Кровь отхлынула от ее лица так резко, что умело замазанные прыщи выступили на фоне могильной бледности красноватой сыпью. Это было либо искренним ужасом, либо за три года в обществе незабвенного ди Лая царевна продвинулась в театральном искусстве куда дальше, чем полагается в ее нежном возрасте. Она, кажется, даже пахла ужасом и решительностью.
– Именем своим, городом своим, вечным именем и вечным городом клянусь, я не знала об этом. Я поняла, что вы ранены, только вчера, когда нам впервые не удалось вас разбудить. Если вы потребуете, я принесу в этом клятву над Королевским Источником.
Чеканная формальность ритуальных древненарэссийских формулировок отдавалась тяжелым движением магических потоков, заточенных где‑то на дне разума мастера ветров. В принципе, Тэйон только что услышал все, что он хотел узнать в этом разговоре.
Шаэ не знала, что бросает в душилку ментально раненного чародея.
Потому что Таш ей не сказала.
И совершенно правильно не сказала, незачем королеве было знать, сколь уязвим ее пленник. Не тогда, когда мотивы самой королевы под большим и жирным вопросом.
Ну а раз Шаэтанна сама все выяснила, придется немного поблефовать.
– Подведем итоги, – ленивое движение губ, медленная, режущая тупым ножом по натянутым нервам усмешка. – Вы испугались очередного опекуна в стиле ди Лай и поспешили отправить его… скажем так, поглубже. Теперь же, выяснив, что несостоявшийся кукловод на самом деле сломал ядовитые когти и не столь страшен, как казался, решили его приручить.
И резко оборвать улыбку и опустить уголки губ. Рывком вонзить взгляд в собеседницу, сузившимися в бусины зрачками, напряженным, злым движением бровей, застывшей мимикой – давить, давить, давить. Перед ним не ребенок, а правящая лэри клана, презрительно отшвырнувшая предложенную ей вассальную верность. Нечего ее жалеть.
|
|
Шаэтанна ответила темным, бескрайним спокойствием, безмятежностью ночной чащи, живо напомнившей ему о Таш. «Где под темными водами плавают злые акулы, где в сплетении ветвей бродят дикие хищники…»
– Мастер Алория, я сегодня прогулялась к камере, в которой вас содержали. Тому, что от нее осталось. Душильник уничтожен на базовом уровне, вместо шеренизового камня какая‑то хрупкая, покрытая трещинами щебенка, чудом удерживающая изначальную форму. В породе вокруг обнаружены глубокие разломы и не вполне понятные структурные изменения. Магистр Нарвахо – ведущий сейсмолог факультета земли, вы, наверное, встречались? – сидит сейчас на полу в тюремном помещении, сжимая в руках кусок камня, бывшего когда‑то душильником, и, раскачиваясь из стороны в сторону, бормочет: «Этого не может быть, этого просто не может быть!» – Шаэ изменила позу, опершись бедром о стол и скрестив руки. – А еще я часами стояла за вашей спиной во время Битвы Ближних Рифов. Часами смотрела, как вы делаете то, что, согласно сегодняшней магической доктрине, невозможно по определению. Поверьте мне, сокол, – грациозный жест рукой, заставивший бы придворных учителей риторики плакать от умиления. – Я совершенно не склонна недооценивать ваши когти и уж тем более не собираюсь никого приручать.
Это уже становилось интересным.
– В таком случае чего же хочет Ваше Королевское Высочество?
Ее Королевское Высочество подалась вперед, развернув руки ладонями вперед и честно встречая взгляд мага.
|
|
– Я хочу, чтобы вы остались в моем городе, магистр. Под моей защитой, до тех пор, пока она вам нужна, и под моим покровительством – всегда. Чтобы вы остались подданным великого Лаэссэ, доверенным советником королевы, и, – быстрая улыбка, проблеск искреннего юмора, – наставником юных принцесс!
А девчонка хороша. Действительно хороша. Если бы не болезненно обострившаяся в присутствии Терра чуткость к запахам и диссонансу в языке тела, он мог бы и не заметить легкого переизбытка восхищения и доброжелательности.
Тэйон откинулся в кресле, глядя на собеседницу. Молча Долго. Пауза повисла в воздухе тяжелым угаром, но Шаэ тоже умела молчать, безмятежная и терпеливая, как зеленоглазая кошка.
– Попробуйте быть искренней, принцесса, – посоветовал бывший лэрд соколов. – Удивительно действенное средство. – И, без всякой связи с предыдущим: – Должен ли я так понимать, что ваш будущий консорт к моему внезапному задержанию, а заодно и настоящему миролюбивому настрою никакого отношения не имеет? Как и Рек ди Крий? – Он колебался буквально долю секунды, решая, стоит ли бросать на весы жалкую кроху знания в надежде получить большее. – Или я должен сказать: светлейший князь Вуэйн?
Удар пришелся точно в нерв. И в какой нерв! Вот чего Тэйон не ожидал от своей неуловимой, подобно речной воде, собеседницы, так это такой реакции. Шаэтанна буквально взорвалась.
Принцесса вдруг резко выпрямилась, отшвырнув столешницу, на которую только что опиралась. Тяжелый деревянный стол, инкрустированный вставками из камня и заставленный литыми письменными приборами, отлетел в другой конец комнаты, будто ничего не весил, а Шаэ застыла натянутой струной, резкая, напряженная, прямая.
|
|
Тэйон, каким‑то чудом поборовший побуждение вслед за столом отлететь подальше от взбесившегося представителя Нарунгов, замер в кресле, наблюдая, как по телу принцессы пробежала волна дрожи, еще одна. Девушка мотнула головой, слепо покачнулась, нащупывая невидящими руками послушно устремившийся к ней стул…
…и, всхлипнув, опустилась на него, спрятав лицо в ладонях и сотрясаясь в беззвучных, каких‑то совершенно недетских рыданиях.
Что ж, теперь, по крайней мере, понятно, как она заработала свою репутацию.
Магистр Алория некоторое время созерцал это, затем подвел кресло к книжным полкам, осторожно положил взятую им книгу на предназначенное ей место. После чего подлетел к принцессе, остановился под углом в девяносто градусов, близко, но не слишком. Замер, ничего не говоря, ни во что не вмешиваясь, выжидая.
Ее магические щиты рухнули, и помещение зазвенело от запрудивших его эмпатических образов, смешивающихся с сорвавшимися с цепи запахами и образующих причудливый, экзотический фон. Гнев загнанного в угол зверя, ярость посаженного на поводок разумного существа. Тоска, безысходное одиночество, осознание, что нельзя даже сбежать, потому что есть долг, и есть сестры, и есть город. И над всем этим, удушающим, пряным ароматом – страх. Острый, животный страх за свою безопасность, темный, клубящийся страх перед будущим супругом, ноющий, привычный страх не справиться, не суметь, предать… Знакомый страх поражения, переходящий в ужас.
Все так же бесшумно Шаэтанна Нарунг откинулась на стуле, делая глубокие вдохи и пытаясь остановить капающую из носа кровь. Вокруг ее сознания вновь начали стягиваться щиты, грозовая ясность долетающих эмоций померкла, смазываясь привычным самоконтролем.
– Прошу прощения, сокол, – ее голос был спокоен, нарэссийский звучал со странным акцентом, который, наверное, был ближе к исходному произношению, что бы там ни говорилось в исследованиях всех лингвистов вместе взятых. – Вы просили искренности.
– Я много чего просил, – туманно ответил Тэйон, протягивая ей платок. – Полагаю, не имеет смысла спрашивать, почему вы с самого начала не рассказали мне о причине все нараставшей последние три года магической нестабильности?
– М‑ммм, – не слишком внятно донеслось из‑под платка.
– Или о том, почему вы не соизволили сообщить, что отсутствие на троне истинного Нарунга делает город уязвимым для внешнего вмешательства?
– Ну, вы тоже не очень распространялись о своих уязвимых местах, – в тон ему огрызнулась девчонка. То ли она наконец нашла стиль поведения, казавшийся ей убедительным, то ли в самом деле сбросила все маски, но прозвучало это вполне естественно.
– В стройных магических рядах действительно наблюдается острая нехватка доверия, – согласился магистр воздуха. – Но между личным секретом и вопросом национальной безопасности есть разница.
Будущая королева проворчала что‑то на древнем нарэ, заставив гадать, кто же знал об этом секрете и предал его так основательно, что Нарунги не рассматривали даже возможности выдать свою «тайну» подданным. Даже под страхом уничтожения – и своего собственного, и вышеупомянутых подданных.
– Почему было не назначить коронацию на несколько дней раньше?
– Бесполезно, – поморщилась дочь древних богов, вытирая с лица остатки макияжа. – Для успешного замыкания связи магические поля должны находиться хотя бы на среднем уровне, а последнее десятидневье одиннадцатого месяца – это энергетическая дыра всего цикла. Сами ведь знаете, половина базовых порталов схлопывается, Источники чуть ли не пересыхают, все заклинания начинают барахлить. Имперцы не зря дожидались этого момента для атаки.
А вот этого он как раз не знал. Цикличные спады в Источниках? Не только климатические и сейсмические напряжения, связанные с разным уровнем в разделенных порталами мирах? Как, ветер их забери, Нарунгам удавалось скрывать от магов такое?
– Значит, послезавтра вы надеваете корону, «замыкаете связь», сажаете на трон сомнительного консорта?
Еще одно больное место. Она взвилась, отбросив многострадальный платок в лицо собеседнику и почти бросившись следом сама.
– А, по‑вашему, у меня есть выбор? – В голосе девушки зазвенели отливающие металлом и кострами нотки. – На троне Лаэссэ может сидеть только Нарунг. Истинный Нарунг. Вы имеете представление, что с нами сотворили внутриродственные браки?
– Я – халиссийский кланник.
– Да ну? Вы считаете, что брак по любви на двоюродной бабушке – это самое страшное, что можно сделать во имя «сохранения бесценных свойств, жизненно важных для безопасности города»? Моя семья в течение тысячелетий была заложницей генетической политики. Сенат определял, кто от кого будет иметь детей, не спрашивая мнения своих так называемых «правителей». Доопределялись. Последние пару сотен лет в двух случаях из трех женщинам Нарунгам приходится прерывать беременность на ранних стадиях ввиду полной нежизнеспособности плода. И это при том, что в Лаэссэ лучшая школа магов‑целителей во всей Паутине! В настоящий момент нет ни одного – ни одного! – мужчины Нарунга, от которого я могла бы получить хотя бы призрачный шанс на здоровое потомство.
Он и в самом деле не думал, что ситуация настолько серьезна. Королевский род приложил немало сил, чтобы защитить свои тайны и свою боль. Но… «Сенат определял»?
– Коэффициент умственного развития группы обратно пропорционален количеству ее членов. И их жадности. – Тэйон нахмурился.
– Ярким примером чего является незабвенный Полный Совет, – резко ответила Шаэтанна. – Мой предок устроил государственный переворот, организовал Ночь Поющих Кинжалов, спалил древнюю библиотеку города. Его потомки столетиями корректировали летописи и старинные предания – только чтобы эти сведения не всплыли наружу. И они не всплывут.
Голос будущей королевы на протяжении всей тирады опускался все ниже и ниже, в глазах зажглось мрачное, почти фанатичное пламя. Тэйону не нужно было иных предупреждений.
Принцесса прикрыла глаза. Затем вновь распахнула их. Неподвижная. Несгибаемая.
– Когда‑то моим предкам удалось создать нечто удивительное, небывалое, действительно уникальное. Об этом много спорили, но даже наши враги признают: Лаэссэ есть центр Паутины. Кейлонг, и Халисса, и Футун, и Драгш – каждый мир по‑своему удивителен, но это всего лишь запределье. Сердце нашей цивилизации, сердце картины вселенной, как мы ее представляем, – это город. Город Лаэссэ, который был Лаэ, который был Кариньонэсс, который был Наруэ. Все дороги Паутины ведут сюда. Все мысли, и чувства, и беды Паутины находят свое отражение здесь. Все связи, которые пронизывают Паутину: торговые, культурные, магические, так или иначе держатся на Лаэссэ. Мне бы хотелось, чтобы это было всего лишь метафорой. Красивой фразой, позволяющей чувствовать свою избранность. Но… Есть город. Исключение из правил. Я должна сохранить его, магистр. А значит, я обязана обеспечить продолжение династии.
– Но почему Оникс? – Он заговорил тем же низким голосом, попадая в ее ритм, в ее настроение. – Мне дали понять, что он не принадлежит к роду… основателей города.
Шаэ моргнула. Затем уголок ее рта приподнялся:
– Вы ведь на самом деле ничего не знаете, так? Поймали меня, как ребенка, выудили информацию.
– Вы и есть ребенок, Шаэ. Почему Оникс?
– Мне предложили сделку. Его народ обладает секретами, которые позволят решить проблему наследования. Они… очистят мою кровь, уберут из нее накопленную за поколения внутреннего скрещивания грязь. И они смогут дать мне наследника, в котором будет лишь моя кровь – быть может, чуть измененная, быть может, смешанная с кровью Ниты и Тави. Но отец такому ребенку будет не нужен, и опасности родить урода тоже не будет. Титул принца‑консорта и прилагающаяся к нему власть – это просто та цена, которую Дом Тон Грин запросил за свои услуги. Что‑то вроде стандартного договора. Оникс вызвался быть посредником.
Всемогущий сокол! Чтобы переварить все это, потребуется время. Пока же Тэйон смог наскрести самообладания только на то, чтобы спокойно переспросить:
– Дом Тон Грин?
– Да!!! – Шаэтанна вскочила на ноги, отшвырнув несчастный стул в противоположную от стола сторону. Метнулась в одну сторону, в другую, застыла, обхватив себя руками. – Во имя Янтарного договора, Алория, если я предаю свой город и продаю себя саму существам, убившим моего отца, то имею право по крайней мере выбрать покупателя, который мне больше нравится!
– Не перебарщивайте с искренностью, – посоветовал Тэйон.
Женщина Нарунг затравленно покачала головой:
– Проклятье, сокол, вы же видели ди Крия! Я знаю, что видели. Они могут получать такие результаты, как Сергарр и Чаринда, но Дом Вуэйн идет на сумасшедшие риски в своих проектах. – По всему ее телу прошла крупная волна дрожи, в воздухе закружил запах почти физического недомогания. Девушка видимым усилием подавила всплеск отвращения. – Я не подпущу это ни к себе, ни к своей крови, ни к трону Лаэссэ. Ни за какую цену.
Тэйон попытался представить Река ди Крия в качестве короля и мужа, и воображение сухо отказалось ему помогать.
Магистр содрогнулся. Шаэтанна права, это безумие. Чем бы ни был Дом Вуэйн, если они создали Река, то без таких союзников лучше, чем с ними. И раз уж речь зашла о союзниках…
– Принцесса, вы не пытались поговорить с магистром ди Минерве?
– Нет, – жестко, твердо, окончательно. – И не собираюсь.
Тэйон кивнул.
Вот тебе и романтичная юная принцесса, встретившая отважного пирата и подарившая ему свое сердце. Шаэтанна Нарунг продала и себя, и сердце, и королевство с холодной расчетливостью, свойственной тем из юных принцесс, кому приходится с пеленок сражаться за выживание и у кого не остается ни времени, ни сил на романтические бредни. Так держать, девочка.
Осталось прояснить последнюю неясность:
– Почему Оникс потребовал, чтобы меня бросили в тюрьму?
– Не вас. – Шаэ оглянулась в поисках стула, увидела его останки. И осталась стоять: – Лэри д'Алория. За время плена он развил здоровое чувство уважения к воинскому таланту и аналитическим способностям госпожи адмирала, очень близко подобравшейся к правде. Тем более что сама госпожа накопила длинный счет, который желала предъявить Дому Вуэйн. Потом еще вы выкинули впечатляющий трюк со штормом и спасением наследниц, и арры решили подстраховаться. Я не могла посреди битвы выкручивать руки первой леди Адмиралтейства, но, когда кейлонгцы стали требовать вашей выдачи, отговорок не осталось. Надо было брать под контроль хотя бы одного из супругов и через него накинуть удавку на другого.
Она вдруг улыбнулась. Премерзко.
– Зато теперь, – пропела королева Лаэссэ, – весь план вернулся к аррам обратной стороной и дал им хвостом по физиономиям! Теперь я смогу вернуть все требования Андеи обратно и заявить, что лучше знаю, как управлять собственными подданными! Юная и неопытная дева, ха!
«Юная и неопытная дева» сейчас здорово напоминала охотящегося юрского раптора. Голодного, но не собирающегося пребывать в таком состоянии дольше необходимого.
– Рад быть полезен Вашему Высочеству, – холодно изрек Тэйон.
Шаэ, совершенно не обескураженная, подняла на него завораживающие зеленые глаза. Принцесса внимательно наблюдала за Таш и сейчас сознательно работала под лэри Алория, чтобы… как она там выразилась? «Накинуть удавку на супруга».
– В самом деле, сокол?
– Искренность, принцесса.
– Я искренна. – Шаэ взяла руку мага и, уже не давая себе труда искать стул, опустилась перед ним на одно колено Получилось нелепо, поскольку кресло висело довольно высоко, но все равно сработало. Тэйон отвык от вида чародейных дев, с надеждой взиравших снизу вверх откуда‑то с уровня его коленей. Последние два десятка лет к этой технике прибегала только Таш, остальные пребывали в твердой уверенности, что соблазнять искалеченного мага бесполезно. – Я совершенно искренна. Вы останетесь со мной? Примете пост тайного советника?
– Слезу пустите?
– А поможет?
– Вставайте, принцесса, – попытался высвободить ладонь Тэйон. – Кресло я все равно не опущу, так что вся сцена приобретает оттенок фарса.
– Магистр! – Она еще сильнее сжала его руку, и магистр Алория вдруг понял, что ему фактически отрезали доступ к оружию. И навязали тактильный контакт. Из такой позиции Шаэтанна успеет убить и магией и сталью, прежде чем он успеет дотянуться до любого из своих кинжалов.
– Техника хороша, общая идея вообще блестяща, но момент вы выбрали крайне неудачно. – И, прежде чем она успеет проследить эту мысль и понять, что ассоциации с Таш сейчас способны вызвать у него разве что рокочущую магией злость, продолжил: – Что до тайного советника, то я им, похоже, уже являюсь, а из великого города мне уходить просто лень. Если я останусь в живых, царевна, то буду служить вам, но верность уже не обещаю.
Тихо. Связывая нечеловечески сильными пальцами его рабочую руку:
– Даже так?
Тэйон наклонился вперед. Свободной ладонью провел по ее щеке, от подбородка до виска, зарылся пальцами в волосы на затылке. В последний момент изменил угол и давление, позволив ей ощутить острый кончик лежащего вдоль запястья ножа, упершийся в основание обнаженной шеи. Напряжение мышц – и пружинные ножны послушно вытолкнут клинок вперед, вгонят в мягкую ямку под челюстной костью.
Зрачки девушки расширились. Тэйон не стал выдерживать драматической паузы и спокойно убрал руку.
– Верности нужно быть достойной, дочь Нарунгов.
Откинулся в кресле.
Шаэтанна поднялась на ноги, невысокая, но казавшаяся гораздо выше из‑за силы, расправляющей в ней крылья неординарной личности.
– Достойными верности должны быть обе стороны?
– В идеале.
– Я запомню.
Ну еще бы. Уроки, впечатанные в кожу тонкой струйкой крови, стекающей по шее, обычно запоминаются на всю жизнь. Проверено на опыте.
– Я переговорю со стражем ди Шрингар, мастер Алория. Уверена, он прислушается к моим доводам и направит свои усилия на поиски истинного виновника гибели юной Ойны.
«А что еще ему остается?» Бедный старый страж. Бедный великий город.
– Благодарю вас, принцесса.
– О, называйте меня царевной, сокол. В правительнице должно быть что‑то волчье.
– В правительнице должно быть тонко развито чувство меры, принцесса.
– В таком случае позвольте проявить его и объявить наш разговор законченным. – Шаэтанна ди Лаэссэ присела в церемонном реверансе, и Тэйон только сейчас заметил, что на ней надето причудливое придворное платье, приспособленное для торжественных церемоний и громких балов. – Назвать это … – туманный кивок в сторону разгромленной мебели, – …«аудиенцией» язык не поворачивается. Полагаю, нам обоим следует привести собственные мысли и жизни в порядок, прежде чем вновь встречаться.
– Как будет угодно моей повелительнице. – Идея передышки встретила у мага полное одобрение. Халиссийская выучка снова брала свое: еще немного и он растекся бы ковриком у ее ног, позволив юной королеве вертеть собой, как ей вздумается. Или убил бы ее, что не лучше.
С тихим шелестом длинных юбок Шаэ подошла к двери, распахнула створки, снимая защищающее от прослушивания заклинание. Застыла в проеме, освещенная падающим снаружи светом, – роскошь ткани, блеск янтаря, удостоенная поцелуя ветра прическа.
– Принцесса, – тихо сказал Тэйон, – удачи вам. В замужестве и правлении.
Шаэтанна Нарунг повернулась к нему, и стала видна багровая струйка, рассекшая шею. Ранка уже затянулась, но вытереть кровь она так и не удосужилась.
– Благодарю вас. И, магистр…
Она вдруг вскинула кулак в древнем нарэссийском салюте и испустила звенящий, торжествующий клич:
– Aim Aloria! Эйра!
ГЛАВА 14
If neither foes nor loving friends can hurt you…
Если…
…не смогут нанести неизлечимой раны
ни клятые враги, ни верные друзья…
Шаги правительницы великого города давно стихли в высоких коридорах дворца, а Тэйон Алория все так же оставался в отделанной темным деревом библиотеке. Маг подвел кресло к окну и откинул тяжелую штору. Взгляд задумчиво скользил по посеребренным крышам и подернутым дымкой защитных полей висячим садам дворцовых комплексов. Зима в Лаэссэ такая игрушечная, мимолетная. Зима в его душе казалась куда более холодной. Ожидающей.
Злой.
Единственным признаком чужого присутствия за спиной было тонкое, не уловимое ухом изменение магических полей. Потоки воздуха сместились, занимая предназначенное им единственно правильное место. Кто‑то закрыл двери, замыкая охраняющее от подслушивания заклинание. Шагов или даже чужого дыхания Тэйон так и не услышал. Да он и не ждал их.
Адмирал д'Алория умела передвигаться бесшумно.
Магистр отпустил занавесь, следя, как плотная ткань падает, отсекая обрамленную морозными узорами зимнюю панораму. Красивый все‑таки город Лаэссэ. Город тысячи предательств.
В конце концов, красоте нет необходимости хранить верность.
Тэйон развернул кресло, привычно откидываясь на спинку и сплетая пальцы в пирамиду. По губам скользнула всегдашняя уверенная, почти сонная улыбка голодного тигра, на лице появилось выражение вежливого интереса. Ему даже удалось вежливо поклониться, когда из отбрасываемых магическими светильниками теней соткалась высокая фигура. «Там лежат маски, которые мы наденем…»
Забавно, но в ней не было ни малейшего сходства с покинувшей комнату принцессой. Пройдут десятилетия, прежде чем Шаэтанна Нарунг сможет хотя бы приблизиться к ауре загадочности, власти и глубины, излучаемой этой женщиной. Прежде чем обещание стали сменится настоящей сталью.
– Мой господин?
– Я ожидал Вас, моя лэри.
Но он не ожидал, что она будет сегодня так убийственно прекрасна. Таш всегда была и прекрасной, и убийственной, но именно сейчас, как никогда ранее, били в глаза излучаемые ею чувственность и смертельная угроза.
Встречный ветер, знал ли Ракшас, что за стихию он выпускал на свободу, когда сохранил жизнь этой женщине? Скорее всего. Тэйон ведь неплохо представлял, что сделал, выпустив отсюда живой Шаэтанну.
Адмирал д'Алория гибко скользнула вперед, протянула руку, отбросив сразу с полдюжины пунктов протокола, произнесла с чуть хрипловатой искренностью:
– Я беспокоилась о Вас, Тэйон.
Поймала его взгляд, беспокойно вглядываясь в лицо, ища… Холод. Холод. Холод.
Где‑то под покровом арктических льдов, так глубоко, что даже звездный взгляд не мог проникнуть в эти бездны, ворочались, ища выхода, ураганные вихри. Стихийная магия, неверная магия…
– Это крайне трогательно с Вашей стороны, лэри. – Тэйон заставил свой голос звучать нейтрально, хотя с каждой минутой самообладание давалось ему все труднее.
Халиссийский этикет был крайне жесток в том, что он мог сказать и сделать в данной ситуации. Замкнутое сообщество кланов породило культуру, ориентированную на сохранение хрупкого внутрисемейного мира. Дикая природа тотемных зверей, жившая в каждом вере и каждой верее, слишком сильно осложняла танец человеческих взаимоотношений.
Чем ближе тебе человек, чем глубже он затрагивал твои эмоции, тем больше была опасность сорваться. Оборотни мало что контролировали так жестко, как общение с себе подобными, и превыше всего – с членами своей семьи. Этикет в разговоре генетических партнеров сковывал слова и жесты, грубость была немыслима. Высокородные кланники предпочитали не высказывать в лицо друг другу вещей, которых не могли потом простить. Быть может, потому, что прощать не умели.
Тэйон не мог даже повысить голос. Не имел права. Есть вещи, которые должны оставаться нерушимыми, сколь бы тщательно ни была подорвана основа, на которой они покоились.
«…там лежат маски, которые наденут нас».
Пальцы женщины скользнули по его щеке – осторожное и в то же время властное движение. Самыми кончиками, так, чтобы даже халиссиец не смог увидеть в жесте угрозы, пусть даже ножны у них на запястьях были совершенно одинаковыми. В глубине полночных зрачков мерцали золотые звезды.
– Вы бесподобны сегодня, моя лэри.
Простота черной формы несла в себе элегантность. Сложные, перевитые наподобие тяжелой темной короны косы, в которых он лишь теперь заметил блеск черных бриллиантов. Опустошающая чувственность.
Власть. Она всегда пахла властью. И морем. И небом.
Глубоко под покровом выработанного десятилетиями самообладания рвались на волю дикие ветры.
В принципе, он даже не мог на нее сердиться. Не за что. Таш все, от начала и до конца, сделала абсолютно правильно.
Когда во время короткого, но кинжально острого разговора с Шаэтанной госпоже адмиралу дали понять, что любое вмешательство с ее стороны в судьбу Тэйона будет рассмотрено как измена трону (со всеми вытекающими последствиями), у лэри д'Алория было лишь несколько секунд на принятие решения.
Выбор первый был прост: рассказать будущей королеве о том, как ее супруг уязвим. В этом случае Тэйон был бы извлечен из камеры едва ли не раньше, чем Таш закончила говорить. И столь же мгновенно оказался бы на положении вечного заложника. Достаточно было первой леди один раз признать, что супругами можно управлять друг через друга, и таинственные союзники королевы (да и сама Шаэтанна, если на то пошло) уже никогда не позволили бы им сорваться с крючка.
Роль беспомощной фигуры в чужой партии… Нет. В этом случае Тэйон либо убил бы себя сам, либо погубил их обоих, пытаясь разорвать опутавшие волю оковы.
Выбор второй выглядел еще проще. Взбунтоваться. Накануне битвы, когда враг уже готов к штурму последних рубежей, предать город, которому служила, идеалы, в которые верила, воспитанницу, в которой видела себя саму. Затеять смуту, в которой не было бы победителей, кроме кейлонгцев, и, возможно, таинственных «князей», получивших бы шанс «спасти» ситуацию, тем самым накинув еще один поводок на шею юной королевы.
Но при любом раскладе единственной несомненной потерей был бы флот. Военные не дали бы в обиду своего адмирала, они пошли бы за Таш, какую бы безумную игру та ни затеяла. Первой леди верили, даже ее недоброжелатели, даже кровные враги верили в нерушимую честь адмирала д'Алория, в ее способность сделать то, что нужно, так, как нужно, и именно тогда, когда это необходимо. Флот был предан своей предводительнице и уверен, что та верна флоту. И, когда выбор встал между мужем и людьми, три года шедшими за ней и доверявшими ей даже в самые смутные времена, Таш вер Алория не колебалась.
Встречный ветер, Тэйон ведь знал свою жену, ее решение было абсолютно очевидным и предсказуемым!
Лэри Алория позволила Тэйону пребывать в Отчаянии Магов. Зная, что, когда вернется, от него останется лишь пустая оболочка. Она бросила все силы и все способности на то, чтобы сохранить как можно больше своих людей. Будучи уверенной, что, вернувшись победительницей и обнаружив страшное «предательство» правителей, сможет делать все, что угодно. Вышвырнуть Дома Тон Грин и Вуэйн из города, публично четвертовать ди Эверо и ди Ромаэ, надеть корону на Шаэ, или на себя, или на свою корабельную кошку. И юная, отчаявшаяся спасти предавший ее город королева поддержала бы любое из этих решений…
…а еще Таш могла наконец избавиться от мужа‑калеки, склонного любого приблизившегося к ней мужчину рассматривать как потенциальный коврик в ванной. В конце концов, госпожа адмирал – женщина из плоти и крови, а за три года многое могло случиться… «Откуда, ветер ее побери, вылезла эта мысль?»
Магия поднималась медленным, все нарастающим приливом. Рвались один за другим ограничения и печати, наложенные магистром на свой разум. Откуда‑то потянуло ветром, разметавшим свободно падающие на плечи Тэйона волосы, подхватившим прядь, выбившуюся из сложной прически Таш.
Он помнил…
Открытую ветрам башню старого замка, на которой он проводил дни и ночи, слитый в единое целое с гуляющими в горах зимними ветрами. Четкое построение заклинания, то несравненное удовольствие, которое испытывал, когда один за другим элементы его замысла выстраивались в стройную, завершенную схему прекрасных, одновременно хаотичных и строго организованных чар. Дни и ночи одиночества, ветра и магии.
Легкие шаги, темновейное дуновение, поднимавшееся снизу по винтовой лестнице. Маг резко разворачивается: разве он не приказал не беспокоить? Во имя Первого Сокола, башня окружена многослойной вуалью убийственных арканов, любой, кто попытается войти…