На тумбочке у кровати лежала книга.
Сервас подошел ближе, прочел название и оторопел: «Порочность в действии, моральное преследование на работе и в семейном кругу». На обложке была изображена колючая проволока. Книга была оставлена на видном месте. Она могла заинтересовать как тех, кто пытается защититься от извращенцев, так и самих извращенцев.
Мартен почувствовал себя всемогущим – так бывает с любым сыщиком, взявшим след, – но тут же ударился в панику, взглянул на часы и обнаружил, что хозяин дома отсутствует уже двадцать пять минут. Смывайся, рви когти – сию же минуту! Резкий звук разорвал тишину, и полицейский подпрыгнул, как будто ему под ноги бросили петарду. Телефон! Через минуту в гостиной включился автоответчик. «Оставьте сообщение после сигнала…» Женский голос, очень напряженный: «Лео, это Кристина. Нам нужно поговорить. Перезвони мне».
Кто такая Кристина? Будущая жертва?
Собака… Наверное, звонок ее разбудил… Уходи! Сервас наконец внял воплю рассудка и тут почувствовал под ногами вибрацию, как от близящегося землетрясения. Что это? Возможно, включился котел в подвале или какой‑то другой агрегат? Нет, это стук копыт посланной в галоп лошади…
Беги!
Мужчина ринулся в коридор и заметил боковым зрением, как приоткрывается один заспанный глаз «машины для убийства». Вибрация отражалась от стен, накрывая сыщика звуковой волной. Сервас был уже у двери, когда увидел, что по аллее к дому приближается машина. Проклятие! Кровь застучала в висках. Он оглянулся в сторону гостиной и заметил на лугу силуэт Фонтена. Машина остановилась «нос к носу» с его автомобилем. Попался, как крыса в ловушку!
Из машины вышла женщина, хлопнув дверцей. Через минуту она будет в доме! Господи, ну почему Мартен – не пожарный и не почтальон, явившийся за новогодними подношениями? Почтальон… Ну конечно! Это его последний шанс! Сервас вернулся в спальню, открыл дверцу шкафа, схватил фуражку, побежал на кухню, сорвал со стены календарь и… услышал цоканье когтей. Он обогнул стойку и окаменел. Огромный пес медленно спустился по лестнице и, глядя на чужака исподлобья, пошел на него. Маленькие глазки блестели, как начищенные оловянные монетки. Громадная черная башка пса была самым страшным, что майор видел так близко – за исключением разве что пистолетного дула. Сыщику показалось, что его позвоночник превратился в соляной столб, а коленные чашечки решили расстаться с телом, и он подумал, что собака наверняка почует его страх. А это, если верить народной мудрости, «не есть хорошо»…
Пес зарычал и показал клыки. Низкий звук ударил Серваса в поддых. Он как загипнотизированный уставился на жуткий оскал зубов (ну чистая акула!), а собака, тоже не отрываясь, смотрела на него. Пятьдесят кило неразбавленной злости, готовые прыгнуть, вцепиться в глотку, порвать… Полицейский дрожал и потел, как свинья. Свинья на заклание…
– Дархан!
Зверь отреагировал на женский голос. Зов повторился: «Дархан!» – и он радостно потрусил к двери. «Благодарю тебя, милосердный Боженька!» – мысленно воскликнул Сервас. Больше всего на свете ему хотелось бежать в обратную сторону, но он справился с собою, схватил по пути кипу бумаг со стола, положил сверху календарь и оказался в дверях одновременно с женщиной и псом. Незнакомке было около сорока, она была одета со вкусом и явно уверена в себе – майор сразу отметил ее властную манеру держаться. Она замерла на пороге, и на ее лице появилось выражение недоверчивого недоумения. Мартен молился, чтобы она не опознала фуражку – и не заметила испарину у него на висках.
Он улыбнулся и показал ей календарь:
– Добрый день, мадам…
Его голос после всего пережитого испытания прозвучал удивительно спокойно, профессионально и на редкость твердо. Он быстро пошел мимо – пес посмотрел на него с подозрением, но не зарычал, – почувствовал спиной, что женщина обернулась, и спустился по ступеням к своей машине, ожидая оклика. Сбежать, как вор, он не мог – в этом случае дама почти наверняка запишет номер его автомобиля… Сердце майора билось, как загнанная лошадь. Он бросил фуражку и календарь на пассажирское сиденье, спокойно обогнул машину, сел за руль и поехал по аллее. В зеркало ему было видно, что ни женщина, ни клыкастое чудовище его не преследуют. Она, должно быть, играет с собакой или сообщает Фонтену о визите подозрительного почтальона. Через несколько минут – или часов – хозяин дома обнаружит, что со стены в кухне сорвали календарь, а с письменного стола забрали бумаги. Позже он, возможно, заметит, что пропала его фуражка, и оба придут к выводу, что это была попытка ограбления – к счастью, неудавшаяся. Женщина наверняка не сообразила записать номер машины – ей это было ни к чему. Сервас счел, что ему повезло: из полиции его не выгонят, живая машина для убийства не разорвала его на куски, и он выяснил, что Леонард Фонтен интересуется темой преследования…
Она вышла из лифта и позвонила Илану:
– У тебя получилось?
– Да, – ответил ее коллега.
– Отлично. Можешь переслать мне на почту?
– Конечно. Кристина…
– Да?
– Как у тебя дела?
Женщина хотела было рассказать об Игги, но не стала.
– Все хорошо, – сказала она коротко. – Спасибо за запись.
– Держи меня в курсе.
– В курсе чего?
– Ну, не знаю… Того, что происходит…
– Угум…
Мадемуазель Штайнмайер открыла дверь и, как это ни странно, почувствовала облегчение: раз уж для нее не осталось ни одного безопасного места в этом городе, нет смысла скитаться по углам. В любом случае со страхом она рассталась – там, над пустотой.
Она быстро обошла квартиру. Ничего необычного. Ни CD с очередной оперой, ни других следов вторжения чужака. Она открыла один из чемоданов, вынула оттуда запеленутое наподобие мумии тельце Игги и отнесла его в ванную, после чего сделала еще один звонок.
– Слушаю вас… – ответил ей хорошо знакомый голос.
– Жеральд? – все же уточнила журналистка.
На другом конце провода замолчали.
– Я знаю, ты не хочешь со мною разговаривать, – решительным тоном произнесла женщина, – и понимаю, почему. Но все, что тебе рассказали, все, что ты принял за истину…
– Принял за истину? – немедленно ощетинился Ларше.
«Отлично! – обрадовалась Кристина. – Именно такая реакция мне и нужна. Прояви праведный гнев, ты ведь такой безупречный, такой непогрешимый, верно? Ты никогда не ошибаешься, дружок… Никогда или крайне редко… Ты всегда поступаешь именно так, как следует, то есть благоразумно… Ты – благоразумный человек, чертовски, дьявольски благоразумный…»
– То, что я принял за истину? – повторил мужчина, как будто услышал самую большую глупость на свете.
– Да. То, что принимаешь за правду, таковой не является. И у меня есть доказательство.
Тяжелый вздох в трубке:
– Господи, Кристина, о чем ты?
– Пораскинь мозгами, Жеральд! Подумай, что ты знаешь точно, а что только предполагаешь. Тебе известно, что люди часто отдают предпочтение информации, которая ближе всего к их собственным изначальным гипотезам? Это называется «склонность к подтверждению своей точки зрения»… Что скажешь, если я предоставлю тебе информацию, которая все меняет самым кардинальным образом?
– Кристина, я…
– Удели мне пять минут своего драгоценного времени, пожалуйста. Ты кое‑что послушаешь и сам решишь, чему верить, а чему нет. После этого я оставлю тебя в покое. Навсегда – даю слово. Мне нужно всего пять минут; думаю, я это заслужила.
– Когда?
Штайнмайер выдохнула и назвала время и место. Закончив разговор, женщина вдруг осознала, что умоляющий тон, который она использовала в разговоре с Жеральдом, был на этот раз не более чем уловкой: она ломала комедию. Ее жених (бывший?) обожает мольбы… Но больше она никогда никого ни о чем не будет умолять.
Когда она вошла в кафе на улице Сент‑Антуан‑дю‑Т и увидела Жеральда, вид у него был разгневанный и одновременно испуганный. «Он похож на мальчишку», – подумала Кристина.
– Привет, – сказала она вслух.
Ларше поднял голову, но не ответил. Женщина пододвинула стул и села напротив.
Она не дала себе труда накраситься, не попыталась быть соблазнительной, Кристина знала, что выглядит просто ужасно – волосы сухие, как солома, покрасневшие глаза обведены темными кругами, как у лемура, – но Жеральду, похоже, было плевать. Он хотел одного – побыстрее уйти.
– К Денизе приходила полиция… – заговорил он первым.
Кристина напряглась.
– По поводу стажерки, которую ты избила… Они показали ей снимки, – добавил Ларше.
– Я ее и пальцем не тронула, – спокойно ответила его собеседница.
– Тебе нужно лечиться, Кристина, ты больна.
– Вовсе нет.
Жеральд одарил ее неприязненным взглядом. Она включила смартфон и вошла в электронную почту.
– Помнишь письмо, которое бросили мне в ящик? – спросила Штайнмайер. – С него все и началось… Так помнишь?
– В полиции считают, что ты сама его написала…
– И зачем бы я стала это делать?
– Не знаю… наверное, потому, что ты… больна…
Кристина наклонилась к нему.
– Прекрати повторять эту чушь, черт бы тебя побрал! – рыкнула она.
Жеральд отшатнулся. «Господи, он и вправду меня боится!» – с удивлением подумала женщина.
– Надень наушник, – произнесла она подчеркнуто сухо.
Ларше кивнул с видом безнадежной покорности судьбе и подчинился. Кристина включила запись, которую прислал ей Илан: звонок неизвестного мужчины в прямой эфир. Ее собеседник слушал, опустив глаза и нахмурившись, а потом вынул наушник, но ничего не сказал.
– Ну что, этот звонок я тоже выдумала? – спросила журналистка.
Мужчина не ответил.
– Передача вышла в эфир двадцать пятого декабря – на следующий день после того, как письмо оказалось в почтовом ящике. Можешь проверить, подкаст все еще есть, – не моргнув глазом соврала Кристина. – А теперь объясни: если письмо написала я, как этот человек мог узнать о его существовании?
Жеральд упорно молчал, но выглядел уже не так самоуверенно.
– А если автор письма не я, как получилось, что звонивший знал не только о существовании письма – ему было известно его содержание! И это при том, что оно лежало в бардачке твоей машины?
Ларше покраснел.
– Возможно, это совпадение, – буркнул он. – Он говорит не о письме… а о некоем самоубийце.
– Побойся бога, Жеральд! – вспыхнула мадемуазель Штайнмайер. – Вот что он говорит дословно: «Тебя не мучит тот факт, что ты позволила человеку умереть… Ты позволила человеку покончить с собой в рождественский вечер, а ведь он просил о помощи…» Конечно, он говорит о письме! О чем же еще? Говорит вполне достаточно для того, чтобы понять намек могла только я!
Жеральд молчал, и она заметила на его лице тень сомнения.
– Ладно, ты права, он имеет в виду именно злосчастное письмо… Но то, что ты сказала Денизе… – пробормотал он уже менее уверенно.
– Дениза заявила, что я тебе не подхожу! Да, она меня разозлила, а как бы ты реагировал на моем месте?
– Еще был мейл…
– Я не посылала тот мейл и не писала то письмо, – сухо отрезала Кристина. – Ты что, правда не понимаешь? Он не только звонил на радио, но и влез в мою почту… и вломился ко мне. Чертов сталкер…
Теперь Ларше не просто удивился – он изумленно уставился на собеседницу и на некоторое время задумался.
– Когда? – спросил он наконец.
– Что когда? – переспросила журналистка.
– Когда он вломился?
– Ночью, когда я звонила тебе насчет Игги. Я нашла пса в подвале, в мусорном баке, и у него была сломана лапа. Игги лаял, скулил, и я решила, что звук идет из соседней квартиры, пошла туда среди ночи… Кстати, старая карга не преминула заявить полицейским, что я чокнутая.
– Как сейчас Игги?
– Игги умер.
– Что?!
– Его убили, Жеральд. И, к слову сказать, я не знаю, что делать с его телом. Оно все еще… в квартире. Не веришь – приходи и убедись сам.
Ларше пытался переварить полученную информацию, и Штайнмайер по его глазам поняла, что «благоразумнейшим из благоразумных» медленно, но верно овладевает паника.
– Господи, Кристина, нужно предупредить полицию! – воскликнул он.
Женщина издала горький смешок:
– Полицию? Да неужели? Ты же сам только что сказал, что легавые считают меня виновной! И сумасшедшей!.. Даже ты поверил, что я «избила бедняжку», чтоб ей провалиться!
Жеральд смотрел на нее округлившимися от тревоги и недоумения глазами.
– Что ты намерена делать?
– Узнать две вещи: кто и почему. Помочь в этом может только один человек…
Жеральд прищурился:
– Стажерка. Конечно… Чем я могу быть тебе полезен?
– Думаю, они за мною следят. Отправляясь сюда, я все время «проверялась». Надеюсь, им пока неизвестно, что мы снова общаемся.
– «Они»? Ты думаешь, что… Ну да, стажерка и тот тип…
– Я уверена, есть кто‑то еще, а эти двое – мелкие негодяи, наемники, которые работают за деньги. У них нет причин ненавидеть меня, и – главное – без посторонней помощи они не добыли бы информацию…
– Есть идеи насчет того, кто это может быть?
Журналистка задумалась:
– Возможно… Нужно, чтобы ты последил за этой девкой.
– Перестань, Кристина, я же не легавый! Я не сумею!
Женщина посмотрела на гладкое лицо Ларше, его модные, строго‑элегантные очки, отлично сшитое зимнее пальто и красивый шелковый шарф. Она вдохнула исходящий от него запах чистоты и аромат дорогого одеколона… «Когда ты перестанешь быть благовоспитанным маленьким мальчиком, Жеральд, когда наконец повзрослеешь?»
– От тебя требуется походить за нею день‑два. Будешь звонить, если Корделия с кем‑нибудь встретится, и сообщать, когда она будет дома одна…
– Где она живет?
– В Рейнери.
– Блеск! – Мужчина вдруг схватил руку Кристины и крепко сжал ее пальцы. – Прости… Мне очень жаль. Я должен был разобраться, прислушаться к тебе. Ужасно, что с Игги так вышло. Я попробую загладить свою вину. – Он улыбнулся. – Я согласен быть «филером». А типчики из Рейнери пусть поберегутся; они еще не знают, на что способен парень, выросший в районе парка Пеш‑Давид!
Столь типичное для Жеральда бахвальство развеселило Кристину. Она догадывалась, что ему страшно, но он все‑таки хотел ей помочь, быть рядом. Жеральд улыбался и вообще держался молодцом. Эта улыбка как будто говорила: «Можешь на меня рассчитывать, я не храбрец, а самый обычный человек, но все сделаю ради тебя…»
Штайнмайер ответила на его рукопожатие. Ей хотелось перегнуться через стол и поцеловать Жеральда, но пока она была не готова простить его.
– Позволь дать тебе один совет, – сказала она. – Переоденься, прежде чем отправишься на «охоту».
Сервас смотрел на самолеты, каждые пять минут взлетавшие из промышленной зоны Бланьяка. Он ненавидел самолеты…
Его что‑то тревожило. Дневник Милы лежал рядом, на пассажирском сиденье, и не давал ему покоя. Почему все‑таки она оставила ребенка? Мартен вспомнил, как малыш в бархатной пижамке сидел у нее на коленях, доверчиво прижимаясь к ее груди. Любовь между матерью и ребенком «крепка, как смерть», связь между ними не разорвать. Полицейский безошибочно определил, что Милу и Тома связывает именно такое чувство. Почему она передумала, черт бы ее побрал?! Почему не сделала аборт?
Сыщик перевел взгляд на здание из стекла и бетона, выстроенное во «взаимозаменяемом» стиле, который был так популярен повсюду – от Токио до Сиднея и Дохи. На крыше горели буквы названия – GOSPACE. Леонард Фонтен все еще находился внутри. Сервас достал телефон, чтобы позвонить Эсперандье.
– Венсан? Мне нужно кое‑что еще, – попросил он, когда его коллега ответил на вызов. – Поищи среди недавно поданных заявлений жалобу некоей Кристины на жестокое обращение или преследование.
– Кристина? Фамилию случайно не знаешь? – спросил лейтенант, но затем, после паузы, добавил: – Ладно, забудь…
Бис
Интерн в отделении «Скорой помощи» выглядел очень молодо, гораздо моложе Кристины. Его темные волосы, черты лица и смуглая кожа наводили на мысль о восточном происхождении. Индус? Пакистанец? Да какая, к черту, разница… Похоже, ему тоже требуется отдых, а может, и лечение. Интересно, сколько часов бедняга не спал?
– Итак, – сказал он, бросив на пациентку короткий взгляд. – Вы сказали медсестре, что ночью у вас был сердечный приступ. – Он заглянул в карточку. – Судя по описанным вами симптомам, я склонен считать это обычной тахикардией.
– Я солгала, – заявила журналистка.
В глазах смуглого парня промелькнула тень удивления. Всего лишь тень – он явно не был новичком.
– В чем именно? – уточнил он невозмутимо.
– Это… деликатная тема…
Медик откинулся на спинку стула и поправил ручку в кармашке халата, изображая непринужденную расслабленность, хотя к дверям кабинета сидела длиннющая очередь:
– Рассказывайте…
– У меня был… сегодня ночью у меня был секс… незащищенный, – стала объяснять женщина. – Я выпила и…
– Наркотики?
– Да… – Штайнмайер изобразила лицом стыд за содеянное.
– Какие?
– Не имеет значения. Я здесь по другой причине. Из‑за… возможного заражения.
– Понимаю. Хотите сдать анализ?
Пациентка кивнула.
– Я бы предложил тест ИФА[69]– через три недели, раньше его делать бессмысленно, – пустился в объяснения интерн. – Второй – контрольный – тест делается через шесть недель. А сейчас мне нужно задать вам… э‑э… ряд вопросов… Решить, какую схему лечения выбрать: стандартную постэкспозиционную профилактику[70]или высокоактивную противоретровирусную мультитерапию, чтобы попытаться остановить инфекцию. Понимаете, о чем я?
– Думаю, да.
– Тогда начнем. Какой контакт имел место: оральный, вагинальный или анальный?
– Вагинальный.
– Анального точно не было? – переспросил врач.
– Нет.
– Что можете сказать о партнере? Вы хорошо его знаете?
– Совсем не знаю. Это был… незнакомец, понимаете? – ответила Кристина, покраснев от стыда.
– Как вы встретились?
– В баре… за два часа до секса.
На долю секунды у женщины появилось неприятное чувство, что собеседник ее осуждает.
– Извините за настойчивость, но я вынужден уточнить: знакомство произошло в баре, и вы подозреваете, что он мог быть ВИЧ‑инфицирован? Как по‑вашему, этот человек входит в группу риска? – спросил медик.
– Он занимался со мною сексом без презерватива, – сухо отрезала пациентка. – Мы не были знакомы, так что ответ на ваш вопрос: весьма возможно…
«Не занимался сексом, а насиловал!» – задохнулся от возмущения ее внутренний голос. Она вспомнила, как тот человек прошептал ей в ухо: «Я ВИЧ‑ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ», – и внутренне содрогнулась. Молодой интерн стал пунцовым от неловкости, нахмурился и взял рецептурный бланк.
– Я выпишу вам несколько антиретровирусных препаратов – их нужно будет принимать в течение четырех недель. Потом вы сделаете перерыв на три недели и сдадите тест. У вас есть лечащий врач?
– Да, но…
– Послушайте, мадемуазель, меня не волнует частная жизнь моих пациентов, так что просто выполните предписания, договорились?
Штайнмайер кивнула.
– Все препараты принимаются во время еды, – стал рассказывать интерн. – Обязательно соблюдайте часы приема и дозу. Возможны побочные эффекты – диарея, тошнота, головокружение, – но лечение прерывать нельзя. Ни в коем случае… Через несколько дней неприятные симптомы исчезнут.
– Я поняла.
– Если пропустите прием…
– Не пропущу.
– …если пропустите, – продолжил он, – дождитесь следующего и не удваивайте дозу.
«Он наверняка считает меня совершенно безответственной или законченной идиоткой, – подумала Кристина. – Тетка моего возраста ложится в постель с незнакомцем из бара, трахается без резинки… И кто она после этого?»
– Если через полчаса случится рвота, снова примите таблетку, – говорил тем временем врач. – Я назначу вам серию анализов крови, чтобы выявить возможные осложнения.
Он поднял глаза, и журналистка прочла в его взгляде смущение и строгость.
– Имейте в виду: лечение не защитит вас от нового заражения. Ни вас, ни… вашего… э‑э‑э… очередного партнера… понимаете?
Все ясно. Он решил, что она нимфоманка. Однако внезапно выражение лица доктора смягчилось:
– Знаете, есть большая вероятность, что вы не заразились, так что прием лекарств – обычная мера предосторожности. Но даже если – не приведи господь! – ваши опасения подтвердятся, лучше пройти четырехнедельный курс, чем потом лечиться всю оставшуюся жизнь.
Они оба знали, что лекарственная терапия – не страховой полис и ничего не гарантирует, но Кристина кивнула в знак того, что поняла.
«ОТПОР». Название было написано над дверью. «Р» в форме автомата. Миленько… Она толкнула застекленную дверь, и вместо полицейской сирены, привычной для улиц Чикаго или Рио, раздалось вполне дружелюбное звяканье колокольчика.
Штайнмайер вошла и увидела запертые на ключ витрины, прилавки и стеллажи под армированным стеклом, заполненные лучшими образчиками смертоносного оружия, которое человек изобретал с начала времен. Огнестрельное: охотничьи и помповые ружья, пистолеты и револьверы категории Б – вороненая полированная сталь, мужественная и энергичная. Дробовики, пневматическое оружие, шариковые пистолеты… Любые калибры. Оптика: приборы ночного видения, прицелы… Холодное оружие: кинжалы, метательные ножи, мачете, катаны, томагавки, топоры, «звездочки» ниндзя – сверкающие, прекрасные, тонкие, резные, почти произведения искусства… Подарочные варианты: мягкие игрушки, аптечки первой помощи и ручки для самозащиты… А еще арбалеты, рогатки, пращи, нунчаки, сарбаканы, дубинки… Даже фляги для энергетических напитков имели воинственные названия: «Монстр», «Гризли», «Темный лес», «Акула», «Калашников»… Большая часть товара – в свободной продаже. Сумасшедший дом…
Высокий бородатый толстяк был в той же бейсболке, что в прошлый раз. «Можно подумать, мы в каком‑нибудь маленьком городке на Среднем Западе или на стенде Национальной стрелковой ассоциации. Этот тип – ходячий штамп, олицетворенная банальщина».
– Я могу вам помочь? – спросил мужчина по‑мальчишески ломким голосом.
Запах пота все так же окружал его на манер газовой туманности, и Кристина невольно поморщилась.
– Очень на это надеюсь, – ответила она.
Продавец несколько секунд изучал лицо посетительницы, а потом задал следующий вопрос:
– Не чувствуете себя в безопасности, так? Всем нам нужно больше безопасности, – заявил он веским тоном. – Все мы жаждем жить в мире, где негодяев и преступников наказывают по закону, а полицейские защищают честных людей. Всем нам нужны покой и порядок. Увы, мир устроен иначе… Никто нас по‑настоящему не защищает. Никто не помогает. Никто не заботится.
«Уж не имеет ли он в виду “я”, когда говорит “мы”?» – спросила себя журналистка.
– Значит, человек должен все делать сам, – продолжал между тем продавец. – Взять судьбу в собственные руки. Особенно если ты женщина в мире мужчин…
– Именно так, – поддакнула покупательница, подумав, что этот шут гороховый невольно изрек истину.
Собеседник послал ей многозначительный взгляд, словно хотел сказать: «Я сразу просек, дамочка, что мы найдем общий язык».
– Вы попали в нужное место, – горделиво заявил он.
– Да я уж вижу. – Кристина решила подольститься к нему. – А вот скажите: всем этим оружием можно торговать по закону?
– Да кладем мы с прибором на закон! – Продавец улыбнулся, извиняясь за грубое словцо, и женщина едва не хихикнула: ротик у мужика был крошечный и толстогубый, совсем как у карпа! – Где он, этот закон, когда мы в нем нуждаемся, а? Не беспокойтесь, все, что я вам покажу, можно на законных основаниях продавать «лицам после восемнадцати». Вам ведь уже исполнилось восемнадцать?
Надо же, у него и чувство юмора имеется… Толстяк подвел журналистку к витрине с огромными автоматическими пистолетами – в фильмах Джона By и Тарантино такими пользуются наемные убийцы.
– Стартовые и газовые, – пояснил он. – Убить из таких нельзя, но внешний вид впечатляет, согласны?
Сильнее всего такие игрушки впечатляют ювелиров и мелких торговцев, когда их приходит грабить мелкая шелупонь, подумалось Кристине.
– Интересно, но мне нужно не это, – сказала она и протянула продавцу листок бумаги. – Вот список.
– Что же вы сразу не сказали… – разочарованно прогундел тот. – Идемте.
Десять минут спустя мадемуазель Штайнмайер покинула магазин, приобретя слезоточивую гранату «Мейс», электрошокер на 500 000 вольт со встроенным LED‑фонариком и телескопическую дубинку «Пиранья» из нержавейки длиной 53 сантиметра с рукояткой из неопрена. Все это «богатство» толстяк уложил в спортивную черную сумку. Кристина зашла в бар выпить кофе, а потом спустилась в метро и поехала в сторону дома, чтобы зайти в москательный магазинчик и купить широкий скотч и каттер.
На выходе ожил ее мобильный. Это был Жеральд.
– Она дома, – сообщил он кратко. – Одна.
Кристина едва не расхохоталась, увидев его у выхода со станции Рейнери: бесформенная толстовка с капюшоном, широкие черные штаны‑багги с мотней и кроссовки «Пума» с леопардовым принтом – все шмотки размера на четыре больше необходимого. На голове у Жеральда была кепка «Снопбэк» с плоским красным козырьком, а довершали картину темные очки. Брюки его закручивались и сползали вниз, так что их края промокли от снега. Он напоминал карикатуру на рэпера из мультсериала «Южный парк».
– Откуда у тебя эти тряпки? – с ужасом спросила женщина.
– Йо, – ответил ее друг.
– Тебя выпотрошат, чтобы завладеть таким «богатством»!
– Не боись, мамашка, ты тоже отпадно выглядишь.
Штайнмайер подумала, что из‑за нелепого прикида в Жеральде мгновенно вычислят чужака, и встревоженно оглянулась на дома за эспланадой и маленьким прудом. Снегопад прекратился, но от земли поднимался влажный ледяной туман.
– Кажется, те типы меня заметили. Наверное, принимают за легавого «под прикрытием», – сообщил ей Ларше. – Я настороже…
Женщина искоса взглянула на него и улыбнулась:
– Ни один полицейский не додумался бы до подобного маскарада… Она все еще одна?
Жеральд кивком указал на один из домов, рядом с которым мелькали те же подозрительные тени, что и в прошлый ее визит в Рейнери.
– Да, с малышом.
– Хорошо. Спасибо тебе, возвращайся домой.
– А ты что будешь делать?
– Езжай… если рискнешь спуститься в метро в таком виде… Здесь все равно опасней – могут раздеть до трусов.
Лицо мужчины сделалось обиженным.
– Ни за что! – с вызовом бросил он. – Я с тобой.
Кристина резко остановилась:
– Слушай меня очень внимательно, Жеральд, и не перебивай, прошу тебя. Знаешь, на кого мы оба сейчас похожи? На двух кретинов! Нас раскроют через тридцать секунд, а нападут еще быстрее. Ты в зеркало смотрелся? Даже в костюме и при галстуке ты выглядел бы незаметней!
– Ладно, но что ты будешь делать?
– Не волнуйся, у меня есть план.
– План? О каком плане ты говоришь? Кроме переодевания…
– Спасибо тебе большое – за все, за поддержку и помощь, но сейчас ты отправишься домой, и это не обсуждается!
– He‑а, я остаюсь здесь. – Мужчина прислонился к дереву, оттянул рукав и посмотрел на часы. – Жду пятнадцать минут, потом иду за тобой.
Нервы журналистки были на пределе, и ситуация была слишком опасной, но желание Ларше доказать свою мужественность вызвало у нее невольную улыбку.
– Ладно, – сдалась она. – Сойдемся на двадцати минутах.
Ее собеседник нахмурился:
– Не уверен, что продержусь так долго…
Кристина вгляделась в сгущающийся туман.
– Я тоже не уверена. Тебя могут принять за члена другой банды, с которой они враждуют… Однако будем надеяться на лучшее. – Женщина улыбнулась и решительно направилась в сторону домов.
Она попыталась подбодрить Жеральда, но на душе у нее было неспокойно: их, конечно же, давно заметили и не выпускают из поля зрения.
Кристина шла, сунув руки в карманы и крепко сжимая в руке брелок‑баллончик с перцовым газом и электрошокер. Она прекрасно понимала, что, если ее возьмут в кольцо, это не поможет. В висевшей у нее на плече сумке лежали скотч, каттер и дубинка. Трудно даже представить, что будет, если «враги» решат заглянуть внутрь.
До подъезда, как это ни странно, она добралась без помех. Мальчишек, которые в прошлый раз возились с машиной, не было. Ветер разогнал облака, а снег начал подтаивать. В холле никого не оказалось, и мадемуазель Штайнмайер прошмыгнула к лифтам. В ушах у нее зашумело – то ли кто‑то врубил на полную мощность стереосистему, то ли кровь побежала быстрее. Да нет, все дело в адреналине…
Двери кабины закрылись, и Кристина достала свой арсенал. Вставила в дубинку две батарейки, повесила ее на запястье и сняла с предохранителя. Продавец советовал использовать не спрей, а гель («… если ветер поменяется, есть риск надышаться…»), но журналистка все‑таки выбрала спрей: он требовал меньшей точности, да и использоваться будет не на улице, а в помещении. На всякий случай она обмотала вокруг шеи шарф, чтобы при необходимости закрыть лицо. Теперь все зависит от точности исполнения и скорости движений: женщина раз десять репетировала перед зеркалом порядок действий, но не могла быть уверена, что готова. Подобные трюки классно смотрятся только в фильмах. Кристина сглотнула слюну и сжала в кулаках свое «оружие», стараясь справиться с дурнотой. Лифт остановился, она сделала глубокий вдох и пошла по коридору.