Криничная Н. А.
Легенды о возвращении человека (чаще: его души) из загробного мира - одна из разновидностей цикла нарративов, повествующих о посещении визионером "того света". Возможность такого путешествия, по народным верованиям, обусловливается состоянием обмирания, т.е. временного выхода души из тела, который имеет разные градации в промежутке между жизнью и смертью. В легендах о посещении потустороннего мира повествуется о том, как человеку удается попасть в запредельное инобытие, совершить по нему своего рода экскурсию и, получив временную отсрочку от смерти, возвратиться в мир живых, чтобы поведать людям об увиденном там, либо услышанном с назидательной целью - воспользоваться оставшимся сроком жизни для спасения души. "Ядро" этих легенд определяется "бродячим" сюжетом, известным в различных этнокультурных традициях, имеющим многочисленные варианты и версии, равно как и разные формы бытования: устную, рукописную, книжную. Структура основанных на этом сюжете текстов легко расчленяется на составляющие мотивы, каждый из которых, варьируясь, может занять в том или ином рассказе либо превалирующее, либо периферийное положение, а то и вовсе отсутствовать.
Легенды о посещении "того света" неоднократно оказывались в поле зрения исследователей, одни из которых называли их "обмираниями", другие - "видениями". В первом случае акцент делается на переживании визионером состояния временной смерти, во втором - на созерцании им картин загробного мира.
В восточнославянской фольклористике эту тему открыли Н. И. и С. М. Толстые. В получившей известность статье "О жанре "обмирания" (посещения того света)" (Толстые 1979: 63 - 65) исследователи рассмотрели два полесских текста "обмираний". Определив их место в системе других фольклорных жанров, авторы выявили их композицию и структурные особенности, выделив 1) заставку: предуведомление о предстоящем обмирании, 2) основной текст: путешествие по загробному миру, 3) концовку: пробуждение от сна и возвращение к жизни, рассказы об увиденном и запретах на этот счет. Вопросы же о мотивировках отсрочки смерти, о способах возвращения к жизни и сверхзнании, полученном "там", не поднимались.
Статья Н. И. и С. М. Толстых стимулировала дальнейшее собирание и публикацию подобных произведений, их комментирование и анализ (Гура и др. 1983: 70, 71; Лурье и др. 1994: 22 - 26; Толстая 1999: 22, 23; Добровольская 1999: 23, 24).
Подводя некоторые итоги предпринятым в этой области разысканиям, СМ. Толстая пишет: "Рассказы такого рода не раз привлекали внимание собирателей, но предметом специального изучения пока что не стали... хотя некоторые [их] особенности заметны даже на том скудном материале, который уже введен в научный оборот" (Толстая 1999: 22).
Рукописная нарративная традиция, связанная с легендами "визионерского" цикла, представлена публикацией текстов, их комментариями и анализом в статьях И. М. Грицевской, А. В. Пигина, акад. Н. Н. Покровского, Е. М. Юхименко (Грицевская и др. 1993: 48 - 68; Пигин 1994: 68 - 71; 1997: 551 - 557; 2000: 216 - 222; Пигин и др. 2003: 129 - 138; Покровский 1997: 39, 40). Рассмотрение устных легенд о посещении "того света" в соотнесении с рукописной и книжной традициями предпринято в одной из глав недавно вышедшей книги автора этих строк (Криничная 2004: 220 - 293).
Аналогами интересующих нас восточнославянских легенд служат средневековые европейские "видения", сложившиеся в самостоятельный литературный жанр, который имеет фольклорные истоки. Анализ этих произведений принадлежит акад. А. Н. Веселовскому, А. Я. Гуревичу, Б. И. Ярхо и другим исследователям (Веселовский 1866: 152 - 209; Гуревич 1977: 3 - 27; 1981: 176 - 239; 1982: 348 - 358; 1989: 94 - 110; Ярхо 1989: 18 - 77 и др.).
Однако ни в одной из названных работ легенды о возвращении из загробного мира не стали предметом специального исследования.
Цель этой статьи - на основе текстологического анализа всей совокупности легенд, в которых достаточно репрезентативно представлен мотив возвращения обмиравшего из загробного мира, выявить круг религиозно-философских взглядов русского народа, связанных с обозначенной тематикой. Речь идет о концепции, предполагающей взаимообусловленность состояния миров - "того" и "этого", об осмыслении человеческого бытия как подготовки к инобытию. В этой связи закономерна постановка вопросов о предпосылках и целях отсрочки смерти визионера, о способах его возвращения к земной жизни, о последствиях посещения "царства теней" как для самого обмиравшего, так и для социума, к которому он принадлежит. Предполагается так же осветить и некоторые проявления взаимодействий языческих и христианских элементов в рамках единого сюжета, пульсирования архетипов в непрерывающейся традиции изображения контактов между мирами.
Названные легенды необходимо рассмотреть в соответствующем фольклорно-этнографическом и культурно-историческом контексте с привлечением духовных стихов, а также произведений апокрифической, агиографической, святоотеческой литературы и, разумеется, текстов самого Св. Писания, где обнаруживаются мотивы, сходные с устойчивыми компонентами исследуемых нарративов.
Отсрочка смерти
Возвращение визионера из загробного мира обусловлено в первую очередь тем, что он попадает туда живым. Это со всей очевидностью следует из русской легенды, где визионер норовит пройти в мир теней во плоти, заслужив справедливый упрек со стороны привратников: "Нет, суды не входят в телесах*" (Виноградов 1923: 312). Живым аналогичный персонаж предстает на "том свете" и в украинской легенде: "А чего ты сюда пришел, не умерший" (Толстая 1999: 22. N 4). В белорусской легенде не преминут сказать обмершему: "... тебе еще нельзя тут быть" (Гура и др. 1983: 70). То же наблюдается и в рукописной традиции. Обитатели загробного мира не признают визионера принадлежащим к сонму усопших: "Ты не совсем еще пришла сюда" (Грицевская и др. 1993: 57). Мало того, они даже торопят обмершего с возвращением, поскольку есть опасность, что люди на земле могут похоронить его тело, пока связанная с ним душа находится здесь. "Опоздаем, раба Божия Агриппина, и - чего доброго - схоронят тебя заживо: тогда за тебя на нас спросится" (Азбелев 1992: 351. N 236), - беспокоятся ангелы-хранители, водившие обмершую по загробному миру. В белорусской легенде приводится мотивировка неминуемого возвращения визионера на белый свет: "Чего ты сюда попал! Тебе еще рано" (Гура и др. 1983: 71). Такой же смысл имеет подобная мотивировка и в болгарских нарративах: обмершим еще "не пришло время идти туда", т.е. они не исчерпали отведенный судьбой срок (дни, недели, годы), не достигли положенного предела земной жизни: "... у нее еще оставались дни на земле" (Тодорова-Пиргова 1999: 26. N 4). Или: "Уходил, уходил, но вернулся после, потому что время его еще не пришло" (Там же: 25. N 3). Как вытекает из анализа апокрифов Древней Руси, именно это обстоятельство послужило причиной возвращения к жизни и пророка Исайи: "И сказал мне [ангел]: "Вернись в одежду [плоть] свою, пока не истекут твои дни. Тогда придешь ко мне сюда"" (Милъков 1997: 96).
Легенда о человеке, который угодил в загробное царство ранее установленного срока, была распространена уже в I-II вв. Она обнаруживается в произведениях Плутарха, Лукиана, а в V в. - в сочинениях христианского автора Августина. Так, Клеодем (в сатире Лукиана), не исчерпавший на земле положенного срока, был по ошибке доставлен через какую-то пропасть в Аид вместо кузнеца Демила, жившего уже сверх отведенной меры. Когда проводник представил Клеодема властителю царства мертвых Плутону, тот сказал: "Его пряжа еще не закончена, так что пускай уходит". При этом он велел привести сюда кузнеца Демила, который "живет уже сверх веретена". Здесь опять-таки имеет место осмысление времени и судьбы как кудели на прялке или ткани на станке богов (Криничная 2000: 87 - 113). По приказу Плутона ошибка была исправлена: Клеодема возвратили на землю, тогда как кузнец Демил немедленно умер (Лукиан 1955: 205).
Здесь напрашивается сравнение с соответствующими стихами из поэмы Данте, вобравшей в себя всю совокупность мотивов, входящих в западноевропейскую нарративную традицию "визионерского" цикла:
Он начал: "Что за рок тебя подвиг
Спуститься раньше смерти в царство это?
И кто, скажи мне, этот проводник?"
"Там, наверху, - я молвил, - в мире света,
В долине заблудился я одной,
Не завершив мои земные лета".
Данте. Божественная Комедия: Ад. XV. 46 - 51.
Так для чего же при наличии строгих правил коммуникаций между мирами, несмотря на запреты и преграды, живые все-таки могут оказаться в царстве мертвых? Надо полагать для того, чтобы обмершие воочию узрели наглядно-чувственные картины блаженства праведников и мук грешников, воплощающие идею загробного воздаяния, и напомнили людям о неизбежности посмертного суда: "Ты видела, что я тебе показал, так все опиши людям, потому что человеческие души проходят через эти мытарства" (Лурье и др. 1994: 25. N 1).
Предполагается, что визионер, побывавший в загробном мире, сможет на конкретных примерах доходчиво объяснить своим сородичам и соседям, что земное бытие всего лишь подготовка к инобытию, где каждому воздастся по делам его. Услышанное непосредственно от очевидца должно, по промыслу Господнему, подвигнуть грешные души на покаяние, без которого не будет спасения: "Скажи своим на селе, что все они забыли Меня. Если не покаются, все погибнут.... Всем скажи, чтобы каялись" (Шевченко 1999: 28). Согласно этому рукописному тексту, более христианизированному по сравнению с устными легендами, Господь в знак подкрепления своего наказа-предупреждения обещает визионеру послать людям знамение в виде трех сильных громовых ударов, грозя в случае, если это не возымеет надлежащего действия, покарать их моровой язвой, от которой умрут "скорой смертью" вначале младенцы, потом скот и, наконец, взрослые люди. В украинской легенде некий старец, который водил визионера по загробному миру, показав ему вначале сад, "та такый же гарный", а затем и "провалы", где погибают грешники, велит ему возвратиться на белый свет и рассказать людям об увиденном, чтобы они каялись и давали нуждающимся "що мають, як одежду, як от там все-все-все добро" (Ястребов 1896: 156), т.е. подавали бедным милостыню. В ней, как и в покаянии и искуплении грехов, христианское сознание усматривает средство спасения. Требование проповедовать в народе "откровение", исходящее от божественных сил, выражено в рукописных "видениях" в семантической формуле, варьирующейся в известных пределах: "чтоб он, Пашко, сказал в мире"; "велела ей... сказывать православным"; "сказать в народе..."; "чтоб он... объявил во весь народ, всем крестьянам"; "чтоб в народ об оном объявить" (Ромодановская 1996: 151).
В этой миссии визионеры приравниваются к Божиим посланникам, призванным по мере своих сил и возможностей спасать от неминуемой погибели грешный человеческий род. Теперь становится понятным, почему, как об этом свидетельствуют легенды, обмирали в первую очередь люди благочестивые, набожные, незлобивые, кроткие, безвинно страдающие - одним словом, живущие "во Христе".
В некоторых легендах полученный на "том свете" наказ может носить и индивидуальный характер. Людям обмершим сообщают там о допущенных ими совершенно конкретных прегрешениях, чтобы каждый из них покаялся, искупил вину во имя своего спасения: "А тут бабенки говорят: она была на том свете, и ей там сказали, чтоб не пела, не плясала" (Шеваренкова 1998: 42. N 158). Так как песни и пляски воспринимались церковью как проявления бесовских игрищ, христианской душе предписывалось от них отказаться.
Чаще всего согрешившие попадают на "тот свет" для вразумления по просьбе своих благочестивых родителей, которые молились за своих чад перед Богом. Частные наказы, которые визионерам дают их загробные проводники, касаются различных реалий нравственной и религиозной жизни русского народа. Так, например, в рукописном "Видении некоей старухи" мать настоятельно убеждает свою обмершую дочь по возвращении в мир живых безотлагательно и без колебаний принять святое крещение. Наказ дается в бытовой форме, как будто дело происходит не в трансцендентной реальности, а где-либо в обычной крестьянской избе: "И мать ея, егда ю виде, нача ей пенять и говорить жестоко: "Почто долго не просветишися святым крещением? Смотри на народ здешней, кои просвещены святым крещением, каковы суть светлы лицем и честны. А ты жила, да что выжила, где себя обрящеши?"" (Пигин и др. 2003: 136, 137).
В иных случаях насельники загробного мира не ограничиваются словесными увещеваниями по формуле "смотри, как живут люди и как живешь ты", или "все не как у людей": они показывают картины мучений, наглядно демонстрирующие его собственную посмертную участь, если тот не покается в своих грехах. Однако для того чтобы покаяться и исправить кризисную ситуацию, визионеру еще предстоит вернуться на белый свет, ибо в легендах, как и в духовных стихах, сделать это в загробном мире невозможно:
Проречет Господь ко всем грешным:
"Вы грешные, беззаконные рабы!
Когда вы во ад пошли, тогда воспокаялися!
Не есть во аде покаяния,
Не есть во аде исповедания!"
(Бессонов 1863: 218. N 506).
В духовных стихах нет места отсрочке смерти и, тем более, нет отсрочки суда. Несмотря на просьбы грешников дать им время для покаяния, молитв и деяний, совершенных "по-праведному, по-небесному", святые "единым гласом" отказывают им в этом. Такая отсрочка возможна лишь в легендах, имеющих тенденцию к смягчению драматизма, связанного с финалом человеческой жизни, отягощенной теми или иными прегрешениями. Именно в легендах для тех, кто желает очиститься посредством исповеди и покаяния, Господь предотвращает смерть во грехе.
Однако вернуться для покаяния с "того света", по свидетельству обмиравших, простому смертному нелегко. Не доставляет особого труда преодолеть границу между мирами в обратном направлении лишь Божиим избранникам, несущим человечеству наказ Господень. (Согласно дохристианским представлениям, способностью к возвращению из иного мира, в этом случае ритуально обусловленному, обладают шаманы, несущие людям восстановление здоровья, обретение материальных благ, знание будущего и пр.)
Согрешившим же приходится просить об отсрочке самого Бога либо иных существ высшего порядка, персонифицирующих божественную волю. Или же за них это делают покойные родственники. Так, в "Видении некоей старухи" в ответ на мольбы покойной матери, которая смогла войти "в храмину зело красну и всю аки бе позлащенну", тогда как ее обмершую дочь туда и близко не подпустили, из "храмины" раздался глас: "Отведете ю еще вспять". И обмершая получила возможность на время вернуться к земному бытию, чтобы покаяться и искупить свой грех - в данном случае принять святое крещение (Пигин и др. 2003: 132).
Коллизия напоминает "примеры", вошедшие в состав собрания "Великое зерцало", переведенного на русский язык с польского в XVII в. Некая "зело благочестивая" женщина еще в молодости "учинила" одно-единственное прегрешение, не исповедавшись и не покаявшись. И все ее добрые дела обратились "ни во что". Когда эта женщина умерла, множество бесов окружило ее, увлекая в геенну. И та призвала Богородицу, которой при жизни каждый день мысленно исповедовалась в своем прегрешении. По предстательству своей матери, Бог позволил этой душе вернуться в умершее тело. Женщина пробудилась, будто от тяжкого сна. Покаявшись и возблагодарив Господа за милосердие, она почила с миром. В другом "примере" то же произошло с неким юношей, который "от мертвых восста и покаянием исправися" (Державина 1965: 268 - 270, 394). Мало того, согласно русской нарративной традиции, отсрочка возможна даже от Страшного Суда, о чем, в частности, свидетельствует "Видение Агнии" (Покровский 1997: 40), где женщина просит у грозного Судии "три дня жизни": "Меня только на три дня отпустили" - эта формула отсрочки смерти устойчива в легендах о посещении загробного мира. Но чаще продолжительность такой отсрочки для получившего ее остается все же "неопределенной". В "Видении некоей старухи" на вопрос обмершей: "Надолго ли мене отпустили?" - ее провожатые отвечали: "Много хощеши знать, поди, куда ведут, а о том не отведывай" (Пигин и др. 2003: 138).
Отсрочка дается не только для покаяния в совершенных прегрешениях (например, "за торжища и шутовские беседы и за все мира забавы"), но и для того, чтобы человек перед смертью смог проститься со своими родственниками, знакомыми и всем тем, что ему было дорого на земле: "Поди опять в мир и простись со своею матерью, сродниками, ближними и ярмарками, на которых ты любила гулять, принеси чистое покаяние" (Грицевская и др. 1993: 62).
В южнославянских легендах визионера, которого на "том свете" наделяет "силой" либо "талантом" лечить людей сам Христос (или Аллах), посылают в мир живых, чтобы избавлять человечество от всяческих страданий (Тодорова-Пиргова 1999: 25). Обладателем магических способностей возвращается из потустороннего мира и герой волшебной сказки или эпической песни. Типологически сходен с ним центральный персонаж мифов о шаманах, который, будучи в состоянии экстаза, вступает в контакт со своими духами-помощниками. Совершая камлание - символическое путешествие в иные миры, он приносит оттуда души еще не рожденных детей, а также души промысловых и домашних животных, или возвращает души врачуемых им людей, обеспечивая здоровье, плодородие, удачу. В отличие от подобных мифов, в рассматриваемых легендах шкала ценностей смещается в сферу духовно-нравственных категорий, связанных с христианской идеей воздаяния, которая в шаманизме отсутствует.
Мотивировкой отсрочки смерти и возвращения человека в мир живых служит и его исключительная роль в служении "нашей церкви". Формула возвращения с "того света" - "иди вспять и подвизайся" характерна для русской агиографической традиции, для тех житий, где есть мотив посещения иного мира. Аналогичная формула встречается и в западноевропейских средневековых "видениях", и прежде всего в "видении" святого Сальвия, якобы рассказанного им самим (Гуревич 1981: 193). Крайней формой выражения отсрочки смерти является категорический отказ привратников пропустить обмершего в потустороннюю обитель. В одном из "примеров", помещенных в собрании "Великое зерцало", монаха, пребывающего в состоянии "ни там ни сям", не пропустил "туда" некий старец, спустив на него черного лающего пса и укоряя: "Чего ради восхотел еси от сего монастыря изыти?" (Державина 1965: 425). И только мольба тамошних монахов спасла земного пришельца от "угрызения" пса, после чего тот пришел "в чювство".
Таким образом, мотивировки отсрочки смерти носят не только частный, но и общий характер.
Способы возращения с "того света"
Обмерший, впадая в лиминальное состояние, находится в течение всего "порогового" периода между жизнью и смертью. На разных этапах этого периода может преобладать либо жизнь, либо смерть. В любом случае для обмершего грешника всегда сохраняется опасность, что он так и останется в загробном мире, где будет судим по законам посмертного суда. Да и другие простые смертные не уверены, что им удастся вернуться из потустороннего мира. И потому возвращение "оттуда" обусловлено в легендах многими предпосылками.
По одной из версий, убежать обратно можно на пути следования в загробный мир. Это, например, происходит, когда находящиеся там женщины, подняв руку и нечто обозначив столь неопределенным жестом, призвали обмершую одуматься: ""Куда ты идешь?...Плохо, - говорят, - тут" (ну да кому и как - другое дело)" (Лурье и др. 1994: 26. N 5). Последовав их совету, обмершая нашла в себе силы убежать, преодолев дочернюю привязанность, поскольку проводником на "тот свет" был ее покойный отец: "... как отцу отказать..., я не могу отвернуться от него" (Там же).
В других легендах обмершая возвращается в мир живых с помощью провожатого, который привел ее в мир мертвых; он - посредник между земным бытием и потусторонним инобытием. В некоторых нарративах наблюдается удвоение подобного персонажа. Так, в белорусской легенде Господь, показав обмершей пространства запредельной реальности и рассказав о неких сокровенных тайнах, возвращает ее на белый свет: "Иди сюда и я тебя отведу обратно". Картина вселенского масштаба выражена, по сути, в бытовых формах: взяв одной рукой обмершую за руку, а в другой держа зажженную свечу, Господь повел ее оттуда, передав затем на попечение другому проводнику. Лишенные жертвы, из "той норы", уготованной там грешникам, "завыли и взвыли" некие мифические существа (Гура и др. 1983: 70). В украинской легенде тот самый старец, который водил визионера по загробному миру, помогает обмершему преодолеть лиминальное состояние и вернуться к земной жизни, велев ему рассказать об увиденном и услышанном людям с целью их духовного и нравственного совершенствования во имя спасения. Когда же удивленный визионер, считая себя уже мертвым, засомневался в том, что он сможет исполнить данный ему наказ, старец резонно упрекнул тугодума: "Якый же бо ты, чоловиче, нерозумный! Я тоби кажу: иды!" (Ястребов 1896: 156).
Возвращение с "того света" обеспечивается и с помощью определенной семантической вербальной формулы: "Иди, иди отсюда"; "Ты иди отсюда!"; "Поди опять в мир!"; "Иди обратно домой"; "Будет тебе ходить здесь, иди отсюда!"; "Иды, донька, и не оглядайся"; "Иды ж на той свит, назад возвращайся...", "Ступай домой" и пр. Подобная формула, имеющая, несомненно, магическую силу и "размыкающая" перед обмершим миры, сохраняется, варьируясь, и в легендарной сказке: "Пойдем, пообедай, да с Богом и домой ступай!". Аналогичная формула, как и следовало ожидать, обнаруживается и в "Божественной Комедии" Данте:
"... Ты зачем сюда попал?
Ступай себе, раз носишь плоть живую..."
Ад. XVII. 66 - 67.
Отправляя обмершего обратно, насельники загробного мира "размыкают" пространство инобытия не только вербальными, но и материализованными средствами. Они, к примеру, откидывают полог или завесу ("полотно это такое", "материал такой"), которыми загробный локус отделяется от остального мироздания. В иных легендах в качестве полога или завесы выступает туман, скрывающий от случайного обыденного взгляда сакральное инобытие: "... и в глазах у меня потемнело, будто какой густой туман встал.... И поняла я, что мы уже в загробном мире" (Шевченко 1999: 28) (ср. с легендами об острове Аваллон либо о городе Игната, имеющих признаки запредельного инобытия). Соответственно и обратный путь пролегает через туман. Вместе с тем в некоторых легендах специально для визионера, возвращающегося обратно, открывают врата загробного мира.
Семантической формуле соответствует и определенное кинетическое действие. По легендам, обмершего (вернее - его душу) возвращают в мир, куда-то его толкая, вталкивая, заталкивая, запихивая, например, в бездыханное тело - холодный чулан с костями либо в приравненную к нему "падлину" (падаль) (Лурье и др. 1994: 23). В одном из нарративов ангелы-хранители подвели обмершую вплотную к ее бездыханному телу, велев своей подопечной наклониться над ним, закрыть глаза и сотворить Иисусову молитву. Когда все это было исполнено, ангелы-хранители "легонечко" прикоснулись к шее обмершей. Та вздрогнула и - очнулась в гробу. Как явствует из легенд, толчок или удар оказываются теми кинетическими средствами, которыми можно вернуть в тело покинувшую ее душу, а самого человека - к жизни: ".., а меня пихнули - и я проснулся" (Там же: 24). Полетела с лавки и проснулась девушка, когда провожатый уже на пути к загробному миру толкнул ее со словами: "Ты мне не нужна, не возьму тебя с собой!" (Виноградов 1923: 310). В украинской легенде пробуждается кум рассказчика, потому что на "том свете" его ударил "киечком" в спину некий "дид" (Толстая 1999: 22. N 4). Вариант: старец-проводник по загробному миру "в це время взяв та штовхнув" своего подопечного - и тот проснулся (Ястребов 1896: 156). Нетрудно заметить, что в данных эпизодах в качестве души обмершего фигурирует "духоматерия" (термин А. Я. Гуревича). С одной стороны, провожатые уверяют ведомого, что с ними "там" ходила лишь его душа, тогда как тело оставалось "здесь". С другой стороны, у визионера, получившего удар "киечком" в загробном мире, уже на "этом" свете долго болела спина, пока он не умер.
Душа предстает в легендах как двойник человека. Не случайно очнувшаяся от обмирания женщина узнает обо всем увиденном и услышанном на "том свете", как выясняется, от своей души, посетившей и места мук, и места блаженства: "Вернулась душа к женщине и сказала: "Много бы я вам поведала, да кабы вы с ума не сошли от страху"" (Шеваренкова 1998: 42. N 157). Кстати, возвращение души в тело на этот раз оказалось непродолжительным: женщина после этого едва ли не сразу умерла.
Несмотря на христианизацию данного мотива, его модель сформировалась на основе языческих представлений, одним из проявлений которых служит поверье, зафиксированное, в частности, в сербской традиции. Если спящую ведьму положить головой туда, где у нее лежали ноги, то, возвратившись, ее душа не найдет входа в телесную оболочку и будет летать над ней в виде птицы или бабочки {Афанасьев 1994: 216). Подобным представлениям были приданы христианские формы, особенно в книжно-рукописной традиции, о чем, например, свидетельствует апокриф "Видение апостола Павла": "Перед исходом его от мира предстали [пред ним] благие ангелы, взяли душу праведника и заботились о ней, пока она выходила из тела. И взяли душу ту, трижды сказав: "Душа, познай свое тело, откуда вышла. Ибо предстоит тебе снова возвратиться в тело свое в день воскресения..."" (Мильков 1997: 61, 62). И наоборот: "Злые же [ангелы] приняли его душу и с собою понесли. И когда несчастный с телом своим расстался, трижды сказали ему: "О, окаянная душа, воззри на плоть свою, познай жилище свое, откуда вышла, ибо предстоит тебе снова войти в плоть свою в день воскресения..."" (Там же: 63). В свете древних анимистических верований тело - лишь земная оболочка души, которая может высвобождаться из этого одеяния либо вновь обретать его.
Случается, что возвращение к жизни стимулируется чувством страха, пережитым "там" обмершей при мысли о неотвратимости загробного возмездия: не вернись она на землю, не миновать места, уготованного грешникам. Чувство страха, восстанавливающее исходную ситуацию, испытывает обмиравшая и при пересечении границы загробного мира, охраняемой мифическим стражем: "Как змея лежала, прям меня туды пихнули, я вскрикнула и проснулась" (Лурье и др. 1994: 23). Впрочем, в одной из легенд лиминальное состояние преодолевается обмершей и посредством переживания ею чувства радости, например, при получении известия, что после кончины ей "представится Царство Небесное".
Пробуждению способствует и возникновение у обмиравшего человека в ином мире ничем не преодолимого сугубо земного желания, которое, имея материально-чувственный характер, в силу определенных обстоятельств не может быть удовлетворено на "том свете". Так, например, женщине, которую "там" угостили холодцом, да еще "дюже соленым", так сильно захотелось пить, что она проснулась (Добровольская 1999: 24).
Возвращению "оттуда" содействуют и молитвы либо иные магические формулы, произнесенные визионером в загробном мире, иногда по совету провожатых. С другой стороны, оно стимулируется и углубленной, сосредоточенной молитвой родственников, и особенно оставшихся без матери сирот: "Ну, оне молились, и девоцьки (две девоцьки у ее было) молились, молилися,..." (Там же). Свою роль в вызволении из запредельного мира может сыграть и ритуальная брань (Криничная 2001: 409). Например, немедленно приходит в себя обмершая женщина, муж которой выругался "нехорошим словом" как раз в тот самый момент, когда она, уже находясь во власти инобытия, готовилась взойти на первую ступень лестницы, "прямой, высокой, до небес", продолжая, однако, непрерывно говорить "здесь", в своей избе (Шевченко 1999: 28), что служит проявлением "закона сопричастия", согласно мнению Л. Леви-Брюля. Этот ученый считал, что мифологическое мышление в состоянии допустить многосущность личностей, их одновременную локализацию в нескольких разных местах (Леви-Брюль 1994: 177, 267). В соответствии с этим утверждением обмершая находилась одновременно в двух местах.
Тот же эффект достигается визионером и посредством определенного кинетического действия, которое, начинаясь на "том свете", заканчивается уже на "этом". Например, стоило обмершей протянуть руку "там", чтобы ради своего спасения ухватиться за кол, стоящий посреди смолы, как все, кто находился тогда в крестьянской избе, увидели, что их "покойница" внезапно протянула руку. Или другой пример: девушка, которую проводник толкнул с горы "там", чтобы отправить ее обратно, упала с лавки уже "здесь" (Виноградов 1923: 311, 314).
В возвращении обмиравшего к жизни, достигаемом самыми разными способами, свою роль могут сыграть и потусторонние божественные силы, и они сами, и оставшиеся на земле родственники.
Преодоление лиминального состояния характеризуется глаголами: проснуться, пробудиться, разбудиться, очнуться, очувствоваться, прийти в чувство, ожить и др. Возвращение к жизни происходит чаще всего в крестьянской избе: в гробу, в постели, на печи, но иногда и далеко за ее пределами. Вспомним, к примеру, белорусскую легенду, где солдат обмирал во время маневров: он пришел в себя "в кустах, никого нет" (Гура и др. 1983: 70). В некоторых нарративах обмиравшего, принятого за мертвого, успевают вынести в амбар или баню. Так, например, в 1911 г. очнулся в "нахоложенной" бане Павел Муравьев (он принадлежал к тому самому дворянскому роду, из которого вышло несколько декабристов). Вместе с ознобом и болями к обмиравшему вернулась и жизнь (Потусторонний двойник 2000: 59).
Время возвращения с "того света" обозначается варьирующейся семантической формулой, имеющей сокровенный смысл: "В какой час уснул, в такой и пробудился" (Зиновьев 1987: 300. N 437); "В какое время обмерла, в такое и встала она" (Лурье и др. 1994: 26. N 3). Эта же формула встречается и в белорусских легендах: "... и у тую саму пору, шо она лягала, и у тую встала"; "... точно через пять дней, час в час, вдова проснулась..." (Толстая 1999: 22. N 1; Толстые 1979: 63). Иначе говоря, для возвращения с "того света" нужно, чтобы потустороннее время, проведенное визионером в загробном мире, замкнув некий загадочный круг, в определенный момент ("вдруг"), когда миры взаимопроницаемы, включилось в земное временное измерение.
Такое же совпадение временных ритмов обоих миров необходимо и для совершения действия, имеющего обратную направленность. Именно в тот краткий миг, когда время замыкает свой круг, умирает (на этот раз окончательно) и возвращенец с "того света", получивший отсрочку от смерти, чтобы искупить грехи и покаяться. Так, например, девушка, которая вначале обмерла, а затем ожила, скончалась через год в тот самый день, когда она вернулась к жизни. Пересечение обоих временных циклов возможно, несмотря на несоизмеримость времени, текущего в земном и запредельном мирах.
Очнувшись, обмершая не сразу понимает, что с ней (живая она или мертвая?) и где (в "том" или "этом" мире?) она находится. Тем более, что чаще она обнаруживает себя в гробу в смертном одеянии (в саване, с венчиком на голове), со свечкой в изголовье, иногда с лестовкой в руках. Родственники "покойной", на чьих глазах та поднялась из гроба, в таких случаях не могут осознать до конца ее нынешний статус в мироздании, которое, с их точки зрения, утратило в данный момент былое равновесие. Воспринимая оживание "мертвеца" как проявление хаоса во взаимодействии между мирами, они поспешают прочь из избы. Типичная ситуация изображена в записанном нами бытовом рассказе: "Она (мама. - Н. К.) доит коров, а папа доделывает мне гроб в сарае. Бабка бежит без оглядки: - "Ах, Господи Иисусе, Святый Боже, святители, вставает дочь". - "Да что ты, матушка?" - "Подьте, - говорит, - она встават, а я убежала"" (АКНЦ 23: N 272). И лишь вопрос обмиравшей, заданный, по некоторым легендам, домочадцам вдогонку: "Што вы, Бог с вам, бежите?" - заставляет их приостановиться и оценить ситуацию. Не смея вернуться в избу, они через открытую дверь с опаской просят вставшую из гроба сотворить молитву, чтобы развеять их сомнения и отсеять мысль о ходячих покойниках. В других легендах очнувшаяся изображена уже в тот момент, когда она осознает себя безусловно живой: "Люди, не убегайте никто, я вас никого не трону, я не помершая..." (Гура и др. 1983: 70).
Одним словом, градации восприятия оживающего визионера могут быть самыми разными, вплоть до полярных: от полной уверенности, что из гроба встает покойник, до абсолютной убежденности, что поднимается безусловно живой. В последнем случае родственники нисколько его не боятся, кидаясь обнимать и целовать пришедшего в себя.
Как выясняется при рассмотрении легенд, в мир живых обмерший обычно возвращается с радостью. И лишь в агиографической традиции либо в нарративах, испытавших на себе ее влияние, оказавшийся в ином мире хотел бы навсегда остаться в том "обширном и светлом месте", куда он попал в состоянии тяжелой болезни. Именно эта версия получила развитие в рукописной "Повести о душеполезном видении": проводник, показав Андрею загробный мир, привел его к бездыханному телу, но тот, не хотел лишиться прибывшей ему от голоса радости, не хотел в тело идти, однако пробудился (Пигин 1997: 557). Такой мотив находит себе соответствие в византийских житиях. Например, в "Повести о житии и деяниях Филарета Милостивого" сородич святого с плачем и стоном горюет по поводу утраты блаженства божественного видения: "Увы, какой услады и блеска сладчайшего света, узренного мной, я лишился" (Полякова 1972: 112). С подобными же сетованиями на то, что возвращен с небес в этот несчастный мир, обращается к Богу и святой Сальвий в западноевропейских латинских "видениях".
Вернувшись "сюда", визионер может уйти обратно, так как в течение определенного времени он все еще сохраняет признаки лиминальности. В положении между земным бытием и запредельным инобытием он может остаться "здесь", но может оказаться и "там". Как повествуется в одной из легенд, когда с такой очнувшейся домашние хотели снять смертное одеяние, женщина не позволила им этого сделать, мотивируя свой отказ тем, что скоро преставится Господу. И действительно, на следующий день, до зари, она умерла без мук, тихо, незаметно (Шеваренкова 1998: 43. N 160). В рукописном нарративе "Видение девицы Пелагеи" обмиравшая, очнувшись, в течение года жила без пищи, питья и сна, пока не умерла (Грицевская и др. 1993:...). Недолговечны и другие обмиравшие, которые получили лишь временную отсрочку от смерти (Толстая 1999: 22. N 4).
Остающиеся в живых лишь постепенно преодолевают последствия обмирания. Вначале они шаг за шагом осваивают физические движения: "А я, значит, стала шевелиться. Потом, - говорит, - стала ворочаться"; "Тады глядять - она как вроде ворошится.... Да. Она просыпается"; "Она разом - одна рука упала, друга, и поднимается..., уже села и говорит..." (Гура и др. 1983: 70; Добровольская 1999: 24). Вслед за физическими восстанавливаются и интеллектуальные возможности обмиравшей. По некоторым легендам, вернувшийся с "того света" в первое время не в состоянии говорить, но через определенный срок он вновь обретает дар речи. Так, например, некий "муж благоговейный" Даниил, очнувшись после посещения потустороннего мира, на протяжении восьми дней не говорил "никакого слова" и лишь по истечении "переходного" периода стал вновь владеть речью (Житие и чудес<