Охотник подошёл ближе. Он не заметил, как две серых тени метнулись в гору по ельнику, и не подозревал опасности, которая ему угрожала сзади. Но барсы сами нападают на человека редко. Так и на этот раз огромными прыжками они умчались вверх по ельнику.
«Доставлю в зоопарк опять живым!» – решил охотник, повесил на сук ружьё и снял из-за плеч мешок.
Зверь басовито ворчал и яростно хлестал хвостом по снегу. Охотник ловко схватил кончик хвоста. Барс громко закашлял, перевернулся на спину и выставил вперёд когтистые толстые лапы. Даже молодой барс являлся опасным зверем. Но охотник был опытен. За длинный хвост он оттянул зверя в сторону, насколько позволяла проволока с капканом на лапе, и крепко привязал хвост к дереву. Барс оказался растянутым между двух деревьев за лапу и хвост.
«Половина дела сделана!» – подумал охотник и вытряхнул из мешка в снег мясо косули. Ловким броском он накинул мешок на голову зверя, ослепив его. Барс бешено заревел, перевернулся на брюхо и свободной передней лапой пытался сбросить мешок. Но вдруг захрипел под тяжестью человека, упавшего на него. Связать лапы ослеплённому зверю было делом нескольких минут. С завязанной в мешке головой барс беспомощно бился на снегу. Мёртвой хваткой он вцепился зубами в мешок изнутри, и это было всё, на что он был теперь способен.
Охотник ещё раз проверил прочность связанных лап, снял капкан и сел покурить около своего пленника. В это время далеко вверху на горе, там, где была верхняя граница ельников, кричали кедровки. Там в это время барсиха и барсёнок покинули ельники и скрылись в густых арчевниках. Кедровки покричали ещё немного и смолкли.
Охотник закопал мясо в снег и поволок барса за хвост вниз по ельнику.
Вскоре из-за поворота ущелья показалась крыша пасеки. Лошадь под навесом, почуяв зверя, испуганно забилась на привязи. Скрипнула дверь, выпустив облачко пара на мороз, и на крыльце показалась женщина в пуховом оренбургском платке.
– Кого это ты приволок, отец? – спросила она, спускаясь во двор по ступенькам.
– Подойди ближе, взгляни!
Женщина подошла и всплеснула руками.
– Ну как, хозяйка, хороша кошечка? Может быть, дома будем держать? Пожалуй, всех мышей переловит!
– Как же ты умудрился барса поймать?! – удивилась женщина, разглядывая хищника. – Вот Ани-то нет, совсем как её Барсик!
– Увезу завтра в зоопарк... Помоги-ка мне его в ящик затолкать. Там я ему перережу верёвки, а мешок он тогда сам сбросит.
Так попал в Алма-атинский зоопарк молодой барс, родной брат Барсика. Но кто же мог догадаться об этом? Злой молодой хищник свирепо бросался на решётку своей клетки, если кто-либо подходил близко. О его приручении нечего было и думать.
Шло время. Лапа зажила. На обильной пище барс поправился, вырос и со временем превратился в огромного хищника. За надёжной решёткой его и сейчас можно видеть в Алма-атинском зоопарке – вечно злобного, с лоснящейся пятнистой шкурой. Он часто лежит на деревянной полке в своей клетке, свесив хвост на пол, и смотрит, слепка прищурив зеленоватые глаза, куда-то поверх толпы на аллее. По ночам он неслышно шагает из угла в угол упругими толстыми лапами опасного хищника поднебесных вершин Тянь-Шаня.
Такой разной оказалась жизнь представителей одной семьи снежных барсов с Заилийского хребта, над столицей Казахстана Алма-Атой.
БЕГЛЕЦ
Застава пограничников в пустыне, за двести пятьдесят километров от пресной воды, была похожа скорее на место ссылки: так здесь было тоскливо поначалу. Но жизнь на заставе текла точно так же, как в любой другой воинской части.
Охрана границ, занятия, клуб, радио, самодеятельность – скучать солдатам не приходилось.
Ручной ворон был старожилом заставы. Уже несколько раз менялись пограничники, отслужив срок, а ворон всё нёс службу на заставе сигнальщиком. У него было прекрасное зрение, и он всегда первый замечал крошечную точку на горизонте в пустыне: это шёл грузовик с пресной водой.
«Крру!» – возвещал ворон на всю заставу и летел навстречу машине, тяжело разгребая крыльями горячий воздух. И тотчас же из-под навеса появлялся верблюд и лениво бежал за вороном, оставляя за собой облачко пыли.
Дневальный выходил из казармы, открывал ворота.
Первым подлетал к машине ворон с открытым клювом. За ним подбегал верблюд. Шофёр останавливал машину и, улыбаясь, наливал в ведро воды. Сначала пил ворон, потом верблюд. Такова была традиция на заставе, и пограничники никогда не нарушали её. Дальше машина шла к заставе с вороном на кабине. Следом тащился верблюд.
Но однажды возле заставы появились охотники на конях. В барханах забелели палатки. К охотникам присоединились пограничники, свободные от нарядов. В бинокль следили за горизонтом, кого-то поджидая. Всю ночь бодрствовал на вышке часовой.
Под утро первым проснулся ворон:
«Крру!»
Из-под навеса высунулся верблюд. Не машина ли с водой? Но на горизонте показался табунок диких ослов, похожих на маленьких лошадок. Это были куланы, совершавшие перекочёвку из Афганистана в Туркмению. Они легко пересекали пустыню, не испытывая жажды; передвигались прохладными лунными ночами, днём питались сочными листьями пустынной ферулы, сухими злаками и даже полубородчатой живокостью – растением, ядовитым для других животных.
Охотникам предстояла трудная задача – отловить живых куланов для заповедника Барса-Кельмес на острове Аральского моря.
Табун куланов остановился, когда солнце поднялось высоко. Они сгрудились на сопке и опустили головы к самой земле. Начинало сильно припекать, и животные спасали головы в собственной тени.
Охотники затаились среди барханов, в зарослях саксаула, в ложбинах. Цепь засад протянулась далеко по пустыне.
Вожак куланов первый заметил всадника. Охотник мчался прямо на табунок. Вожак захрапел. Куланы подняли головы и насторожили большие уши. Только один жеребёнок продолжал весело прыгать и лягаться. Он ещё не умел бояться. В его жизни этот всадник был первым врагом.
Прижав уши, вожак оскалился и погнал табунок в глубь пустыни. Но всадник ловко заворачивал куланов в сторону первой засады. Куланы прибавили скорость. Сзади бежал вожак, зло фыркал и кусал отстающих. Лошадь под всадником вспотела и замедлила бег. Но из-за бархана выскочил охотник на свежем коне и продолжил гон. Первый всадник устало спрыгнул со взмыленной лошади и начал водить её шагом за повод, чтобы унять дыхание.
Пять раз сменялись всадники, преследуя куланов, десятки километров остались позади, а куланы скакали, всё ещё полные сил. Лишь когда сменился шестой всадник, стал отставать жеребёнок. Вожак безжалостно подгонял его. В погоню включился девятый всадник. Жеребёнок резко кинулся в сторону, увернулся от вожака и лёг у густого куста селитрянки, сунув голову в тень. Он хватал воздух открытым ртом и тяжело поводил боками. Охотник спрыгнул с лошади и без труда взял куланёнка. Теперь ему предстояла другая жизнь – на пустынном заповедном острове Барса-Кельмес.
К вечеру одна из лошадей не выдержала бешеной скачки и околела. Охотники смущённо топтались возле неё.
– Нет, так мы загоняем коней, а толку не добьёмся, – сказал старший охотник.
И вот недалеко от заставы на шестах были развешаны сети. Они растянулись в песках почти на два километра. На следующее утро возле них появились куланы.
На этот раз ловля была организована совсем по-другому. Первый всадник погнал куланов к большому бархану. Когда они были уже близко, из-за бархана с гиканьем вынеслись всадники. На несколько минут кони развили бешеную скорость. Табун куланов удалось разбить на части. Животные бросились в разные стороны и с невероятной быстротой скрылись за горизонтом. Однако одного жеребёнка удалось зажать между конями и погнать к сетям. У самых сетей третий всадник пугнул жеребёнка сзади. Обезумев от страха, он влетел в сети и запутался в них. Так был пойман второй куланёнок.
С величайшими трудностями было поймано ещё несколько взрослых куланов, и все они живут сейчас на заповедном острове.
Когда отлов куланов был закончен и охотники разъехались по домам, неожиданно был получен заказ поймать одного кулана для лондонского зоопарка. Что же делать? Не собирать же снова всех людей ради одного кулана. Вот тогда-то над большим стадом куланов в безбрежной Бодхызской пустыне повис в воздухе вертолёт. Рядом с пилотом сидел известный охотник Николай Семёнович Заморин. В руках у него было ружьё, но не совсем обычное – оно стреляло не пулями, а специальными снотворными зарядами, способными усыпить любое животное, вплоть до слона. Вертолёт снизился над табуном. Куланы рванулись вперёд.
– Вон того! – сказал Николай Семёнович.
Пилот направил машину к большому жеребцу. Счётчик показывал восемьдесят пять километров в час. Жеребец летел быстрее ветра. Но не его ногам и сердцу было тягаться с вертолётом! Два снотворных заряда пролетели мимо. Но третий точно угодил в ляжку. Жеребец перешёл на рысь, потом на шаг. Вскоре он лёг, табун же умчался. Когда люди подошли, кулан крепко спал.
Взглянуть на редчайшее животное нашей планеты, привезённое в столицу, собрались железнодорожники товарного двора Химок.
Кулан в тесной клетке зло прижимал уши, скалился и яростно лягал доски.
Клетку подцепили краном. Она качнулась в воздухе и поплыла к разгрузочной платформе. Кулан бешено забился, стуча копытами. И случилось непоправимое. Раздался треск досок, клетка накренилась, с грохотом рухнула на платформу и развалилась пополам. Жеребец стоял на платформе совершенно свободный. Его ничто не удерживало, и он понял это раньше, чем опомнились люди. Гигантскими прыжками он бросился мимо людей, отскочивших в стороны, простучал копытами по асфальту товарного двора и унёсся за ворота.
Долго и упорно искали кулана в окрестностях Москвы. Никто из местных жителей не видел ни кулана, ни его следов. И это в густонаселённых окрестностях Химок! Кулан как будто накрылся шапкой-невидимкой.
Через несколько дней поиски прекратили. Было очевидно, что какой-то браконьер в первый же день убил животное. Куланье мясо очень вкусное и высоко ценится в Средней Азии.
Так прошла зима. О кулане давно забыли. И вдруг звонок по телефону из Химок:
– Не ваш ли зверь доедает в лесу сено путевого обходчика?
Да, это был кулан! Оказалось, он никуда не убегал. В необычной обстановке соснового леса он сразу же набежал на стог сена и остановился на полянке. Сено пришлось ему по вкусу.
Так случилось, что за всю зиму сюда не заглянул ни один лыжник, и кулан жил около стога, пока путевому обходчику не понадобилось сено.
Обнаружить кулана было только половиной дела, его нужно было поймать. Это оказалось непосильно москвичам. Пришлось из Самарканда вызвать охотника Заморина. Но и ему не сразу удалось изловить беглеца. Целый месяц он охотился за ним, пока не удалось загнать в чей-то двор на краю лесной деревеньки. Заказ лондонского зоопарка был выполнен с большим опозданием.
„ЗАВЕТНОЕ" СЛОВО
Старый семиреченский казак Иван Андреевич не отличался от сибиряков: он говорил так же кратко, добавляя знаменитое сибирское «однако», носил пышную с проседью бороду лопатой и усы в стороны, как у кота. Верил в приметы.
Утром Иван Андреевич вышел на крыльцо, взглянул на собак, помрачнел и сердито буркнул:
– Однако, сегодня не подфартит... Зря протаскаемся, обождём лучше.
Молодой охотник Евгений выругал про себя собак, неизвестно чем напугавших старика, и поплёлся домой. Специально для охоты отпросился он на три дня с лесозаготовок и вот теперь целый день прождал впустую. Старика уговаривать было бесполезно.
На следующее утро Иван Андреевич, едва взглянул в окно, молча снял ружьё со стены и стал одеваться, хотя собаки бесцельно бродили во дворе, как и вчера.
– Покров сегодня. Однако, к фарту! – Это была единственная фраза старика, пока седлали коней.
Но один час проходил за другим, а кабанов собаки не находили. Горы пестрели от ярких осенних красок. Дорога в зарослях, то поднимаясь, то спускаясь, становилась всё красивее, но ничто не радовало Евгения. Его сильно укачало в седле.
Вдруг старик резко остановил коня, нагнулся в седле и стал что-то рассматривать на тропе. Евгений насторожился, рука невольно потянулась к ружью.
Но никаких следов не было заметно. Собаки сразу занялись своими блохами. Между тем Иван Андреевич тяжело, по-стариковски, слез с коня, медленно нагнулся и поднял с тропы... жёлтый цветок одуванчика! Суровое лицо старого казака потеплело.
– Глядико-ся, паря, диво какое – цветик, однако!
– Вторым цветом цветут, – равнодушно сказал Евгений. – Осень тёплая.
– Сам знаю, а дивлюсь каждый раз. – Дед спрягал цветок в карман. – Внуку надо показать!
Сесть на высокого коня грузному старику было трудно, и он долго вёл его в поводу, пока около тропы не оказался большой камень. Иван Андреевич взгромоздился на коня. Снова охотники закачались в сёдлах, спускаясь в ложбины и поднимаясь. Евгений смотрел на широкую спину старика, удивлялся его чудачествам: одуванчику рад, а вот будет ли охота?
После полудня стало ясно, что, несмотря на Покров и добрые собачьи приметы, ехать дальше не было смысла. Иван Андреевич обернулся в седле и сказал:
– До дому надо, однако.
– Так ведь Покров сегодня, – усмехнулся Евгений.
Старик ничего не ответил. Он испытующе посмотрел на парня, а тот успел погасить усмешку. И вдруг Евгения, охваченного отчаянием, словно бы осенило, и он брякнул ни с того ни с сего:
– А я, Иван Андреевич, три заветных слова знаю, но берегу их на чёрный день. Для вас не пожалею одно. Хотите, ещё немного проедем?
Старик недоверчиво взглянул на парня.
– Однако, валяй! – согласился он после раздумья, поверив, видимо, в силу заветных слов.
Не прошло и нескольких минут, как Тузик, бежавший впереди, навострил уши, вскинул хвост и с лаем бросился в заросли барбариса. Оттуда послышался треск, и перед всадниками выскочил кабан, перемахнул через тропу и помчался по склону. Тузик заливался лаем и не отставал от зверя. Здоровенный Бобка помчался наперерез, но, вместо того чтобы остановить кабана, бросился на Тузика, повалил и стал трепать его, словно вымещая обиду, что не он первый нашёл зверя.
Всё это произошло так быстро и неожиданно, что охотники даже не успели снять из-за плеч ружья. Евгений соскочил с коня и бросился отбивать Тузика, а старик пригнулся к шее коня и поскакал по склону, рискуя сорваться вместе с конём. Но отрезать кабана от скал не удалось: грузный зверь поднялся по камням с лёгкостью горного козла. Пока старый казак спрыгнул: с лошади да снял ружьё, кабан успел скрыться за поворотом скалы.
Конечно, после болтовни Евгения о «заветных» словах, кабан подвернулся случайно, но суеверный старик проникся уважением к парню. А тут ещё вдобавок закричал кеклик. Он вскочил на камень, за которым пряталась целая стая. Евгений свалился с коня, с ходу выстрелил. На тропу покатилось сразу три убитых кеклика, остальные шумно взлетели. Евгений засунул в сумку у седла убитых птиц и, не глядя на деда, с важным видом сказал:
– Однако, слово ещё действует.
Охотники молчали до самой станицы. Около ворот своего дома дед сказал:
– Спытаем ещё, однако, в субботу?
– Обязательно, Иван Андреевич, – кивнул Евгений.
Дома старик ни словом не обмолвился об охоте. Домашние сами не спрашивали. Всем было ясно, что охота не удалась и дед не в духе. Вечером за ужином Иван Андреевич молча похлебал щей, встал, перекрестился и сказал, обращаясь к старшему сыну:
– Слышь, Павел, три заветных слова знает парень-то. Нынче одно израсходовали, а два ещё остались. В субботу, может, раскошелится.
– Навряд ли, батя. Прибережёт на чёрный день, – сказал Павел совершенно серьёзно. Домашние посмеивались над суеверием и приметами деда, но вида не подавали, чтобы не обидеть.
– Кто его знает, спробуем. – И дед полез на полати.
В пятницу вечером Евгений приехал с лесозаготовок. Его отпустили на охоту без всяких сроков – лишь бы привёз мяса. Бригада лесорубов жила на одном хлебе и картошке: машина из города с продовольствием где-то задержалась.
Утром дед снял с гвоздя и надел свою старую казачью фуражку с жёлтым околышем времён первой империалистической войны и вышел на крыльцо.
«Неужели опять собакам поверит?» – с тревогой думал Евгений.
Но Иван Андреевич вернулся бодрым и стал одеваться, коротко бросив через плечо Евгению:
– Собирайся, паря!
Через час были уже далеко от дома. Тропа в горах всё время поднималась, виляя в зарослях елей, берёз и осины. Первый морозец «ошпарил» траву, она полегла и ломко хрустела под ногами коней.
Чёрный тетерев с шумом взлетел прямо из-под носа собак и взгромоздился на вершину ели. Он вытягивал шею, заглядывая вниз. После выстрела Евгения тетерев комом упал, пересчитывая ветки.
– К фарту, однако, – одобрил старик и строго добавил: – А словцо-то береги, зря не расходуй по-пустому.
– Что? – не понял Евгений.
– Слово-то береги!
– А, да, конечно, Иван Андреевич! – вспомнил Евгений о своей шутке. Сказать деду правду – не поверит, крепко обидится и вернётся домой.
К вечеру приехали к трём огромным елям, росшим от одного корня. Им было лет по триста, а то и по четыреста. Большое дупло у корней одной из них было кладовой деда. Не один десяток лет он прятал здесь на охоте продовольствие и припасы. Дупло было плотно прикрыто трёхпудовым камнем с выпуклым боком. Этой выпуклостью камень плотно входил в дупло и запирал его, как дверью.
Камень отвалили. В сухом дупле лежали спички, котелок, топор, чашки и другое таборное имущество. Только теперь Евгений понял, почему дед ничего этого не взял с собой из дома. Развели костёр и стали варить тетерева на ужин, почти всё время молча, без лишних слов. Чёрное небо сверкало бесчисленными крапинками звёзд. Луна взойдёт около одиннадцати, был ещё запас времени, и охотники, поужинав, легли отдохнуть: безлунный, тёмный вечер хорош для кабанов, но совершенно непригоден для охоты на них. Под монотонный лошадиный хруст овсом и крики лесной совы Евгений задремал...
– Айда, паря! – разбудил дед.
Луна только что поднялась из-за гребня горы и ярко осветила южный склон, на котором виднелись даже отдельные камни, зато северный склон весь утопал в непроглядной тьме.
Не торопясь, ведя коней в поводу, охотники пошли тропкой по дну ущелья. Собаки рыскали в стороне, вдруг совсем близко залаяли из ельника на северном склоне.
– Вяжи коней, а сам сверху валяй! – скомандовал старик. – А я тут перехвачу в случае чего. – И он показал на дно ущелья.
Евгений быстро привязал лошадей и стал взбираться по крутому склону среди елей, чернеющих в темноте. Лай доносился из одного места. Значит, кабан не убежал. Весь мокрый, с шапкой в руках, задыхаясь до хрипоты, Евгений поднялся выше собачьего лая и остановился, чтобы сбить дыхание. Кабан не слышал его шагов, занятый собаками. И тогда, передохнув, Евгений осторожно начал спускаться.
На поляне, залитой лунным светом, чёрным стогом высилась ель. Под низко нависшими ветвями стоял кабан и громко клацал клыками. Временами он ухал и бросался на одну из собак, но та отскакивала, а вторая наседала сзади. Кабан оборачивался, тогда опять нападала первая. И так всё время. Но кабан ни разу не выскочил из-под нависших ветвей.
Евгений стал осторожно подбираться к ели. Когда он вышел на свет луны, собаки увидели его и сразу осмелели. Бобка с лаем бросился прямо под еловую гущу. Кабан выбежал на поляну и кинулся вниз, увлекая за собой собак. Он давно заметил человека и с удивительной точностью побежал, закрываясь елью и оставаясь вне выстрела. Пока Евгений отбежал в сторону, кабан скрылся. Не прошло и минуты, как оглушительный выстрел прокатился по горам, и всё стихло.
«Что если дед промахнулся и кабан свалил его?» – тревожно думал Евгений, сбегая вниз. Но дед, ярко освещённый луной, сидел на туше убитого наповал кабана, прикладом отгоняя собак. Старый охотник правильно определил, куда побежит зверь. А промахов он ещё не знал, несмотря на свои семьдесят лет.
– Сподобил господь. Давно этаких агромадных стрелять не приводилось!
Дед спустился к ручью, умылся и гребешком расчесал усы и бороду.
Погрузить тяжёлого кабана было не просто. Лошадь храпела, пятилась, и подвести её к туше зверя оказалось невозможно. Евгений с одной стороны, дед – с другой, тянули упрямое животное, громко кричали и понукали, но лошадь была сильнее.
В изнеможении Евгений сел передохнуть на тёплую тушу зверя.
– Ишь, язви её! – ворчал дед, садясь рядом. – Умаяла, варначка, однако, начисто!
Отдохнув, Евгений снова подошёл к лошади. Она вся напряглась, захрапела и прижала уши. Карие глаза, сверкавшие отсветами луны, казались злыми. Евгений ласково стал уговаривать её тихим голосом, всё время поглаживая. И странное дело: лошадь тяжело вздохнула, вся сразу как-то расслабла и позволила подвести себя к кабану.
Старик с удивлением смотрел на Евгения и на лошадь, сразу ставшую послушной.
– А что, паря, надысь одно словцо спользовал, а теперь второе срасходовал, однако?
– Нет, Иван Андреевич, то всё первое слово действует, а другие ещё в запасе! – бойко соврал Евгений, не моргнув глазом.
– Смотри-ко сила в нём какая! – удивился старик.
Поднять кабанью тушу на лошадь двоим оказалось не под силу. Тогда завели коня в узкую, глубокую промоину, как в коридор, и привязали. Кабана волоком стянули к промоине и верёвкой заволокли на лошадь.
Всю ночь охотники шли по тропе к станице и вели лошадь. Собаки бежали сзади. Луна поднялась высоко, и на тропе была видна каждая былинка. В горах то и дело раздавался рёв маралов. Где-то там, в глубине ельников, дрались рогачи из-за самок. Усталости охотники не чувствовали. Удача подняла настроение. Но под утро лошадь стала то и дело спотыкаться: многопудовая туша зверя надавила ей спину. Евгений повёл лошадь под уздцы.
Поднялось солнце, и охотники вышли на дорогу. Когда до станицы оставалось рукой подать, сзади послышался шум машины. Грузовик поравнялся с охотниками и остановился. Открылась дверца, и раздался весёлый возглас:
– Батя, кладите кабана-то, довезу! – Это ехал сын старого казака.
– Пошёл, пошёл, Пашка, что пристал! – Честолюбивый дед непременно хотел привезти добычу в станицу сам, чтобы все видели.
Павел нажал на газ и погнал машину. А дома разговор его с женой был краток, как все разговоры в этом доме.
– Видал их? – спросила жена.
– Недалече уж.
– Везут?
– А то нет!
Жена схватила самоварную трубу и стала готовиться к встрече: ей всё было ясно.
ПОД ТРОПОЙ АРХАРОВ
Горы Джунгарского Алатау тянутся вдоль государственной границы, а отроги их кончаются недалеко от Алма-Аты. Это край непуганых зверей – оленей, архаров и медведей, и на охоту сюда приезжал даже какой-то иностранный принц, большой любитель редкостных рогов.
О кладбище архаров в этих горах я услыхал от геологов. Они обнаружили его в верховьях речки Бурха севернее Джаркента. И вот мы с проводником, старым казаком из Семиречья, покачиваемся в сёдлах, пробираясь берегом горной речки Бурха. Я имею при себе лицензию на отстрел крупного архара, чучело которого я должен изготовить для Международной выставки.
За весь день езды не встретилось ни одного посёлка или пасеки. Кругом густые ельники, не знакомые с топором, высокое разнотравье в сырых местах скрывало проводника на коне. Всё, как сто, а может, и тысячу лет назад...
Ночевали мы у костра на берегу, устроившись под ветвями огромной тянь-шаньской ели, способной задержать воду даже в самые сильные дожди. Дереву не менее четырёхсот лет. Кто знает, может, оно впервые на своём веку приютило людей под собой. Остатки нашего костра теперь послужат «визитной карточкой» для будущих путников.
– Чуть свет надо быть на месте, – сказал проводник и лишил меня сна до полуночи: я никак не мог уснуть, воображая встречу с архарами, которых, по его словам, будет «сколь хочешь».
А может быть, заодно удастся разгадать тайну их кладбища? Хотелось поговорить, но старый казак как лёг на потник, подложив под голову кожаную подушку от седла, так сразу и заснул. Забылся я лишь перед рассветом. Мне показалось, что я только что уснул, а казак уже тряс меня за плечо:
– Пора, однако, вставать! Не опоздать бы!
Ещё не рассеялись сумерки, когда мы уже были на месте. Остановились за скалистым мысом.
– Ихняя тропа вон там, – сказал проводник, показывая на отвесную скалу над ущельем. – Здесь и подождём.
Лежать за камнем пришлось долго. Солнце осветило вершины Джунгарского Алатау, а у нас на дне ущелья было холодно и сыро от росы. На каменистых россыпях закричал петушок-кеклик. Красавица синяя птица села неподалёку от нас и стукнула о камень небольшим османчиком, пойманным в заливе. Заинтересованный, я подался вперёд, но птица заметила нас, вскрикнула и улетела, оставив рыбку на камне.
– Как бы зверя не спугала, – проворчал старик.
Однако синяя птица не испугала архаров. Не прошло и минуты, как проводник толкнул меня локтем: на обрывистой тропе, высоко над нами, спокойно шла архарка, а за ней семенил ягнёнок. Только когда животные скрылись за поворотом скалы, я заметил внизу груды костей и много мощных рогов. Это и было кладбище архаров, о котором я слыхал от геологов.
Новый толчок в бок – на тропе появились два молодых архара. И они спокойно прошли по тропе, не подозревая о нашем присутствии. Ещё раз мимо прошли две архарицы с ягнёнком.
И вдруг вот он! На тропе показался старый архар с огромными рогами. Вряд ли представится ещё раз такой случай. Я поднял карабин над камнем, поймал архара в прицел, но, волнуясь, не учёл близкого расстояния и взял выше, чем надо. Пуля громко шлёпнула в скалу над самой его головой. Звук выстрела покатился по горам, угасая, а красавец архар бросился вперёд по тропе, соря вниз камешками. Вот и поворот скалы, сейчас зверь скроется за ним. Я лихорадочно ловлю его вторично на мушку, но не успел нажать на спуск, как тропа на скале опустела – архар исчез, не добежав до поворота. Глухой удар тяжёлого тела о камни всё объяснил: архар сорвался с тропы... Когда мы подбежали, он был уже мёртв.
– Понял теперь, откуда здесь кладбище? – спокойно спросил проводник. – Рожища-то пудовые...
– Ну и что?
– Как – что? Тропа узкая, рожища-то царапаются по стене. Если спокойно идёт, то и проходит, а побежит, где узко, рогом о стену ударит, рог его и столкнёт. Каждую зиму бьются здесь, когда за своими красавицами гоняются.
Фотографирование, измерения, снятие шкуры, засолка и упаковка заняли много времени.
Проводник сходил за лошадями, сварил обед, а я ещё возился со шкурой.
После обеда я слазил на тропу. Карниз был так узок, что я побоялся пройти по нему и только издали мог рассмотреть кое-где царапины от рогов на стене.
Я с трудом преодолел в себе желание остаться здесь ещё на одну ночь и окончательно убедиться в правоте слов старого казака. Но ценнейший экспонат мог испортиться, и мы тронулись обратно. А я дал себе слово, что при первой же возможности ещё раз побываю здесь.
СТАРЫЙ СЕКАЧ
Лунную ноябрьскую ночь табунок диких свиней проводил на берегу залива Балхаша. В густых зарослях тростника свиньи чувствовали себя в полной безопасности: даже за несколько метров их невозможно было заметить. Ни один враг не мог подобраться сюда – так громко хрустел сухой тростник. Всходы его торчали как свечи, и кабаны с треском ломали их и ели.
С первыми холодами многое начинало решаться в жизни диких свиней. У кабанов наступила пора яростных драк из-за права быть хозяином стада.
Вызывающе задрав хвост, молодой кабан впервые в жизни стал перед старым секачом и загородил собой свиней. Он взъерошил щетину на загривке, сердито зачавкал и застучал белыми, ещё не загнутыми клыками. Это был рискованный вызов с его стороны.
Старый секач удивлённо, предостерегающе загудел. Он выставил жёлтые загнутые клыки и натопорщил огромные мохнатые уши, порванные в драках с соперниками. Дыбом встали щетина и хвост. Вызов молодого нахала был принят. Старик был вдвое тяжелее, и за плечами у него опыт многих боёв, в которых он не знал поражений.
Соперники враз бросились друг на друга. Могучим ударом длинной морды старик легко отбросил молодого кабана, тот кубарем полетел в тростник. Но молодость и вёрткость были на его стороне. Не успел старый секач повернуться, как получил сильный удар клыком в заднюю ногу. Резкая боль привела его в ярость. Грозно ухнув, секач, как танк, пробил заросли, опрокинул противника и стал наносить ему удар за ударом жёлтыми клыками. С поросячьим визгом молодой кабан обратился в позорное бегство. Право старого секача быть вожаком оказалось и на этот раз непоколебленным.
В коротком поединке молодой кабан отделался только синяками. Если бы старые секачи имели не загнутые, а такие же прямые клыки-ножи, как у молодых кабанов, вряд ли подрастала бы смена – весь молодняк погибал бы в первом в их жизни поединке.
На шумный бой кабанов свиньи и поросята не обратили ни малейшего внимания. При свете луны они спокойно вспарывали почву упругими рылами и чавкали корневищами тростника.
Прошло несколько дней. В Семиречье неожиданно наступила сильная оттепель. «Бабье лето» обмануло своим теплом некоторые чересчур доверчивые яблони, и они, несмотря на ноябрь, стали покрываться цветами, как весной. В ущельях гор кое-где зацвела черёмуха. На южных склонах застрекотали кузнечики и кобылки, а в горных ельниках забормотали по-весеннему тетерева. Но дни были короткие, а ночи длинные, как и полагалось им быть в ноябре.