1941, 1944
Безмолвия хранящая покой,
Безбрежна степь, что манит желтизной…
Лишь увлажняя пот инея слегка
Лоб бабы каменной, глядящей сквозь века.
Б. Ринчен
Дни стоят ещё холодные, сильные ветры мучают путешественников. Ветры дуют с большим постоянством, утихая лишь на несколько часов глубокой ночью. Наши небольшие палатки надуваются, как паруса, грозят оторваться от земли и лететь, лететь по воздуху далеко на юг, куда стремятся эти сильные весенние ветры. Концы палаток трепещут, как короткие флажки, вот‑вот порвутся.
Кругом нас на десятки и сотни километров простираются всхолмлённые и увалистые равнины, далёкий горизонт уходит постепенно, и в однообразной степной перспективе только иногда возникают разрушенные возвышенности или чёткие скалистые горы, сложенные гранитами.
Здесь есть где погулять ветрам. От их шума вечером звенит в ушах, и, когда ветер умолкает, голоса в степной тишине звучат неестественно громко.
Маршруты путешествий по Восточной Монголии в 1944 г.
Монголы, хозяева этих необозримых просторов, рассказывали нам, какие разрушения причиняют внезапно налетающие ураганы. Так, в августе 1943 года узкой полосой прошла гроза, сопровождавшаяся ураганом и обильным градом. Град (градины были величиной с голубиное яйцо) побил много мелкого рогатого скота. Ураганом сорвало юрты и отнесло их на несколько километров. Одежду из юрт находили в 15–20 километрах от стойбища. После грозы вновь стало тихо, сияло солнце, только земля, покрытая ледяной коркой, напоминала о катастрофе. Град начал быстро таять, все степные понижения и котловины заполнились водой.
Наша небольшая экспедиция держала путь по древним землям монголов. Здесь в XII и XIII столетиях зародилось ядро Монгольской империи, распространившей свои владения на громадные пространства. Здесь, в междуречье Онона и Керулена, двух истоков великой дальневосточной реки Амура, жили кочевые племена, из которых вышел Чингисхан и которые потом стали ядром монгольского народа.
Мы ехали по долине Керулена. Мутным извилистым потоком течёт он по широкой степной равнине. Бесконечно петляя, Керулен блестит золотой солнечной лентой среди пышных заливных лугов.
В Керулене мы удочками ловили рыбу. Под вечер сидели на невысоком обрывистом берегу и тщетно ждали. Прошло много времени, пока вытащили сома. Узнав, что в омуте под нами водятся сомы, мы переменили способ ловли. Вместо червяка на удочку насадили маленькую лягушку. Затем забрасывали удочку в воду, поддерживая лягушонка в верхнем слое воды. Лягушонок энергично плыл, стараясь уйти от удочки, но напрасны были его старания. Увидев плавающую лягушку, сом стремительно кидался и глотал её с крючком. Такой способ ловли скоро дал изумительные результаты. Громадные сомы, гладкие и скользкие, один за другим шлёпались на землю. Они били хвостами, выскальзывали из рук. Мы увлекались ловлей и добыли около 40 больших рыб.
К ночи наш лагерь напоминал рыбачий стан. На протянутых между палатками верёвках, покачиваемых ветром, болтались десятка два выпотрошенных присоленных сомов. Мы их сушили впрок. В котле жарились большие куски жирной рыбы. Чуть в стороне от лагеря валялись усатые головы. При свете вспыхивавшего костра на нас смотрели остановившиеся мутные рыбьи глаза.
На крайнем востоке Монголии, уже на границе с Маньчжурией, лежит озеро Буир‑Нур, а в него впадает река Халхин‑Гол. Буир‑Нур – большое озеро. Сюда направлялась наша экспедиция, стараясь длинным круговым маршрутом пересечь равнины Восточной Монголии, обследовать флору, фауну, рельеф этой части Центральной Азии. Особенно интересны были вулканическая область Дариганга и долина Халхин‑Гола; здесь уже начинались предгорья Хингана.
Восточная Монголия, более однообразная в природном отношении, чем центральная или западная часть республики, в прошлом меньше привлекала внимание путешественников. На западе и в центре Монголии протянулись большие горные сооружения Хангая, Монгольского и Гобийского Алтая, что создаёт сложность орографического и геологического строения, вносит большую пестроту в распределение почв, растительности и животного мира, а на востоке господствуют равнины.
8 мая 1944 года мы впервые попали к берегам озера Буир‑Нур. Оно лежало перед нами в плоских берегах, окружённое равнинными степями. На противоположной китайской стороне в дымке было видно плоскогорье Барга, тоже населённое монгольским племенем – баргутами. В то время там хозяйничали японцы.
Буир‑Нур уже очистился ото льда и сверкал на солнце своей водной гладью. Только один плавучий ледяной остров был виден у восточного берега, он медленно передвигался ветрами.
В мелких заливчиках на чистой воде кричали птицы. Они плавали, быстро ныряли в поисках пищи, сравнительно близко подпускали человека, но мгновенно и шумно исчезали от выстрела. Вдали от гусей и разнообразнейших уток спокойно и медленно плыли белые лебеди, резкими криками оглашая холодный и сухой воздух. Монголы, как и многие другие народы, издавна считают лебедей священными птицами.
Буир‑Нур – рыбное озеро. Оно соединено рекой Оршунь (Оргун‑Гол) с озером Далайнор. Далайнор в свою очередь Мутной протокой связан с рекой Аргунь; следовательно, вся эта система, начиная с Халхин‑Гола, принадлежит к бассейну Амура и имеет амурскую фауну.
Ранним утром мы с рыбаками выехали на озеро. Было безветренно. Мы измерили глубины, которые постепенно, без резких скачков увеличивались от берегов. Дельта Халхин‑Гола, впадающего тремя рукавами в озеро, сильно опесчаненная, густо заросла ивняком. В протоке, покрытой тростниками и ивами, мелькнула охотница за рыбами – выдра. Рыбаки тянули невод, сближаясь плотами. Медленно замыкался круг, и скоро трепетно задвигалось живое серебро бьющихся в сети рыб. На палубе изворачивались крупные чешуйчатые сазаны, усатые сомы, пятнистая щука, язь и разная мелкая рыбёшка.
Буир‑Нур и озеро Далайнор, расположенное уже во Внутренней Монголии, соперники. Раньше вся вода реки Халхин‑Гол поступала в Буир‑Нур, его излишки сливались по реке Оршунь в Далайнор. В 1924 году образовался новый правый рукав в дельте Халхин‑Гола – Шараголчин, соединившийся с рекой Оршунь. Значительная часть халхингольской воды ушла в Далайнор, минуя Буир‑Нур. Его уровень сразу резко понизился метра на полтора. Обнажился широкий песчаный пляж. Но в результате раздвоения течения Халхин‑Гола значительно поднялся уровень Далайнора, поведение которого тесно связано с режимом Халхин‑Гола и Буир‑Нура.
На много километров берега Далайнора были затоплены. В 1903 году длина озера была 20 километров, а в 1924 году –100 километров.
Если с течением времени новый проток – Шараголчин будет размываться, дно его углубляться и сечение увеличиваться, может случиться так, что вся вода Халхин‑Гола устремится прямо в Оршунь, минуя Буир‑Нур. Это озеро высохнет, исчезнет, а его пологая котловина покроется растительностью, станет степью. В её самых глубоких местах останутся солончаки или глинистые такыры, которые напомнят о прошлой истории. Сильно увеличится водность и площадь Далайнора. Ведь он будет получать дополнительно столько воды, сколько расходует теперь Буир‑Нур на испарение с его большой площади в сухом климате с частыми ветрами. Оршунь превратится в нижнее течение реки Халхин‑Гол. Эти две реки соединятся и станут одной.
Так на глазах у нас меняются реки и озера. Для этого не нужны ни миллионы лет, ни тысячелетия.
Во время экскурсий по долине Халхин‑Гола мы в зарослях кустарников заметили какие‑то блестящие предметы. Приблизившись, увидели алюминий. Это были остатки разбитого самолёта. Иероглифические значки на остатках приборов говорили о японском происхождении этой машины. На левом возвышенном берегу реки стоял большой танк – памятник прошедших здесь тяжёлых и ожесточённых беев. Остатки окопов, рвов, ржавая колючая проволока говорили о том же. Мы видели следы знаменитых халхингольских боев 1939 года, когда японо‑маньчжурские войска нарушили границы Монгольской Народной Республики и вторглись в её пределы.
Известно, чем окончилась эта провокация японской военщины. Частями Красной Армии, пришедшими на помощь Монгольской народно‑революционной армии, японо‑маньчжурские войска были окружены и разбиты.
В долине Халхин‑Гола нас застал дождь, первый летний дождь. В течение долгой зимы и большей части холодной весны в Монголии выпадает очень мало осадков: 70–80 процентов всего годового их количества приходится на лето. И сейчас сильный дождь, как бы стараясь наверстать долгий зимний перерыв, усердно поливал сухую землю.
Погода резко переменилась: изредка грохотал гром и мелькали молнии, повсюду текли стремительные ручьи. Вода в реке за один день поднялась почти на метр. У места бродов столпились всадники и небольшие караваны верблюдов. Ждали спада воды. А что если завтра или послезавтра опять загремит гром и потоки воды обрушатся на равнины и долины Монголии?
Халхин‑Гол сильным потоком нёс свои сразу помутневшие воды. Притоки его вышли из берегов и затопили их, надолго заболотив долины.
В одной из безводных долинок, покрытой травянистой растительностью и с виду вполне доступной для автомобиля, мы часов восемь подряд трудились, вытаскивая нашу грузовую машину из грязи, настилая дорогу, копая, подставляя доски и бревна под колёса. Тяжёлая это работа; под конец руки уже плохо держат лопату, и кажется, что нет сил оторвать её от вязкой, отяжелевшей, насквозь пропитавшейся водой земли.
На юге близ Халхин‑Гола местность постепенно меняется. Равнины Восточной Монголии приобретают все более всхолмлённый характер, и вскоре сглаженные горные поднятия становятся преобладающими. То тут, то там на песках появляются одинокая маньчжурская сосна и рощицы берёз; как‑то пробежала группа лесных косуль, не встречающихся на равнинах Восточной Монголии, для которой обычна монгольская антилопа дзерен.
В этой части Монголии, близ, озера Буир‑Нур и долины Халхин‑Гола, очень чётко сохранились древние речные русла, ныне или совсем высохшие, или имеющие воду только в верхних своих частях и скоро иссякающие на равнине. Эти русла и песчаные отложения многих сухих ныне долин ясно говорят о том, что в недавнем геологическом прошлом гидрографическая сеть здесь была более густой, а многоводные реки и речки доносили свои воды до главных рек или озера Буир‑Нур, куда они некогда впадали. Особенно чётко выражено русло у Тамсак‑Булака, дно которого ныне представляет местами топкий солончак с корочкой соли.
Нас привлекали остатки былой вулканической деятельности в Восточной Монголии. На высокой и однообразной, слегка увалистой равнине близ границы с Китаем простираются плодородные степи. Здесь преобладают злаки: ковыль, змеёвка, вострец, типчак, мятлик. На таких равнинах на горизонте резко выделяются отдельные вулканические конусы, сложенные базальтовыми лавами. Среди таких гор наиболее высок и имеет удивительно правильную конусообразную форму потухший вулкан Дзотол‑Хан‑Ула.
Мы взобрались на вершину этой вулканической горы. Эта вершина не что иное, как сохранившаяся восточная стенка бывшего кратера, имевшего в диаметре 200–250 метров. Дзотол‑Хан возвышается над окружающей местностью на 280–300 метров; отсюда открывается широчайшая панорама, исчезающая в далёкой дымке.
Прекрасно видно, как изливались лавовые потоки, главный из которых ориентирован в северо‑восточном направлении и легко прослеживается на восемь‑девять километров. Этот базальтовый поток воспользовался готовой долиной и занял её. С того времени по обоим берегам лавы уже успели выработаться новые, молодые русла, заменившие старую долину. Помимо этого главного потока базальтовых лав есть и другие, более копоткие. Вблизи вулкана, у его подножия, застыли базальтовые скалы высотой шесть – восемь метров. Трудно точно определить возраст вулкана. Что он сравнительно недавно действовал и изрыгал огонь, лаву и пепел, видно по хорошо сохранившимся формам вулкана, по свежести лавового потока, по тому, что лавы заняли место в довулканических долинах. Известно, что вулканы в Западной Маньчжурии действовали в начале XVIII века, в 1722– 1724 годах. От маньчжурских вулканов до Дариганги не так уж далеко, но исторические сведения об извержениях Дзотол‑Хан‑Улы и других вулканов Восточной Монголии до нас не дошли. В районе Дариганги имеется много археологических памятников. Это надмогильные каменные бабы, статуи, вертикально стоящие плиты, ограды и т. д. Большинство их сделано из базальта, то есть из вулканического материала. Археологи считают, что эти памятники относятся к VI– VIII векам нашей эры и созданы древним тюркским племенем, кочевавшим до монголов на территории Монгольской Народной Республики (орхонские тюрки). Отсюда нетрудно сделать вывод, что вулканы Дариганги древнее памятников, они действовали не в XVIII веке, как вулканы Маньчжурии, а раньше VI века. Но всё же, видимо, вулканы. Восточной Монголии жили на глазах у человека.
Название «Дариганга» древнее, и произошло оно от имён небольшого озерка Ганг и наиболее почитаемого вулкана – священной горы Дари‑Обо.
Эти географические названия очень интересны. В Монголии словом «ганг» называют береговой обрыв, русло реки. «Дари» по‑монгольски значит «порох», «взрывающийся». Нельзя ли название вулканов Дариганги объяснить как «взрывающийся обрыв», «взрывающаяся река», учитывая, что лавовый поток и есть такая горячая, бурлящая и выделяющая газы река? Поэтому можно думать, что извержения вулканов Дариганги были известны человеку, и доказательством этого служит географическое название, дошедшее до нас. Географические названия – летопись Земли, они сохраняют многое, что не стало достоянием исторических документов, летописей, археологии.
Потухший вулкан Дзотол‑Хан почитается местными монголами. На вершине горы верующие сложили громадное обо. В кучке камней были натыканы палки с прикреплёнными к ним лоскутками разноцветной материи. Между камнями мы нашли и жертвы, принесённые богобоязненными буддистами духам вулкана: кусочки сыра, масло, мелкие монеты. Местность вокруг и сомон, на территории которых лежал вулканический конус, назывались Дзотол‑Хан‑Ула.
Во многих местах Монголии мы встречали обо. Обо – это памятник. Куча камней, жерди или бревна, сложенные пирамидой, камни с палками и шестами – все это обо. Так же называют и пограничные знаки. Место обо – на вершинах гор, на горных перевалах, на соединениях или развилках дорог, на перекрёстке их, на границах старых феодальных владений. Но обо – это не только ориентир. Многие обо священны. Они поставлены как памятники духам. Обо часто разукрашены лоскутками материи, бумажками, хадаками, конским волосом, привязанными к жердям. В расщелинах между камнями мы находили сухие сырки, кусочки масла, медные и серебряные монеты и даже бумажные деньги. Здесь же можно найти рога диких козлов и баранов, черепа животных, овечьи кости. Это жертвы хозяину обо – богу горы, перевала, дороги.
Обо складываются постепенно. Богобоязненный и суеверный путник, взбираясь на перевал, взяв у подножия или на склоне горы камень, кладёт его в кучу, уже намечающуюся на вершине. Куча растёт. Чем больше посещается перевал, тем быстрее растёт обо. Я видел обо, рядом с которым человек казался пигмеем, а трёхтонная машина «ЗИС» выглядела игрушкой.
Я видел также целую группу обо: в центре стоит старшее, большое, а младшие, штук пять‑шесть, а иногда и больше, располагаются по кругу или прямоугольной фигурой. Крупные обо, специально построенные по плану, представляют не хаотическое нагромождение камней, а геометрически правильные, круглые или квадратные, ступенчато возвышающиеся памятники, интересные и разнообразные по своей архитектуре.
Иногда обо строится маленьким, всего в метр высотой, но всё же и оно заметно, оно хорошо указывает путь, особенно в пустыне, далеко от больших дорог.
Помню, как в гобийских горах мы двигались по ущельям. Ущелий было так много, они образовали такую густую сеть, что невозможно было ориентироваться, в какое ущелье нужно идти, чтобы правильно выйти к цели, а не забрести в тупик. Тропы на дне ущелья не бывает: дождь смывает следы предыдущего каравана. Только обо тогда нам помогало и выводило на верный путь. Если мы встречали два расходившихся ущелья, то спокойно шли по тому из них, на стороне которого было сооружено обо: оно ни разу не обмануло. При следующем расхождении оврагов мы опять искали и находили обо, пусть маленькое, пять‑шесть камней, поставленных друг на друга.
В Монголии развит культ гор; Многие населённые пункты и административные единицы (аймаки, сомоны) и теперь ещё носят названия гор или крупных хребтов. Каждая гора имеет своего хозяина, своего духа. Нельзя чужестранцу называть это имя, да и вообще лучше не произносить его вслух: это может разгневать духа горы, и он пошлёт ураган, засуху, обильный снег, болезни. Поэтому часто собственное имя горы монголы заменяют словом «хайрхан», что значит «миленький», «любезный».
До монгольской революции 1921 года духам наиболее священных гор ежегодно приносили жертвы. На вершинах гор, у священных обо, закалывали овец и быков, совершали торжественные богослужения, ставили ведра с молоком и кумысом, на блюдах – вареное мясо. Правительство автономной Монголии, возглавлявшееся «живым богом», ургинским богдо‑гэгэном, даже отпускало для этого средства из государственной казны.
Обычай поклонения горам очень древний, позже он вошёл в ритуал буддийских богослужений. Вообще ламаизм в Монголии и Бурятии многое воспринимал от шаманизма. Культ гор, а вместе с ним и поклонение обо уходят своими корнями в седую старину и являются пережитками анимистических верований и родового строя, когда каждый род имел свою гору‑покровительницу.
Шаманские богослужения на вершинах, чествование горных духов, «хозяев» родных мест, – «тайлага» – имели широкое распространение в Монголии, на Алтае, в Южной Сибири. Проводилась тайлага летом, на вершину горы возливался кумыс – любимый напиток скотовода.
По старому административному делению все аймаки носили названия наиболее священных гор страны. Из 67 хошунов, то есть феодальных владений страны, 56 назывались по имени гор.
В Каракумах и на Устюрте мы тоже встречали дорожные знаки. Туркмены называют их оюками. Оюк на Устюрте строится из плит известняка, а в Каракумах – из стволов саксаула, кандыма или черкеза. Устанавливаются оюки на возвышенных местах, на высоких горах, холмах, кырах. Большей частью оюки играют роль ориентиров и указывают дорогу или колодец. Но и на Устюрте я видел оюки с воткнутыми в камни палками, на которых ветер развевал кусочки истлевшей материи.
На тянь‑шаньских перевалах также часто встречаются обо. Они напоминают монгольские, но есть и совсем отличные, выложенные одним или несколькими квадратами из хорошо обработанных стволов тяньшанской ели или тополя. На стволах болтаются куски материи, кожи и пучки конского волоса. Насколько я мог заметить, и здесь эти памятники почитаются местными жителями.
П. П. Семёнов‑Тян‑Шанский во время своего второго путешествия на Тянь‑Шань, ещё в 1857 году, описал большое обо на перевале Санташ, что разделяет бассейны озера Иссык‑Куль и реки Или. Сооружение этого обо молва связывает с походом Тимура (Тамерлана), который вёл своё войско из Самарканда в долину Или. Войско его было великое, никто не мог подсчитать численности бойцов. Тогда Тимур приказал каждому воину взять в дороге по одному камню и положить его на перевале. Так возникло обо, количество камней в котором точно соответствовало количеству тамерлановских бойцов. После похода и войн Тимур с поредевшими рядами войск, но победителем возвращался обратно. На этот раз он заставил каждого из воинов взять из гряды по камню. Оставшееся количество подсчитали и тем самым определили потери. Обо уменьшилось в своих размерах и до сих пор служит памятником седой старины[72].
И на Памире, и в горах Гиндукуша идущие по горным тропам поднимают камни с дороги и укладывают их в пирамиды. В Забайкалье, Туве, Алтае всюду можно видеть обо. Народное поверье гласит: так облегчается подъем, усталость сменяется бодростью. А в действительности постепенно, век за веком, очищается тропа от камней, она становится более удобной.
Оказывается, обычай складывать каменные кучи был свойствен не только народам Азии. В Древней Греции, где был культ богов, живущих на горе Олимп, жертвоприношения камнями приносились богу дорог Гермесу.
В ряде горных стран Западной Европы сохранился странный обычай: ребёнок, который впервые идёт в горы, должен поднять с земли камень, плюнуть на него и бросить в кучу на вершине. В Тирольских Альпах считают, что каменная куча – жилище добрых фей и каждый новый камень расширяет и укрепляет это жилище. Фея будет довольна путником, принёсшим камень. В странах Ближнего Востока из камней строят дорожные знаки или священные кучи. Известно, что самая большая святыня мусульман в Мекке – кааба – большой камень.
Профессор Е. Г. Кагаров, посвятивший специальный очерк монгольскому обо, пишет: «В первоначальной своей форме монгольские обо, по‑видимому, представляли жертвоприношение хозяину горы, духу, живущему на горной вершине, подобно критско‑микенским богиням; и это жертвоприношение, увеличивая размеры и мощь горы, мыслится как знак преклонения перед хозяином данной местности»[73].
Ныне обо – памятники далёкого прошлого. Народы Средней Азии и Монгольской Народной Республики за последние десятилетия прошли большой путь политического, культурного и хозяйственного развития. Они не приносят жертв духам гор и не воздвигают в их честь обо. В новой Монголии обо строятся как указатели дорог, как отметки наивысших перевальных точек через горы.
Всюду, где бы мы в своих странствованиях по Азии ни встречали обо, мы радовались. Это понятно. На высоком перевале обо приветствует нас; оно говорит, что тяжёлый подъем позади. Достигнув вершины горы, мы легко узнаем её наиболее высокую точку. В пути обо укажет нам правильное направление, подскажет, куда идти.
Обо – друг путешественника.
У песчаных массивов Мольцок‑Элис и Онгон‑Элис мы попали в район, заселённый монгольским племенем дариганга. Дариганга по языку, быту, обычаям, хозяйству – типичные монголы, но их язык несколько отличается от халхаского, наиболее распространённого в Монгольской Народной Республике.
По случаю нашего приезда монголки из племени дариганга оделись в яркие шёлковые халаты, переплели косы и вложили их в специальные деревянные футлярчики с серебряными украшениями. Нас гостеприимно приняли и угостили всем, чем были богаты.
В юрте вокруг очага, дым которого поднимался прямо вверх – в потолочное отверстие, уселись на кошме и ковриках участники экспедиции.
Монгольские юрты почти всегда ставятся так, что дверь обращена на юг. Юг считается у монголов передней стороной, поэтому почётное место в юрте расположено в северной половине, так что сидящие обращены лицом на юг.
Монголы рассказывали о своей жизни, пастбищах, скоте, в изобилии пасущемся в окрестностях аила. Жители далёких кочевий в глубине Центральной Азии хорошо знали о великой борьбе их друзей – русских – с немецкими фашистами. Монголы рассказали о своём вкладе в эту борьбу. Они дарили своих лучших лошадей Советской Армии. В Дариганге также собирали посылки советским воинам.
С тёплым чувством благодарности и уважения мы оставили маленький народ, кочующий со своими юртами и большими стадами по необозримым степным просторам.
Наступало лето. Тёплая пора в Монголии полна очарования. Проходят дожди, нет‑нет хлынет снова неудержимый ливень, сверкнут ломаные линии молний, загрохочет гром. Зеленеют пастбища, на глазах идёт в буйный рост трава, точно за короткое лето растительность спешит набраться сил: впереди долгая и суровая, без оттепелей зима.
Среди цветущих степей и влажных лугов бежит машина на запад, к столице Монгольской Народной Республики Улан‑Батору. То тут, то там поднимаются испуганные антилопы дзерены, которые небольшими группами, стараясь пересечь наш путь, стремительно уходят от нас и скоро скрываются в степи.
Сурки тарбаганы, сидя у своих нор, близко подпускают к себе приближающуюся машину и глядят полными любопытства чёрными глазками, затем тревожно свистят, созывая своё потомство. Маленькие тарбаганчики, серенькие, по три – шесть штук в одной семье, бегают стайкой тут же, собираясь на посвисты родителей.
Тарбаганы – излюбленные зверьки монголов‑охотников, которые промышляют их до двух миллионов в год. Шкурки тарбагана идут на экспорт, а жирное мясо считается лакомством.
У громадного каменного обо мы преодолеваем последний перевал Бурул‑Даба (седой перевал), и перед нами открывается долина Толы, в которой раскинулась столица Монголии.
Мы пересекаем реку Толу по новому деревянному мосту. Ещё несколько километров – и мы проезжаем мимо огородов и пригорода столицы – поселения Амологан‑Батор. В своё время оно было известно как китайский торговый городок – Ургинский Маймачен, где некогда было сосредоточено большинство торговых китайских фирм в Монголии.
Вскоре показываются большие белые дома нового города, надпись на дороге: «Улан‑Батор», и машина мягко катит по асфальту главного проспекта.