Сталин на страже свободного рынка

Первая мировая война, а затем революция круто изменили судьбу России и российской экономики. Но после нескольких лет радикальных военно-коммунистических экспериментов Ленин развернул страну и партию в сторону НЭПа, и те же проблемы внешней торговли, протекционизма или свободы торговли встали перед страной. Дискуссия о «монополии внешней торговли» стала одной из последних, в которых принял участие вождь. Как ни странно звучит это сейчас, свободу торговли тогда наряду с Бухариным поддерживал Сталин, а Ленин и примкнувший к нему Троцкий активно боролись против и добились своего. Критикуя позицию Бухарина, считавшего, что для контроля за внешней торговлей достаточно таможенных мер, Ленин писал: «... никакая таможенная политика не может быть действительной в эпоху империализма и чудовищной разницы между странами нищими и странами невероятно богаты­ми... сломить эту охрану может любая из богатых промышленных стран. Для этого ей достаточно ввести вывозную премию за ввоз в Россию тех товаров, которые обложены у нас таможенной премией..., а в результате такой меры любая промышленная страна сломит нашу туземную промышленность навер­няка». И новая Россия в 90-е годы сталкивалась с этой политикой агрессивного демпинга со стороны наших и западных и восточных партнеров постоянно.

Советская власть совершила, в том числе благодаря государственному монополизму и протекционизму, гигантский индустриальный рывок, но гер­метизировала экономику и лишила ее живительного воздуха конкуренции. Вот почему Витте и Менделеев, решительно выступая за протекционизм, в том числе и в его узком смысле, защиты от иностранной конкуренции, постоянно подчеркивали временный характер такой меры.

ЭКОНОМИКА II ФИНАНСЫ

иного продукта есть преимущества пе­ред другими по части климата и почв. Но и здесь научный прогресс позволяет многие преимущества нивелировать. Однако когда речь идет о промышлен­ности, то ясно, что эти преимущества действительно относительные и могут быть преодолены при определенных условиях. И не только в Индии. Тот же Райнерт с иронией замечает, что «после шока 1957 года, когда Советский Союз запустил первый спутник и стало ясно, что СССР опережает США в космической гонке, русские могли бы, вооружившись торговой теорией Рикардо, аргументи­рованно утверждать, что американцы имеют сравнительное преимущество в сельском хозяйстве, а не в космических технологиях. Последние, следуя этой логике, должны были бы производить про­довольствие, а русские — космические технологии. Однако президент Эйзенха­уэр выбрал тогда стратегию эмуляции, а не сравнительного преимущества». То есть он последовал по пути Советского Союза, чтобы обогнать его. Он (а вслед за ним другие американские президен­ты) выбрал стратегию развития.

В истории Х1Х-ХХ1 веков было не­сколько стран, которые, не имея ника­ких экстраординарных доходов, вроде нефтегазовых (при правильной поли­тике они дали бы существенную фору в промышленном развитии России), смогли преодолеть отсталость и про­биться в первые ряды развитых стран. Это Германия и Япония в конце XIX века и после Второй мировой войны, СССР и Китай. Конечно, это не все страны, достигшие успехов в развитии, но нам интересны именно они, потому что в каких-то чертах своей истории и эконо­мической политики они схожи между собой, поэтому их проще сравнивать. Скажем, можно ли сравнивать Россию и Сингапур, достигший гигантских успе­хов, если население Сингапура и его тер­ритория меньше населения и террито­рии Москвы? Бессмысленно сравнивать нашу страну и с первым рядом развитых стран — Великобританией и США, стра­нами, так называемого органического развития. То есть со странами, чей уско­ренный рост начался раньше, чем у всех остальных, и поэтому они не решали за­дачи «догнать и перегнать». Они скорее думали о том, как не дать остальным странам их догнать.

Что же общего у этих стран и чем они отличаются от России? На этот вопрос отвечает Райнерт: они всегда «следо­вали разным вариантам той политики,

которую Всемирный банк и МВФ теперь запретили в бедных странах. Россия [после 1991 года], напротив, применила рекомендованную шоковую терапию, и последствия ее были чудовищными. Множество промышленных компаний в Восточной Европе вымерли быстрее, чем успели рассчитать собственные издерж­ки, как это принято в рыночной эконо­мике... [Эти] страны последовательно применяли стратегию промышленного протекционизма» и развития промыш­ленности на этой основе и, заметим мы, продолжают ее применять. Хотя, если быть точнее, они используют протек­ционизм для защиты слабых отраслей своей экономики и их ускоренного раз­вития под прикрытием протекционизма и свободно выходят на мировые рынки там, где уверены в своих достижени­ях. Дмитрий Менделеев назвал такой протекционизм возбуждающим, или развивающим.

И не они первые пользуются такими приемами. Фридрих Лист напоминает: до того как провозгласить свободу тор­говли своим приоритетом, Британия в течение более чем двух веков, до 1859 года, обеспечивала протекцию своей экономики с помощью Навигационного акта, принятого еще Кромвелем в 1651 году. Этому не помешало даже то, что за это время дважды сменилось политиче­ское устройство страны. «Овладевши какой-либо промышленностью, — пи­шет Лист, — она [Британия] окружала ее в течение столетий своим попечени­ем, как молодое дерево, которое требует опоры и забот».

А в XIX веке Бисмарк, объединив Гер­манию и сломав таможенные прегра­ды между бесчисленными немецкими княжествами, прибегает под влиянием учения Фридриха Листа к протекцио­нистской политике для всей Германии, которая обеспечила гигантский эконо­мический рост, выведший страну в эко­номические лидеры тогдашнего мира. Его примеру последовал граф Сергей Витте, который, став министром финан­сов России, провел в жизнь разработан­ный великим Менделеевым протекцио­нистский таможенный тариф, ставший основой небывалого экономического роста России.

Интересно, что США после Второй мировой войны проводили в отношении стран Европы совершенно другую поли­тику, чем та, которую они теперь пропо­ведуют. После войны промышленность США, естественно, превосходила разру­шенную промышленность Европы, но в

силу политических причин — противо­стояние с СССР и с местными коммуни­стами — они способствовали развитию промышленности европейских стран на основе плана Маршалла, состоявшего из традиционного набора стратегических инструментов, среди которых была и мощная защита обрабатывающей про­мышленности европейских стран от конкуренции, в определенной мере даже со стороны самих американцев.

Норвежец Эрих Райнерт напомина­ет, что «Норвегия, которая долго сама была неким подобием колонии... как бы забыла стратегию, за которую сама боролась, — создание обрабатывающей промышленности и достижение тем са­мым экономического роста. Мы забыли, что наша собственная страна строилась при помощи промышленной полити­ки, принципы которой диаметрально противоположны тем, что мы сегодня навязываем третьему миру. После Вто­рой мировой войны правительство лей­бористов при помощи плана Маршалла крайне успешно реиндустриализовало Норвегию. Сегодня все то же правитель­ство под предводительством все тех же лейбористов предлагает запретить в других странах ту политику, которая сделала нас самих богатыми».