание почему‑то принято отказывать, например, домохозяйкам. Позднее психологи придумали очередное расстройство. По‑английски оно называется моббинг. Коротко говоря, его суть заключается в том, что человек боится потерять работу. Господи, неужели раньше люди не опасались, что их могут выставить с работы в любой день? Просто раньше для этой фобии не было придумано столь красивого и звучного названия. Одно дело – бояться, что тебя выставят пинком под зад, и совсем другое дело – испытывать моббинг. Точно так же со школьниками и студентами. Раньше их просто доводили учителя и преподаватели, дома не понимали родители. Теперь, видите ли, они оказались подвержены другой страшной напасти – буллингу. Что же касается детей, то стало модно применять к ним такой красивый термин, как синдром маленького императора, хотя и раньше встречались избалованные, злые, жадные мальчики и девочки. Просто у них не было такого количества игрушек, как сейчас. Они не в столь раннем возрасте, как нынешние детишки, осваивали искусство витья веревок из собственных родителей.
– Но мы‑то никогда его специально не баловали, не шли на поводу, когда он пытался навязать нам свою модель поведения, – возразила Кораль.
– Я в курсе. Именно поэтому считаю, что ваш сын не подвержен упомянутому синдрому.
Карлос подошел к Хулио, по‑прежнему держа книгу в руках, грозно посмотрел ему в глаза и спросил:
– Можно узнать, на чем основывается твоя убежденность в том, что это отклонение нам не следует принимать в расчет?
– Это долго объяснять, но если в двух словах… Достаточно просто заглянуть в его комнату. Кстати, в этой книге дается описание типичной комнаты ребенка, страдающего синдромом маленького императора. Вот увидишь – ничего общего.
Карлос явно призадумался над этими словами. Хулио тем временем стал развивать свою мысль:
– Кроме того, Нико никогда у вас ничего не просит – ни вещей, ни игрушек.
– Это верно, – согласилась Кораль.
Карлос раздраженно поморщился. Он явно почувствовал себя жертвой заговора. Все доводы, приводимые Хулио, свидетельствовали только в пользу правоты Кораль.
«Да они что, сговорились, что ли?»
– Ему действительно ничего не нужно. Он хочет всего лишь достать нас так, чтобы мало не показалось. Этот сопляк подчинил себе нашу жизнь и развлекается в свое удовольствие.
– Карлос, так получилось… но он ведь не специально, – попыталась возразить Кораль.
– Не специально? Хрен там! Ты его теперь еще защищать будешь! Он у нас, конечно, никогда ничего плохого не делает. Ангелочек, да и только. Все само собой получается, а он как бы и ни при чем. Спрашивается, как нам теперь быть? Сидеть сложа руки и ждать, пока он еще что‑нибудь натворит так же случайно?
В ответ Кораль только сокрушенно покачала головой, похлопала себя по карманам и достала пачку сигарет. Она закурила, а Карлос тем временем даже не сел, а скорее рухнул на диван.
Омедас обдумывал все, что увидел и услышал сейчас. Он сопоставлял это с тем, что успела рассказать ему Кораль про поставленный на плиту аквариум – подарок Карлоса. Постепенно в его сознании стала вырисовываться некая целостная картина. Впервые за все это время в цепочке совершенно случайных, разрозненных фактов стал прослеживаться какой‑то порядок и общий смысл.
– Я полагаю, нам следует внимательно обдумать и обсудить то, что произошло и продолжается сейчас, – сказал он. – Кстати, у меня нет ни малейших сомнений в том, что здесь творится нечто неординарное.
Карлос и Кораль смотрели на него, явно не понимая, к чему он клонит. Психолог продолжал рассуждать вслух:
– Вы разве не заметили, что Нико всегда наносит удар в одну и ту же точку? Ощущение такое, что он вбил себе что‑то в голову и стремится к своей цели любой ценой.
– Какая цель, к чему стремится? Ничего не понимаю, – сказала Кораль.
– На кого всегда направлены выходки Николаса? Давайте вспомним. Кто подарил ему аквариум с рыбками? Чью собаку он убил? На кого набросился тогда в машине?
Карлос мрачно смотрел на Хулио.
– Ты хочешь сказать, что все это сын затеял против меня? Тогда, спрашивается, что я ему плохого сделал?
– Этого я не знаю, но думаю, что… – На этом месте Омедас замолчал.
Кораль выглядела не менее удивленной и смущенной, чем ее муж.
Через несколько секунд Карлос пришел в себя и напустился на Хулио:
– Он, видите ли, думает! Мало ли что ты там придумал!
Если что‑то знаешь, так говори. Но по‑моему, ты и сам ничего не понял. Никакого специального плана у Николаса нет. Это говорю тебе я, его отец. Ему просто нравится издеваться над нами, вот он и делает это в свое удовольствие. Мальчишке все равно, кому будет плохо – мне или Кораль. Думаешь, он не видит, как она мучается? Нет, я уверен, что сын просто решил довести всех нас и ни перед чем не остановится ради достижения этой цели.
Точно такой же точки зрения еще недавно придерживался и сам Хулио Омедас. Но сейчас, по прошествии нескольких сеансов психотерапии и, главное, после того, как ему довелось присутствовать при семейном скандале, он стал склоняться к другой гипотезе, более того, был готов отстаивать ее перед лицом любой критики.
– Успокойся, соберись с мыслями и покопайся в памяти. Уверен, немного подумав, ты не станешь отрицать, что все его некрасивые поступки и вроде бы необъяснимые проявления жестокости на самом деле направлены только против тебя. Это не может быть простым совпадением. У него явно есть план, какие‑то намерения и расчеты.
– А как же Кораль и ее раны? Или ты не знаешь, что у нас здесь сегодня случилось? Кто стал жертвой его последней выходки – она или я?
– Долго искать объяснений не потребуется. Николас поставил аквариум на плиту для того, чтобы продемонстрировать тебе свое отношение и показать, что он думает по поводу твоих подарков. Другое дело, что рассчитать, как именно пойдут события дальше, было невозможно. Ему и в голову не могло прийти, что Кораль первой вернется в кухню и аквариум взорвется именно в тот момент, когда она окажется рядом. Я уверен, что в его планы не входило причинить матери боль, а уж тем более ранить ее.
– Слушай, Хулио, не пытайся навесить на меня всех собак. Я этому мальчишке ничего плохого не сделал и не виноват в том, что он растет таким.
– А я тебя ни в чем и не обвиняю.
В этот момент в холле раздался какой‑то грохот. Люди, сидевшие в гостиной, вздрогнули от неожиданности. Им показалось, что там, за дверью, упал какой‑нибудь стол или даже шкаф. В следующую секунду послышался испуганный крик Дианы. Карлос первым делом подумал, что Нико выбрался из сарая и решил сорвать злость на сестренке. Кораль же была уверена в том, что это просто невозможно. Николас ни за что бы не стал пугать и уж тем более бить сестру.
Первым пришел в себя Карлос. Он вскочил с дивана и в два прыжка очутился в холле. Все оказалось не так страшно, как он поначалу предположил. Диана просто‑напросто уронила здоровенный горшок с геранью, стоявший на перилах крыльца. Она каталась на роликовых коньках и ухватилась за него, когда стала падать. Все крыльцо, порог и даже часть холла были засыпаны жирной черной землей.
Диана увидела отца, проникновенно улыбнулась ему и сделала вид, что не имеет к случившемуся ни малейшего отношения. Карлос с облегчением вздохнул, поднял ее с пола и крепко обнял.
Николас продолжал наблюдать за домом через подзорную трубу. Когда родители вышли проводить гостя к воротам, было уже почти темно. Тем не менее Нико удалось разглядеть их лица. Судя по всему, дела у них там обстояли неважно. Родители и психолог выглядели уставшими и недовольными друг другом. Омедас коротко попрощался с Карлосом и Кораль, махнул им рукой и вскоре скрылся из виду.
Нико продолжал наблюдать, как родители возвращались по дорожке обратно к дому. Было похоже, что они продолжали ругаться, пусть не столь энергично и эмоционально, как раньше. О чем они говорили, расслышать было невозможно, зато Нико отлично видел, что отец и мать старались не глядеть друг на друга.
В какой‑то момент отец развел руками и бессильно опустил их, явно не зная, что сказать в ответ на какие‑то слова Кораль. Та несколько раз отрицательно покачала головой, не соглашаясь с каким‑то его предложением, более того, в следующую секунду совсем отвернулась от мужа. Наконец они вошли в дом – сначала Кораль, а затем Карлос, не забывший перед этим погасить свет на крыльце.
«Интересно, они что, действительно не выпустят меня отсюда до утра?»
Она лежала на боку, лицом к стене, и даже не обернулась, когда в спальню вошел Карлос. Он снял махровый халат, положил его на кресло и сел на край кровати. Прошло уже больше часа с тех пор, как психолог уехал. Карлосу по‑прежнему было не по себе от всего того, что наговорил ему Хулио. В нем кипели эмоции, он хотел что‑то возразить, но при этом чувствовал себя невероятно одиноким и потерянным. Карлос вдруг отчетливо ощутил, что Кораль его не любит. Она не собирается ни утешать мужа, ни тем более соглашаться с его точкой зрения по поводу методов воспитания сына.
– Диана уже уснула, – негромко произнес он. – Господи, сколько раз мне пришлось сегодня спеть ей любимую песенку. Она так перенервничала, что никак не могла уснуть.
– А Нико?
На эти слова Карлос ничего не ответил.
Кораль резко обернулась к нему и спросила:
– Я так понимаю, он по‑прежнему там, в сарае?
Карлосу стало не по себе от той враждебности, с какой были произнесены эти слова.
– Ничего страшного. Там вполне хватит места, чтобы лечь и поспать. Одеяло я ему оставил. Пусть посидит и поразмыслит над своим поведением. Думаю, это пойдет ему на пользу.
Кораль отбросила одеяло и накинула на плечи халат. Карлос демонстративно смотрел в другую сторону.
Если ему и удалось не встречаться взглядом с женой, то скрыться от ее гневного голоса было никак не возможно:
– Ты что, сдурел? Совсем спятил! Так и будешь его там держать, как в тюрьме?
Карлос вздрогнул, и в этот момент его пронзила страшная боль. Ему показалось, что все напряжение, накопившееся между ним и Кораль, разрядилось в одной‑единственной вспышке молнии, которая ударила ему в спинной мозг. У него не было ни сил, ни желания продолжать этот спор.
– Послушай, мы никогда не были с ним в достаточной мере жесткими и последовательными, – попытался он успокоить жену, прекрасно понимая, что напрасно теряет время, что сейчас никакие его слова не смогут остановить ее. – В этом и заключается наша ошибка. Мы все время ведем себя двойственно по отношению к собственному сыну. Нужно сменить тактику. Мы должны…
– Что? – перебила его Кораль. – Я просто ушам своим не верю! Неужели ты говоришь это мне?
Карлос положил ладонь на шею и замер в той позе, в которой ему было не так больно.
– Пусть подумает о том, что натворил, – почти жалобно произнес он.
– Ну уж нет, дорогой. Ты меня, конечно, извини. Нико – мой ребенок, и я не позволю тебе так обращаться с ним. – Она вышла из комнаты и с силой захлопнула за собой дверь.
Этот звук обрушился на барабанные перепонки Карлоса, как взрывная волна. Мысленно он проклял и Хулио, и тот день, когда встретил его, и тот час, когда ему пришло в голову попросить психолога о помощи.
«Ну кто бы мог подумать, что этому человеку удастся настроить Кораль против меня?»
Николас спал в углу сарая, завернувшись в одеяло, оставленное ему отцом. Он проснулся от звука открывающейся двери и не без труда разглядел в темном проеме силуэт матери. Та наклонилась над ним, и в ночном мраке Николас вдруг увидел, как сверкнули ее глаза, полные слез.
– Пойдем, сынок. По‑моему, уже хватит.
В ту ночь мать никак не могла уснуть. Она лежала, перебирая в памяти те события, что произошли накануне. Перед нею беспорядочно кружились то осколки раскаленного стекла, то ощущение паники, охватившей ее. Никуда не делись и воспоминания о Карлосе, с несвойственной ему твердостью потащившем за собой Нико, да и слова Хулио о том, что именно он считал причиной такого странного поведения ее сына. Все это накручивалось одно на другое. Груда не слишком приятных эмоций и воспоминаний росла все сильнее, как снежный ком.
Кораль поняла, что не уснет. Зато на Карлоса пережитые волнения подействовали вполне благотворно. Он крепко спал или же удачно притворялся, что, впрочем, было маловероятно.
Кораль зажгла ночник со своей стороны кровати и попыталась почитать учебник по технике живописи фовистов.[16] Она хотела хотя бы таким образом отогнать от себя невеселые мысли о том, что творилось в семье.
К сожалению, увлечься книгой ей не удалось. Ее взгляд то и дело соскальзывал с раскрытых страниц на окружающие предметы, скользил по темной комнате. В этом полумраке, едва освещаемом тусклым ночником, женщине начинали мерещиться всякие чудовища и демоны, символизировавшие собою те несчастья и скрытые конфликты, которыми, как выяснилось сегодня, был насквозь пропитан этот дом.
Кораль поняла, что не в силах больше лежать, ничего не делая. Ей хотелось сейчас же выйти на улицу и бежать отсюда куда глаза глядят, до тех пор, пока будут слушаться ноги, потом упасть где‑нибудь посреди незнакомой улицы и уже никогда сюда не возвращаться. Рядом по‑прежнему раздавалось мерное дыхание Карлоса, из открытого окна доносилось стрекотание цикад.