Выражение признательности 18 глава

Пока ei о чувство обиды сохраняется (а обычно оно не остается постоян­ным, возрастая с течением времени), оно создает нарастающее мстительное возмущение окружающими. Какой объем у этой мстительной враждебно­сти — остается бессознательным Она должна быть глубоко вытеснена, поскольку подвергает опасности все субъективные ценности, которыми он живет. Она марает его идеальный образ абсолютной доброты и великоду­шия, она заставляет его чувствовать себя недостойным любви и приходит в конфликт со всеми его ожиданиями от друг их, она насилует его внутрен­ние предписания быть понимающим и всепрощающим Поэтому, когда он приходит в негодование, он недоволен не столько другими, сколько собой Понятно, что такое негодование — разрушительный фактор первой величи ны дт]я данного типа

Несмотря на стоить полное подавление возмущения, иногда он все же будет упрекать окружающих в мягкой форме. Только когда он почувствует себя доведенным до отчаяния, плотина рухнет и наружу хлынет поток

201 —

Кареч Хорни. Невроз и личностный рост

яростных обвинений Хотя в них может быть выражено в точности то, что он чувствует в глубине души, после он обычно отказывается от них, говоря что был слишком расстроен, и на самом деле все не так. Но самый характер ный для него путь выражения мстительного возмущения — это все тот же путь страданий Страдание, впитав в себя ярость, растет и выражается через психосоматические симптомы, через ощущение прострации или депрессию Если в процессе анализа что-то возбуждает у такого пациента мститель­ность, он не станет открыто гневаться, а ухудшится его состояние Он при­дет на сеанс с усиленными жалобами и скажет, что от анализа ему, кажет­ся, не лучше, а хуже Аналитик, возможно, знает, что задело пациента на предыдущей сессии, и попробует довести это до сознания пациента Но пациент не заинтересован в том, чтобы увидеть нужную связь, ведь это могло бы уменьшить его страдания Он просто вновь и вновь будет распи­сывать, как ему было плохо, словно желая удостовериться, что до аналити-ка полностью дошло, как глубока была его депрессия Не осознавая того, он всеми силами стремится к тому, чтобы аналитик почувствовал себя винова­тым за то, что заставил его так страдать Это точная копия того, что проис­ходит с ним дома. Здесь страдание приобретает еще одну функцию оно впитывает в себя ярость и заставляет других чувствовать себя виноватыми, а это единственный верный путь им отплатить

Все эти факторы придают удивительную двойственность его отноше­нию к людям, на поверхности преобладает “наивное” оптимистическое доверие, а в глубине — неразборчивая подозрительность и негодование

Внутреннее напряжение, созданное накопившейся мстительностью, может быть чудовищным. Загадка часто состоит не в том, почему он стра дает тем или иным эмоциональным расстройством, а в том, как он умудря­ется сохранить хоть какое-то душевное равновесие. А может ли он это, и как долго, зависит отчасти от силы внутреннего напряжения, а отчасти от внешних обстоятельств С его беспомощностью и зависимостью от других, последние важнее для него, чем дня других невротических типов Для него благоприятно то окружение, которое не принуждает его к большему, чем он может (при своих затруднениях), и допускает ту меру удовлетворения, в которой он (в соответствии со своей структурой личности) нуждается и которую решается сам себе позволить Если его невроз не слишком тяжел, он может получать удовлетворение, ведя жизнь, посвященную дру­гим или какому-то делу, жизнь, где он может забывать о себе, помогая и принося пользу другим, и будет чувствовать себя нужным, желанным и приятным Однако даже при самых лучших внутренних и внешних усло­виях его жизнь покоится на шаткой основе Ее может поставить под угрозу любая перемена во внешней ситуации. Люди, о которых он заботится, могут умереть или перестать в нем нуждаться Дело, которому он служил, может потерпеть неудачу или утратить для нею свое значение Такие житейские потери, которые здоровый человек сможет перенести, его могут “сломать”, поставить на грань гибели, когда на передний план выходят и все заслоняют собой вся его тревога и чувство “все напрасно” Другая опасность угрожает

—202

Глава 9 Решение смириться ооращение h чюови

eMV в основном изнутри Слишком много есть факторов в его безотчетной враждебности к себе и другим, которые способны породить большее внут­реннее напряжение, чем он может вынести. Другими словами, шансы, что возьмет верх его чувство обиды, слишком высоки, чтобы какая угодно ситу­ация была для него безопасной.

С другой стороны, господствующие жизненные условия могут не содержать даже и тех частично благоприятных элементов, о которых говорилось выше Если внутреннее напряжение велико, а внешние условия труднь!, он может стать не только чрезвычайно несчастным, но и утратить свое хрупкое внутреннее равновесие Какими бы ни были симптомы этого состояния — паника, бессонница, анорексия (утрата аппетита) — оно на ступает Его отличает враждебность, прорвавшая плотину и затопившая все Все накопленные горькие обвинения против других тогда выходят наружу; требования становятся откровенно мстительными и безрассуд­ными; ненависть к себе становится сознательной и доходит до ужасающих размеров. Это состояние ничем не смягченного отчаяния Возможна жес­токая паника и значительна опасность суицида Эта картина резко отлича­ется от прежней — слишком мягкого человека, который очень хочет всем делать приятное. Однако начальная и конечная стадии являются неотъемле­мыми частями одного вида невротического развития. Было бы ошибочным думать, что количество деструктивности, проявляющееся на конечной ста­дии, раньше просто все время сдерживалось. Конечно, под поверхностью милой покладистости было много больше напряжения, чем было заметно. Но только значительное увеличение фрустрации и напряжения привело к конечной стадии.

Поскольку некоторые другие аспекты решения о смирении будут обсуждаться в контексте болезненной зависимости, я бы хотела заключить общий очерк данной структуры характера некоторыми замечаниями о про­блеме невротического страдания. Любой невроз причиняет реальное стра­дание, обычно большее, чем это осознает сам больной Смиренный тип страдает от оков, препятствующих его захватническим тенденциям, от изде вательств над самим собой, от двойственного отношения к другим. Все это — просто страдание, оно не служит никакой цели, его не “надевают” на себя, чтобы так или иначе поразить окружающих Но, помимо того, страда­ние несет определенные функции. Я предлагаю называть страдание, возникающее в результате этого процесса, невротическим или функцио нальным страданием Я уже упоминала некоторые из его функций Стра­дание становится основой требований Оно — не только мольба о внима­нии, заботе и сочувствии, но дает право на все это. Оно служит поддержкой невротического решения и, следовательно, имеет интегрирующую функцию Страдание — это также особый путь мщения. На самом деле, Достаточно часты случаи, когда психическое заболевание одного из супру­гов используется как смертельное оружие против другого или против детей, порождая в них чувство вины за независимые поступки

—203

Карен Хорни. Невроз и личностный рост

Как же смиренный тип улаживает с самим собой то, что причиняет столько несчастья окружающим,— он, который так боится задеть чьи-то чувства? Он может смутно осознавать, что он — обуза для окружающих, но не признает этого прямо, поскольку его собстенное страдание оправдывает его. Короче говоря, его страдание обвиняет других и извиняет его. С его точки зрения оно извиняет все: его требования, раздражительность то, что он угнетающе действует на окружающих. Страдание не только смяг­чает его самообвинения *, но и отводит в сторону возможные упреки окру­жающих. И снова его потребность в прощении превращается в требование. Его страдание дает ему право на то, чтобы его “поняли”. Если его критику­ют, они — бесчувственные. Неважно, что он делает, он должен вызывать сочувствие и желание помочь.

Страдание обеляет смиренного еще одним путем. Оно обеспечивает ему сверхдостаточное алиби как в том, что он, на самом деле многого не сделал в своей жизни, так и в том, что не достиг своих честолюбивых целей. Хотя, как мы видели, он тревожно убегает от собственного честолюбия и торжества, потребность в достижениях и торжестве живет в нем по-преж­нему. И его страдание позволяет ему сохранить лицо, постановив для себя, сознательно или бессознательно, что он бы достиг самых высоких вершин, не срази его загадочный недуг.

И вдобавок, невротическое страдание может включать игру с идеей “погибнуть” или бессознательное намерение так и сделать. Притягатель­ность этого, естественно, больше в периоды дистресса и тогда может быть сознательной. Но чаще в такие периоды достигает сознания только страх, возникающий в ответ: например, страх психического или физического забо­левания, или моральной деградации, или страх стать непродуктивным, или слишком старым для того или иного. Эти страхи указывают, что более здо­ровая часть личности хочет жить полной жизнью и отвечает тревожным предчувствием другой части личности, которая склонна “рассыпаться”. Эта тенденция также может действовать бессознательно. Человек может даже не понимать, что его общее состояние ухудшилось, например, что он мень­ше способен делать что-либо, больше боится людей, более зависим,— до тех пор, пока однажды он не “просыпается”, внезапно понимая, что он в опасности, что-то в нем самом тянет его вниз, и он опускается.

Во времена дистресса “пойти на дно” может быть очень и очень притягательно для него. Это кажется выходом из всех трудностей: бросить

* Александер описал это явление как “потребность в наказании” и проиллюстрировал мно­гими убедительными примерами. Это было определенным прогрессом в понимании внутри-психических процессов. Различие между взглядом Александера и моим таково: освобожде­ние от невротического чувства вины путем страдания, с моей точки зрения, является процес­сом, имеющим силу не для всех неврозов, а специфичным для смиренного типа личности. Кроме того, расплата монетой страдания не дает ему, так сказать, позволения грешить вновь. Приказания его внутренней тирании так многочисленны и так жестки, что их просто невозможно не нарушить снова. См. Ф. Александер. “Психоанализ личности в целом” (Franz Alexander. “Psychoanalysis of the Total Personality”. 1930).

— 204 -

Глава 9. Решение смириться: обращение к любви

безнадежную борьбу за любовь и неистовые попытки выполнить противоре­чивые Надо, освободиться от ужаса самообвинений, признав поражение. Это, хуже того, путь, притягивающий его самой своей пассивностью. Здесь не надо никакой активности, как при суицидных тенденциях, которые иногда проявляются в такие периоды. Он просто перестает бороться и поз­воляет взять верх силам саморазрушения.

Наконец, погибнуть под натиском бессердечного мира кажется ему окончательным торжеством. Оно может вылиться в красивую формулу:

“сдохнуть на пороге своего мучителя”. Но чаще это не демонстративное страдание, намерение которого — подвергнуть других стыду и позору и на этой почве утвердить свои требования. Оно лежит глубже и, следовательно, более опасно. Это торжество в основном внутреннее, но и оно может быть бессознательным. Когда мы раскрываем его во время анализа, мы видим прославление слабости и страдания, подкрепленное запутанными полу­правдами. Страдание per se кажется пациенту доказательством благород­ства. Что еще ранимый человек может в этом подлом мире, кроме как погибнуть! Разве надо бороться и отстаивать себя, тем самым становясь на одну доску с фубой посредственностью? Он умрет с мученическим венцом, но не простит.

Все эти функции невротического страдания отвечают за его упорство и глубину. И все они диктуются жестокой необходимостью структуры лично­сти в целом и могут быть поняты только в этих рамках. Обращаясь к языку терапии, мы скажем: человек не может освободиться от них без радикаль­ных изменений в структуре его характера.

Для понимания решения о смирении необходимо рассмотреть картину в целом: развитие личности во времени в целом и процессы, происходящие в любой данный момент, также в целом. При кратком обзоре теорий вопро­са представляется, что их неадекватность проистекает в основном от одно­сторонней фокусировки на определенных аспектах. Это может быть, напри­мер, односторонняя фокусировка либо на внутрипсихических, либо на меж­личностных факторах. Мы не можем, однако, понять динамику решения из того или иного аспекта, взятого в отдельности, но только из процесса, в котором межличностные конфликты приводят к особой внутрипсихиче-ской конфигурации, а она, в свою очередь, зависит от старых паттернов межличносных отношений и модифицирует эти паттерны. От этого они становятся еще более компульсивными и деструктивными.

Более того, некоторые из теорий, как, например, теории Фрейда и Мен-нингера *, слишком фокусируются на таких очевидно болезненных феноме-чах, как “мазохистские” извращения, погруженности в чувство вины или Добровольное мученичество. Они не обращают внимания на другие тен­денции, более близкие к здоровым. Конечно, потребности завоевывать рас­положение всех подряд, “повисать” на других и во что бы то ни стало жить

См. 3. Фрейд. “По ту сторону принципа удовольствия”. К. Меннингер. “Человек против самого себя” (Karl A. Menninger. “Man Against Himself”, 1938).

— 205 —

Карен Хорнч. Невроз и личностный рост

с ними в мире продиктованы слабостью и страхом и, следовательно, нераз­борчивы, но они содержат зерно здоровых человеческих установок. Смире­ние этого типа и его способность подчиниться самому себе (пусть даже на ложной основе) кажутся более нормальными, чем, например, выставленное напоказ высокомерие агрессивно-мстительного типа. Эти качества делают смиренного человека более человечным, чем многих других невротиков. Я не защищаю его; тенденции, о которых сейчас шла речь, те самые, с кото­рых начинается его отчуждение от самого себя и дальнейшее патологиче­ское развитие. Я только хочу сказать, что не поняв их как неотъемлемую часть решения в целом, мы неизбежно придем к ложным интерпретациям всего процесса.

И наконец, некоторые теории фокусируются на невротическом страда­нии (которое, действительно, является центральной проблемой), но отры­вают его от всего остального. Это неизбежно ведет к слишком сильному акцентированию на стратегических механизмах заболевания. Так, напри­мер, Адлер* рассматривал страдание, как средство привлечь внимание, уйти от ответственности и'обходным путем достичь превосходства. Райк** подчеркивает, что демонстративное страдание — это средство добиться любви и выразить враждебность. Александер, как уже упоминалось, выде­ляет функцию избавления от чувства вины. Все эти теории основаны на достоверных наблюдениях, но, тем не менее, им отведено неверное место в целостной структуре, что нежелательным образом приближает картину к популярному убеждению, что смиренный тип просто хочет страдать и счастлив только когда несчастен.

Увидеть картину в целом важно не только ради теоретического понимания, но и для правильной аналитической установки по отношению к таким пациентам. Своими скрытыми требованиями и особого рода невро­тической нечестностью они могут возбудить возмущение, хотя, вероятно, более других нуждаются в сочувственном понимании.

* А. Адлер. “.Понять человека” (Alfred Adier. “Understanding Human Nature”, 1927). ** Т. Райк. “Мазохизм современного человека” (Theodore Reik. “Masochism in Modern Man”, 1941).

— 206 —

Глава 10 Болезненная зависимость

Меж тремя главными решениями внутреннего конфликта в границах гордыни смирение кажется наименее удовлетворительным. Помимо обыч­ных недостатков невротического решения, оно создает большее субъектив­ное ощущение несчастья, чем другие. Подлинное страдание смиренного типа может и не быть более сильным, чем при других видах невроза, но субъективно он чаще и сильнее чувствует себя несчастным, чем другие, из-за множества функций, которые приобрело для него его страдание.

Кроме того, его потребность в других и ожидания от них ставят его в слишком большую зависимость от них. И хотя любая чрезмерная зависи­мость болезненна, эта — особенно неудачна, поскольку отношение к людям человека смиренного типа не может не вызывать у него разногласий с ними. Тем не менее, любовь (в широком смысле слова) — единственное, что при­дает положительное содержание его жизни. Любовь, в узком смысле эроти­ческой любви, играет столь особую и значительную роль в его жизни, что заслуживает отдельной главы. Хотя здесь неизбежны повторения, это дает нам лучшую возможность четко очертить определенные главные факторы структуры в целом.

Эротическая любовь манит этот тип личности, как высшее исполнение желаний. Любовь должна ему казаться и кажется билетом в рай, где конча­ется любое горе; нет больше ни одиночества, ни чувства потерянности, вины, ничтожности; нет больше ни ответственности за себя, ни борьбы с грубым миром, для которой он считает себя безнадежно неприспособ­ленным. Вместо этого любовь, кажется, обещает защиту, поддержку, страсть, вдохновение, сочувствие, понимание. Она даст ему чувство своей ценности. Она придаст смысл его жизни. Она будет спасением и искупле­нием. Неудивительно поэтому, что люди часто делятся для него на “иму­щих и неимущих”, но не по их деньгам или положению в обществе, а по на­личию у них супружеских (или эквивалентных супружеским) отношений.

Представляется, что смысл любви для него — во всем том, чего он ожидает от положения любимого. Поскольку те авторы психиатрической литературы, которые описывали любовь зависимых людей, односторонне подчеркивали именно этот аспект, они называли его паразитическим, потре­бительским или “орально-эротическим”. И этот аспект действительно может выступать на передний план. Но для типичного смиренного человека

—207—

Карен Хорнч. Невроз и личностный рост

(с преобладающей тенденцией к смирению) притягательность любви не столько в том, чтобы быть любимым, сколько в том, чтобы любить самому. Любить для него означает потерять, забыть себя в более или менее экстати­ческом чувстве, слиться с другим существом, стать единым сердцем и еди­ной плотью, и в этом слиянии обрести цельность, которой он не может найти в себе. Его страстное желание любви, таким образом, питается из глубоких и мощных источников: из стремления предаться на чью-то волю и стремления к цельности. И мы не сможем понять глубину его эмоциональ­ной вовлеченности без исследования этих источников. Поиск цельности — одна из сильнейших мотивирующих человека сил, и тем он важнее для нев­ротика, с его внутренней раздробленностью. Стремление отдаться чему-то большему, чем мы есть, представляется неотъемлемой частью большинст­ва религий. И хотя самоотдача в виде смиренной сдачи на милость победи­теля представляет собой карикатуру на здоровую уступку страсти, она, тем не менее, обладает той же силой. И проявляется такая самоотдача смирен­ного типа личности не только в его жажде любви, но и во многом другом *. Она — общий фактор в его склонности терять себя во всех видах пережи­ваний: в “море слез”, в экстазе от природы, в погружении в чувство вины, в его тоске по забытью во время оргазма или по сонному забытью и часто в его стремлении к смерти как к бесповоротному угасанию Собственного Я.

Сделаем еще шаг в глубину: та притягательность, которую имеет для него любовь, основана не только на его надеждах на удовлетворение, мир и цельность. Любовь кажется ему единственным путем актуализации своего идеального Собственного Я. Любя, он может развить в полную силу все достойные любви атрибуты идеального Собственного Я; а если любят его, он получает высшее тому подтверждение.

Поскольку любовь имеет для него необычайную ценность, в первую очередь определяет его самооценку то, насколько он достоин любви. Я уже упоминала, что взращивание в себе достойных любви качеств у этого типа личности начинается с его ранней потребности в любви. Оно становится тем более необходимым, чем более решительно необходимы для душевного спокойствия становятся ему другие; и тем больше захватывает его, чем больше он подавляет захватнические влечения. Приятные качества — един­ственное, чем он скромно гордится, что можно заметить по его сверхчувст­вительности к любой критике или сомнению на этот счет. Его глубоко заде­вает, когда его щедрость или внимательность к нуждам других не оцени­вают или, хуже того, они вызывают раздражение. Поскольку эти качества — единственное, что он ценит в себе, он переживает любое их отвержение, как полное отвержение его самого. Соответственно, его страх перед отверже-нием — это едкий, острый страх. Отвержение для него означает не только

* См. К. Хорни. “Невротическая личность нашего времени”. Глава 13. “.Проблема мазо­хизма”. В этой книге я предполагала, что желание угаснуть — принципиальная основа для объяснения феномена, который я тогда все еще называла “мазохизмом”. Теперь я бы сказала, что это желание произрастает на почве особой структуры “смирения”.

—208--

Глава 10. Болезненная зависимость

потерю всех надежд, которые он связывал с отвергающим его, но и чувство полной никчемности.

При анализе мы можем ближе изучить, как его добродетели укрепля­ются системой ригористичных Надо. Ему Надо не только уметь понимать, но стать абсолютно понимающим. Его не должно ничто задевать лично:

любую обиду такое понимание Должно смыть прочь. Чувство обиды, вдоба­вок к своей болезненности, возбуждает в нем упреки к самому себе в мело­чности или эгоистичности. В особенности он Должен быть неуязвим к уко­лам ревности — приказ полностью невыполнимый для человека, чей страх быть отвергнутым и брошенным не может не вспыхивать легче легкого. Все, что он может сделать, в лучшем случае — это упорно претендовать на “широкие взгляды”. Любые трения возникают по его вине. Ему Надо быть спокойнее, он Должен был подумать, Должен простить. Степень, до кото­рой он ощущает эти Надо, как свои собственные, может различаться. Обыч­но некоторые из них выносятся вовне — на партнера. В этом случае осозна­ется тревога, соизмеримая с ожиданиями от последнего. Два главных Надо в этой ситуации для него — это Надо превратить любые любовные отноше­ния в абсолютно гармоничные и Надо сделать так, чтобы партнер его любил. Если он запутался в совершенно никудышных отношениях, но имеет доста­точно разума, чтобы понимать, что.лучше всего для него же самого было бы их прекратить, его гордость представляет ему такое решение, как позорную неудачу, и заявляет, что он Должен наладить отношения. С другой стороны, именно потому, что он втайне гордится своими приятными качествами (неважно, насколько фальшивыми), они также становятся для него основа­нием многих скрытых требований. Они дают ему право на исключительную преданность, на удовлетворение его многочисленных потребностей, кото­рые мы обсуждали в предыдущей главе. Он считает, что имеет право быть любимым не только за свою внимательность, которая может быть и реаль­ной, но и за свои слабость и беспомощность, за свои страдания и само­пожертвование.

Между его требованиями и его Надо возможны конфликты, безвыход­ные для него. В какой-то день он оскорбленная невинность и может решить­ся сказать партнеру все, что он о нем думает. Но на другой день он пугается собственной смелости: как своих требований от другого, так и своих обви­нений к нему. Кроме того, он пугается перспективы его потерять. Маятник качнулся в другую строну. Его Надо и самоупреки берут верх. Он Должен ни на что не обижаться, он Должен быть невозмутим, Должен быть более любящим и понимающим — да и вообще, во всем виноват он сам. Сходным образом он колеблется в своей оценке партнера, который иногда кажется сильным и восхитительным, иногда — недостойным доверия и бесчеловеч­но жестоким.

Хотя внутреннее состояние, в котором он вступает в любовные отноше­ния, всегда неустойчивое, оно еще не обязательно ведет к несчастью. Он может достичь своей доли счастья, если не слишком деструктивен и если найдет партнера, который или достаточно здоров, или, в силу собственного

—209—

Кирен Хорни. Невроз и личностный ропп

невроза, лелеет его слабость и зависимость Хотя такой партнер порой может ощущать его установку на “цепляние” обременительной, она, в то же время, может дать ему почувствовать себя сильным, надежным защитни­ком, который почучает в ответ так много личной преданности или того, что он принимает за нее. При таких условиях невротическое решение можно было бы назвать удачным. Чувство, что его нежат и берегут, вызывает к жизни самые лучшие качества смиренной личности. Тем не менее, такая ситуация неизбежно мешает ему перерасти свои невротические трудности

Как часто бывает такое удачное совпадение, не аналитику судить. К не­му приходят при менее счастливых отношениях, когда партнеры мучают друг друга, или когда зависимый партнер стоит перед опасностью медлен­ного и болезненного саморазрушения. В этих случаях мы говорим о болез­ненной зависимости. Она не ограничивается сексуальными отношениями Многие из характерных ее черт мы обнаружим в несексуальных отноше­ниях — между друзьями, родителем и ребенком, учителем и учеником, вра­чом и пациентом, вождем и последователем. Но ярче всего они выступают в любовных отношениях, поэтому однажды увидев их там, мы легко увидим их в любых других отношениях, 1де они могут быть затенены такими раци-онализациями как верность или обязанность.

Болезненно зависимые отношения начинаются с неудачного выбора партнера. Точнее, о выборе тут не приходится говорить. Смиренная лич­ность на самом деле не выбирает, а бывает “околдована” определенными типами личности. Его естественным образом привлекает человек toi о же или противоположного пола, создающий у него впечатление большей силы и превосходства. Не обращая внимания, хороший ли это партнер, он может легко влюбиться в бесстрастного человека, если вокру! того есть некий ореол богатства, высокого положения, отменной репутации или одарен­ности; или в превосходящий его нарциссический тип личности, обладающий непотопляемой самоуверенностью, которой гак недодает ему самому, или в высокомерно-мстительный тип личности, который осмсливаегся предъ­являть открытые требования, не заботясь о том, что это может быть нагло и оскорбительно. Есть несколько причин тому, что ei о ослепляют такие личности. Он склонен переоценивать их, поскольку ему кажется, что все они не только обладают качествами, которых ему ужасно недостает, но и лишены тех качеств, которые он в себе презирает. Речь может идти о неза­висимости, самодостаточности, непобедимой уверенности в своем превос­ходстве, о подчеркнутом высокомерии или агрессивности. Только такие сильные, высшие люди (какими он видит их) способны выполнить его жела­ния и завладеть им. Последуем за фантазиями одной пациентки, только мужчина с сильными руками спасет ее из горящего дома, с тонущего кораб­ля, от нападающих бандитов.

Но что особенно отвечает за “околдованость” или ослепление (то есть за элемент компульсивности в таком увлечении) так это подавление его собственных захватнических влечений. Как мы уже виде™, он может зайти

Глава 10 Болезненная зависимость

как угодно далеко в своем отречении от них. Какой бы ни была его скрытая гордыня или влечение к власти, он с ними “незнаком”, тогда как подчинен­ную и беспомощную часть себя он, напротив, воспринимает, как самую суть себя самого. Но, с другой стороны, поскольку он страдает в результа­те процесса “усушки”, способность к агрессивной и высокомерной власти над жизнью тоже кажется ему самой желанной способностью. Бессозна­тельно и даже сознательно (когда он чувствует себя достаточно спокойно при таких мыслях) он думает, что если бы только он мог быть гордым и без­жалостным, как испанский конкистадор, он был бы “свободным”, а мир бы лежал у его ног. Но раз такое ему недоступно, оно его очаровывает в дру­гих. Он выносит вовне собственные захватнические влечения и восхищает­ся ими в других. Это собственная гордыня и высокомерие берут его за серд­це. Не понимая, что он может разрешить свой конфликт только внутри са­мого себя, он пытается решить его с помощью любви. Любить гордого человека, слиться с ним, жить его жизнью вместо своей — вот что позволит ему властвовать над жизнью, не признаваясь в том самому себе. Если в ходе таких взаимоотношений он вдруг открывает, что у его ко тосса — глиняные ноги, он может внезапно утратить интерес к нему, поскольку уже больше невозможно будет вкладывать в него собственную гордыню.

С другой стороны, склонный к смирению человек не притягивает его в качестве сексуального партнера. Он может нравиться ему, как друг, поскольку в нем, больше, чем в других, встречает сочувствия, понимания или преданности. Но если у них начинаются более близкие отношения, он может почувствовать даже что-то отталкивающее. Он видит в нем, как в зеркале, собственную слабость и презирает его за это, или, по крайней мере, это его раздражает. А еще он боится, что такой партнер “повиснет” на нем, поскольку его ужасает самая мысль о том, что он должен быть сильнее, чем другой. Эти не1ативные эмоциональные реакции не позволяют ему оценить достоинства такого партнера.

Среди откровенных гордецов высокомерно-мстительный тип, как пра­вило, больше всех других очаровывает зависимого человека, хотя, с точки зрения его реальных собственных интересов, у него есть сильнейшие при­чины бояться таких людей Причина их “очаровательности” отчасти лежит в их откровенной гордыне. Но даже более решающим оказывается то, что они вышибают его собственную гордость у него из-под ног. Отношения могут начаться с жестокого оскорбления со стороны высокомерного человека. Сомерсет Моэм в “Бремени страстей человеческих” именно так рисует первую встречу Филиппа и Милред Стефан Цвейг описывает похо­жий случай в “Амоке”. В обоих произведениях зависимый герой сперва реагирует гневом и порывом отплатить обидчице, но почти тут же так оча­ровывается ею, что “влюбляется” в нее безнадежно и страстно, и с тех пор У него один интерес в жизни — завоевать ее любовь. Так он разрушает или почти разрушает себя Оскорбительное поведение часто вызывает зависи­мое отношение к оскорбителю. Оскорбление не всегда, конечно, бывает та­ким драматичным, как в “Бремени страстей человеческих” или в “Амоке”.