Сервас затосковал.
– Конечно, крошка.
Снежная буря над Монреальским аэропортом.: –5 °C на земле, –50 °C наверху, посадка запрещена… топливо на исходе… стюардессы нервничают все заметней, напряжение в салоне растет… в иллюминаторах завывает ветер, их трясет, трясет… они наматывают круги над землей, одни в целом мире…
– Ты не передумаешь? – Мартен посмотрел в глаза дочери.
– Нет, папа.
Он знал свою Марго: уговаривать ее, пытаться повлиять – значит попусту тратить время и силы. Она не испугается ни холода, ни снега, ни бесконечно долгих зим. Страх отца перед полетами ее тоже не остановит, как и жуткий квебекский французский. Мартен работал в полиции и имел дело с изнанкой жизни, о которой люди предпочитают ничего не знать, так что настроения дочери были ему понятны.
Он подумал о Кристине. Что она сейчас делает?
Несколько мгновений отец с дочкой молча смотрели друг на друга, а потом Марго сказала:
– Позаботься о себе, папа, очень тебя прошу.
Она нажала на пульт, и ее красно‑белый автомобильчик отозвался веселым «бип».
– Мы увидимся перед твоим отъездом? – спросил Мартен.
– Ну конечно!
Девушка махнула на прощание рукой, лихо крутанула руль и исчезла. Сервас осознавал всю важность случившегося, но его мозг был занят совсем другими мыслями. Он достал мобильный и набрал номер Кристины. Гудок. Голосовая почта.
Он припарковался в неположенном месте, выскочил и помчался к подъезду, раздвигая плечами туман. Код – 1945… Кабина лифта остановилась на четвертом этаже, он резко толкнул решетку, одним прыжком преодолел расстояние до двери и надавил на кнопку звонка. Раз, другой. Ничего. Он барабанил кулаком, кричал, готов был вышибить створку…
Затем сыщик прислушался, но в квартире стояла мертвая тишина. Сердце бухало у него в груди, пот заливал глаза.
За его спиной щелкнул замок.
– Вы ищете мадемуазель Штайнмайер? – Противный фальцет, суровый тон. Сервас повернулся и встретился взглядом с соседкой Кристины: низенькая пожилая тетка с серыми волосами сверлила его взглядом.
– Да… – Он показал мегере значок.
– Она ушла, – сказала та.
– Не сказала куда?
– Дела и поступки мадемуазель Штайнмайер интересуют меня в последнюю очередь, – презрительно фыркнула достойная дама.
– Благодарю вас… – ответил Мартен, хотя тон его говорил об обратном.
Черт, черт, черт! Он был в бешенстве: Больё упустил Маркуса, а Кристина покинула квартиру, не предупредив его. Почему она не позвонила? Адреналин в крови зашкаливал, и полицейский не чувствовал усталости – только растущее беспокойство. У него возникло предчувствие неминуемой катастрофы. Он спустился вниз и увидел, как женщина из вспомогательного состава полиции просовывает под дворник его машины штрафную квитанцию. Не говоря ни слова, майор показал ей свой жетон, и она ответила ему неласковым взглядом. Дочь улетает на край света, Маркус испарился, Кристина исчезла, на улице туман… Пропащее утро.
К полудню они так и не нашли ни ее, ни Маркуса. Штайнмайер не отвечала на звонки. Что‑то было не так. Сигналы тревоги в мозгу сыщика звучали все громче.
– Что будем делать? – спросил по телефону Больё. Воистину, это был его любимый вопрос!
– У меня есть ее номер – сказал Мартен. – Сделай срочный запрос… «Угроза жизни человека». Следователя предупредим потом. Позвони Левеку, он всех знает, поможет ускорить дело. Скажешь, что это моя просьба.
– Держи меня в курсе.
Сервас нервничал. Точнее, был уже на взводе. Он надеялся, что Левек сэкономит им драгоценное время – у него, как у аналитика, были особые отношения со всеми тремя операторами. Deveryware специализируется на геолокации смартфонов, и полиция купила у этой компании программное обеспечение. Оператор пошлет координаты, Deveryware предоставит Левеку доступ через Интернет к картографическому порталу, и тот сможет отслеживать перемещения телефона Кристины в режиме «нон‑стоп». Это займет от тридцати до сорока пяти минут – если удастся нажать на нужные кнопки. Майор не питал особых надежд: если Штайнмайер в городе, придется проверять сотни, а то и тысячи адресов. Все проверить не удастся. Остается одно – молиться, чтобы сигнал обнаружился «на природе», по одному из известных ему адресов: Фонтен, Жеральд, Корделия…
Сервас посмотрел на дверь. Ну все, плевать на правила! Он вставил гвоздодер между створкой и косяком и надавил. Раздался треск, замок поддался, и дверь распахнулась.
– Кристина? – позвал полицейский.
Ответа он не дождался, а войдя в гостиную, тут же увидел его: телефон Кристины…
Зазвонил его собственный мобильный. Сыщик ответил.
– Она дома, – сказал Больё. – Или где‑то рядом. Они локализовали номер.
– Нет, не дома, – ответил Сервас. – Здесь только ее телефон.
Он вдруг все понял. Такое уже случалось. Она исчезает. Все идет не по плану. Земля уходит из‑под ног. Он ее потерял. По своей вине. Нельзя было оставлять Кристину одну.
Электронный адрес и номер банковской карты на сайте отеля завели его в тупик, как и список клиентов, потерявших ключ от номера. Коробки, в которых ему присылали «наводки», оказались ширпотребом: тот, кто стоял за всем этим, умел заметать следы.
Мартен закрыл глаза, крепко зажмурился, глубоко вздохнул…
И проклял себя.
Он знал, что больше не увидит эту женщину живой.
Могила
По обеим сторонам дороги росли платаны. Деревья на мгновение выныривали из тумана и тут же исчезали, подобно сновидениям, которые растворяются в воздухе, как только мы просыпаемся.
Мир замер – как умер. Небо, земля, туман стали одного – неопределенного – цвета. Все звуки стихли: она слышала только шорох шин по мокрому асфальту и собственное дыхание. Другая дорога, еще один перекресток, большой ржавый крест на каменном постаменте… Она сбросила скорость и успела заметить ворону, клюющую падаль у подножия креста. Женщина нажала на педаль акселератора – сильнее, чем следовало в гололед на повороте, – и почувствовала, что задние колеса превращаются в коньки. Машину занесло. Руль вправо, влево. Только не тормози… Убери ногу с педали. Не делай резких движений. Контроль восстановлен. Уф…
Сердце билось о стенки грудной клетки, как мяч для игры в сквош, посланный рукой сильного игрока. Дыши, все уже в порядке… Шины снова надежно цепляются за дорогу.
Пульс успокоился не сразу. Отопление на этот раз работало исправно, и Штайнмайер, почувствовав, что ее лоб и подмышки взмокли от пота, снизила обороты. В тумане раскаркались невидимые вороны. Под вязом с оголившимися на зиму ветвями, в маленькой нише, стояла небольшая статуя Мадонны: чья‑то богохульная рука пририсовала ей вызывающе непристойные груди и обвела черным угольком глаза. «Похожа на Корделию…» – подумалось журналистке, и неожиданная аналогия заставила ее вздрогнуть.
Она подумала о полицейском, который у нее ночевал. Сервас. Он показался ей надежным человеком, она хотела довериться ему, но Лео объяснил, что в сложившихся обстоятельствах у этого сыщика – будь он трижды профессионал и честнейший человек! – нет улик и доказательств вины ее врага, поэтому ни один судья не откроет дела и не выдаст ордер на предварительное задержание. Сервас наверняка осознаёт ситуацию, но он не может позволить им творить самосуд. Для Кристины же вопрос стоит иначе: кто кого, она или ее мучитель… Никакой альтернативы: уравнение с двумя неизвестными.
Она вспомнила о Максе‑Хорхе, чей труп сейчас лежит в городском морге Тулузы, и ярость затуманила ее мозг.
Желтый дом в тумане…
GPS не подвел. Это здесь. Она сбросила скорость.
Маленький уединенный дом без всяких затей. Сад за решетчатой оградой, собачья будка, навес под высокой «облысевшей» сосной… Вокруг – запаханные на зиму поля, «припудренные» туманом. Ворота открыты.
Женщина въехала на гравиевую дорожку, выключила мотор и разложила по карманам электрошокер и баллончик, после чего вышла. Влажный холод сразу прохватил ее до костей. В воздухе пахло гарью, свежевскопанной землей и коровами. Она подошла к крыльцу.
– Здравствуй, Кристина, – голос был ей знаком.
Она резко повернулась, выбросив вперед кулак с электрошокером.
– Ну‑ну, тише, тише… Ты же не собираешься снова пустить его в ход? Одного раза мне вполне хватило. – Маркус сидел на корточках в будке, почти касаясь макушкой крыши, и лицо было наполовину скрыто в тени. Черный глазок пистолета смотрел Кристине в грудь.
– Выбрось их, пожалуйста, – сказал мужчина, а затем вылез из будки, разогнулся и потянулся, скривив лицо. – Должен сказать, ты здорово меня отделала…
Маркус был одет в толстовку с изображением чернокожего рэпера Лила Уэйна. Он дохромал до Штайнмайер, поднял голову и… влепил ей пощечину. Она покачнулась, отступила на шаг, коснулась ладонью горящей щеки и почему‑то подумала о том, какая они нелепая парочка: коротышка Маркус и дылда Корделия.
– Это за мои колени, – объяснил мужчина как ни в чем не бывало и кивнул на дом. – Не питай иллюзий, никто тебе не поможет: ставни открыл я – хозяева в отпуске.
Затем он подошел еще ближе, чтобы обыскать ее.
– Не думала, что так получится? Ничего страшного… Сделаем все по‑моему, если не возражаешь… Легавых я хочу видеть не больше, чем ты. Где твой телефон?
– На пассажирском сиденье.
Коротышка обошел машину, открыл дверцу, достал телефон и раздавил его каблуком, как крысу. «Дорогущие сапоги, из змеиной кожи, – машинально отметила про себя Кристина. – А каблуки – не меньше восьми сантиметров…»
– Ладно, поехали. Садись за руль, – велел ей Маркус.
В машине он сделал один короткий звонок: «Она у меня…» – и потом минут тридцать «работал штурманом», командуя: «Направо… налево… теперь прямо…» Они выехали на длинную прямую дорогу, напоминавшую туннель под платанами, чьи узловатые ветви были похожи на арки и нервюры собора. Вдалеке, в серой дымке, виднелся размытый силуэт дома. Он медленно выплывал из тумана – почти кубический, трехэтажный, с высокими окнами. Несмотря на простоту формы, выглядел дом очень импозантно: толстые стены, двойные каминные трубы на каждом из углов, слуховые окошки вровень с землей над подвальным этажом – наверняка просторным, глубоким и очень темным. Этот дом, в отличие от предыдущего, пережил века; он был свидетелем рождений и смертей многих поколений, целых семей, ему было ведомо множество секретов. Машины возле него журналистка не заметила, но метрах в десяти от дома стоял гараж под крышей из металлического шифера.
– Мы на месте, – сказал Маркус.
Дверь открылась в тот самый момент, когда они вышли из машины, и на пороге появилась высокая стройная женщина. Кристина была уверена, что они никогда не встречались, но по какой‑то непостижимой причине лицо хозяйки дома было ей знакомо. Штайнмайер встретилась взглядом с коротышкой, и тот указал пистолетом на крыльцо в три ступени. Стоящая на ней женщина улыбалась.
– Кто вы? Где Дениза? – спросила журналистка.
Улыбка незнакомки стала еще шире. Она плотнее запахнула шаль на широких плечах и сказала:
– Здравствуй, Кристина. Наконец‑то мы встретились.
Из глубины дома на волю вырвалась музыка. Мадемуазель Штайнмайер вздрогнула.
Сопрано, «вокализы в тумане».
Опера…
Коридор. Бесконечный проход, ведущий на кухню – просторную, оборудованную по последнему слову техники. Странный контраст с коридором, забитым старой мебелью и картинами.
Туман приникал к окнам, но свет нигде не горел. Опера… Музыка разносилась по дому, голос взлетал, падал и снова взлетал, как паруса под ветром. Кристине казалось, что звуки проникают через кожу прямо ей в кровь.
Она взглянула на темноволосую женщину с красивым, хоть и тронутым возрастом лицом.
– Ты ждала кого‑то другого? – обратилась та к своей пленнице. – Думала, что вот‑вот разгадаешь загадку…
– Где Дениза? – повторила журналистка свой вопрос.
– Нет тут никакой Денизы. – Хозяйка дома щелкнула выключателем, на кухне зажегся яркий свет, и Кристина увидела блестящие поверхности шкафчиков из нержавеющей стали и ряды сверкающих кастрюль. – Сообщение послала я. – Она повернулась к Маркусу. – Она чиста? Ты ее обыскал?
Мужчина кивнул – едва заметно, небрежно, давая понять, насколько неуместен этот вопрос: он свое дело знает.
Брюнетка снова повернулась к Кристине:
– Вернее будет сказать, Дениза не имеет никакого отношения к этой истории… если не считать того, что спит с твоим Жеральдом. Это началось задолго до того, как он тебя бросил. Хороший номер она сыграла с тобою в кафе!.. Брось, не злись: кто может устоять перед Денизой? Какой нормальный мужик? Уж точно не Жеральд. Слишком трусливый, слишком ленивый и слишком нудный: не волнуйся, он ей скоро наскучит.
Женщина говорила небрежным тоном, но Штайнмайер угадывала в ее словах нечто зловещее и даже угрожающее.
– Кто вы? – спросила она и удивилась про себя: «Надо же, голос почти не дрожит…»
– Меня зовут Мила Болсански, – ответила хозяйка. – Тома! – позвала она затем, и Кристина уловила справа от себя звук открывающейся двери и легких, почти невесомых шагов. В кухню вошел мальчуган лет четырех или пяти с грустными карими глазами.
– Это мой сын Тома. Поздоровайся, малыш, – сказала Мила. – Тома – сын Лео.
– Здравствуйте, мадам, – послушно произнес ребенок.
– А теперь возвращайся к себе, дорогой, – велела ему мать.
Мальчик исчез – так же тихо, как появился. Он явно не страдал излишним любопытством. На долю секунды Тома напомнил Кристине сестру Мадлен в последние дни ее жизни, когда она закрылась, замкнулась в себе и не проявляла никаких чувств. Сын Лео… Журналистке показалось, что у нее в голове возникла истерическая каша идей и впечатлений, что стрелка ее внутреннего компаса сбилась и сошла с ума, что она ищет и не может найти север.
Маркус, убравший пистолет, когда появился ребенок, снова наставил его на пленницу, а та посмотрела на мать Тома. Почему ей знакомо это лицо? Она чувствовала, что вот‑вот вспомнит…
– Идем… – Женщина открыла дверь в комнату и включила свет.
Кристина увидела огромную, во всю стену, фотографию Земли, сделанную из космоса. Снимок был фантастически четким, несмотря на размеры. При взгляде на него возникало ощущение, что ты сам паришь в ночном небе и смотришь на континенты и острова, ледники и города, пустыни, циклоны и тайфуны. У стены с фотографией стояли белый диван и низкий столик с книгами. Журналистка сразу заметила, что все они были посвящены одной и той же теме. Она подумала о Лео и внезапно все поняла. Мила Болсански. Ну конечно: женщина‑космонавт… Она видела ее по телевизору несколько лет назад. Вторая француженка в космосе. Если память ей не изменяет, на орбите тогда что‑то произошло и миссия была прервана… Лео участвовал в той экспедиции, но никогда об этом не рассказывал. Они встречались два раза в неделю и говорили о множестве вещей. Но не о происшествии на МКС. Неужели мальчик – его сын? Это уж слишком…
– Слышишь музыку? – спросила Мила. – Опера «Гибель богов». В финале бывшая валькирия Брунгильда, сидя верхом на лошади, бросается в погребальный костер Зигфрида. Я всегда любила оперу… Многие из них посвящены теме самоубийства. Но ты, Кристина, слишком любишь жизнь, это твой главный недостаток.
Штайнмайер обвела взглядом комнату. Черное лаковое пианино, на крышке – партитуры и фотографии в рамках. В глубине, перед балконной дверью, беломраморный камин. Пустой, без дров. Над трубой клубится туман…
– Опера – это первозданные эмоции. Когда страсть, печаль, страдание и безумие достигают такого накала, что словами их не выразить, в дело вступает пение. Это выше человеческого понимания, выше логики: этого не описать словами.
Музыка звучала торжествующе громко, разносясь по всему дому. Кристина подумала о маленьком мальчике – стены толстые, но он тоже ее слышит. Игрушки Тома – фигурки‑трансформеры, красная пожарная машинка, баскетбольный мяч – остались лежать на ковре: хозяйке дома было не до уборки…
– Знаешь, как написать хорошее либретто? – продолжала Болсански. – Очень просто: действие должно развиваться быстро, а ударные моменты – множиться до самой развязки. Трагической, само собой разумеется… Ключевой момент – это ария da capo в трех частях, причем третья повторяет первую. Но музыка не должна быть помехой драматизму действия, так что главное – чувство меры.
Сопрано взяла высокую ноту.
– Вот, слышишь? – сказала хозяйка.
– Что именно? – спросила Кристина, не давая вывести себя из равновесия. – Это нелепое воркование? По‑моему, она перебарщивает, тебе так не кажется?
По лицу Милы промелькнула тень сомнения.
«Ну что, съела? – мысленно фыркнула Штайнмайер. – Ты думала, что сломала меня, уничтожила и можешь праздновать победу. Жаль тебя расстраивать, но в этот раз у тебя не вышло. Твой план не сработал. С Селией получилось куда “забавней”… Особенно ее самоубийство в финале. Совсем как в одной из чертовых опер, которые ты так любишь…»
Болсански повернулась к Маркусу.
– Ты достал то, что я велела?
Он кивнул, сунул руку в перчатке в карман куртки, достал маленькую ампулу и посмотрел на Кристину пустым взглядом из‑под длинных светлых ресниц.
Брюнетка протянула руку к графину с водой и налила полстакана. «Не показывай, что боишься», – приказала себе журналистка. Мила вылила содержимое ампулы в воду и помешала, а потом вынула ложечку.
– Пей, – приказала она.
– Снова хочешь споить меня? – огрызнулась Штайнмайер. – Повторяешься…
– Пей!
– Слушайте, я… – начала было Кристина, но затем, не договорив, взяла дрогнувшей рукой стакан.
– ПЕЙ, – угрожающим тоном произнес Маркус и наставил на нее пистолет. – Не тяни. У тебя три секунды… две… одна…
Женщина поднесла стакан к губам – вкус воды в нем напоминал витамины, которые в детстве мать покупала для нее в аптеке, – и выпила залпом.
– Значит, с Селией поработали вы? – спросила она после этого.
Взгляд Милы стал ледяным.
– Она считала, что имеет право на Лео, цеплялась за него. А он собирался бросить ради нее жену. Это была самооборона: Лео принадлежит мне, он отец моего ребенка.
– Но ведь он женат…
– Ты называешь это браком? Я бы сказала иначе – балаган. Кстати, они разводятся, ты не знала? – Хозяйка дома пожала плечами. – Рано или поздно он ко мне вернется. Когда поймет наконец, что осталась только я. Идиотка Селия стояла у нас на пути – как и ты… Я превратила ее жизнь в ад. Все вокруг начали считать ее сумасшедшей, она исхудала, подурнела, потускнела, перестала быть забавной умницей… и у нашего дорогого Лео открылись глаза… Приходится признать, что с состраданием у него слабовато… – Пауза. – Он ее бросил, а она этого не вынесла. Финал тебе известен…
Кристина кивнула.
– Ясно. Теперь моя очередь. Жаль только, что ты зря старалась. Месяц назад я порвала с Лео. Он мог бы тебе это подтвердить, пожелай ты поинтересоваться.
– Врешь! – воскликнула брюнетка.
– Зачем мне врать?.. Уже поздно давать задний ход, верно?
Еще один удивленный взгляд. Мила наверняка думала, что ее жертва будет рыдать, молить о пощаде…
– Как ты нашла Маркуса? – спросила тем временем Штайнмайер.
Обе женщины посмотрели на маленького человечка с бритым черепом, бледной кожей и женоподобным лицом.
– У меня есть друзья в Москве, – сказала Болсански. – Бесценные друзья… Мы сошлись, когда я работала в Звездном городке. Маркус – один из их… представителей во Франции… Он приехал три года назад, но язык выучил в России. У него и у таких как он особый дар: они шарят по помойкам в поисках информации, проникают по ночам в дома, узнают о людях то, что те хотят скрыть, вырывают признания, вскрывают любые замки, взламывают компьютеры…
Мила коснулась ногтем татуировки на шее коротышки и продолжила:
– Маркус нелюбопытен. Он не задает вопросов. Это одно из его главных достоинств. Он интересуется только размером гонорара. Ты знаешь, что есть страны, где убийцу можно нанять за пригоршню долларов или пакетик дури?
Кристина посмотрела в окно и заметила, что на улице стемнело. Туман рассеялся. Силуэты деревьев чернели на фоне заката.
– Маркус и Корделия – та еще парочка, верно? – усмехнулась брюнетка. – Они познакомились в метро, когда он попытался обчистить ее карманы, а она приняла его за безобидного шута… Корделия – прирожденная мошенница, обман – ее стихия, поэтому, когда я узнала, что ваше «Радио 5» ищет стажерку, велела ей подделать анкету и резюме и попытать счастья. Твой Гийомо повелся с первого взгляда. Корделия умеет нажать на чувствительные точки. Ты знала, что твой патрон обожает по вечерам смотреть стриптиз в собственном кабинете? Все мужики одинаковы…
– Я… мне что‑то нехорошо… – пробормотала Кристина.
Она не притворялась. Ей показалось, что комната пришла в движение и медленно закружилась, как карусель. Почему ей так жарко?
– Я… Что было в той ампуле?.. – Она заморгала. – Вам это с рук не сойдет… Лео подозревает… И тот полицейский, он тоже до вас доберется…
На губах Милы появилась змеиная улыбка:
– Я написала дневник. Сочинила такую историю… Подделала все. О том, что якобы происходило в Звездном городке, и о том, что бедный Лео будто бы со мною сделал… – Она снова усмехнулась. – И отдала мой опус легавому. Дневник убедит его в виновности Лео.
– Зачем?..
– Когда он останется совсем один, когда все от него отвернутся, когда он окажется в тюрьме, я начну его покорять, начну отвоевывать свое – медленно и терпеливо. – На губах женщины‑космонавта заиграла мечтательная улыбка. – Он поймет всю силу моей любви и преданности. Узнает, что я ради него сделала. И снова меня полюбит и будет любить как прежде – как в самом начале…
Мадемуазель Штайнмайер прикусила нижнюю губу. Господи, эта женщина – законченная психопатка… Она бросила взгляд на Маркуса, но тот с равнодушным видом держал ее на прицеле: ему заплатили, этого вполне достаточно.
– Пора, – сказала Мила своему помощнику, посмотрев на часы.
Она открыла низкую деревянную дверь у себя за спиной, и Кристина увидела бетонную беседку, которая начиналась у стены дома и тянулась до опушки леса. Беседку обвивали сухая виноградная лоза и плющ, возле нее пламенели камелии, тонко пахли бледные зимние розы… Край каменного колодца порос мхом, а между плитками дорожки росли трава и крапива.
– Давай шевели ногами, – велел Маркус, ткнув пленнице в спину пистолетом.
Журналистка сделала три шага и остановилась:
– Что вы собираетесь со мною сделать?
– Пошла, кому сказано! – прикрикнул на нее бандит.
Они добрались до леса по узкой тропинке. Солнце садилось за деревья на холме, и его бледные лучи, красные и холодные, освещали тонкие черные стволы. Маленький ручеек бежал по пухлому ковру опавшей листвы, поблескивая, как медный провод. От земли поднимался запах перегноя и разложения.
Сердце у Кристины колотилось как безумное.
– Шагай, – снова приказал Маркус.
Он шел первым и не оглядывался, прекрасно понимая, что далеко его жертва не убежит – даже если попытается.
Они миновали ручей и начали подниматься по склону.
– Господи, как кружится голова… – пробормотала Штайнмайер, после чего пошатнулась и тяжело плюхнулась на колени. К ее ладоням прилипли грязь и листья. Маркус остановился. Его кукольное личико не выражало никаких эмоций – только безразличие ко всему происходящему. Кристина поднялась, начала отряхиваться, и в этот момент рядом появилась Мила:
– Вперед!
Пошел мелкий дождик. Холодные капли падали журналистке на лицо, и она ловила их растрескавшимися губами и языком.
– Значит, вот где все закончится? – прошептала Кристина. – В сердце леса…
Бритоголовый коротышка пригнулся, чтобы подлезть под нижней веткой, и произнес равнодушным тоном:
– Хватит болтать! У нас и без тебя много дел.
Маркус и Мила схватили Кристину под руки и потащили вперед.
– Я… кажется, меня сейчас вырвет, – простонала та.
Однако позыв оказался ложным. Все трое спустились в ложбинку, где деревья росли реже, и пленница увидела глубокую яму, выкопанную в центре поляны. Рядом валялась лопата.
– Нет! Нет! – закричала она и начала яростно отбиваться.
Бандит наставил на нее оружие.
– Прыгай в яму и ложись на спину.
Старое узловатое дерево на краю могилы напоминало гимнаста, вытянувшегося в стойку перед кульбитом. Некоторые его корни были перерублены острым краем заступа.
Кристина повернулась лицом к Болсански:
– Нет! Подождите! Подождите!
Маркус толкнул ее, и она упала навзничь. Нырнула. Пошла ко дну. Слава богу, земля в яме была мягкая, как матрас, и она не ударилась. Упав, Штайнмайер открыла глаза. В ноздри ей ударил запах разрытой земли, струи дождя били по лицу, в глаза затекала ледяная вода.
– Женщины‑убийцы могут дать сто очков вперед мужчинам, – сказала Мила. – Они более утонченные, изобретательные и расчетливые.
– Ну давай, приступай… – Маркус протянул ей пистолет, держа его за ствол. Она пришла в бешенство:
– Ты рехнулся?! Делай дело, я тебе заплатила!
– Заплатила, верно, – усмехнулся ее подельник. – Но за такие деньги я на пожизненное не подпишусь. Так что придется тебе самой запачкать руки.
Болсански со злым смешком перехватила оружие:
– Я думала, ты мужик… Вырождается русская мафия, да, вырождается…
Маркус достал из кармана пачку сигарет, закурил и улыбнулся, проигнорировав издевку. Кристина повернула голову. В нескольких сантиметрах от ее щеки, под сеткой тонких белых корешков, копошились земляные черви.
– Твой черед, госпожа… – снова послышался голос бандита. – В обойме всего два патрона, так что целься лучше…
Кристина закрыла глаза.
Ее била дрожь, тело покрылось мурашками и потом, а руки и ноги дергались, как от удара электрическим током. Она хотела вскочить, выпрыгнуть из ямы и бежать сломя голову, но страх парализовал ее.
Она не видела, как Мила подошла к самому краю могилы и подняла пистолет.
Не видела, что та тоже дрожит.
Болсански прицелилась.
Нажала на спусковой крючок.
Звук выстрела эхом отозвался в лесу, спугнув птиц. Обе пули попали в грудь, и тело дважды содрогнулось в ответ. Мгновение спустя два красных цветка растеклись по мокрой шерсти свитера. Тело в последний раз выгнулось и застыло. Струйка крови вытекла изо рта на подбородок…
…все было кончено.
Просто.
Чисто.
Бесповоротно.
Дуло пистолета еще дымилось. Мила не могла оторвать взгляд от трупа Кристины. Она еще никогда никого не убивала. Во всяком случае, собственными руками.
– Добро пожаловать в наш клуб, – сказал Маркус и, подняв лопату, бросил первую порцию земли на лицо убитой.
Акт 3
Я знаю, ее боль
Ничем не облегчить.
Но следует озаботиться
Судьбой ребенка.
«Мадам Баттерфляй»
Ария da Capo
Ясным холодным январским утром Фонтен плавал голым в бассейне, а Сервас смотрел в бинокль на его мускулистую спину, круглые ягодицы и стройные ноги, рассекающие дымящуюся воду. Вдоволь наглядевшись, он пошел назад к своей машине, превратившейся в морозильник, убрал бинокль в бардачок и на первой скорости тронулся с места.
Слишком рано. Еще слишком рано встречаться с Леонардом Фонтеном лицом к лицу, но рано или поздно это произойдет. Обязательно. Когда расклад изменится.
Куда исчезла Кристина Штайнмайер? Она уже десять дней не подает признаков жизни. Свет раннего утра был мертвенно‑бледным, в машине горела только приборная доска, и полицейский ехал медленно, внимательно вглядываясь в ленту шоссе и фары шедших впереди машин, а в мозгу у него яркими неоновыми буквами мерцало одно‑единственное слово. Мертва. Кристина Штайнмайер мертва. Мертва и где‑то закопана… Они все перепробовали, пытаясь восстановить ее маршрут в то утро, когда она ушла из дома и исчезла. Но ее никто больше не видел. Ни жених, ни родители, ни бывшие коллеги с «Радио 5». Было открыто дело об исчезновении при подозрительных обстоятельствах. Коринну Делия и Маркуса (настоящее его имя было – Егор Немцов) долго трясли, но ничего от них не добились.
Мартен очень сожалел, что не мог принять участия в допросах, но Венсан и Самира, а также Больё, который чувствовал себя слегка виноватым и принял решение сотрудничать с ними, все ему в деталях пересказали.
Больё и Сервас были теперь уверены, что Маркус – он же Егор Немцов – замешан в исчезновении Кристины. Сыщик вернулся мыслями к дневнику Милы Болсански, к фотографиям Фонтена и Селии Яблонки, а затем к признаниям Кристины. Мила – Селия – Кристина: три любовницы космонавта. Свидетельства мадемуазель Болсански произвели на него удручающее впечатление. Проникнув в дом Фонтена и увидев на тумбочке у его кровати книгу о проблеме манипуляторства, Сервас счел, что нашел виновного… А теперь исчезла Кристина Штайнмайер… Но ни один судья не выдаст ордер на основании таких «жидких» улик. Он ходит по кругу. Нужно подтолкнуть Фонтена, чтобы тот совершил ошибку. Но как? Мерзавец осторожен и умен.