Без еды человек может прожить месяц, даже полтора. Без сна трудно протянуть и неделю. Что же происходит в организме во время бессонницы?
Первые опыты ученых начались на животных. М. М. Манассеина экспериментировала с щенками. Лишенные сна щенки погибали через шесть дней. Вскрытие обнаружило у них в мозге кровоизлияние. Собаки французских исследователей Лежандра и Пьерона держались вдвое дольше: об изменениях в их мозговых клетках мы уже говорили. Потом начались эксперименты с крысами. Молодых и старых крыс сажали на дощечки и пускали плавать по воде. Старые крысы держались за свои дощечки несколько дней, потом их мышцы слабели, и они падали в воду, соскальзывая с дощечек. Молодые ухитрялись держаться более 20 дней. Может быть, они и спали в эти дни, но, конечно, урывками.
Опыты с людьми начались, впрочем, тоже давно, в 1896 году; американские врачи Патрик и Гильберт исследовали трех добровольцев, не спавших 90 часов. Больше те выдержать не смогли. После двенадцатичасового сна их силы восстановились. В двадцатых годах серию опытов на 35 добровольцах провел Клейтман; добровольцы не спали трое суток. Лет через тридцать начались рекорды; восемнадцатилетний студент Рэнди Гарднер провел без сна 264 часа. Как-то промелькнуло сообщение, что почти 282 часа не спала одна женщина. И рекорд этот в 1973 году вознамерился побить некий юноша из американского городка Маунт Клеменс. Но он допустил оплошность: после 126 часов бдения уселся перед телевизором и тут же захрапел.
Обычно на второй или третий день сплошной бессонницы человек ощущает резкий упадок сил. Он спотыкается о несуществующие предметы, не говорит, а бормочет, повторяясь и делая ошибки, становится некритичным к своему поведению; задачи, требующие внимания, ему не под силу; в психологических тестах он то и дело ошибается, причем эти ошибки учащаются не прогрессивно, а периодически, словно у него время от времени снижается уровень бодрствования, и он впадает ненадолго в поверхностный сон. Электроэнцефалограмма это подтверждает: по ленте катятся волны дремоты. Постепенно человек становится все более и более неуравновешенным; он суетлив, ему кажется, что под ним колышется пол, что голову его сдавливает обручем, а глаза засорены пылью. Память отказывает ему. Через 90 часов бессонницы он начинает галлюцинировать, а через 100 часов неспособен ни к каким психологическим задачам. Еще 100 часов, и человек чувствует себя жертвой садистского заговора, а иногда собственное «я» как бы отделяется от него — наступает деперсонализация.
|
|
По воспоминаниям одного из добровольцев и собственным заметкам Освальд восстанавливает картину эксперимента с бессонницей. Два студента-добровольца, Артур и Сэнди, не спят уже несколько дней. Освальд и Бергер, сменяя друг друга, находятся с ними. Выпив утренний кофе, оба студента отправились вместе с Освальдом по магазинам. На улице Артур отстал от Сэнди, поглядел на его спину, а потом стал уверять Освальда, что у Сэнди на пиджаке сзади что-то написано.
В тот вечер вся компания собиралась в телестудию. Когда об этом зашла речь, Артур решил, что ему дали какое-то лекарство, чтобы вынудить его рассказать телезрителям все его секреты. Да, да, конечно, кофе и был тем лекарством! За обедом он услышал, как Освальд разговаривает с другим доктором, и решил, что они говорят об этом лекарстве. Еще одно лекарство он обнаружил в солонке. Потом ему показалось, что его посадили в комнату, освещенную люминесцентными лампами, и надпись на пиджаке Сэнди стала отчетливее. После обеда Освальд передал Бергеру несколько листков, сделав на одном из них пометку карандашом. Артур тут же вообразил, что Освальд сообщил Бергеру что-то о его нарушенной психике.
|
|
Вечером, когда они все ехали в машине в телестудию, Бергер расспрашивал Сэнди о его галлюцинациях, затем Сэнди по команде Бергера стал быстро скрещивать и расставлять ноги. Артур перепугался: он решил, что Бергер гипнотизирует Сэнди, на самом же деле это было испытанное упражнение для тех, кому надо сохранить состояние бодрствования. Потом они все начали играть в какую-то словесную игру, но Артур играть отказался, так как боялся, что все сейчас разоблачат его скрытые желания. Он был убежден, что его везут в сумасшедший дом. Телестудию, куда они наконец приехали, он принял за больницу. Он высказал свои страхи и сомнения; его попросили осмотреть комнаты и залы, показали аппаратуру, и лишь после этого он успокоился. Вечером он лег спать, а наутро проснулся нормальным человеком.
Такой же опыт в 1959 году провел на себе нью-йоркский радиокомментатор Питер Трипп. Он не спал 200 часов. После третьих суток его стали преследовать кошмары: чернильные пятна и отблески света на столе Трипп принимал за насекомых; радиостудия казалась ему заполненной кроликами. После ста часов бессонницы он забыл свое имя, свою профессию, не узнавал, где находится, ему казалось, что из ящиков стола вырываются языки пламени, а вельветовый костюм врача показался ему облепленным гусеницами.
|
|
Не спать долго очень трудно. Чтобы не заснуть, человек должен быть занят разнообразными делами и быть в движении: достаточно принять относительно неподвижное положение или попасть в монотонную обстановку — все пропало. Бодрствование приходится поддерживать соревнованием, конкуренцией, положительными эмоциями; для выполнения заданий лучше, если испытуемый сам выработает себе ритм и будет придерживаться его.
Электроэнцефалограмма при этом показывает много интересных вещей. Альфа-ритм исчезает, но признаков глубокого сна практически нет. Через каждые полтора-два часа возникают галлюцинации — заместительницы быстрого сна. Может быть, поэтому после всех своих передряг испытуемые спят, в основном, глубоким медленным сном; его-то им больше всего и не хватает во время искусственной бессонницы.
Правда, по мере продолжения опыта, даже при внешнем проявлении бодрствования на электроэнцефалограмме появляются ритмы глубокого медленного сна. Это обнаружил сам у себя Клейтман, неоднократно участвовавший в опытах в качестве испытуемого. Принимая стимулятор бензендрин, он не спал подряд 180 часов — семь с половиной суток. На записи были дельта-волны, исчезавшие лишь при чрезвычайном усилии с его стороны. Грань между бодрствованием и сном исчезала, хотя он не чувствовал, что засыпает; лишь мышечный тонус снижался настолько, что он не мог держать в руке авторучку. За несколько дней бессонницы психика приходит в полный упадок. Не отстает от нее и биохимическое состояние организма: увеличивается выделение стероидных гормонов, натрия и калия, начинается выработка индолов, близких к серотонину и ЛСД, расстраивается обмен аденозинтрифосфата. Но так же, как и психика, все это приходит в норму после первого восстановительного сна, который длится самое большее 16 часов.
Лишенные сновидении
Однажды Уильям Демент проводил свои обычные опыты: расспрашивал людей по ночам об их сновидениях; будил он их во время быстрых движений глаз. На вторую ночь он заметил, что периоды этих движений появляются чаще обычного. Казалось, нервная система упорно требовала быстрого сна. Демент решил лишить своих испытуемых этого удовольствия, однако ему пришлось потрудиться: для подавления быстрого сна понадобилось около тридцати пробуждений. Между тем днем испытуемые были возбуждены и крайне рассеянны. Им постоянно хотелось есть, память часто изменяла им, движения их были неуверенными.
После пяти ночей без сновидений у всех восьми испытуемых начались галлюцинации. Им казалось, что из темноты к ним тянутся призраки и что на них нападают то растения-людоеды, то ожившие предметы мебели. Наступила восстановительная ночь, и восемь добровольцев предались сновидениям. Так начались эксперименты по выборочному лишению сна, которые должны были дать ответ, зачем человеку быстрый сон и зачем медленный и что произойдет, если человеку будет не хватать того или другого.
Сначала думали, что, лишая человека быстрого сна, его лишают сновидений, и только, но затем исследователям пришлось изменить эту точку зрения. К испытуемым Демента стремились возвратиться не только сновидения, но и весь быстрый сон как цельное состояние, обладающее своими физиологическими и биохимическими особенностями.
Жуве провел серию экспериментов над кошками. Он отделял у них от мозга кору, в которой находятся зрительные зоны, но кошки во время сна продолжали переходить от одной фазы к другой; об этом можно было судить по появлению и исчезновению мышечного напряжения. Когда мышцы у кошек расслаблялись полностью, как и должно было быть в быстром сне, Жуке подносил к их лапам электрод с сильным током, мышечное напряжение возвращалось, и кошки как бы просыпались. После систематических пробуждений с кошками стало происходить то же, что и с испытуемыми Демента: быстрый сон возвращался к ним все чаще и чаще, и ток приходилось включать тоже все чаще и чаще. Сказать, что кошки с изолированной от коры подкоркой лишались сновидений, нельзя. Здесь возможна только физиологическая интерпретация событий: кошки лишались быстрого сна.
Вскоре после этих экспериментов был открыт еще один способ лишения быстрого сна — барбитураты и амфетамин. Многие люди, чтобы поскорее заснуть, принимают барбитураты, а чтобы поскорее проснуться, то есть стряхнуть с себя сонливость и войти в форму, — амфетамин. Обнаружилось, что на фоне приема амфетамина доля быстрого сна сокращается, а если амфетамин принять вместе с барбитуратами, сокращается вдвойне.
Когда шестерых женщин, которые в течение нескольких лет приняли огромное количество амфетамина, внезапно лишили привычного лекарства, они не могли достигнуть даже нормального бодрствования. Ночью они проводили в быстром сне вдвое больше времени, чем полагается. Еще бы! Столько лет они подавляли в себе быстрый сон, именно быстрый сон, а не сновидения — сновидений им хватало. В первую очередь амфетамин нарушил у них химический баланс, свойственный быстрому сну. Чтобы вернуться к норме, им потребовалось несколько недель.
В первых же экспериментах было замечено, что длительное лишение быстрого сна приводит к значительным изменениям в психике и поведении, отличавшимся от последствий сплошной бессонницы. Людей охватывало возбуждение и зверский аппетит, часто у них наблюдалась гиперсексуальность, иногда галлюцинации и страхи. Потом стали поступать сведения, всему этому противоречившие; некоторые исследователи не находили, что лишение быстрого сна заметно действуют на психику, а физиологическая «отдача» быстрого сна в восстановительную ночь ничтожна. Это заметил еще Демент. В первую ночь, когда его добровольцы улеглись спать, доля быстрого сна возросла у них только на 25%, а во вторую вошла в норму.
Другие исследователи установили, что те 30 пробуждений, которые понадобились Дементу, чтобы подавить у испытуемых быстрый сон, приходятся в основном на последнюю треть ночи. Организм, хотя и стремится к восстановлению нарушенного баланса, не спешит с этим. Но главное, конечно, в том, что быстрый сон занимает далеко не всю восстановительную ночь: как после трех, так и после пятнадцати суток лишения быстрого сна он никогда не превышал 60% всего сна, то есть доля его возрастала максимум втрое. Происходит то же самое, что и с лишением сна вообще: люди, которым не дают спать 5 суток, спят потом 12-14 часов и просыпаются как ни в чем не бывало. Кошки же выдерживают без быстрого сна 70 суток, хотя и находятся в плачевном состоянии.
Ночью все кошки серы. Возможно также, что они «серы» и в экспериментах, то есть лишены индивидуальных различий. Но о людях этого сказать нельзя. По мнению американских физиологов Картрайта, Монро и Палмера, в зависимости от реакции на лишение быстрого сна всех людей можно разделить на три группы. В первую попадут те, у кого в поведении не обнаружится значительных отклонений от нормы, а в восстановительную ночь увеличится доля быстрого сна. Вторую группу составят те, у кого организм будет пытаться восстановить быстрый сон в экспериментальную ночь. В жизни эти люди склонны преувеличивать опасности, контроль над собой у них ослаблен, галлюциногены вызывают у них нарушения личности. И, наконец, к третьей группе можно отнести лиц, которые при пробуждении даже до быстрого сна уже докладывают о сновидениях: они видят сны не только в быстрой фазе, но и в медленной. У них, как и у представителей первой группы, не бывает ни нарушений поведения, ни компенсаторного увеличения доли быстрого сна в восстановительную ночь.
Еще раз подчеркнем, что потребность организма в сновидениях не равнозначна потребности в быстром сне. Электроэнцефалограмме быстрого сна могут не сопутствовать сновидения, сновидения могут возникать в медленном сне, быстрые движения глаз — существовать сами по себе, и, наконец, сновидения со зрительными образами — не сопровождаться быстрыми движениями глаз. Все эти феномены предпочитают держаться вместе и чаще всего это им удается, но — не более того.
После первых экспериментов с лишением быстрого сна начали рождаться гипотезы о том, для чего он предназначен. Говорили, что во время быстрого сна происходит очищение организма от продуктов обмена веществ (химическая гипотеза прочно укоренилась в умах), что быстрый сон создает постепенный переход от полного отсутствия чувственной информации к ее приему, что он способствует консолидации следов памяти и отсеиванию лишней информации и что, конечно, он обеспечивает работу механизма сновидений. Моруцци предположил, что кое-какие нейроны, непосредственно связанные с высшими психическими функциями, все-таки нуждаются в восстановлении своей работоспособности, а процессы восстановления должны протекать в такой обстановке, когда приток стимулов извне сведен к минимуму. «Обучающиеся» нейроны во сне отдыхают, а ту активность, которую регистрирует электроэнцефалограф, развивают нейроны, в отдыхе не нуждающиеся.
Надо сказать, что гипотезы, толкующие о переработке информации во сне, не могли объяснить, какой информацией поглощен новорожденный младенец, питающий сильную привязанность к быстрому сну. Глядя на электроэнцефалограмму взрослого человека, обычно нетрудно сказать, спит ли он или бодрствует. У новорожденных сложнее: даже опытный специалист часто не в состоянии отличить сон от бодрствования. Секрет в том, пишет в своей книге «Активность спящего мозга» петербургский физиолог А. Н. Шеповальников, что медленный и быстрый сон формируются у ребенка в разные сроки: сначала быстрый, потом медленный. Вслед за быстрым сном созревает у них IV стадия медленного сна, на третьем месяце — III стадия, в год — II стадия и только в 8 лет — I стадия. До восьми лет дети почти не умеют дремать.
Электроэнцефалограмма медленного сна с возрастом претерпевает заметные изменения, а быстрого почти не меняется: какая у младенца, почти такая же и у взрослого. Впрочем, сходство электроэнцефалограмм еще ничего не означает: у больного с мозговой опухолью, у здорового человека под наркозом и у бодрствующего трехлетнего ребенка — у всех на электроэнцефалограмме могут обнаружиться одни и те же медленные высокоамплитудные волны с частотой 3-4 герца.
В конце концов удалось выяснить, что быстрый сон у младенцев и у взрослых далеко не одинаков. Одновременная регистрация электрической активности разных отделов мозга показала, что у маленьких детей некоторые отделы работают неустойчиво. Мозг у них развивается быстро: к трем годам он уже достигает 80% веса мозга взрослого. Но структуры мозга развиваются не одновременно: сначала достигают зрелости древние образования, унаследованные нами все от тех же первых земноводных, а потом филогенетически более молодые.
Судя по внешним проявлениям — по улыбкам, вскрикиваниям, специфическим движениям, — дети видят сны с первых же минут жизни. Что же им снится? Может быть, им есть что вспомнить из жизни в материнской утробе, но, скорее всего, они потрясены открывшимся перед ними миром, как бы он ни был мал. Он мал и беден на наш взгляд, но не на взгляд ребенка, впервые открывшего глаза. Может быть, у него уже есть и то, что мы называем проблемами.
В мире животных быстрый сон найден только у теплокровных. Его непрерывная продолжительность у птиц исчисляется секундами, а из этих секунд складываются какие-нибудь две десятые доли общей продолжительности их сна. Млекопитающие проводят в нем от 6 до 30% сна; сон новорожденных котят, как и новорожденных приматов, на 80-90% быстрый. Получается, что быстрый сон прогрессирует в филогенезе и регрессирует в онтогенезе: чем выше в своем развитии вид, тем больше его представители спят быстрым сном, чем старше особь, тем меньше у нее доля быстрого сна.
Но это все лишь на первый взгляд. Возможно, в преобладании быстрого сна отражается незрелость механизмов, организующих более сложный, синхронизированный медленный сон. Быстрый сон новорожденного совсем не аналог сна взрослого человека, а лишь начальный этап в длинной цепи развития быстрого сна.
Не лишено оснований мнение некоторых физиологов, полагающих, что это всего лишь малодифференцированный механизм, предназначенный для ускоренного развития нервной системы. Приспосабливаясь к различным условиям существования, быстрый сон на разных этапах филогенеза и онтогенеза выполняет неодинаковые функции. У диких животных, например, быстрый сон то и дело прерывается пробуждением, и это, как мы уже говорили, биологически целесообразно. Высшие животные видят сны, и не исключено, что они имеют иногда устрашающий характер и тем самым приводят к пробуждению. У людей же пробуждение из быстрого сна среди ночи — явление необязательное и даже редкое.
Эмоциональная буря
Быстрый сон с его парадоксами настолько приковал к себе внимание исследователей, что серьезное изучение медленного сна началось только в шестидесятых годах. Толчком к этому послужил один странный факт. Однажды добровольцев несколько ночей подряд лишали утреннего быстрого сна. В восстановительную ночь экспериментаторы с удивлением обнаружили, что взять реванш желает не быстрый сон, а дельта-сон.
Эксперименты также показали, что в 75-80% случаев люди разговаривают в медленном сне и лишь в 20-25% случаев — в быстром, причем у тех, кто любит поговорить во сне, «мысли» медленной фазы как две капли воды похожи на сновидения. «Мысли» и разговоры больше тяготеют к стадии сонных веретен. Зато дельта-сон — собственность сомнамбул: если бы у героини рассказа Моруа были прикреплены к голове электроды, соединенные по радио с электроэнцефалографом, тот зарегистрировал бы в разгар прогулки либо дельта-волны, либо альфа-ритм, но альфа-ритм особый, не подавляемый никакими внешними раздражениями, неисчезающий даже при открытых глазах, альфа-ритм гипнотического состояния.
В последнее время все факты, связанные с медленным сном, были подвергнуты систематическому анализу. В основном, это были отчеты о пробуждениях из разных стадий сна. Выяснилось, что в 64% пробуждений были получены недвусмысленные отчеты о психических переживаниях и большинство этих переживаний вызвано было все-таки не размышлениями, а сновидениями, хотя образы этих сновидений были менее четкими и яркими, чем образы быстрого сна, и более реалистическими. Чаще всего сны снились в стадии сонных веретен, но иногда они посещали людей и в дельта-сне, особенно если дело уже клонилось к утру.
Многое говорило за то, что содержательная сторона мыслительной активности в медленном сне тесно связана со сновидениями в быстром. Некоторые темы, особенно ярко звучащие в сновидениях во время быстрого сна, повторяются и как бы разрабатываются дальше в медленном сне. Может быть, отчеты при пробуждении из медленного сна отражают всего лишь воспоминания о том, что было в быстром? Ну и что же? Разве наши сновидения в быстром сне не связаны с тем, что мы переживаем в бодрствовании? Хотя сон и бодрствование взаимосвязаны, мы прекрасно отличаем их друг от друга; у быстрого и медленного сна различий, быть может, не намного меньше.
Сопоставляя содержание разговоров во сне с отчетами, полученными сразу же вслед за этими разговорами, исследователи увидели такую, например, разницу между быстрым и медленным сном — в первом совпадение было максимальным, во втором, вернее, в глубоких его стадиях, минимальным. Между тем в обоих случаях люди говорили, что видели сны. Это означает, что сновидения в медленном сне протекают при других условиях, нежели сновидения в быстром. Чем ближе к утру, тем больше разговоры в медленном сне согласуются с отчетами, и тут уж дело, конечно, не обходится без прямого влияния предшествующего быстрого сна.
В последние годы было установлено много тонких связей между данными полиграфической записи, особенностями психической деятельности в различных фазах сна и свойствами личности. Выяснилось, например, что у кого в жизни воображение небогатое, тот при пробуждении из медленного сна рассказывает не о «мыслях», а о самых настоящих сновидениях — справедливость торжествует хотя бы во сне! Наши наблюдения показывают, что у лиц, страдающих расстройствами сна и разбуженных во время медленного сна, в первом цикле «медленный сон — быстрый сон» количество содержательных отчетов больше, чем у здоровых людей; при пробуждении же из быстрого сна их отчеты более скудны.
Для общего состояния человека в течение дня небезразлично, когда его разбудят. После принудительного пробуждения из быстрого сна человек чувствует себя намного лучше, чем после пробуждения из стадии сонных веретен. Возможно, те случаи, когда мы «встаем не с той ноги», как раз связаны с пробуждением из медленного сна. Можно проспать дольше, но чувствовать себя хуже, если проснешься неудачно. Объяснение тут может быть такое: электрографические циклы сна отражают нейрохимические циклы, и их незавершенность во сне, возможно, неблагоприятно сказывается на работоспособности мозга в период бодрствования и на нашем общем эмоциональном состоянии.
Все эти факты и соображения не должны внушать нам, что быстрый и медленный сон — это антагонисты. Между ними существует прочная взаимосвязь, и если мы поймем ее сущность, мы поймем до конца и сущность психической деятельности в медленном сне. Прежде всего эта взаимосвязь угадывается на границе фаз, там, где дельта-сон на несколько мгновений уступает место переходной фазе, чтобы потом превратиться в быстрый. В опытах на животных и на человеке установлено, что электрическая стимуляция ретикулярной формации вызывает быстрый сон лишь на фоне медленного и что подавление медленного сна ведет к подавлению и быстрого. Фогель указывает на то, что норадреналин, являющийся медиатором быстрого сна, синтезируется вовремя медленного, а Жуве — на то, что при разрушении ядер шва, содержащих серотонин, страдают оба сна. За этими взаимосвязями и взаимозависимостями угадывается какой-то непрерывный психический процесс.
Всем людям в быстром сне снятся сны. У большинства людей стадии дремоты и сонных веретен наполнены «мыслями», а иногда и сновидениями. Если не брать в расчет такую экзотику, как сомнамбулизм, особняком стоит только дельта-сон (стадии III и IV медленного сна). В 70% случаев люди, разбуженные в дельта-сне, какую бы то ни было психическую деятельность отрицают. Но отрицает же половина людей свои бесспорные сновидения. И те не помнят ничего, и эти тоже не помнят. Может такое быть? Вполне!
Весьма красноречива динамика вегетативных явлений. Наши сотрудники B.C. Ротенберг и Н.Н. Яхно нашли, что у здоровых людей характерное для засыпания уменьшение частоты пульса доходит лишь до конца стадии сонных веретен. С переходом к дельта-сну сердце начинает биться все чаще и чаще, и к концу медленного сна эта частота достигает предела. Сходную динамику обнаруживает и кожно-гальваническая реакция — едва ли не самый главный показатель эмоциональной активности. В состоянии нормального бодрствования у здоровых людей она выражена не очень резко. В стадии сонных веретен она исчезает. Появляется она снова, когда человек погружается в глубокий сон. В IV стадии она уже не прекращается ни на секунду. Разыгрывается целая эмоциональная буря. Сцена переменилась; идет быстрый сон. Кожно-гальваническая реакция тоже на сцене, но появляется она лишь время от времени, в основном с резкой вспышкой быстрых движений глаз. Если человека разбудить после этой вспышки, он расскажет об эмоционально насыщенном сновидении. Насчет быстрого сна все понятно, но почему кожно-гальваническая реакция больше всего предпочитает все-таки дельта-сон?
Звенья одной цепи
В. П. Данилин решил узнать, как люди оценивают интервалы времени, прошедшие во сне. Он исходил из предположения, что адекватная оценка времени означает во всех случаях, что у человека в памяти фиксируется непрерывная последовательность событий, происходящих во внешнем мире или в сознании. Если фиксация почему-либо прерывается, человек должен недооценивать минувшее время — именно это и случается у больных с корсаковским синдромом, которые неспособны запоминать происходящее.
В опытах участвовали 14 молодых мужчин. В течение нескольких ночей их будили посреди различных стадий сна и расспрашивали о том, что проносилось у них в голове перед самым пробуждением и сколько, по их мнению, они спали. Оценка признавалась правильной, если отклонение не превышало 15 минут на час реального времени.
Что же показал эксперимент? Когда людей в первых трех циклах «медленный сон-быстрый сон» поднимали из дельта-сна, то в половине случаев они недооценивали предшествующий период сна; недооценка достигала иногда 40-50 минут на час. Правильно или «избыточно» оценивалось время лишь тогда, когда человек говорил, что ему снился сон. При пробуждениях из быстрого сна время оценивалось правильно независимо от того, снился ли, по мнению испытуемого, ему сон или не снился, причем оценка распространялась не только на сам быстрый сон, но и на весь предшествовавший период. Выходит, что последовательность психофизиологических процессов, дающая нам ощущение протяженности времени, фиксируется памятью в дельта-сне плохо.
Если у кого это и получалось, то лишь благодаря внедрению в дельта-сон компонентов быстрого сна, побудивших людей заговорить о сновидениях.
Но почему, если медленный сон как бы прерывает последовательность процессов или, во всяком случае, делает ее ощущение нечетким, в быстром сне время оценивается верно? Экспериментаторы полагают, что в быстром сне первых трех циклов в ускоренном темпе прокручиваются процессы, отражающие деятельность мозга в дельта-сне, то есть происходит как бы доработка, завершение и введение в память того, что было в дельта-сне. На это косвенно указывает тот факт, что при пробуждениях из быстрого сна во время четвертого и пятого циклов, когда быстрому сну дельта-сон не предшествует, недооценки преобладают над переоценками, то есть происходит тоже, что и в пробуждениях из дельта-сна.
Как человек оценивает интервалы времени, прошедшие во сне? Также как во время бодрствования или иначе?
Итак, «конечный продукт» одного сна становится «исходным» другого. Это подтверждают опыты других исследователей, доказавших, что без дельта-сна, вернее без всей последовательности циклов, куда входят и дельта-сон, и быстрый сон, нечего и надеяться на хорошее запоминание выученного вечером словесного материала и что, когда при нарушениях ночного сна уменьшается доля дельта-сна, вместе с нею уменьшается и количество быстрых движений глаз. Истощается продукт одного сна — нет работы и для другого.
По мнению Л.П. Латаша, все эти факты находят удовлетворительное объяснение только в рамках информационной гипотезы: разные фазы и стадии сна предстают перед нами как звенья единой цепи, как последовательность взаимосвязанных периодов осознаваемой и неосознаваемой психической активности. Некоторые считают, пишет он, что смена фаз сна обусловлена необходимостью поддерживать в условиях отключения внешних стимулов «кортикальный тонус». Когда в медленном сне этот тонус снижается до уровня, при котором можно потерять способность к пробуждению, наступает быстрый сон с его усиленной внутримозговой импульсацией.
Предположение это опровергается легко: в первой половине ночи, когда господствует глубокий медленный сон, быстрого сна как раз мало, он преобладает во второй половине ночи, когда медленный сон неглубок. Кроме того, человека можно лишить быстрого сна, но из-за этого он не будет погружаться в медленный. А почему вегетативная нервная система в глубоком медленном сне активнее, чем в быстром? Предполагают также, что в медленном сне происходит восстановление энергетических ресурсов нейронов, а быстрый сон играет при этом сторожевую роль: организм должен знать, все ли вокруг в порядке, вот быстрый сон его и «подбуживает». Но почему эта роль отведена такой фазе сна, в которой сильнее всего угнетена двигательная активность и в которой человека разбудить труднее, чем в стадии дремоты или сонных веретен?
Нет, гипотезы, усматривающие во сне лишь энергетические функции и игнорирующие содержательную сторону мозговой активности, совершенно неубедительны. Эмоциональные бури, разыгрывающиеся в дельта-сне, всплески эмоциональной активности в быстром — разве это похоже на накопление энергии? Да это же чистейший ее расход! А увеличение частоты пульса в медленном сне, достигающее своего апогея как раз к концу дельта-сна? Сколько раз автору этих строк приходилось наблюдать усиление этих ночных вегетативных сдвигов у больных с невротическими нарушениями сна, и без того измотанных днем сердцебиением и депрессией. Уж раз им удалось как следует заснуть, самое, казалось бы, время набираться энергии их нейронам. А ночные кошмары, со сновидениями не связанные и тоже возникающие в дельта-сне? Это прямо разряд какого-то конденсатора. Вот что говорит об этом Фауст:
И ночь меня в покое не оставит.
Едва я на постели растянусь,
Меня кошмар ночным удушьем сдавит,
И я в поту от ужаса проснусь.
Экспериментаторы лишали своих испытуемых не только быстрого сна, но и медленного. Так как медленный сон предшествует быстрому, изолировать от него человека полностью нельзя. Практически его можно лишить только дельта-сна, «подбуживая» его звуковыми сигналами, не настолько сильными, чтобы он проснулся, но достаточно ощутимыми для того, чтобы перевести его в стадию сонных веретен. Организм реагирует на это точно так же, как и на лишение сна вообще. После двух суток сплошной бессонницы человек теряет работоспособность, чувствует себя усталым, впадает в апатию, делает грубые ошибки при выполнении задач, требующих тонкости анализа и быстроты реакции. Здесь получается то же самое, только в меньшей степени: все-таки человек спит, хотя и плохо.
Похоже на то, что реакция организма на полное лишение сна в первую очередь определяется нехваткой именно дельта-сна. Но о чем свидетельствует эта реакция? О физическом истощении— это видно каждому. Значит, дельта-сон выполняет все-таки восстановительную функцию? Американский исследователь Хартман, например, склоняется к такому мнению. Он предполагает, что во время дельта-сна происходит синтез белковых молекул и что задача этой стадии — противодействие физическому утомлению.
О физическом утомлении нам уже приходилось говорить, когда мы перечисляли стимулы, побуждающие гипногенные аппараты к работе. Отбросить эту идею нельзя, но нельзя и удовлетвориться ею одной. Да, физическое утомление важная вещь, но разве способствует ее ликвидации вегетативная сумятица и неупорядоченная двигательная активность? Человек может провести месяц в состоянии полнейшей физической пассивности, и все равно результаты эксперимента будут те же: если его дня на два или на три полностью лишить сна, то в восстановительную ночь прежде всего начнется «отдача» дельта-сна, а уж потом отдача быстрого. Все говорит за то, что дельта-сон — самое ценное, самое необходимое мозгу состояние. И вдруг такая простая и ограниченная функция!
Почти все гипотезы так или иначе исходят из предположения об адаптационной функции сна: сон помогает нам приспосабливаться к условиям среды. Но чем? И что мы тогда делаем в бодрствовании? Так как во сне мы отгорожены от внешнего мира, то очевидно, что приспособительная функция сна направлена не вовне, а внутрь, на «переваривание» тех изменений, которые произошли во время предшествующего бодрствования, и на подготовку организма к новому бодрствованию. И это «переваривание» распространяется не только на физиологические и биохимические процессы, но и на процессы информационные. В чем их суть — вот вопрос.
Никто не оспаривает благотворного влияния сна на психику и настроение, на память и интеллект. Да, во время сна протекают какие-то восстановительные процессы. Какие же? Прежде всего информационные. Переработка информации во сне не подменяет собой переработку в бодрствовании, а дополняет ее; они отличаются друг от друга, так сказать, организационно. Информационная гипотеза не противоречит «восстановительной», просто восстановление понимается не как покой и накопление ресурсов, а как деятельность, направленная на реорганизацию воспринятой информации. Эта реорганизация и вызывает ощущение свежести и отдыха после сна, ощущение психической разрядки. Такое же ощущение испытываем мы и после хорошей зарядки, которая, строго говоря, есть не что иное, как расход сил и энергии; но так как этот расход особым образом организован, он превращается, как о том свидетельствует само слово «зарядка», в заряд. Именно во время сна, когда нет взаимодействия с внешним миром, и создаются условия для такой реорганизации воспринятого в бодрствовании материала, которая будет наилучшим образом отвечать потребностям и запросам личности.
В широком смысле слова это и есть восстановление — восстановление душевного равновесия, восприимчивости, внимания. Но понятие это может обнимать собою и восстановление в более узком значении слова, например усилению синтеза белков и нуклеиновых кислот. Если долговременная память действительно связана с молекулярными перестройками, этот синтез даже необходим для информационных задач: новые молекулы представляют собой «материальную базу» для реорганизованной информации.
Когда-то считалось, что сновидения лишены смысла, что это побочный результат мозговой активности во сне. Эта точка зрения тоже оказалась несостоятельной: зачем же они появляются еженощно с определенными интервалами, зачем, если искусственно подавлять их, они стремятся появиться и в медленном сне или воплощаются в галлюцинации? Сторонников энергетических гипотез это уже убеждает: они готовы признать, что сновидения необходимы и что быстрый сон синоним психической активности. Но медленный сон они оставляют себе: медленный сон — это перерыв, отключение, отдых. Пусть человек говорит, будто у него что-то проносилось в голове: это случайные воспоминания о том, что приходило в голову накануне сна, в быстром сне или вмиг пробуждения. Но доказано ведь, что дельта-сон благотворно влияет на запоминание, если человек вознамерился что-то запомнить. Доказано, что в дельта-сне эмоциональный наш аппарат работает, по меньшей мере, как в напряженном бодрствовании, и занимается, как о том свидетельствует кожно-гальваническая реакция, оценкой каких-то стимулов.
Разве не можем мы предположить, что эмоциональная активность дельта-сна связана с отбором и классификацией информации, протекающими без участия сознания, и с ее подготовкой к окончательной отделке во время быстрого сна? Дельта-сон — вот на что больше всего полагаются люди, говорящие себе, что утро вечера мудренее, и вот почему организм демонстрирует нам, что этот сон ему больше всего необходим.
Психическая защита