Хилл начинал как преподаватель (с радикальными, но не оформившимися взглядами) в воскресной школе Джозефа Пристли5 – 161, 282, 306, затем он открыл собственное учебное заведение – школу Хейзелвуд в Бирмингеме. Программа школы была современной, само здание имело центральное отопление, газовое освещение и настоящую научную лабораторию. Открытие Хейзелвуда было громким событием, и в школу специально приезжали с визитами такие выдающиеся реформаторы своего времени, как Джереми Бентам6 – 189, Роберт Оуэн7 – 257 и Томас Мальтус.
Впоследствии эти люди станут союзниками Хилла в борьбе. Началось все с того, что Хилл задумался об усовершенствовании почтового сообщения и спровоцировал скандал, связанный с франкированием корреспонденции.
В течение нескольких лет, исключительно своими силами и средствами, Хилл изучал особенности английской почтовой системы и обнаружил, что члены парламента злоупотребляют правом льготного франкирования, то есть бесплатной пересылки почты, и используют его в сугубо личных целях. Встречались, например, такие незаурядные почтовые отправления: пара гончих псов, корова, несколько окороков, две служанки и пианино. Подобные нарушения стоили британской казне умопомрачительных сумм – около миллиона фунтов в год.
Неэффективность в работе почты приводила к большим затратам времени, а главное, денег, что мешало развитию бизнеса и промышленности. К примеру, стоимость отправки письма зависела не от его веса, а от количества листов бумаги. Люди исписывали весь лист – и оборот, и поля, все шло в дело. Тарифы на пересылку зависели от расстояния между отправителем и получателем. Почтальон, помимо собственно доставки корреспонденции, занимался и сбором платежей с отправителей по домам и учреждениям. В итоге на доставку шестидесяти семи писем уходило до полутора часов. Хилл подсчитал, что если освободить почтальона от сбора денег, то за те же полтора часа он сможет доставить пятьсот семьдесят писем, да к тому же избежит риска быть ограбленным.
|
|
Вследствие упомянутых проблем многие письма отправлялись в обход почты, неофициальным путем. Было установлено, что на первой пароходной линии из Англии в Нью-Йорк8 – 237 на пять писем, отправленных по почте официально, приходилась тысяча нелегальных, и плыли они на том же корабле. Хилл предложил радикально упростить систему и вместо сорока с лишним тарифов ввести один. Самым главным его предложением был предварительный порядок оплаты, что ускорило бы доставку, ведь почтальону оставалось только опустить письмо в ящик. Хиллу возражал маркиз Лондондерри – дескать, граждане откажутся портить солидные и дорогие двери и проделывать в них дырки.
Обнародование проектов Роуленда Хилла в 1837 году получило большой резонанс – созывались парламентские слушания, его идеи широко обсуждались по всей стране, появились петиции и статьи в лондонской «Таймс». В августе 1839 года законопроект о введении единого почтового тарифа одобрил парламент, и 10 августа 1840 года первые сто двенадцать тысяч писем с пенсовыми марками разошлись по адресатам. Именно в этот день Ричарда Кобдена осенило, каким образом донести идеи лиги широкой публике, и он произнес: «Хлебным законам конец!» Кобден не ошибся – за неделю в один только Манчестер было доставлено три с половиной тонны листовок, и идеи свободной торговли стремительно завоевывали умы. За два года количество почтовых отправлений выросло до двухсот миллионов, и фиксированные почтовые тарифы стали применять во всем мире.
|
|
С 1840 по 1855 год в Великобритании было напечатано семь миллиардов почтовых марок. Идея использовать именно прямоугольный кусочек бумаги с клейкой оборотной стороной в качестве подтверждения оплаты – лишь один из множества вариантов. Сам Хилл предлагал проштампованные листы бумаги. В ходе открытого конкурса на лучшее техническое решение было заявлено две с половиной тысячи проектов – начиная с тисненых листов с изображением Британских островов и заканчивая знаменитым «черным пенни» – первой в истории маркой с портретом королевы Виктории.
Конкурсный контракт на печать марок выиграл Джейкоб Перкинс, американец из города Ньюберипорт, что в Массачусетсе. С 1819 года Перкинс жил в Англии и пытался получить подряд на печать английских банкнот при помощи нового изобретенного им способа печати. В то время в Англии процветали фальшивомонетчики9 – 222, а технология Перкинса позволяла создать настолько сложный рисунок денежных знаков, что его практически невозможно было воспроизвести. Однако, несмотря на поддержку многих провинциальных банков, изобретателю так и не удалось убедить Банк Англии использовать его технологию. Поэтому в 1839 году, когда Хилл искал подрядчика для производства марок, Перкинс оказался тут как тут.
Новый способ печати назывался сидерография. Рисунок гравировали на закаленном стальном листе и многократным прокатыванием переносили на вал из мягкой стали. Затем этот вал подвергался закалке и использовался для штамповки медных пластин, с которых в свою очередь и производилась печать бумажных листов. Эта технология применялась для производства «черных пенни», а впоследствии, когда Банк Англии наконец передумал и изменил свое мнение относительно изобретения Перкинса, и для печати банкнот. В результате английские купюры приобрели тот затейливый рисунок, который дошел и до наших дней. К сожалению, это не принесло изобретателю богатства, и он занялся созданием паровых двигателей для кораблей, обслуживавших дальние колониальные маршруты.
|
|
Примечательно, что изобретенная Перкинсом технология печати отчасти обязана своим появлением именно колониям. В середине XVII века, когда английские купцы привезли на Молуккские острова шерстяное сукно в надежде обменять его на пряности, они обнаружили, что островитяне предпочитают набивные хлопчатобумажные ткани из Индии. Так образовался торговый треугольник: в индийские колонии ввозили сукно и обменивали там на набивной ситец, который затем отправляли на Молуккские острова, получая за него пряности для метрополии. Какая-то часть ситца попадала и в Англию, постепенно он вошел в моду и вскоре индийские мастера стали получать заказы из Лондона.
Через некоторое время увлечение англичан ситцевыми тканями стало настолько повальным, что пробило брешь в доходах фабрикантов шерсти. В попытке защитить свое производство промышленники надавили на правительство, и оно запретило импорт набивных тканей из-за границы. Последовавший за этим период дефицита, естественно, лишь подстегнул ажиотаж, и спрос взлетел до невиданных высот. К середине XVIII века самым верным признаком хорошего вкуса в богатых домах (а потом и в не очень богатых) считались гармонирующие между собой цветные узорчатые шторы и обивка из индийского ситца. Фрэнсис Никсон из ирландского городка Драмкондра в окрестностях Дублина нашел способ массового производства запрещенных к импорту индийских тканей на родине.
Слово «ситец», так же как и английское chintz, восходит к хинди и означает «ярко окрашенный». Сложность и дороговизна печати по ситцу являлась следствием вычурности орнамента: цветы и птички, облака и пейзажи наносились на ткань по очереди, слой за слоем, при помощи деревянных форм с разной краской. В 1760 году Никсон предложил использовать для печати по ситцу медные, а не деревянные формы и заложил основу технологии, которую впоследствии использовал Перкинс для печати почтовых марок.
Сложные орнаменты на ситце удавалось печатать благодаря появлению другого изобретения – загустителя краски. Он придавал краске такую консистенцию, что она хорошо держалась на валах станка и не расплывалась по волокнам ткани. Этим загустителем была камедь из африканских деревьев. Чаще всего использовали сенегальскую камедь, которая к концу XVII века доставлялась в Европу в громадных количествах. Причиной тому было катастрофическое положение экономики Франции и те действия, которые предпринял человек, поднявший ее из руин.
Звали его Жан Батист Кольбер, он был сыном торговца тканями из Реймса, хотя сам называл себя потомком шотландских королей. Его описывали как человека не особо яркой наружности, «просто одетого, с мрачным лицом, глубоко посаженными глазами, густыми черными бровями и чудовищными манерами». Ко всему прочему он сильно злоупотреблял спиртным. В 1648 году Кольбер существенно упрочил свое финансовое положение браком с богатой наследницей, для отца которой он весьма кстати выхлопотал освобождение от налогов. После стремительного взлета при дворе кардинала Мазарини в возрасте сорока двух лет он уже возглавлял королевский совет и фактически управлял страной.
Кольбер решил исправить пошатнувшееся положение Франции. Задача осложнялась тем, что королем был Людовик XIV10 – 264, 274, Король-Солнце, построивший Лувр и Версаль и доведший страну до грани банкротства. В конечном итоге, несмотря на все препоны, поставленную задачу Кольбер решил, но сделано это было ценой собственной репутации. Когда он умер, неизвестный стихотворец (возможно, имевший проблемы с налогами) сложил о нем такие строки:
Кольбер ныне мертв, и значит,
Он Францию выпил до дна.
Вор бы не умер, зная,
Что можно украсть еще.
Начал наш герой с доселе не виданного обновления французской экономики. Чтобы подхлестнуть развитие внешней торговли, были предложены освобождение от налогов и монопольные права всем новым экспортным и импортным компаниям. Торговый флот имелся к тому времени у Голландии, Португалии, Испании и Англии, и внешняя торговля приносила этим странам хорошие прибыли. Кольбер решил, что настало время и Франции присоединиться к этому «клубу»11 – 157, 243. Когда была основана Новая сенегальская компания, он даровал ей монополию на работорговлю. В то время считалось, что река Сенегал впадает в Нил и является удобным торговым путем в Египет, в глубине континента находятся горы золота, а в Сенегале можно выращивать сахарный тростник, хлопок, тутовые деревья и индиго. На деле, конечно, вышло иначе, но помимо всего прочего французские купцы обнаружили там камедь, которую и привезли в Европу на радость Фрэнсису Никсону и другим.
Тем временем сама Франция оживилась под влиянием реформ Кольбера. Самым большим препятствием на пути к статусу великой морской державы было плачевное состояние французского военного флота. Он фактически трещал по швам. К моменту начала реформ арсеналы пустовали, а на плаву держались всего три военных корабля из двадцати двух, причем все устаревшие. Немногие сохранившие профессию моряки работали по найму за границей, а на французских судах оставались лишь галерные рабы. По инициативе Кольбера были созданы военно-морские центры, верфи получили заказы на постройку ста военных судов, были переоборудованы гавани, пополнены арсеналы, начат регулярный набор матросов, открылись школы гидрографии. Спустя десять лет после прихода Кольбера к власти бюджет военно-морского флота вырос в сорок пять раз.
Политика в области внутренней торговли велась не менее радикально. Кольбер искоренил коррупцию в фискальной сфере и упростил шкалу налогов. Он унифицировал дорожные сборы и ввел высокие импортные пошлины для защиты французской промышленности, принял программу строительства дорог и создал сеть фортификационных сооружений по всей стране. Была стандартизирована система мер и весов. В результате реформ государственный долг сократился на четверть, возникли стимулы для развития промышленности, появились торговые гильдии. Кольбер учредил государственные монополии (например, табачную мануфактуру и ткацкую фабрику братьев Гобелен12 – 123). Строгие правила и ограничения в экономической сфере способствовали формированию цивилизованных отношений в торговле и промышленности. Когда работа была завершена, Франция уже стояла на пути экономического выздоровления.
Видом же самого главного памятника реформам Кольбера можно насладиться и сегодня. Это Южный канал, который протянулся на двести сорок километров от Тулузы на впадающей в Атлантику реке Гаронне до средиземноморского города Сет в окрестностях Марселя. Постройка канала была частью грандиозного проекта по усовершенствованию транспортной системы Франции, в программу которого входило и углубление рек. В эпоху плохих дорог реки являлись единственным надежным способом транспортировки грузов. Идею строительства Южного канала высказал Пьер Поль Рике. Он предположил, что суда, следующие из Атлантического океана в Средиземное море, предпочтут путь напрямик вместо длительного и опасного путешествия вокруг побережья Испании. В таком случае доходы от транзита, которые до сих пор доставались испанскому королю, пойдут в казну Франции.
Грандиозное и беспрецедентное для того времени строительство началось в 1666 году, а впоследствии канал стал эталоном для всех аналогичных проектов в Европе. Для возвышенных участков, куда невозможно было направить воду из рек (один из них расположен на высоте около двухсот метров над уровнем моря), было создано первое в истории искусственное водохранилище. Впервые в Европе здесь появился судоходный тоннель протяженностью свыше ста пятидесяти метров. Три огромных акведука проводили суда над мелкими реками и ущельями. Был построен сто один шлюз, в том числе и восьмиярусный ступенчатый каскад поблизости от города Безье. Южный канал был открыт в мае 1681 года и стал чудом Европы. Строительство заняло восемь месяцев, в нем было занято двенадцать тысяч человек.
Одним из инженеров, работавших на строительстве канала, был Себастьен Ле Претр де Вобан – еще один человек, который оставил заметный след в истории Франции. Уже известный к тому времени военный деятель, Вобан прославился реализацией оборонной программы Кольбера, а именно строительством фортификационных сооружений по всей стране. Помимо строительства и военного дела, Вобан приложил руку к производству пороха, архитектуре, горному ремеслу, проектированию дорог и мостов, гидрографии и геодезии. Ему принадлежит авторство сочинений на самые разные темы, в том числе по лесному хозяйству, разведению свиней, налогообложению, колониальной политике, религиозной терпимости, каперству и пчеловодству, в которых время от времени прослеживалось его мрачноватое чувство юмора. В 1705 году, после выхода в отставку, он написал трактат «Размышления человека на досуге», в котором подсчитал, что стотысячное население Канады к 2000 году вырастет до пятидесяти миллионов человек. Еще о Канаде он напишет: «Пусть не говорят, что это бедная страна и там нечего делать… Там есть всё!»
Был ли предел дарованиям этого человека? Де Вобан спроектировал и построил один из трех акведуков Южного канала, а по окончании строительства проинспектировал весь объект по заданию короля. Именно он изобрел применяемое по сей день крепление армейского штыка и разработал новую тактику осады крепостей. Метод заключался в следующем: параллельно стене осаждаемого вражеского замка выкапывалась траншея, в нее устанавливались мортиры для огневого прикрытия, затем делалась более широкая перпендикулярная траншея, в нее тоже устанавливали орудия и так далее, вплоть до стены крепости. Последнюю параллельную траншею прокладывали возле стены так, чтобы на решающем броске штурма пехоту от огня обороняющихся закрывала сама стена.
Самым блистательным примером использования «параллельного» метода стала осада города за тысячи километров от Франции пять веков спустя. Взятие американскими и французскими войсками Йорктауна 19 октября 1781 года13 – 230 стало завершающим сражением Войны за независимость США. Две недели атакующие рыли траншеи, для этого было задействовано пятнадцать тысяч человек, огнем их прикрывали три тысячи мушкетеров. Сто артиллерийских орудий, установленные в окопах, фактически не оставили от города камня на камне. Поверженные англичане покидали город под музыку баллады «Мир перевернулся».
Однако мир сильно изменился не только для англичан. Пожалуй больше самих британцев от поражения в этой войне пострадала стотысячная «армия» их сторонников-американцев, так называемых лоялистов. В их число входили проанглийски настроенные колонисты, например губернатор штата Массачусетс Томас Хатчинсон, черные рабы, которых хозяева настроили против новой власти, представители национальных меньшинств, притесняемые пуританами, сторонники англиканской церкви (их, в свою очередь, притесняли конгрегационалисты), а также уроженцы южных штатов. В общей сложности лоялистски настроенные граждане составляли около двадцати процентов населения страны. Именно переоценка англичанами реального числа своих сторонников и послужила причиной стольких поражений в этой войне.
После победы восставших лоялисты подверглись преследованиям как изменники. Такого человека могли обмазать дегтем и вывалять в перьях, экспроприировать собственность или даже казнить. Один из судей в штате Вирджиния был так скор на расправу, что его фамилия – Линч – стала именем нарицательным. Спасаясь от гонений, больше ста тысяч человек бежали в Англию и Канаду. Примерно тридцать тысяч осели в канадской провинции Новая Шотландия. Там они присоединились к шотландским горцам, выселенным из родных мест в результате политики огораживания (земли Шотландии освобождались под пастбища для овец простым и эффективным способом – депортацией и резней).
В Канаде переселенцев ждала нелегкая жизнь, особенно это касалось негров. Безработица была высока, и многие, опасаясь отправки назад в Штаты и продажи там в рабство, отправлялись в Африку, в Сьерра-Леоне. Условия были настолько тяжелыми, что английское название местности Nova Scotia переиначили как Nova Scarcity[1]. То и дело вспыхивали эпидемии и голод, а воровство каралось очень сурово. Белых ждали штрафы, а негров – телесные наказания. Зафиксирован случай, когда за украденную пару ботинок женщине присудили семьдесят восемь ударов плетьми и месяц исправительных работ. Попавшемуся на краже два раза полагалось двести плетей. Был случай, когда одного вора повесили за кражу вороха старого тряпья, а другого – мешка картошки.
В эту «гостеприимную» северную страну однажды прибыл лоялист по имени Абрахам Кундерс, в прошлом владелец небольшой торговой флотилии из Филадельфии, потерявший все после Войны за независимость. Несмотря на сомнительную репутацию Новой Шотландии, лоялисты и иммигранты из-за океана продолжали прибывать в больших количествах, и они нуждались в средствах передвижения. Кундерс нашел двух партнеров и занялся судостроением, а позднее начал покупать пароходы, которые использовал сначала для перевозки пассажиров-лоялистов вдоль американского побережья, а затем – для доставки иммигрантов из Шотландии. Однако к 1840 году поток переселенцев пошел на убыль.
Когда Кундерсу стало известно о почтовой реформе в Великобритании14 – 189, он понял, что вопрос регулярного пароходного сообщения по Атлантике вскоре станет весьма актуальным. Через несколько недель он явился в Лондон с пакетом предложений, и вскоре контракт был у него в кармане. Первым почтовым маршрутом Кундерса стал Лондон – Галифакс – Нью-Йорк (этот Кундерс был далеко не дурак!). Новое предприятие получило название Британская и североамериканская почтовая пароходная компания. К середине XIX века семейство Кундерсов уже владело флотилией из тридцати судов, а с началом эпохи трансатлантических пассажирских лайнеров15 – 237, 299 компания еще сильнее упрочила свои позиции. В начале XX века ее пароходы «Лузитания» и «Мавритания» господствовали на океанских маршрутах, завоевывали призы за скорость и поднимали планку роскоши и комфорта морских путешествий на новую высоту.
В 1969 году состоялось первое плавание «Королевы Елизаветы II», крупнейшего лайнера пароходства. Фамилия Кундерс, благодаря ошибке какого-то канадского или американского клерка, благополучно трансформировалась в Кунард и стала частью нового названия компании – «Кунард-лайн». На борту «Королевы Елизаветы II», как и на всяком круизном лайнере, был парикмахерский салон, где пассажирки могли сделать «перманентную» химическую завивку.
Двигатели корабля работали по принципу, который впервые пришел в голову одному шотландцу, пытавшемуся осушать шахты…
Революции
Исторический миф – живучая штука. Несмотря на все опровержения, несмотря на факты, мифы продолжают существовать. Например, вот такой: Джеймс Уатт сидит с мамой на кухне, смотрит на кипящий на плите чайник и мечтает о паровой машине, промышленной революции и новой эпохе в истории человечества.
На самом же деле революционная идея пришла в голову Уатту в мастерской университета Глазго, а случилось это по весьма прозаической причине – в университете сломалась паровая машина. Она на тот момент уже существовала и использовалась для опытов на факультете естественных наук. Уатт лишь внес в конструкцию одно незначительное дополнение, благодаря которому и снискал славу изобретателя нового двигателя, полностью затмив имя первого разработчика паровой машины – Томаса Ньюкомена, торговца из Дартмута.
Причиной популярности изобретения Уатта был экономический бум в Великобритании и неуклонно возрастающие потребности в минеральном сырье. Шахтеры копали все глубже и глубже, а их ноги становились все мокрее и мокрее, поскольку шахты заливало грунтовыми водами. Машина, разработанная Ньюкоменом (на самом деле это был паровой насос), плохо справлялась с откачиванием воды, пока Уатт не усовершенствовал ее механизм. Новый насос стал пользоваться большим спросом, и блестящее будущее производителя паровых машин для осушения шахт Уатту было обеспечено, что его вполне и устраивало. Ни он, ни кто-либо другой не задумывались о других сферах применения паровой машины. Об использовании ее для механизации фабрик речи пока не шло, так как планетарно-солнечная передача для преобразования возвратно-поступательного движения поршня во вращательное была изобретена только шестнадцать лет спустя. Придумал ее Уильям Мердок16 – 59, 103, работник Уатта (который получил место после того, как пришел наниматься в сделанной собственными руками деревянной шляпе).
Передача была устроена достаточно просто. На рычаге, подвижно соединенном с поршнем паровой машины, крепилась неподвижная шестерня. Она сцеплялась с другой шестерней, закрепленной на свободно вращающемся вале. При возвратно-поступательном движении поршня шестерня рычага оборачивалась вокруг шестерни вала, подобно планете вокруг Солнца, и таким образом вращала вал.
Теперь паровые двигатели с ременными передачами вращали оборудование мельниц, бумагопрядильных фабрик, камнедробилок, прокатных станов, гончарных мастерских, лесопилок, литейных цехов (энергия пара приводила в действие мехи в доменных печах), пивоварен, маслобоек. Что же касается промышленной революции, то на фабрике паровых машин Уатта в Бирмингеме17 – 136, 221 к 1795 году были внедрены все основные технологические приемы прогрессивного индустриального производства18 – 78. Все было сделано для максимально быстрого выпуска стандартизированной продукции. Производственный процесс делился на этапы, которые выполнялись рабочими определенной квалификации, и, поскольку Уатт знал, сколько времени требуется на изготовление той или иной детали, действовала сдельная оплата труда.
Несмотря на то что Уатт на самом деле паровую машину не изобретал, он является автором многих технологических новшеств, без которых промышленная революция была бы невозможна. Еще одно изобретение Уатта не так хорошо известно, но оно имело столь же далеко идущие последствия, как и появление паровой машины. Много позже, в XX веке, оно привело к не менее фундаментальным изменениям, чем промышленная революция, и все благодаря тому, что ввело в обиход сажу. Этот материал открыл путь к исследованию самой природы жизни на Земле и вызвал революцию в биологии.
Эта революция в корне изменит нашу жизнь в XXI веке, а началось все с фабрики паровых машин Уатта и тех неудобств, которые ему причинял успех его предприятия. Дело было в городе Редруте, в Корнуолле (здешние владельцы шахт очень интересовались паровыми насосами Уатта, поскольку штреки шахт были проложены под морским дном, и их очень часто заливало), и Уатт был перегружен бумажной работой от многочисленных подрядов. В одном из писем другу он сетовал, что «исключительно сложно найти толковых управляющих». В 1780 году он нашел способ, как помочь горю – изобрел новый способ копирования чертежей, счетов, писем, а также любых других документов. (Предыдущая его попытка с двойным наконечником пера окончилась неудачей.) Патент носил название «Новый метод быстрого копирования писем и иных записей».
Суть изобретения заключалась в следующем. Документ писали (или чертили) на влажной бумаге особыми чернилами, в состав которых входил гуммиарабик и которые не высыхали около суток. В течение этого времени документ можно было копировать. К исходному документу прижимали чистый лист бумаги и с него переносили изображение на другой лист. Сначала метод не имел особого успеха. Банки воспротивились ему из-за боязни подделок19 – 222, а бухгалтеры отмечали, что этот способ будет неудобен в условиях спешки или аврала. Однако за год Уатту удалось продать двести опытных образцов, а демонстрация изобретения в парламенте произвела на депутатов настолько неизгладимое впечатление, что они позабыли про законотворчество. Уже к 1785 году этот способ копирования получил широкое распространение.
В 1823 году американец Сайрес П. Далкин из Массачусетса усовершенствовал технологию, применив два материала, будущее значение которых сложно переоценить. Он покрыл оборотную сторону листа бумаги смесью из воска и углеродной сажи, получив прообраз копирки. Изобретение не получило широкого распространения вплоть до 1868 года, когда состоялся полет на воздушном шаре Либбиуса Рождерса20 – 69, 81, 135, занимавшегося производством печенья. Это событие освещалось агентством Ассошиэйтед-пресс, и после полета у Роджерса взяли интервью в редакции местной газеты. Беседовавший с аэронавтом репортер пользовался копиркой Далкина. Увиденное настолько поразило Роджерса, что, забросив воздухоплавание и печенье, он основал предприятие по производству копировальной бумаги для деловых документов (книг заказов, ордеров и счетов). В 1873 году состоялась демонстрация продукции в компании «Ремингтон»21 – 145, выпускавшей пишущие машины, и это было началом всеобщей популярности копировальной бумаги.
Парафиновый воск, который наряду с сажей составлял основу изменившего деловой мир изобретения, сначала получали из битумных сланцев. После того как в Пенсильвании в 1857 году обнаружили нефть22 – 165, парафин стали производить методом дистилляции и использовать для освещения в качестве замены китовому жиру, который становился дефицитом по мере быстрого роста производства ламп. Парафиновый воск представлял собой охлажденный и затвердевший парафин. Кроме осветительных нужд, его также применяли для реставрации крошащегося обелиска «Игла Клеопатры» в Нью-Йорке.
Росту популярности парафина способствовало появление нового способа извлечения огня. На протяжении веков путешественники были вынуждены либо возить с собой тлеющие угли, либо находить где-то уже разведенный огонь. По мере развития транспорта люди стали передвигаться дальше и быстрее, и эти способы становились все менее удобными. К середине XIX века большую популярность приобрели фосфорные спички. На тот момент самой успешной их разновидностью были спички, изобретенные братьями Лундстрём из Швеции. В их «безопасных спичках» использовался красный фосфор вместо белого, который был в ходу до этого и имел неприятную особенность воспламеняться в самый неожиданный момент (кроме того, его производство было ядовитым). Чтобы поддержать горение спички после вспышки фосфорной головки, в деревянную палочку вводилось небольшое количество парафина.
Использование фосфора имело еще один очень странный побочный эффект, из-за которого британцы приобрели дурную славу разорителей могил. Благодаря внедрению паровой машины Уатта и индустриализации, английские промышленные города развивались головокружительными темпами, а численность городского населения стремительно росла. Если в начале XIX века оно составляло треть населения Великобритании, а по итогам переписи 1851 года в стране впервые в мире был зафиксирован перевес в сторону городских жителей, то в конце века горожанами были уже около восьмидесяти процентов британцев. Типичный промышленный город Олдхэм в Ланкашире в 1801 году насчитывал двенадцать тысяч жителей, а в 1901 – уже сто сорок семь тысяч. Общее население страны за этот период утроилось.
Одной из причин такого роста было сокращение смертности, вызванное улучшением условий жизни, гигиены и состояния здоровья британцев23 – 175, однако главным фактором стало улучшение качества питания и расширение рациона продуктов. Это стало возможным благодаря открытию немецкого химика Юстуса фон Либиха, который проводил опыты по сжиганию растений, чтобы выявить их химический состав. Либих24 – 71, 214 полагал, что растения получают питательные вещества из почвы и воздуха. На собственные деньги в университете Гессена он организовал первую в мире настоящую химическую лабораторию, которая приобрела такую известность, что студенты съезжались в нее со всего света. Там он сформулировал свой знаменитый Закон минимума – открытие, имевшее грандиозные последствия. Согласно Либиху, для урожая сельскохозяйственной культуры наиболее значим тот питательный компонент, количество которого в данный момент минимально.
Один из ключевых выводов ученого – потребность всех растений в фосфорной кислоте. Наиболее простым путем ее получения была обработка серной кислотой измельченных костей. В Англии так хорошо освоили этот способ, что к 1870 году производили около сорока тысяч тонн фосфорной кислоты в год. Такой триумф дал Либиху повод обвинить англичан в том, что в попытке прокормить горожан они разоряют чужие могилы:
«Англия лишает другие страны источников плодородия. В своем рвении они уже перекопали поля сражений Лейпцига, Ватерлоо и Крыма, а из катакомб Сицилии вывезли скелеты нескольких поколений. Ежегодно, обкрадывая нас, они отправляют к своим берегам останки трех с половиной миллионов человек, а отходы сливают в море. Подобно вампиру Англия впилась в шею Европы – да что там, всего мира! – и пьет кровь других народов».