Структурирование терапевтических сессий как церемонии признания самоопределения (definitional ceremony) обеспечивает контекст для насыщенного развития историй. Эти церемонии — ритуалы признания и положительной переоценки жизни людей (по контрасту со многими ритуалами современной культуры, которые выносят суждение и принижают человеческие жизни, унижают людей). Жизнь людей часто сравнивается с социальными нормами, и в результате выносятся негативные суждения: люди оцениваются как неадекватные, некомпетентные, несостоятельные. Церемония признания самоопределения предоставляет людям возможность рассказать или показать, сыграть историю своей жизни перед аудиторией тщательно подобранных внешних свидетелей. Эти внешние свидетели откликаются на истории посредством пересказов, выполняемых в рамках особой традиции признания.
Отклик внешних свидетелей не основывается на современных практиках «аплодисментов» (комплиментов, выделения сильных сторон, поздравлений и т. д.). Они также не основываются на практиках профессиональной оценки и интерпретации. Внешние свидетели не должны формулировать собственное мнение, давать советы, заявлять о чем-то, рассказывать назидательные истории, из которых можно сделать нравственный вывод, притчи или басни. Вместо этого внешние свидетели вовлекают друг друга в обсуждение того, каким образом те или иные слова и выражения, те или иные аспекты истории, которую они услышали, привлекли их внимание. Они обсуждают, какие образы возникли у них, когда они услышали эти слова и выражения, какой личный опыт откликнулся, срезонировал, отозвался, вспомнился, а также то, каким образом их жизнь оказалась затронута этими выражениями, куда это их теперь ведёт и что они могут из этого для себя вынести.
|
|
Во время пересказов историй внешними свидетелями то, что люди ценят, признают в жизни, представляется заново таким образом, что вызывает сильный резонанс и признание. В дополнение к этому именно благодаря пересказам люди получают возможность прочувствовать, что их жизни соприкасаются, связаны с жизнями других людей. Это существенно уплотняет, делает более видимыми и осязаемыми противосюжеты — иные, открывающие больше возможностей линии развития жизни людей.
Элисон, Фиона, Луиза и Джейк
Как-то раз в пятницу, часов около четырёх дня у меня был перерыв между сессиями, и наша администратор спросила меня, смогу ли я ответить на звонок молодой женщины, сказавшей, что долго она меня не задержит. Я взял трубку и... лучше я перескажу наш телефонный разговор.
Элисон: Майкл, привет! Это Элисон. Не знаю, помнишь ты меня или нет, я к тебе ходила с мамой и папой некоторое время тому назад. На самом деле, давно уже.
М.: Элисон, а фамилию не назовёшь?..
Элисон: Джонстон, я Элисон Джонстон. Я к тебе ходила по поводу...
М.: Лет десять тому назад?
Элисон: Ага. На самом деле, около двенадцати. Мне было пятнадцать, а сейчас двадцать семь.
М.: У тебя ещё брат есть, примерно на пару лет старше, он тогда лёгкой атлетикой занимался.
Элисон: Точно, точно! Значит, ты меня помнишь!
М.: Элисон, я рад тебя слышать спустя столько лет!
Элисон: Ну, я уже давно собиралась позвонить, знаешь, просто рассказать, как дела. Сейчас всё в жизни хорошо, и я просто подумала, что, может быть, тебе хочется знать...
|
|
М.: А как поживает Генриетта? (Генриетта — это одна из плюшевых игрушек, которые я использую в своей практике. Я не видел Генриетту двенадцать лет. Иногда я знакомлю людей, которые обращаются ко мне, с «плюшевыми консультантами». Этим мягким игрушкам приписывается целый набор личностных характеристик, разнообразный опыт, определённое отношение к жизни и умение решать проблемы; люди могут идентифицироваться с ними. «Плюшевые консультанты» могут дать людям чувство солидарности и вдохновения, помогая решать проблемы и преодолевать сложные ситуации. — White, 2006.)
Элисон: Ну, это на самом деле ещё одна причина, по которой я тебе звоню. У нас с Генриеттой были и хорошие моменты, и не очень, мы поддерживали друг друга в сложные времена, я к ней так привязалась. Но в последнее время я чувствую, что поступаю эгоистично, оставляя её у себя так долго, — я всё думаю, что есть другие ребята, которым она тоже могла бы помочь. Знаешь, те, которые проходят через то же, через что проходила я, может быть, им будет полезно с ней познакомиться. Она так много для меня значила, и вот в последнее время я думаю, что пора бы ей вернуться к тебе и снова работать вместе с тобой.
М.: Похоже, ты собираешься предпринять серьёзный шаг.
Элисон: Так и есть. Я знаю, что мне будет немного грустно, но чувствую, что это правильный шаг.
М.: Хорошо. Давай встретимся и проведём церемонию возвращения Генриетты. Мы отпразднуем на этой церемонии то, что каждая из вас внесла в жизнь другой. Что ты думаешь по этому поводу?
Элисон: По-моему, отлично. И кофейку попьём, да?
|
|
М.: Хорошая идея.
Элисон сказала, что для этой церемонии ей было бы приятнее встретиться в одном из кафе неподалёку. Я рад был снова видеть её и послушать, как и что происходит у неё в жизни, что случилось за последние двенадцать лет. Было также приятно снова увидеть Генриетту и послушать о том, как они с Элисон поддерживали друг друга всё это время. Элисон разрешила мне делать записи, касающиеся их командной работы, и в конце нашей беседы я спросил у Элисон, готова ли она подписать получившийся текст. «Это, — сказала, — рекомендательное письмо для портфолио Генриетты». Элисон была в полном восторге. Она также написала свой номер телефона и сказала, что готова будет ответить на звонок любого человека, которого я познакомлю с Генриеттой во время своей работы. Она будет очень рада рассказать об истории отношений с Генриеттой и о том, какие возможности это открыло в её жизни.
Тут я понял, что не предложил Элисон внести своё имя в список внешних свидетелей, которых я могу приглашать. В этих списках перечислены имена и координаты людей, которые добровольно соглашаются присоединиться к моей работе с другими. Я воспользовался этой возможностью, чтобы описать Элисон роль внешних свидетелей, и спросил, интересно ли ей поучаствовать в подобной работе. Элисон тут же напомнила мне, что на одной из наших встреч двенадцать лет тому назад присутствовали два внешних свидетеля. Она вспомнила, что эта сессия была особенно полезной, и сказала, что была бы очень рада сыграть подобную роль для других людей.
Примерно пять недель спустя ко мне обратились Луиза, Джейк и их дочь Фиона. Фионе было шестнадцать лет; в течение пятнадцати месяцев она боролась с анорексией, и анорексия уже дважды укладывала её в больницу. Фиона чем-то напомнила мне Элисон. В ходе нашей первой встречи я увидел возможность познакомить Фиону с Генриеттой. Я передал Фионе портфолио Генриетты и отметил недавнее рекомендательное письмо, полученное от Элисон. Я также сообщил, что Элисон будет рада рассказать про свои отношения с Генриеттой, если Фиона захочет ей позвонить.
На второй встрече с этой семьёй я узнал, что Фиона позвонила Элисон, и это было полезно. Кроме всего прочего, Фиона почувствовала, что Элисон очень хорошо её понимает. В ответ на это я озвучил возможность пригласить Элисон на одну из встреч и описал, какую роль ей предстоит играть, если мы всё организуем так: вначале Элисон будет слушателем моей беседы с Фионой и её родителями, а потом они сядут в сторонку и будут внимательно наблюдать, как я буду расспрашивать Элисон о том, что она услышала в их истории. После этого наступит время Элисон вернуться в позицию слушателя, а Фионе и её родителям — поговорить о том, что они услышали в пересказе их истории. Я упомянул, что в моем опыте такое структурирование встреч часто способствует ускорению позитивного развития ситуации, и если Фиона и её родители решатся пойти этим путём, они должны будут сообщить мне заранее, на какие вопросы они бы хотели отвечать в присутствии Элисон, а каких вопросов мне следует избегать. Фионе эта идея очень понравилась, и родители поддержали её в этом.
Элисон присоединилась к нам на четвёртой встрече. Во время интервью с Фионой и её родителями, когда Элисон была слушателем, мы сосредотачивались в основном на влиянии и воздействии анорексии на жизнь и взаимоотношения членов семьи, на то, как они воспринимают это, какие аспекты жизни им удалось уберечь от влияния анорексии и какие их инициативы бросали вызов власти анорексии. Элисон была внешним свидетелем беседы. Термин «внешний свидетель» я позаимствовал у Барбары Майерхоф (Myerhoff, 1982, 1986). Элисон не участвовала активно в этой беседе, она слушала, была свидетелем.
Когда наступил благоприятный момент, Элисон и семья Фионы поменялись местами, и я расспросил Элисон о том, что она услышала, а Фиона и её родители слушали нас. То, каким образом Элисон пересказала услышанные истории, оказало существенное влияние на жизни Фионы и её родителей. На третьем этапе снова произошла смена позиций, и я расспросил Фиону и её родителей, что они услышали в том, как Элисон пересказала их истории.
Ниже приводится расшифровка второй части этой беседы — отклика Элисон на истории, которыми поделились Фиона и её родители. Отклик Элисон был структурирован моими вопросами.
М.: Элисон, можно попросить тебя начать рассказ с того, какие именно слова и выражения больше всего привлекли твоё внимание?
Элисон: Мне кажется, что Фиона и её родители — это самые потрясающие...
М.: Элисон, можно мы будем придерживаться того, что именно больше всего привлекло внимание, а потом перейдём к твоему отклику, к твоей рефлексии?
Элисон: Ну ладно, хорошо. В общем, много что привлекло моё внимание. Фиона говорила о том, как она всё лучше начинает осознавать все эти ожидания, связанные с совершенством, которые стали занимать так много места в её жизни, и как сейчас она может говорить о них с мамой. И с некоторыми другими людьми тоже. Она сказала, что начала проговаривать эти ожидания вслух, когда ей становится от них тяжело. Кто-то из них использовал выражение «сорвать маску с Анорексии», и вот это Фиона и делает. Мне кажется, что это достаточно большой шаг для неё — впустить других людей в свою жизнь таким образом. Фиона просто могла поддаться Анорексии, и если бы она так поступила, она была бы совсем-совсем одна! И тогда Анорексии было бы гораздо проще отобрать у Фионы жизнь.
М.: Может быть, что-то ещё привлекло внимание? Ты сказала «много всего».
Элисон: Ну да. Фиона не просто стала проговаривать ожидания вслух, она ещё сказала, что мама начала её спрашивать, когда дела идут плохо, что говорит Анорексия. Я знаю, что Фиона не всегда ей отвечает, но мама предоставляет ей такую возможность, иногда проговаривает вслух свои догадки о том, чего хочет Анорексия, на что она настраивается. И ещё то, что мама начала говорить с Фионой обо всех ожиданиях, которые касаются её самой тоже, о том, что она всегда слышит этот тихий голос в голове, который говорит: «А ты хорошая жена?» или «Ты должна уделять внимание детям», или «Но ты же ещё не убралась в доме», или «ты слишком такая», или «чересчур этакая». Я знаю, что её мама чувствует себя ужасно, как будто бы она ответственна за то, что происходит с Фионой, как будто бы она Фиону подвела. Но при этом она не позволяет всему этому помешать ей быть с Фионой, помогать Фионе.
М.: Хорошо. Было ли что-то ещё, что ты...
Элисон: Да, ещё кое-что. Это про отца Фионы.
М.: Да?
Элисон: Он сказал, что когда слушает, как Фиона и её мама так разговаривают, он чему-то учится, то есть ему интересно. Он был очень открыт тому, о чем и как они говорили.
М.: Спасибо, Элисон. Ты сказала о том, что действительно привлекло твоё внимание. Какие идеи или образы у тебя возникли, когда ты слушала это?
Элисон: Какие идеи у меня возникли?
М.: Да. Каким образом то, что ты услышала, позволило тебе понять этих людей? Как это повлияло на твоё представление о них?
Элисон: Ну, на самом деле у меня в голове возник такой образ, знаешь, — шторм, буря. У меня был такой образ, что Фиона и её мама стоят под натиском этой бури, это что-то огромное, вроде циклона. Наверное, это потому, что я вчера смотрела новости по телевизору про мощный циклон неподалёку от Дарвина. Только в случае Фионы и её мамы этот циклон весь состоит из ожиданий, кем они должны и кем не должны быть, и у меня такой образ возник, что этот циклон сгибает их жизни, словно деревья, настолько сильно, что они почти стелятся по земле. Но не ломаются. Они держатся друг друга и выдерживают. И время от времени они начинают распрямляться.
М.: Ого, какой сильный образ.
Элисон: Да, и папа её там тоже, но по-другому. Давайте посмотрим, если подумать, он пытается найти, каким образом лучше всего согнуться, чтобы все выстояли, чтобы все выдержали это.
М.: Что именно ты услышала в словах Джейка, что создало такой образ?
Элисон: Это произошло, когда он сказал, что учится чему-то, слушая Фиону и её маму, наблюдая, как они срывают маску с Анорексии. Он был открыт тому, что слышал, и я заметила, что он не взваливает на них свои собственные предпочтения, ожидания и так далее.
М.: Это очень сильный образ — люди, которые выстаивают под натиском бури. Какие у тебя возникают идеи о том, что важно в жизни для Фионы и её родителей?
Элисон: Что для них важно?
М.: Да, как тебе кажется, что Фиона и её родители ценят в жизни, что для них ценно, важно?
Элисон: Ну, вот насчёт Фионы и её мамы, они обе женщины, и они говорят о том, что с ними происходит изнутри. Знаешь, все эти ожидания, кем они должны быть, и как они им противостоят... Может быть, это что-то, связанное с их собственными надеждами или мечтами. Мечтами, о которых у них никогда не было шанса поговорить раньше.
М.: Какого рода мечтами, как тебе кажется?
Элисон: Ну, мечтами о том, чтобы жить как-то по-другому, не только бороться со всеми этими проблемами. Чтобы была такая жизнь, в которой можно дышать чистым воздухом, в которой есть пространство. Может быть, это мечты о том, чтобы чувствовать себя вправе на нечто большее... Что-то такое.
М.: То есть у тебя такая вот догадка по поводу мечтаний и надежд? А услышала ли ты в их словах что-то конкретное, что могло бы быть связано с этими мечтами и надеждами?
Элисон: Мне кажется, что про это было тогда, когда мама Фионы говорила, что знает, что Фиона действительно хочет многого, чему Анорексия мешает сбыться. И что она сама, Фионина мама, только начинает задумываться о том, чего она сама жаждала в своей жизни, о том, что было из её жизни, из её сознания вытолкнуто в течение долгого времени, почти всегда.
М.: И ещё у тебя был образ Джейка: он вместе с ними противостоит этой буре и ищет возможность согнуться таким образом, чтобы все выдержали это. Как тебе кажется, что этот образ говорит о том, что важно для Джейка?
Элисон: Ну, я сказала бы, что ему важно быть вместе с ними. И мне кажется, что некоторые из новых направлений, которые они ищут, не будут просты для него, потому что ему тоже придётся меняться. Я думаю, что ему придётся многое делать по-другому, делать что-то, чего он раньше никогда не делал, потому что у мамы Фионы возникают более ясные идеи о том, как на неё давят ожидания и чего она сама хочет. Мне кажется, ему это может быть действительно сложно.
М.: Ты сказала, что он вместе с ними в этом. Как тебе кажется, что для него важно?
Элисон: Я думаю, это про способность выходить за пределы своей зоны комфорта, чтобы довести дело до конца. Мне кажется, я сейчас не очень понятно говорю...
М.: Это такой принцип: доводить дела до конца, не сдаваться, не опускать руки...
Элисон: Ну да, что-то вроде этого. Доводить до конца то, что нужно доводить до конца.
М.: Ты рассказала о том, что услышала, о том, что для тебя было главным в их рассказе и как это повлияло на твоё восприятие Фионы и её родителей. Можешь сказать о том, как это отозвалось в тебе, какую струну затронуло?
Элисон: Ну, на это я знаю ответ. Это меня вернуло меня к моей собственной борьбе с анорексией. Она загнала меня в угол, она поставила меня на колени и практически убила... я чуть концы не отдала тогда, теперь-то я это знаю. Практически все от меня отвернулись в какой-то момент, я была почти совсем одна. И чем более одинокой я себя чувствовала, тем хуже становилась ситуация. Но у меня были спасательные круги, я тогда не осознавала, что они всё время были рядом со мной. Вот, например, мама моя. Я помню, что мне было очень важно осознать, что мы не так сильно различаемся, как казалось раньше. То есть мы, конечно, были разные, но мы должны были справляться с похожими проблемами. И в этом смысле мы много взяли друг у друга.
М.: Что ты имеешь в виду?
Элисон: Ну, сейчас я могу это лучше выразить. Мы с мамой начали больше говорить о том, что происходило с нами изнутри, и хотя у неё не было анорексии, то, что она переживала внутри себя, было очень похоже на мои переживания, ну, вы знаете, когда тебя постоянно молотят все эти ожидания, день и ночь, день и ночь.
М.: Да, понимаю... Можно ещё вопрос?
Элисон: Хорошо.
М.: Вот ты сейчас слушала истории об определённых аспектах жизни этих людей, и ты пересказала нам то, что услышала в их истории. Когда люди выступают в роли слушателей каких-то значимых историй, когда у них есть возможность откликнуться таким образом, как ты сейчас откликнулась, они как бы отправляются в путешествие по своей жизни. Когда они присутствуют при рассказе таких историй, то как бы попадают в какое-то место своей жизни, куда бы они не попали, если бы, например, пошли вместо этой встречи на работу или по магазинам. Мне было бы интересно услышать, как тебе кажется, куда это тебя сейчас привело, может быть, у тебя возникли какие-то новые мысли, возможно, ты что-то поняла... все, что угодно.
Элисон: Ну, я точно знаю, что теперь стала лучше понимать, как я через всё это прошла, как я отобрала свою жизнь у Анорексии. Я знала, что для меня важно, что моя мама не позволяла мне оказаться полностью изолированной, хотя её догадки о том, что происходит у меня в голове, меня часто раздражали, просто ужасно раздражали. Но я думаю, что я теперь понимаю лучше, каким образом мы с мамой сделали это вместе, и насколько мне важно было знать, что у неё происходит в голове, о чем она думает.
М.: То есть ты стала лучше понимать. У тебя есть какие-нибудь соображения о том, что именно это «лучшее понимание» может принести в твою жизнь?
Элисон: Я думаю, я ещё больше буду ценить мои отношения с мамой, и от этого мне так тепло внутри становится. И ещё я стала яснее понимать, какую роль сыграл мой папа в этом и как тяжело ему, должно быть, было делать что-то по-новому, по-другому. Я знаю, что он скажет, что стал от этого лучше, но ему, наверное, было очень трудно. Думаю, я пойду домой и как следует, по-хорошему, поговорю с ним об этом.
М.: Как тебе кажется, что из этого может выйти?
Элисон: Ну, я не знаю, но мне кажется, что это может быть хорошо для него, для меня, для наших отношений.
М.: Приближается тот момент, когда вам нужно будет поменяться местами с Фионой и её родителями. Но прежде чем мы закончим, ты можешь ещё раз сказать, что именно ты услышала от Джейка, что открыло для тебя возможность разговора с твоим собственным отцом? И что ты услышала от Фионы и её матери, что позволило тебе начать ещё больше ценить отношения с твоей мамой и отчего тебе стало так тепло внутри?
Элисон: Да,хорошо...
После этого Элисон вернулась на позицию слушателя. В этот момент я начал расспрашивать Фиону и её родителей о том, что они услышали в пересказе, что привлекло их внимание, какие образы у них возникли (образы их собственной жизни, образы самих себя), как они в силу этого стали лучше понимать свою жизнь, почему их привлекли определённые аспекты пересказа Элисон и куда их ведёт опыт слушания этого пересказа. Из их ответов я узнал, что пересказ Элисон был для них всех очень глубоким переживанием.
Очень сильно резонирующей для них оказалась метафора бури, так же как и размышления Элисон на основе этой метафоры о том, что для них важно в жизни. Отклик Элисон стал основанием для того, чтобы снова задуматься, в чем же заключается для них смысл жизни, снова вступить в контакт с теми принципами и ценностями, которые были самыми важными, и «оживить» их, придать им больше энергии.
Фиона рассказала о том, каким образом этот пересказ помог ей яснее понять, к чему стремится Анорексия. У Фионы появился проблеск образа того, каким могло бы быть будущее без Анорексии, и это, как она сказала, «подпитало» её надежды. Хотя она сейчас находится в точке, где всё ещё очень тяжело отличить мысли, которые нравятся Анорексии, от мыслей, которые нравятся ей самой — Фионе, желающей интенсивнее присутствовать в своей жизни, — она почувствовала, что отклик Элисон помог ей «рассеять туман».
Луиза очень эмоционально откликнулась на то, каким образом этот пересказ снял часть бремени с её плеч, потому что она чувствовала тяжесть вины и собственной несостоятельности. В этом пересказе она получила потрясающее подтверждение правомерности собственного бытия, и она совершенно не ожидала, что такое может с ней случиться.
И Фиона, и Луиза рассказали о том, насколько глубоко их тронуло размышление Элисон об их взаимоотношениях. Некоторое время они обе плакали, рассказывая о переживаниях и препятствиях на пути своей новой «командной работы», а также о том, каких успехов им уже удалось достичь в проекте по освобождению жизни Фионы от хватки Анорексии, а жизни Луизы — от ожиданий, связанных с предписаниями тендерных ролей, которые существенно обедняли её жизнь.
Луиза отметила, какое вдохновение она черпает у Фионы, когда та решается говорить о своих внутренних переживаниях, связанных со стремлением к эталону — общепринятому образу совершенства. В результате это даёт Луизе возможность прислушаться к своему внутреннему голосу и высказать то, о чем она раньше никогда не говорила, а также попытаться бросить вызов некоторым силам, которые являются союзниками предписаний тендерных ролей. Услышав это, Фиона на некоторое время потеряла дар речи. Для неё тот факт, что она являлась для своей матери источником вдохновения, был совершенно неожиданной и огромной по значению новостью. У меня сложилось впечатление, что принять этот факт для Фионы значило получить доступ к противоядию от чувства опустошённости, изолированности, которое она испытывала.
Джейка очень глубоко затронули размышления Элисон о том, какой вклад он сам внёс в происходящее, стараясь «научиться сгибаться так, чтобы всем удалось через это (т.е. бурю) пройти и выдержать». Он признал, что для него это действительно сложно, что ему действительно потребовалось начать делать что-то, чего он никогда раньше не делал. Например, ему пришлось бросить вызов своим старым привычкам во взаимоотношениях с Луизой, включая те, которые были отражением само собой разумеющихся убеждений, способствовавших усугублению тех обстоятельств, с которыми она боролась. Он говорил о том, что ему хочется иногда защищаться и что он борется с этим желанием защитить себя, но при этом отметил, что в некоторых областях ему удалось немножко «расслабиться, стать более спокойным». Он испытывал гордость за то, что стал менее «застёгнутым на все пуговицы».
К концу нашей встречи, когда мы уже прощались, я спросил Элисон, как ей кажется, будут ли заинтересованы её родители в том, чтобы присоединиться к нам на будущей встрече в качестве свидетелей ещё одного разговора с Фионой и её родителями, получится ли у них поучаствовать вместе с Элисон в ещё одном пересказе. Элисон подумала, что они наверняка захотят сделать это. Фиона, Луиза и Джейк тоже проявили большой энтузиазм, и три встречи спустя к нам присоединились родители Элисон.
Из обратной связи, которую я получил о последствиях этих двух встреч сначала с Элисон, а потом с ней и её родителями в качестве слушателей, стало ясно, что эти встречи стали поворотной точкой в процессе избавления Фионы от нервной анорексии. Я убеждён, что вклад Элисон и её родителей был гораздо более значим, чем любой вклад, который мог внести я в роли терапевта. Именно так обычно и происходит, когда мы приглашаем людей на роль внешних свидетелей, аудитории. Однако подобный результат вряд ли может быть достигнут, если терапевт не использует особые, эффективные вопросы, определённым образом структурирующие пересказ слушателей («внешних свидетелей»). Вопросы, которые я задавал, относились к конкретным категориям, которые я разрабатывал в течение многих лет исследования подобных пересказов.
В следующих разделах я опишу историю возникновения практики привлечения аудитории; идеи, которые поспособствовали оттачиванию этой практики, а также категории вопросов, структурирующих свидетельский пересказ. Я также изложу некоторые соображения, важные, с моей точки зрения, для успешного применения этой практики.